С любовью и печалью

Алексей Романович не возвращался из гаража, куда ушел повозиться с машиной. Уже за полночь. Нина не могла отделаться от мысли, что случилась беда, не знала почему. Ведь у мужа постоянные причины для поздних возвращений, но раньше она была спокойна. А тут предчувствие затянуло в омут отчаянной тревоги. Нина позвонила к Тоне, та не заставила себя упрашивать, быстро собралась, и они побежали к гаражу. В гараже горел свет, еле слышно играла музыка. Было холодно, работал двигатель их «волги». Господи, какой жуткий запах! С трудом открыли ворота гаража, хорошо хоть не заперты изнутри. За запотевшими стеклами в машине просматривались абсолютно голые, неестественно белые тела. Мужчина и женщина, как в страшном кино про чужую жизнь. Мужчина – её муж Алексей Романович. Оба мертвы…

Тоня во всем была рядом. Умолили милицию не разглашать обстоятельств происшедшего. Последняя женщина Алексея Романовича оказалась молодой и незамужней, жила с родителями неподалеку. Её родным вовсе не хотелось хвастаться ситуацией, всячески стремились все замять.

Только Танюшка заподозрила, что что-то не так. После похорон она подошла к бледной осунувшейся матери и спросила:

– Мам, что все-таки произошло? Я кардиолог, он не от инфаркта умер.

– Задохнулся он, Танечка, в гараже.

– Один был?

– Нет. Не спрашивай, детка, не могу говорить.

Горы трупов, на которые Нина насмотрелась с детства, сделали для нее явление смерти навсегда привычным. Но тут была другая история. Из жизни ушел человек, который подарил ей дочь, спас жизнь, перед которым она вечно виновата: не смогла стать для него любимой женщиной и сама не полюбила. Как ни старалась. Не получилось, значит, обманула.

Глава 5

– Виктор Сергеевич, вот наша погорелица, Светлова Нина Семёновна, шестьдесят три года, поступила три недели назад в крайне тяжелом состоянии, черепно-мозговая травма, перелом основания черепа, субарахноидальное кровоизлияние, мозговая кома. В процессе выхода определяется ретроградная амнезия на обстоятельства происшедшего. Была следователь, я вам расскажу, что произошло. С Ниной Семеновной работает психолог. Второй день самостоятельное дыхание, скоро будем переводить в нейротравму, ожоги незначительные.

– Хорошо. Как дела, голубушка?

Высокий седой мужчина разглядывал лицо пациентки. Оно показалось ему удивительно знакомым.

Нина Семёновна также смотрела на него с чувством уже виденного.

– На Василия Ланового, что ли, похож?

Сегодня психолог расскажет, что же с нею произошло, завтра её переведут в другое отделение. Танюша рядом. Вчера ей разрешили побыть с матерью, она всю её перецеловала.

– Ну как же так, родная моя? Я заберу тебя в Москву, хватит тебе одной маяться.

Нина кивала и плакала от счастья, что видит дочь.

– Нина Семеновна, – психолог Елена Ивановна гладила ее по руке. – Вы готовы, чтобы я вам рассказала, что случилось?

– Да.

– В соседней с вами квартире ночью случился пожар. Вы, видимо, от удушья проснулись, повезло вам, что проснулись. У вас был ключ от соседской квартиры?

– Да, у нас с Тонечкой есть ключи от наших квартир.

– Что-нибудь вспоминаете?

– Нет.

– Ну, ничего, всё вспомнится. Пожарные сказали, что у соседки что-то с проводкой произошло. Это следователь нам прояснила. Вы действовали удивительно грамотно.

Быстро надели брюки, теплое пальто, намочили всё это в воде; лицо, голову накрыли мокрыми вещами и кинулись в горящую квартиру. Она пылала. Где-то, вероятно близко, лежала ваша соседка. Вы ее оттащили на кухню, в прихожую уже вернуться, видимо, не смогли, всё горело. Вы открыли окно, столкнули ее вниз и спрыгнули сами.

– Тоня, Тонечка, она жива?!

– Да. Она в ожоговом отделении. Зацепилась за ветки. Черепно-мозговой травмы нет, перелом ключицы. Но ожоги сильные, состояние тяжелое. Вы – героиня, Нина Семеновна, спасли человека. Как лучше вам станет, журналисты к вам рвутся.

За спиной психолога выросла стройная фигура заведующего реанимацией.

– Нина Семеновна, когда из комы выходили, вы все время корриду вспоминали. За рубежом, что ли, на корриде были?

– Какарида, так мы называли наш концлагерь под Бременом.

– Нина?!

Виктор Сергеевич вдруг упал на колени перед реанимационной койкой. Он целовал ее обожженные пальцы, гладил лицо.

– Девочка моя, девочка! Это ты! Я всегда знал, что встречу тебя, всегда!

Замерший медперсонал не понимал, что происходит. Их любимый шефчик, благородный, справедливый, недоступный, хоть уже лет десять вдовец, на коленях перед погорелицей.

– Витенька, Витек! Господи, ты жив! Неужели я тебя встретила? Господи, спасибо тебе! Сколько раз я об этом мечтала, мечтала, что увижу тебя. Внука твоим именем назвала.

– Значит, у меня теперь будет внук, да еще и с моим именем. У меня, Ниночка, своих детей нет.

– Витенька, но мы же уже старенькие, я такая больная.

– Ниночка, да я тебя из любого состояния выхожу. Неужели ты сомневаешься, я же всю жизнь тебя искал, в Барановке был, запросы посылал.

– Вить, мы уже старенькие!

– Больше так говорить не смей! Старенькие – за ручку будем друг дружку водить, но не расстанемся никогда, слышишь, ни-ког-да!

Их пальцы сплелись в одно целое. Ничего, что у Нины они в бинтах. У них еще так много впереди. Сколько придется рассказать, сколько пережито врозь!

С неземных вершин мудрый Боженька ласково улыбнулся, глядя на них. Это было очень трудно и долго, но он вернул друг другу этих детей.

РАССКАЗЫ и НОВЕЛЛЫ

Войди в меня, Любовь

В весенней Анапе, белоснежной от цветущих деревьев, у моря моя одноклассница Лариса Белякова, смущаясь и краснея, прочла стихотворение:

Узором паутинчатым,

Вобравшим в сети радугу,

И музыкой неясною

Весеннего дождя,

В звенящих травах росами,

Что по лугам разбросаны,

Пьянящей светлой радостью

Войди, любовь, в меня.

Тоской и мукой бешеной,

С зубным бессилья скрежетом,

Дыханием просоленным

От непролитых слёз,

Дрожащими ресницами,

И сердца звонкой птицею,

Хозяйкой, а не гостею,

Войди в меня, любовь!

Пусть простят меня литературоведы, я не нашла другого автора этих строчек, кроме Ларисы, и они для меня стали главными в жизни, девчоночьей молитвой о настоящем человеческом чувстве, которое нет-нет, да и ворвётся в твоё бытие чьей-то щемящей судьбой.

* * *

Мама, тоненькая, со спины прям как девушка, в неизменно беленьком платочке с кружевной тесьмой по краю, натруженными, в пульсирующих веночках, сморщенными, самыми добрыми руками на свете. Ей уже девяносто, но она молодчина. Из недавнего инсульта вышла без осложнений, всё восстановилось.

– Моя ластонька, – подумала Любовь Тимофеевна по пути домой. Сейчас она войдёт в подъезд, поднимется на лифте на пятый этаж, откроет ключом дверь квартиры и услышит такой знакомый и родной голос:

– Любушка, это ты?

Всю жизнь они вместе. Всю жизнь мама ждала отца, попавшего без вести в далёком сорок третьем. Иногда Любовь Тимофеевна заставала маму в слезах.

– Так, почему мокроту разводим?

– Тимушку вспомнила. Не сердись, дочка, слёзы очищают. Сеющий слезами пожнём радостью.

– Так-то оно так, но ты себя береги.

Но уныние её старушке было не присуще. Постоянно в заботах, домашних делах. В девяноста она, не смотря на возражения дочери, продолжала делать всю посильную работу.

– Мне же так лучше, Любушка. Я не могу без дела, не привыкла.

Любая свободная минутка заполнялась воспоминаниями о прошлом, как они встретились с её Тимушкой в здании суда, где она работала секретарём, а он, высокий, красивый, пришёл как судебный пристав с поручением.

– Как посмотрели друг на дружку, так и полюбились.

– Мам, а вы венчались?

– Конечно, доченька, хоть тогда это уже не поощрялось, мы обвенчались. Было очень красиво, венцы над головами, батюшка, такой торжественный, ласковый.

И так без конца.

Любовь Тимофеевна всегда шла с работы к дому через Екатерининский скверик. Стоял тёплый майский вечер. Она не отказала себе в удовольствии посидеть на скамье у памятника Екатерины. Наконец-то Микешину спокойно спится, восстановили его детище. Вот она, Императрица Всея Руси, стоит в окружении именитой свиты, гордая, величественная, и дарует всем нам навеки грамоту на эту землю, а значит, на этот город, на жизнь в нем сегодня, завтра, всегда.

Сколько споров и войн было вокруг этого памятника, пока наконец-то Александр Аполлонов не возродил его вновь. И кому это помешало? Вокруг и сейчас, в будний день, десятки людей, а в выходные молодые счастливые супружеские пары обязательно приезжают за благословением к Екатерине. Долгое время напротив стоял обиженный Ильич, но не вынес взгляда Императрицы и был перенесен на вокзальную площадь, теперь встречает прибывающих гостей города.

Тёплый майский вечер благоухал весенними ароматами. Нарциссы, бегонии, виолы причудливыми гирляндами украшали многочисленные клумбы. Листья на деревьях в мае так нежны, что соблазнительно к каждому из них прижаться щекой. Игра света и красок под лучами уходящего солнца делала и памятник, и природу вокруг похожими на сказочный мир. Глубокая синева неба уже готова была замерцать миллионами звезд.

– Всё, пора домой! – Любовь Тимофеевна суетилась с вещами, прервав короткие минуты расслабления.

– Любушка, здравствуй, дорогая! А я смотрю: ты, не ты?

– Я, Аннушка, я. На минуточку присела. Как я тебе рада! Давненько мы не виделись.

– Работаем, что ж поделаешь, на пенсию пойдем, будем чаще видеться.

– Что ты, голубушка, не напоминай про пенсию, а жить на что?

– Это точно, на пенсию не проживешь, можно с голоду помереть. Как твоя мамуля?

– Спасибо, хорошо. Весёленькая, давление нормализовалось.

– Люба, а ты слышала про списки в интернете?

– Нет, ничего не слышала.

– Дорогая моя, сейчас все сидят у голубых экранов, ищут своих пропавших в войну родичей. У меня в отделе сотрудница дедушку своего нашла.

– Да ты что?!

– Да, они его давно перестали искать, надежду потеряли, и вот нашли в интернете. Хочешь, попросим её, у нее сын хорошо в этом разбирается и имеет свободное время, уже двоих нашёл. Ты можешь мне написать сведения об отце?

– Конечно, Аня.

– Давай, пиши. Я прямо сейчас позвоню, по сотовому, всё продиктую, а вдруг?

На бумажной салфетке чёткими печатными буквами Любовь Тимофеевна написала фамилию, имя, отчество, место рождения, номер воинской части, – всё, что наизусть знала об отце. Её охватило непонятное волнение, как дуновение далекого прошлого, в котором жили она, её родители. Она никогда не видела отца. Родилась перед войной, когда родители уже потеряли надежду иметь ребенка. Ей было шесть месяцев, и отец ушел на фронт, писал, остались зацелованные ею и мамой письма, где он с такой любовью расспрашивал о своей доченьке. Как-то спросила маму, почему она больше не вышла замуж, никто не встретился?

– Встречались, звали замуж, но я Тимушку ждала. Ко мне никто, кроме него, никогда не притронулся. Любовь! Настоящая, чистая, вечная. И её Любовью назвали.

– Это ты, Любушка?

Что она будет делать без этого голосочка? Но мама и об этом думает:

– Любушка, я не Кощей Бессмертный, когда Господь призовет, уйду. Ты всегда должна об этом помнить и ничего не бояться.

– Мам, давай не будем о грустном.

– Это неправильно, детка. В смерти нет ничего ужасного, её заслужить надо. Даже если преждевременно Бог допустил, может, предотвратил жестокую судьбу, когда смерть легче жизни. Добрую светлую душу Господь знает когда забрать, а о злой всем близким молиться надо.

– Хорошо, мамочка. Ты у меня – ангел!

– Безгрешных нет…

– …Мамуля, встречай, это я. Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо, слава Богу.

– Лекарства все приняла?

– Да, всё сделала.

Вдруг действительно удастся узнать об отце. Как-то надо её подготовить, чтоб не переволновалась. Сколько они пытались его разыскать, слали запросы в разные военкоматы, министерства, даже Хрущову и Брежневу писали, все безуспешно.

– Мамуля, а я Аннушку Светенко в скверике встретила.

– Правда? Как она?

– Хорошо. Мама, она мне рассказала, что после Девятого Мая в интернете появились списки погибших и без вести пропавших, и люди находятся.

– Господи, хоть бы наш нашелся, я б могилке его поклонилась. Ты попросила Аннушку, чтоб помогла нам?

– Да, мама, я дала все координаты папы.

– Ты моя умница.

Во время ужина мама была в приподнятом настроении, улыбалась, даже морщинки разгладились. Любовь Тимофеевна заволновалась:

– Ты только сильно не обнадеживайся, мамулечка, ладно?

Спустя две недели Любовь Тимофеевну на работе позвали к городскому телефону.

– Люба, это я, мама.

– Что случилось, мамочка?

– Люба, ты должна прийти домой.

– Мама, тебе плохо?

– При первой возможности иди домой.

Не шла, почти летела. Не дай Бог, криз или с сердцем что.

– Мамуля, это я!

Тишина. Ворвалась в её комнату. Калачиком её старушечка лежала в постели.

– Кажется, дышит.

В руке зажат листок. Осторожно вытащила, разгладила.

– …Село Большое Смоленской области, номер могилы… номер школы… которая закреплена по уходу.

Нашёлся, нашёлся её отец! Видно, Аня позвонила.

Мама заворочалась.

– Господи, жива! Мама, это я. Да у тебя подушка мокрая. Ты так и уснула в слезах?