Возрождение. Книга 1. Легенда

– Дисциплина – вот то, без чего невозможно стать достойным человеком. Потому ешь суп и не буянь, дитя, – пробубнила она, подняв подбородок, как это делает директор «Сведущего Творца».

Ира хлопнула в ладоши и наклонилась, хохоча. Остальные подхватили идею с пародиями.

– Человек должен заниматься делом, а если ты не занимаешься делом, то ты – камень, а не человек. Хороший камень лежит неподвижно, а если ты двигаешься – ты плохой камень. Вот и выходит, дитя, что и человек из тебя плох, и на роль камня ты не годишься, – проговорила Регина в свою очередь, занеся руки за спину и держа чуть высокомерное выражение лица.

– Мне было десять, – возмутилась Ксюша. – И я заболела. Тогда было обидно.

Мира уткнулась лицом в подушку, заглушая собственный смех.

– Дитя, таких лохматых чудовищ не существует. Спроси, может, это кто-то из соседок спрятался в твоей комнате, – пропищала она, заставив остальных еще больше развеселиться.

– Кажется, в нашем детстве он был куда забавнее, – Ксюша поправила соскользнувший с головы платок, пытаясь унять улыбку.

– Просто он был моложе. Уже лет пятнадцать прошло с того момента, как его сюда прислали, – подсчитала Ира. Она уже закончила с книгами, потому подползла к постели, на которой сидели две другие воспитанницы, и оперлась о нее, сложив голову на руки. – А он был чуть старше Константина.

– И все равно, отец Юрий вел себя совсем иначе тогда. На самом деле, я бы не хотела, чтобы он уходил, каким бы хорошим не казался Константин. Я просто помню, как с ним было весело. Он же хороший. Может, действительно, просто стареет.

Мира притихла. Стараясь поменьше слушать, что говорят присутствующие, продолжила складывать отрезки темной ткани. С одной стороны, она часто думала о том, каким плохим являлся воспитывающий их священнослужитель – его действиям нет оправдания; но с другой, слыша подобные вещи о нем, сама вспоминала, насколько положительным этот человек казался ей в детстве. Мира не знала, какие чувства испытывают люди к родителям, но Отец Юрий точно когда-то занял место отца в ее голове. Рассеянный образ, набросок папы, которого маленькой сироте часто не хватало.

И что теперь?

После того вечера, когда он попытался раздеть ее прямо за углом, в стенах их общего дома, она ощущала дикую обиду не только из-за предательства фигуры, которую уважала, но и из-за того, что действительно любила Отца Юрия, как родителя. Прошло много лет, но состояние брошенного ребенка частенько давило, особенно, когда по-хорошему странный директор читал забавные нотации подросткам или занимался с малышами у нее на глазах.

Они никогда не были близки. Мира не могла прийти к нему и пожаловаться на что-то, обнять, поговорить по душам. Но если ей нужна была помощь – он первым возникал в голове. Директор решал все их проблемы, заботился, старался улучшить жизнь. Может ли такой человек творить настолько ужасные вещи?

От мысли, что он специально сближается с детьми таким способом, Мира чувствовала тошноту и отвращение. Это низко.

Девушки вышли из комнаты только вечером. Оттуда они направились прямиком на первый этаж, в зал для молитвы.

Чем ближе Мира оказывалась к этому месту, тем чаще билось ее сердце. Казалось, всему виной присутствие всех настоятелей и вынужденное нахождение с ними в одной комнате, но была у этого и еще одна предполагаемая причина – преемник Константин, одна мысль о котором делала саму жизнь приятно некомфортной, если такое словосочетание не исключает само себя. Ей хотелось увидеть его, но в то же время это желание вызывало скручивающий тело стыд и даже подобие страха.

– «А если он правда будет проводить молитву?» – при одной мысли об этом Мира залилась краской. Щеки вспыхнули, потому она отвернулась от проходящих людей, ожидая, когда жар пройдет. Никто этого даже не заметил, компания продолжала идти по коридору и болтать. Ксюша все это время с трепетом сжимала ее ладонь.

В зале все было готово к ритуалу. Просторное пространство большой комнаты, почти полностью белой, сияло золотыми элементами. Под желтым освещением каждая деталь выделялась и слепила, в этом терялись даже красно-коричневые рисунки на иконах. Отчетливо выделялись лишь деревянные скамейки, расставленные в несколько рядов перед небольшим возвышением. За ним, имитируя цветастый витраж, выросла перегородка до потолка – так проектировщики отделили общее помещение от кабинета священника, где он проводил время перед работой. От прочих мест в доме это отличалось каменными колоннами, поддерживающими высокий потолок. Они попарно соединялись и образовывали тем самым что-то, напоминающее готические арки.

Девушки расселись по скамейкам, перешептываясь и, кажется, находясь в приятном предвкушении: весь преподавательский состав во главе с Отцом Юрием сидели в первом ряду, а Константина с ними не было. Заметив это, Мира начала нервно ерзать на сидении. Она все ждала, что молодой человек появится в одной из дверей с минуты на минуту, но он вышел только к началу церемонии, в церковной рясе, с небольшой емкостью на трех цепях, которые держал в руке. Другая же была укрыта полупрозрачной белой перчаткой без указательного пальца, все по правилам.

В полной тишине Константин встал на середину подиума: одна рука была согнута в локте, позолоченные цепочки покачивали ванночку со святой водой, а вторая поднята с выпрямленными указательным и большим пальцем.

Мира снова почувствовала знакомое першение в горле.

– «Похоже, я заболела. Мне нужно сходить к врачу», – думала она, потирая шею. – «Как же душно».

– …прошу вас всех встать, – громко, без дрожи и лишнего командного тона попросил священнослужитель. Мира пропустила все начало, стараясь отмахнуться от недомогания, потому подскочила вслед за остальными.

– Никогда не слышала, чтобы он так громко говорил, – подметила Регина равнодушно.

– А ты его часто слушаешь? – спросила Ира откуда-то за ней. Мира и Ксюша даже наклонились, чтобы посмотреть на приятельницу и проверить, действительно ли она раздражается, либо им показалось.

– …во имя Творца нашего, – говорил тем временем мужчина на фоне.

– Давайте уже послушаем? Пропускаем половину, – шикнула Ксюша, пока остальные повторяли сказанные проповедником строчки. С ними повторяла и Регина, которая не обратила никакого внимания на недружелюбный выпад.

– И небо, и земля, и всевышние силы.

– И небо, и земля, и всевышние силы, – синхронно ответили присутствующие. Мира мельком глянула в сторону первого ряда, чтобы проверить, там ли Верховные гости. Пара стояла ближе к стене и молилась вместе со всеми.

Девушка вновь тихо прокашлялась и даже задержала дыхание от режущей боли.

– «Будто комок иголок проглотила. Как же… Точно нужно к врачу».

– Сохрани в покое нас и друзей наших.

– Сохрани в покое нас и друзей наших, – повторить эту строчку получилось уже с трудом. Глаза наполнились слезами, от вдоха внутренняя поверхность рта и горла начала гореть, потому она замолкла в попытке успокоить неприятные ощущения.

– Все хорошо? – шепнула Ксюша.

Мира только кивнула и, убедившись, что никто из преподавателей на нее не смотрит, решила не произносить молитву вслух. Повторяла ее про себя, вспомнив, что Творцу не так важно, озвучиваешь ли ты свои слова.

– Ай, – шикнула она, когда резкая боль ударила и по вискам. Стоило лишь повторить одну строчку, как под кожей появились те самые покалывание и жжение. Практические идентичные, если такие ощущения можно сравнивать.

К счастью девушки, общая молитва быстро закончилась, и наступила вторая часть, для которой все выстроились в ряд. Первыми прошли учителя и гости, потому какое-то время пришлось подождать, чтобы очередь начала двигаться. Этого как раз хватило – Мира успела прийти в себя, осталось лишь головокружение и неприятная вязкость во рту.

– «Кажется, еще и температура скачет».

Когда наступил ее черед, позади оставалась еще больше половины воспитанниц. И только в эту секунду Мира осознала, что наступил момент, из-за которого она переживала.

Константин стоял на подиуме в белой рясе, с накинутой на плечи красной стомлой. Поговаривали, что она весила целую тонну из-за драгоценных камней, которыми была расшита, но по Константину это определить оказалось очень сложно, как и по Отцу Юрию.

– «Раз они оба так легко их держат, значит, не такая уж и тяжелая», – подумала Мира, шагая к священнослужителю, который держал руки все тем же образом. Волосы чуть разлохматились, передние пряди упали на глаза, но поправить их в таком положении он не мог. У Миры в буквальном смысле дернулась рука, чтобы убрать эти волосы повыше, но она вовремя остановила себя и, спрятав взгляд на светло-желтой ковровой дорожке, села на перед ним на колени. Между ними было примерно полтора метра, этого расстояния как раз хватало, чтобы Константин смог окропить ее каплями святой воды. Он читал очередную молитву, тихий голос смешивался с неразборчивым шепотом, доносящимся со всех сторон. Сначала вода прикоснулась к коже и показалась ледяной, но секунда – и холод обернулся жаром. Слишком реальным, чтобы подумать на игру воображения.

Снова молитва, снова вода. Голова кружилась даже с закрытыми глазами, а в нос ударил отчетливый запах гари. Жжение на лице стало сильнее, и теперь было сравнимо с ожогом о раскаленную сковороду. Комната слилась в размытый поток из золота и бело-красных всполохов, среди которых иногда отчетливо показывались мертвые лица святых, смотрящих с икон. Головокружение вызвало приступ тошноты.

Когда все закончилось и припухшие веки Миры приподнялись, она тяжело встала, борясь с собственным желудком, и как можно быстрее вышла на свежий воздух. Ее уже не заботил ни Константин, ни Верховная пара, ни Отец Юрий. К последним она чувствовала только злость, остальное ею доверху перекрывалось. Сильнее была только физическая боль, объявшая все лицо, шею и руки.

Не хотелось просить помощи. Это не была предсмертная агония, но для «тепличной» обитательницы закрытого учреждения, не знавшей таких ощущений, была сравнима разве что с самой смертью.

Шаг становился быстрее, и, не смотря на это, слабее. Ноги теряли силу.

Вечерело. Упав на дальнюю скамейку, Мира хрипло вдохнула – по начавшему отекать горлу разлилась прохлада. Оно уже нестерпимо зудело, и, казалось, еще бы чуть-чуть – совсем перекрыло доступ кислороду. За первым вдохом последовал второй, за ним – третий, и вскоре Мира смогла успокоиться. Отступили все недомогания, даже температура нормализовалась, и теперь мокрое на спине платье холодил редкий летний ветерок. Ослабевшие конечности тянуло к земле, ведь только придя в себя, девушка начала понимать, насколько ужасающее событие с ней произошло.

В последний раз Мира ощущала что-то подобное примерно три года назад, когда слегла с гриппом. Несколько дней мучений от лихорадки прошли, как в бреду. Едва жар спал, ее одолела неописуемая слабость, невозможно было даже поднять стакан с водой. Голову объяло тугое кольцо, как последствия от пережитой болезни. Спасением стал сон, отнявший сначала руки, затем ноги, и только после этого, обездвижив, накрыл собой все остальное тело.

В этот раз все ощущалось немного иначе. Сна, не смотря на усталость, не было ни в одном глазу, только клокочущий комок нервов и ужаса где-то под слоями человеческого мяса.

Мира даже не осмотрелась, в следующую секунду вспомнила о жжении и подняла руки на свет от уличного фонаря. По бледной поверхности кожи с воспалившимися венами расползлись уродливые красные пятна. Она нахмурилась в неверии, сделала пару резких вдохов, все еще отчетливо улавливая запах гари, который чудился ей в зале. Машинально поднесла руку к лицу и резко одернула – ее тело пахло, как жженые спички.

Сера.

– Мира? Ты в порядке? – Ксюша вышла из здания неожиданно, заставив подругу чертыхнуться.

– Да, да, слушай, а ты ничего странного не почувствовала? Ну, вода, я имею ввиду, она была нормальной? Я просто, знаешь…

– Вода? – Ксюша провела подушечками пальцев по мокрому лицу и передернула плечами. – Вода, как вода. А что?

– Да так… Я пойду поговорю с преподавателями по поводу ночных чтений, ладно? Ты поболтай пока с девочками, уедешь все-таки скоро.

Мира подскочила с места и понеслась прямиком в ближайшую уборную. Она, как могла, скрывала лицо от проходящих мимо воспитанниц по пути, и, попав в нужную комнату, захлопнула дверь. К зеркалу подбежала молниеносно, даже не дав себе времени на моральную подготовку.

– Гос… Госпо… – ощутив, как горло вновь начинает зудеть, прикрыла рот ладонью. Все ее лицо было в маленьких красных точках. Под теми, что покрупнее, виднелись крохотные сетки сосудов. Это выглядело пугающе, и вызывало отторжение своей схожестью с какой-то заразной болезнью.

Неизлечимой болезнью.

– «Я могу пойти в комнату, там меня точно никто не увидит, но как же ночные чтения? Я обещала Ксюше, и Отец Юрий… Вдруг он все же решит прийти в чью-то спальню? Но меня могут увидеть, все догадаются, что это произошло из-за святой воды. Меня обожгла святая вода. Что я сделала? В чем же провинилась? Это все мои мысли, точно. Моя злость, я не должна была… О, нет. Я все же не права. Он хороший, но как? Почему? Не может быть. Как же поступить?».

Мира думала не долго. Спустя мгновение судорожно открыла кран с холодной водой, зачем-то умылась, подолгу держа лицо под струей и терпя боль, затем, не вытираясь, быстрым шагом направилась на поиски настоятеля Николая.

– «Нужно найти его, пока краснота не прошла. Лицо все еще ледяное, надеюсь, этого хватит».

Нашелся мужчина на улице, в западной части сада, отведенной под теплицы. Ближайший фонарь был достаточно далеко, чтобы он смог разглядеть все ее раны.

– Верховный настоятель Николай, могу я поговорить с вами? – для надежности девушка склонила голову, изображая почтение.

– Конечно, дитя, – на прощание он кинул пару фраз группе преподавателей, с которыми беседовал. Те обратили внимание на грубость своей студентки, но не решились пристыдить при начальстве. – Что тебя беспокоит?

Они отошли на несколько шагов вглубь аллеи из симметрично посаженной зелени. Выложенные камнями клумбы со стриженными кустами и россыпью белых цветов, обрамляли широкую дорожку. Из этого места можно было легко изучить внушительное здание пансиона, его открытые террасы первого этажа, длинные коридоры, обозначенными полукруглыми арками. Там висели настенные торшеры, имитирующие свечи – издалека не отличить. Но первой в глаза бросалась башня, пристроенная к углу учительского крыла: выглядела она порой неуместно, но все сглаживала красота стеклянной крыши и первый этаж, отведенный под музыкальный класс.

– Я хотела бы попросить вас кое-о-чем. Можно, мы проведем ночные чтения? Последний раз такое мероприятие проходило пару лет назад, и раз вы здесь, – Мира еле заметно перевела дух, прежде чем выдать предложение, которое, как ей показалось, должно было помочь, – я подумала, что могу обратиться к вам, ведь вы имеете большое влияние и можете позволить нам подобные развлечения.

Даже если мужчина почувствовал очевидную лесть, вида не показал. Снисходительно кивнул, напустив на лицо липкую улыбочку, и, глянув в толпу преподавателей, подозвал к себе одного из них.

– Позволь попросить тебя найти Отца Юрия, мне нужно с ним поговорить, – обратился к подошедшему мужчине, затем уже к Мире. – Ты подала хорошую идею, спасибо, дитя. Желаю плодотворных ночных занятий.

Мира поблагодарила следом, прежде чем попытаться сбежать к себе.

– Ох, постой. Могу я спросить кое-что?

– «Как же не вовремя. У меня плохое предчувствие».

– Конечно, Верховный настоятель.

– Тебя ведь зовут Мирослава? – выдержав намеренную паузу, за которую девушка успела растерять все слова, которые знала, священник пояснил. – Ксения рассказывала мне о тебе. Да и, сказать откровенно, настоятельница Злата упоминала твое имя в нашем недавнем разговоре.

– Д-да, это я. Позволите узнать, что именно она говорила? – просьба вышла неловкой и слабой.

– Позволю, раз уж ты проявляешь интерес, – череп настоятеля, обтянутый сухой кожей, оброс складками из-за широкой улыбки и приподнятых бровей. – Она предложила провести реформы в вашем учреждении в виду некой… поступившей информации. К сожалению, это невозможно без существенных причин. Я всего лишь хотел сказать тебе, дорогое дитя, что личные конфликты воспитанницы и директора не являются такой причиной. Более того, я, пользуясь своим опытом, советую тебе больше молиться и обратиться к Творцу за советом, ежели не за прощением. Клевета – греховное дело, пусть даже столь очевидная. А теперь ступай.

Мира даже не попыталась ответить, только вжала в плечи голову от горячей волны стыда. Под пристальным вниманием Верховного настоятеля, переваривать сказанные им слова оказалось тяжело. Хватило лишь некоторых из них, чтобы отрубить любые попытки мыслить здраво, осталось только сожаление и желание поскорее скрыться от большого, мудрого воспитателя.

С трудом поджав онемевшие губы, ученица направилась по дорожке на свет искусственных свечей.

В комнате она не решилась вновь посмотреться в зеркало, села на постель спиной к нему и спрятала ладони под бедра в попытке убедить себя, что не случилось ничего страшного. Получалось с трудом, если не сказать «не получалось вовсе». Зрачки уставились в одну точку на стене, в какую-то небольшую трещинку, идущую из-за изголовья кровати. Ожоги зудели, заставляя мышцы на лице неконтролируемо сокращаться.

– Как прокаженная, – прошептала Мира, отведя взгляд от рваных линий. – Вдруг, правда? Глаз дергается.

Рука, точно ватная, придержала трясущееся нижнее веко. Девушка сглотнула и села ровно, повернувшись теперь лицом к двери. Слова Верховного настоятеля смешались с произошедшим во время молитвы, и теперь все складывалось в одну картину.

– «Все, что нужно – успокоиться. Я обязательно решу это, я искуплю свою вину, буду молиться, даже если придется стереть язык в кровь. Но сейчас нужно думать о другом. Прости, Творец, простите, Верховные настоятели».

Мира поднялась с постели, но едва ли не рухнула обратно от громкого стука в дверь.

– Ты здесь? Мы решили за тобой зайти, – проговорила Ксюша приглушенно.

– Д-да, да, хорошо.

– «Ты явно боишься не того, чего следовало бы», – пронеслось с потоком воздуха, созданного в движении.

У каждого человека есть внутренний голос, проговаривающий все его мысли, будто это делает кто-то другой. Голос всегда мужской или женский, обладающий какими-то характеристиками, всегда особенный и запоминающийся. Этот же был никаким. Не понять, кому принадлежал но, что важнее, Мира тот час определила – он точно не принадлежал ей.

Чужой, но неуловимо знакомый.

Мигнула совсем новая лампочка, погрузив спальню во тьму на секунду.

– Ты чего притихла? Мы зайдем? – вновь заговорила Ксюша. Ее звучание было слишком хорошо знакомо напуганной девушке, потому она встряхнулась и поспешила покинуть комнату, оттягивая рукава платья к пальцам, а ворот – как можно выше. Даже поступилась правилами пансиона и выпустила несколько темных прядей из-под платка, чтобы немного прикрыть лицо.

– Идемте, не стоит опаздывать.

Ксюша не стала начинать глупые расспросы – схватила подругу под руку и повела дальше. Регина окатила их строгим взглядом, а Ира нарочито недовольно изогнула тонкую длинную бровь. Она, кажется, единственная зацепилась за неподобающий вид Миры, и мнение ее по этому поводу быстро сменилось, что отпечаталось в излишне живых эмоциях. Вот показалось презрение, а вот – хитрая полуулыбка.

В библиотеке Мира села на одно из кресел в самом темном и дальнем углу комнаты, сославшись на плохое самочувствие, пока Ира, Ксюша и Регина побрели дальше, на поиски сборников со сказками. Компания планировала расслабиться этой ночью и прочесть вместе что-то легкое, чтобы обсудить, и, возможно, даже помечтать о какой-нибудь чепухе.

На вечерние чтения отпустили девочек от тринадцати лет, но в два часа ночи они и те, что годом старше, все-таки должны были пойти спать.

– «Есть и плюсы, Отец Юрий не имеет права оставить нас здесь одних, так что беспокоиться не о чем», – думала Мира. – «Я смогу держать его на виду и, если что, занять каким-нибудь вопросом, чтобы задержать. Все хорошо. У меня получится защитить всех на еще одну ночь, но что потом?».

Троица быстро вернулась. Они уселись рядом, взяли стулья, подвинули еще одно кресло и принялись выбирать, на чем же остановить свое внимание.

– Давайте прочтем «Охотника и Синицу»? – попросила Ксюша, уже раскрыв книгу на нужной станице. – Обожаю эту историю!

– Давай. Кто будет читать?

– Хочу, чтобы Регина прочла, у нее очень хорошо получается, – она пихнула том в руки подруги, а та охотно приняла его.

Все уселись поудобнее и принялись слушать, как вкрадчиво и мелодично произнесенные предложения выстраивают собой очень живые образы знакомой всем сказки.

– Жила-был охотник, и было у того охотника три ребенка…

Самый младший – сын, умный не по годам, хитрый да ловкий. Приходили в дом охотника путники, да без гроша оставались, все младший их вокруг пальца обводил. Ходил этот сын в золоте и дорогих тканях, дурманил своим видом прохожих, в каждом вызывал зависть и злость. Средний ребенок – красив, силен, бесстрашен и при всем этом тонок, как молодая березка в чаще. Бывало, уйдет охотник за добычей, да прихватит сына на помощь, а тот, не страшась, голыми руками задавит даже медведя. Ходил этот сын в искусно сшитых мехах, в перчатках и ботинках из редких шкур.

Была у охотника и дочь. Милосердная и добрая, звали ее младшие братья Синицей за тонкий голосок и ласковый нрав. Синица любила семью свою, опекала, наставляла на истинные пути заплутавших мальчишек, заботилась и обучала, что хорошо, а что плохо. Отец был суров, потому они жили в страхе и благоговении перед ним, лишь только Синица знала, как образумить родителя. В этом был ее дар – сохранять родственные узы, вести каждого по верной дороге и напоминать о правильных решениях, которые каждый из мужчин должен принимать.

Однажды охотник вернулся без добычи. Средний сын был бы рад помочь ему, но получил лишь отказ. Отец становился все слабее. Силы его безвозвратно уходили, утекали к детям, которых он один содержал и растил долгие годы. Когда глубоко задумался охотник, пришла к нему дочь, и сказала:

– Папа, пошли среднего в лес, пусть принесет дичь. Я освежую ее, приготовлю на продажу, и отправим младшего с товаром в город, он выручит за мясо и шкуры много золота. Ты отдохни, много лет потратил на нас, теперь мы отплатим тебе.

Послушал охотник дочь свою. Позвал сыновей и все рассказал им. Братья вышли из дома и встретились с сестрой, которая с привычной доброй улыбкой ждала их неподалеку.

– Мои дорогие, возьмите эти мешочки, и когда силы покинут вас, съешьте то, что в них спрятано.

Послушали братья сестру свою. Средний в ту же ночь отправился на охоту. Поймал он много животных, но на обратном пути набрел на стаю волков. Растащили они всю дичь и принялись рвать его самого на куски. На последнем издыхании вспомнил он о подарке, достал мешочек и не глядя съел то, что было в нем оставлено. Восстановились силы, воспрянул он духом и голыми руками справился со всей стаей. Принес по утру дичь домой, а сестрица уже ждала его у ворот. Кинулась с объятиями, плакала, целовала окровавленное лицо, а сама была бледна, как стена и на ногах еле стола.

Ушел средний сын спать, а Синица принялась разделывать дичь. Управилась к следующему утру, снарядила младшего в путь-дорогу, проводила, не забыв покрестить. Уехал он на базар, разложил свое добро, да принялся торговать. И хорошо торговля пошла, люди так и тянулись к нему, точно заколдовал кто. Платили-платили, пока у младшего сына не закончились мешки под монеты. Загрузил он тогда эти мешки на телегу и поехал домой. Не подумал только, что есть в городе разбойники, уж очень падкие на золото.

Поймали разбойники его по дороге, воткнули нож прямо в грудь и схватили мешки. С трудом младший вытащил подарок сестры, съел его и тут же нож выскочил из раны, а она сама затянулась. Догнал он разбойников, этим же ножом прирезал, а золото домой отнес.

Пришел, но ни сестрицы, ни брата не застал. Остался только отец, сидящий на пороге. Спросил, сколько тот принес богатств.

– А где же Синица? А брат мой?

– Умерла Синица, сердце свое вам отдала. А брат твой вместе с ней ушел. Перестало действовать колдовство ее, его волки и достали.

Взял отец мешки с золотом и всмотрелся в темную чащу.

– И тебе не спастись, сын мой. Беги, покуда сил хватит, а если устанешь – прячься. Глядишь, выживешь.

И побежал младший сын, куда глаза глядят. Навсегда сгинула сестрица и старший брат, умер и младший – настигли его разбойники. Не ни помогла половина доброго сердца, ни жертва бедной Синицы, слепо любящей семью свою.

– Никогда не понимала эту сказку, – сказала, наконец, Ира. – О чем она вообще?