Династия Одуванчика. Книга 2. Стена Бурь

Пока собирали военный флот, все рыбацкие лодки с Дасу немедленно вышли в океан. К тому времени уже почти не осталось сомнений, что экспедиция погибла, и рыбакам велели искать спасшихся. На самом деле чиновники переживали только за принца. Хотя сам император едва ли помнил имя незадачливого отпрыска – иначе с какой стати он выбрал бы его для такой идиотской миссии? – однако принц, как ни крути, оставался сыном повелителя, а потому губернатор и магистраты Дасу страшились того, какими могут оказаться последствия, если они вдруг не проявят должного рвения в поисках.

Поэтому бедным рыбакам не давали передышки. Едва лишь они вернулись, как им велели снова отправляться в море и заплыть еще дальше. Не важно, насколько уставшими они выглядели и как долго не спали: им приказали искать до тех пор, пока принц не будет найден.

Многие так и не вернулись домой.

Принц Пуло все это время проводил на берегу. Он уже оставил надежду увидеть младшего брата живым и просто ждал, когда на сушу выбросит остатки потерпевших крушение кораблей. Но никакие из обнаруженных на побережье обломков не принадлежали, похоже, этому флоту.

На десятый день после окончания шторма из Мюнинга на острове Арулуги подошла наконец мощная боевая эскадра. Но принц Пуло к тому времени уже решил, что поиски следует прекратить.

«Наступает сезон бурь – сказал он, – и я не хочу новых жертв. Я сам сообщу обо всем отцу».

* * *

Ронадза Мэту, оставшийся при императоре в качестве заложника, клялся, что миссия непременно увенчается успехом: наверняка флот удалился за пределы досягаемости воздушных судов и отправленных на поиски рыбацких лодок. Он утверждал, что внезапная буря есть не что иное, как особый способ повелителя Киджи ускорить ход кораблей.

Да вот только император Мапидэрэ трактовал это знамение иначе. Киджи и Тацзу, полагал он, уничтожили флот и пожрали обломки, так что кораблей словно бы и не существовало вовсе. Это ли не верный знак богов, что государь вновь имеет дело с мошенниками?

Мэту предали смерти, вместе со всеми родичами по мужской линии, как его самого, так и его товарища, вплоть до третьего колена. Императора не особо заботило, удовлетворила ли пролитая кровь богов: главное, что он сам был доволен. Мапидэрэ надеялся, что проявил достаточно рвения, а потому тень сына не будет преследовать его при жизни и он сможет без смущения встретиться с ним в загробном мире.

* * *

Штормы, подобные тому, что уничтожил флот из городов-кораблей, не были в Дара такой уж неслыханной редкостью. Предания Дасу и Руи утверждали, что это Киджи сердится на младших богов, и обычно считалось, что дети, родившиеся во время такого шторма, бывают невероятно удачливыми. Однако жрецы Киджи и вожди родов Дасу не отметили данный шторм в своих книгах предзнаменований и в семейных хрониках. Ведь разве император не выразил уже свое мнение? Этот час был проклят.

Вот только Аки Кидосу не желала подчиниться их вердикту. Ее супруг провел с их новорожденной дочерью всего несколько ночей, когда магистрат включил его во флотилию, которой предстояло выйти в зимнее море на поиски злополучного принца, участника экспедиции в Страну бессмертных.

– Прошу, ваша милость, освободите меня от этого! – взмолился Ога. – Я нужен жене и маленькой дочери. Эта девочка – подарок богов, она родилась, когда жена уже думала, что детородный возраст давно миновал, и монахини Тутутики предупредили нас, что им обеим может потребоваться особый уход…

– Деторождение – естественная часть жизни любой женщины, – заявил магистрат. – Нечего прятаться за юбку жены. Способный человек должен почитать за честь послужить императору. Мне сказали, что ты лучший моряк и пловец в окрестностях. Ты просто обязан выйти в море.

– Но мои сыновья уже помогают в поисках, и мы наверняка могли бы меняться с ними…

– А еще меня предупредили, что ты мастер рассказывать истории, – продолжил магистрат, и голос его зазвучал сурово. – Ловкий рыбак с языком скользким, как угорь. Не пытайся заболтать меня и уклониться от исполнения своего долга.

– Я хотел бы вернуться на следующий день…

– Нет, ты должен заплыть дальше остальных, ибо каждый год побеждаешь в весенних лодочных гонках. Если вернешься раньше прочих, я сочту тебя предателем.

Один за другим рыбаки приплывали обратно, донельзя уставшие и с пустыми руками. Наследный принц Пуло уехал, и это наконец убедило магистратов, что их долг исполнен, так что измученным мужчинам и женщинам разрешили вернуться домой и отдохнуть.

Но Оги среди них не было.

– Пожалуйста, помогите нам, – с мольбой обратилась Аки к магистрату. – Другие рыбаки слишком устали, чтобы снова выходить в море. Не могли бы вы попросить флот или воздушные корабли поискать моего мужа?

– Вот же вздорная баба! – вскричал магистрат. – Думаешь, императорским военно-морским и воздушным силам только и забот, что разыскивать простого рыбака?

– Но ведь мой муж отправился искать принца! Он служил государю!

– Значит, ты должна радоваться, что он отдал жизнь за императора Мапидэрэ.

Немного набравшись сил, односельчане отправились искать Огу. Они настояли, чтобы сыновья Кидосу остались дома с матерью: не хватало еще, чтобы их семью постигла новая трагедия. И вновь рыбаки возвращались с пустыми руками и смущенно оправдывались, извиняясь перед Аки.

Но она отказывалась поверить, что мужа нет в живых, до тех пор, пока собственными глазами не увидит его труп. Надежда имеет такую же власть над простыми людьми, как и над императором.

* * *

– Папа вернется, когда придет время убирать урожай сорго, – прошептала Аки малышке, покормив ее. Она назвала дочку Мими, потому что та причмокивала и сосала молоко в точности, как котенок. – И расскажет тебе множество историй, я знаю.

– Не печалься, моя Мими-тика, наш папочка скоро вернется, ведь все бури ему нипочем, – пела Аки колыбельную. И обещала девочке: – Он покатает тебя на спине, как будто ты плывешь на корабле по бурному морю.

– Думаю, он вернется до конца лета. Целый год в море – это слишком долго, – говорила Аки, и голос ее звенел от притворной бодрости. – Может, его спасли пираты и он теперь развлекает их историями о приключениях, которые рассказывал другим рыбакам зимними вечерами.

– Тебе уже почти два годика! То-то папа удивится, когда тебя увидит.

Но вдали от чужих глаз Аки тяжело вздыхала.

Каждое утро она обыскивала пляжи в поисках обломков кораблекрушения и продолжала расспрашивать возвращающихся домой рыбаков, не видели ли они чего, пока были в море. И каждый вечер бедная женщина молилась повелителю Киджи и повелителю Тацзу.

Раз в год, посещая рынки Дайе после сбора урожая, чтобы заплатить арендную плату землевладельцу, Аки осведомлялась в губернаторской управе о плененных пиратах и спрашивала, не подходит ли кто под описание Оги. Чиновники отмахивались от нее, как от назойливой мухи. У них имелись более важные заботы: на трон взошел новый император, Эриши, и ходили слухи о мятежах в отдаленных краях. Некогда было возиться с полоумной бабой, не способной смириться с гибелью мужа, тогда как немало других уже сгинуло при куда менее загадочных обстоятельствах.

Выйдя из особняка губернатора, Аки обязательно заглядывала в святилище Киджи, чтобы принести жертву и испросить наставления. Монахи и монахини неизменно советовали хранить терпение и веру в богов, но зачастую бросали ее, иногда буквально на полуслове, чтобы уделить внимание хорошо одетым мужчинам и женщинам, входившим в храм с сундучками, полными даров богу Киджи и его служителям.

* * *

Подобно большинству детей бедняков, Мими помогала матери в поле и на берегу, с тех самых пор как научилась ходить.

По весне, пока мать и братья, оба на десять с лишним лет старше ее, тянули плуг, малышка семенила следом и шаг за шагом бросала в землю семена сорго и проса. Летом девочка снимала с растущих в огороде растений гусениц, раздавливала им головы и бросала извивающиеся еще тела в лоток из листа лотоса, чтобы запечь на закуску, – у бедняков, которые не могли позволить себе мяса, это считалось настоящим лакомством. Во время рыболовного сезона Мими, еще слишком маленькая, чтобы самой выходить в море, чинила сети и разделывала рыбу для сушки и приготовления пасты. Она морщилась, когда острые чешуйки рассекали ладони, а соль разъедала пальцы, пока ладошки ее не покрылись мозолями и не стали напоминать выкопанные из земли клубни таро.

– Руки у тебя выглядят совсем как мои, – сказала однажды Аки. Это не было ни похвалой, ни жалобой – просто констатацией факта. Мими согласилась с утверждением матери, хотя ее ладони были намного меньше.

Она носила одежду, из которой выросли старшие братья и которая уже почти превратилась в лохмотья. Обувь девочка мастерила себе сама, остатками рыболовной лески привязывая к ступням кусочки выловленного из моря дерева. Она никогда даже не прикасалась к шелку, хотя порой мимо их поля проезжали верхом богатые люди, и полы их невесомых мантий и иных одеяний стелились на ветру, подобно облакам на закате. Жизнь Мими ничем не отличалась от жизни бесчисленного множества крестьянских детей по всему Дара. Но разве не удел бедняков много трудиться и терпеть тяготы и лишения?

Зато в играх Мими держалась особняком – не то чтобы недружелюбно, просто ей оказалось сложно вписаться в хитроумную систему власти и иерархии, возникающую среди детей. Пока прочие деревенские ребятишки играли в полях в догонялки, устраивали грязевые битвы, выбирали королей и королев, она предпочитала бродить в одиночестве, глядеть на проплывающие по небу облака или наблюдать за накатывающим на берег прибоем.

– Что ты там видишь? – спрашивали ее иногда другие дети.

– Я слушаю ветер и море, – отвечала Мими. – А вы разве не слышите? Они снова спорят… А теперь подшучивают друг над другом.

Имелось у девочки еще одно свойство: она умела говорить очень хорошо и складно. Еще задолго до второго своего дня рождения малышка общалась с матерью целыми предложениями и с пониманием в глазах слушала беседы взрослых. Ее смышленость отмечали все. «Может статься, этому ребенку предназначено общаться с богами», – подумала однажды Аки. Ходило множество легенд о великих жрецах и жрицах, монахах и монахинях, способных читать волю богов по знакам, оставляемым ими в природе. Но Аки сразу отбросила эту мысль. Ей не по карману было отдать хоть одного из своих детей на обучение деревенскому учителю, не говоря уж о взносе, который требовался за послушника в храме Киджи.

Затем вспыхнуло восстание против императора Эриши и империи Ксана, и новые короли повыскакивали по всему Дара, словно бамбуковые побеги после весеннего дождя. На островах бушевала война, хотя Дасу, по счастью, и был избавлен от худших ее проявлений. Когда маршал Ксаны Киндо Марана объявил призыв, многие молодые люди с этого маленького острова, находившегося в исконных владениях Ксаны, пошли в армию, чтобы подавить бунты на Большом острове. Некоторыми руководило стремление к славе, другие нанялись ради еды и платы, а кое-кого забрали вопреки их желанию – включая братьев Мими.

Ни один из этих молодых людей не вернулся обратно.

– Мои сыновья возвратятся вместе с отцом, – говорила Аки. И молилась еще усерднее.

Иногда девочка молилась вместе с матерью. А что еще оставалось делать, когда все мужчины их семьи сгинули? Надежда – это капитал, который никогда не иссякает, но разве не удел бедняков много трудиться и терпеть тяготы и лишения?

Мими пыталась истолковать знаки, подаваемые ветром и морем, читала по приливам и облакам. Слышат ли боги ее молитвы? Уверенности в этом у девочки не было. Рокот голосов помогал уловить настроения богов, но разобрать слова не удавалось, сколько ни старайся. Какой смысл в том, что ветер, доносящий глас Киджи, покровителя Ксаны, наполнен гневом и отчаянием, тогда как плеск волн, говорящих за Тацзу, бога хаоса и беспорядка, становится все более радостным? В чем важность того или иного восклицания? Имеют ли значение порядок слов и прочие тонкости?

Мими тщетно силилась проникнуть в суть окружающего ее мира: он был покрыт пеленой, через которую невозможно пробраться.

* * *

Когда Мими исполнилось пять лет, однажды ночью она проснулась в растерянности. Мать крепко спала рядом, и девочке никак не удавалось вспомнить разбудивший ее сон. Она ощущала, что за стенами их хижины происходит нечто важное, а потому потихоньку встала с постели, на цыпочках пробралась к двери и выскользнула на улицу.

Вокруг стояла непроглядная темень: на небе не было видно ни луны, ни звезд. Легкий ветерок дул с моря, принося знакомый соленый аромат. Но очень далеко на северном горизонте, там, где небеса встречаются с морем, мелькали сполохи молний, и до ушей девочки, с запозданием и приглушенно, докатывались громовые раскаты.

Прищурив глаза, Мими вглядывалась в даль. В непрерывных вспышках молний там вдруг поднялись какие-то неясные фигуры. На затянутом пеленой месте, где озаряемое сполохами небо сливалось с морем, вырисовывались очертания громадной, как остров, черепахи. Подобно большому воздушному кораблю она плыла к западу. Позади нее виднелась еще более огромная акула, которая время от времени щелкала пастью, описывая в могучем прыжке дугу над горизонтом, и скалила зубы, состоявшие из зигзагов молний. Хотя черепаха лениво шевелила плавниками, а акула лихорадочно била хвостом, хищнице никак не удавалось нагнать добычу.

Мими знала, что черепаха – это пави Луто, покровителя рыбаков, тогда как акула – пави Тацзу, бога разрушительной природы моря. Девочка завороженно наблюдала за разворачивающейся на ее глазах драмой, как за представлением одной из бродячих трупп народной оперы.

Затем озаряемая призрачным светом картина неба-моря снова переменилась, и на этот раз взору Мими предстал корабль странной конструкции, прыгающий на волнах. Единственная мощная мачта, совершенно белого цвета, вздымалась из середины судна, как стебель лотоса, хотя паруса на ней были либо давно убраны, либо сорваны ветром. Крошечные фигурки цеплялись за снасти или планширь, но с каждым очередным взлетом и спуском некоторые из них срывались и бесшумно падали в волны. Неверный свет, отбрасываемый молниями, словно бы подчеркивал ужасную участь, уготованную призрачному кораблю.

Исполинская черепаха подплыла к судну, нырнула, а затем поднялась, и корабль надежно примостился в глубокой борозде на ее панцире, как будто был всего лишь раковиной. Похожая на остров черепаха лениво погребла на запад, а акула, преследовавшая ее по пятам, злобно била хвостом и щелкала челюстями. Но черепаха, медленно и неотвратимо, плыла дальше.

«Перед лицом моря все люди братья».

Мими невольно чувствовала сопереживание и ужас, которое питают все островитяне к тем, кто отваживается пуститься по дороге китов. Перед необоримой мощью, что зовется морем, все человеческие существа одинаково бессильны. Девочка громко кричала, приветствуя черепаху и несомый ею корабль, хотя понимала, что, кто бы ни плыл на том судне: призраки, духи, боги или смертные, – они находятся слишком далеко, чтобы ее услышать.

Громадная акула еще раз подпрыгнула в воздух, выше чем прежде, и, достигнув верхней точки дуги, выпустила длинную извилистую полосу молнии. Словно язык огромного питона, пронзила она расстояние между акулой и черепахой и ударила в примостившийся на панцире корабль.

На миг все замерло в резком, холодном свете разряда, а затем тьма поглотила сцену бедствия.

Мими испуганно вскрикнула.

И снова горизонт озарился грозовыми сполохами. Громадная акула на горизонте как будто услышала малышку. Ударив могучим хвостом, она развернулась к острову, и великанские глаза, горящие, как прожекторы маяка, нацелились на девочку. Усеянные молниями челюсти клацнули, и несколько секунд спустя Мими содрогнулась от мощного раската грома, а дождь вдруг обрушился на нее потоком таким плотным, что ей показалось, будто она тонет.

«Вот что бывает, когда оскорбишь богов, – подумала девочка. – Неужели мне сейчас предстоит умереть?»

Акула плыла к берегу, ее исполинская фигура напоминала остров из клубящихся огней. Она снова открыла пасть, и оттуда вырвался длинный зигзаг молнии, устремившийся к Мими подобно щупальцу. Воздух трещал вокруг молнии, напоенный ее энергией и жаром.

Время замедлилось. Мими зажмурила глаза, уверенная, что ее краткой земной жизни пришел конец.

И тут нечто массивное пронеслось у нее над головой. Девочка открыла глаза и посмотрела вверх.

Исполинская мерцающая птица мчалась к океану, по направлению к огненному языку молнии. Крылья у сокола были такие широкие, что закрыли небо над головой у Мими подобно мосту из расплавленного серебра, а длинные перья на их концах сияли, как падающие звезды. Такого захватывающего дух зрелища малышке видеть еще не приходилось.

Сокол опустил правое крыло, подставив его, словно щит, под удар вылетевшей из пасти акулы молнии. Глаза акулы широко распахнулись от изумления, а потом сузились, и шипящий язык пламени соприкоснулся с крылом пернатого хищника. Снопом посыпались громадные искры, как при извержении вулкана. Трезубцы молний устремились во всех направлениях.

Одна из самых маленьких протянулась к Мими и ударила ей в лицо. Девочка ощутила, как обжигающий язык жидкого жара буквально прошел насквозь. Ей показалось, будто она превратилась в форму, которую заливают расплавленным камнем через макушку. Шипящая лава стекла в туловище, сжигая внутренности, а затем излилась через ее левую ногу и впиталась в почву.

Мими страшно завопила. А потом кричала снова и снова.

Девочка не помнила, сколько времени оставалась в сознании, пока жар пожирал все клеточки ее тела. Последнее, что она увидела, прежде чем провалиться в беспамятство, это как гигантский светящийся сокол пикирует на акулу, а та выпрыгивает из океана, как будто небо и море сошлись друг с другом в титанической битве.

* * *

Удар молнии оставил шрам на лице у Мими, а левую ее ногу парализовало. Четыре дня пролежала она в беспамятстве, время от времени просыпаясь в слезах и бормоча что-то про увиденное той ночью.

– Красивая была девочка, – сказала деревенская травница Тора и тяжело вздохнула. В этом вздохе отразилась тысяча невысказанных словами скорбей: сожаление о том, что теперь Мими вряд ли сумеет найти достойного мужа; неверие в счастливое будущее Аки, оставшейся без сыновей; жалоба на переменчивость судьбы.

– Моя дочь трудолюбива, – спокойно ответила мать. – Этого качества шрам у нее не отнимет. Ты поможешь Мими?

– Я могу предложить лишь ледяную траву от горячки и кружево Рапы, чтобы девочка лучше спала, – пояснила травница. – Устроить так, чтобы малышка меньше страдала, – вот что мы можем для нее сделать… А еще… еще попроси соседей помочь выкопать могилу. Так, на всякий случай.

– Боги не дали бы мне дочь на склоне лет, если бы хотели забрать ее до того, как она исполнит их предначертания, – упрямо возразила Аки.

Тора лишь покачала головой, пробормотала что-то насчет проклятого часа рождения и вышла.

Аки отказывалась сдаваться. Она свернулась в постели рядом с Мими и согревала малышку теплом своего тела. Соседи принесли ей редкую находку, называвшуюся «кошель рыбачки»: приставшие к водорослям мешочки с икрой дирана, которые иногда удавалось обнаружить в подводных лесах. Аки клала их в суп и кормила Мими с костяной ложечки, чтобы придать больной сил.

Постепенно девочка пошла на поправку. Однажды утром она очнулась, посмотрела на мать спокойным, серьезным взглядом и рассказала о том, что видела в ту ночь, когда ее ударило молнией.

– Много фантастических фигур видится нам в бреду, – отозвалась Аки.

Мими не думала, что ее воспоминания – это всего лишь сон, но уверена не была. А потому решила не спорить.

Снова призвали Тору, спросить совета насчет левой ноги Мими. Нога онемела и отказывалась слушаться хозяйку. Она словно перестала быть частью ее тела, сделавшись чем-то чужим и лишним, что приходилось волочить за собой. Бедро девочки в том месте, где нога соединялась с туловищем, пронзала боль, словно в плоть вонзали тысячи иголок.

– Я могу дать отвар из креветочной пасты и водорослей, для утоления боли, – сказала травница. – Но эта нога… Увы, она никогда уже не будет ходить.

Аки улыбнулась и ничего не ответила. Разве не удел бедняков много трудиться и терпеть тяготы и лишения? Боги определенно не отнимут у Мими возможность делать это.

– Мне так больно, мама, что я не могу уснуть, – проговорила малышка. – Расскажи мне какую-нибудь историю.

Глава 6

Сто цветов

Дасу, много лет назад

В детстве Аки рассказывала Мими много разных историй, которые девочка вспоминала в последующие дни. Да вот только память наша похожа на кусок воска, который меняет форму под ножом сознания при каждом прикосновении, и, когда Мими выросла и изменилась, вместе с ней изменились и истории.

Цветистые метафоры заменили немудреные сравнения, витиеватые фразы – простую речь; вместо рокота моря, сквозившего в говоре матери, в историях слышалось теперь эхо классиков ано. В точности воспроизвести слова Аки стало так же сложно, как удержать песок между пальцами раскрытой руки.

Но зерно историй оставалось неизменным, и те давние воспоминания навевали запах дома. То был пейзаж детских грез Мими, берег первых ее сочинений.

* * *

– Так вот, Мими-тика, до того, как у нас с твоим отцом родились дети, мы любили коротать долгие зимние вечера, рассказывая друг другу на сон грядущий всякие истории. Часть их мы слышали от своих родителей, а они – от бабушек и дедушек. Иногда мы прибавляли к этим историям что-то свое: так дочери чинят и украшают платья, доставшиеся от матери, или сыновья подлаживают и исправляют унаследованные от отца инструменты. Порой мы вертели одну и ту же историю туда-сюда, изменяя при каждом пересказе и всякий раз придумывая новые повороты событий.

Вот послушай, милая, что я тебе расскажу.

Тебе известно, что годы текут кругами по двенадцать лет, и каждый из них получил название в честь какого-то животного или растения. Начинается круг с года Сливы, за ней следует Крубен, потом Орхидея, Кит, Бамбук, Карп, Хризантема, Олень, Сосна, Лягушка, Кокос и, наконец, Волк, после чего снова приходит Слива. Судьба каждого ребенка управляется тем растением или животным, в год которого тот родился. Но каким же образом возникла так называемая Календарная дюжина? О, это отдельная история, которую стоит знать каждому.

Давным-давно, когда боги и герои еще вместе ходили по земле, сражались между собой и обнимали друг друга как братья, годы были лишены характера. Каждый год мог быть мирным, как карп, плывущий в горном потоке, и принести обильный урожай плодов суши и моря, а мог оказаться суровым, словно старая сосна, что машет скрюченными ветвями, холодным и голодным.

– Братья и сестры, – сказал однажды повелитель Руфидзо, сострадательный бог целителей. – Мы слишком долго позволяли времени течь вольной рекой. Но наша матушка, Повелительница Всех Вод, поручила нам заботиться о жителях Дара. Пора уже упорядочить время.

Остальные боги и богини поддержали это в высшей степени разумное предложение и договорились разделить время на круги по двенадцать лет, подобно тому, как могучая река Миру ныне укрощена дамбами и мельничными запрудами, построенными через каждую дюжину миль вдоль всего ее русла. Двенадцать – хорошее число: оно равно количеству четырех стихий (воздуха, земли, воды и огня), помноженному на три формы времени (будущее, настоящее и прошлое). И каждому году полагалось получить имя в честь животного или растения Дара, чтобы придать ему соответствующий характер. Таким образом, рассудили боги, крестьяне, охотники, рыболовы и скотоводы будут знать, чего ожидать и к чему готовиться в то или иное время.

– Особенность цивилизации состоит в том, чтобы давать имена вещам, имени не имеющим, – изрек господин Луто, всегда стремившийся придать любому делу налет книжной учености.

– Я предлагаю выбрать для первого года пару воронов… – начала госпожа Кана.

– …потому как общеизвестно, что вороны – самые мудрые из птиц, – закончила госпожа Рапа.

– Нет-нет-нет, – возразил господин Тацзу, обожавший противоречить сестрам-близнецам. – Полагаю, что не стоит называть годы в честь наших пави. Во-первых, на круг их не хватит. А во-вторых, совсем недавно мы вели войну с целью выяснить, кто из нас первый среди равных. Не начинать же все опять!

– Тогда что ты предлагаешь, Тацзу? – спросила Тутутика, которой тоже не хотелось, чтобы между богами вновь возникли ссоры.

– Давайте устроим игру!

– Давайте! Давайте! – радостно подхватили остальные боги и богини, ибо всем известно, что они, подобно детям, больше всего на свете любят игры.

– Мы известим все растения, деревья, цветы, птиц, рыб и зверей, что боги Дара приглашают желающих побороться за право стать проводниками времени. В назначенный день мы спрячемся в далеких уголках Дара, и первые двенадцать живых существ, которые нас найдут, удостоятся чести управлять годом.