Искушение. Мой непокорный пленник

– Сильно болит? – мы с Маркусом одновременно задали один и тот же вопрос.

– Сперва ты, – усмехнулся он. – Как запястье?

Было так необычно видеть сочувствие от раба, да еще и после наказания.

– Жить буду, но сама не ожидала, что так получится.

Заметила, как Вир поставил возле нас заживляющую мазь и молча удалился. Что за такая симпатия у моего северянина к этому вояке? Ни с одним другим новеньким Вир бы меня вот так один на один не оставил. А тут прошло всего полдня, а между мужчинами как будто бы даже какие-то приятельские отношения возникли. При том, что Вир крайне неохотно подпускал к себе новых людей и всегда держался отстраненно. Сейчас же вел себя так, словно знает Маркуса уже не первый год, хотя видел его впервые.

– Слишком сильно замахнулась? – брюнет осторожно взял мою кисть, осматривая.

– Да, с непривычки. Обычно я, знаешь ли, не размахиваю плеткой налево и направо. И вообще мне крайне редко приходится наказывать рабов.

– Выходит, я у тебя особенный? – спросил, бережно нанося мазь на запястье.

– Когда ты начнешь обращаться ко мне на «Вы»? – я чуть поморщилась от боли, но терпеливо дала себя намазать.

Маркус устало вздохнул.

– Это настолько обязательно?

– Да.

– Но ведь смысла никакого. Я уже сказал, что не стану подчиняться. Пойми, я до сих пор здесь только из-за твоего бедственного положения. Как только к тебе приведут новый заказ, я сразу уеду на родину.

Настала моя очередь тяжело вздыхать: опять эти его разговоры, что он якобы может сбежать в любой момент. Вот ведь упрямое создание. Упрямое и очень заботливое. Сидит, руку мне перевязывает.

– Послушай, я понимаю, что рабство тебе не по нутру. Но давай посмотрим на эту ситуацию с другой точки зрения, – я решила сменить воздействие с силового на словесное. – Повернись, я тебе спину намажу. Во-первых, Эйстерия хоть и не самая приятная госпожа, но и далеко не худший вариант. Если бы не она, то гарантирую, что сейчас ты был бы уже или на каменоломне, или на галерах. Условия там чудовищные. По сравнению с ними, приказы Эйстерии выглядят безобидными шалостями, – говорила, а сама наносила крем на исполосованную кожу Маркуса, стараясь прикасаться как можно мягче, чтобы не добавлять неприятных ощущений сверх тех, что уже имелись. – Поверь, в каменоломнях рабы дольше пары месяцев не выживают. А у госпожи Эйстерии сможешь жить с комфортном, в роскошном доме. Более того, если ты ей понравишься, то у тебя появится и своя комната, и личная прислуга.

– То есть ты предлагаешь мне жить за счет ненормальной садистки, терпеть унижения, и все ради того, чтобы пожить в красивом домике с прислугой? Женщина, за кого ты меня принимаешь? – Маркус даже повернулся от возмущения, всем своим видом демонстрируя, насколько для него оскорбительна моя идея. – Я лучше погибну в каменоломне, чем буду перед кем-то ползать на коленях и выполнять чужие прихоти!

– Не крутись, дай домажу. И почему сразу жить? Я заметила, что ты очень хорошо умеешь находить подход к людям. И на рынке с торговцами, и Вира буквально за пол дня к себе расположил. Да и, чего греха таить, хороший ты мужчина. Упрямый, но хороший.

Маркус опять повернулся, но на этот раз лицо его сияло от улыбки.

– Ты тоже. Упрямая, но хорошая.

Ну вот, весь настрой сбил. Пришлось заново собираться с мыслями.

– Это я к чему? У тебя наверняка получится найти подход и к Эйстерии. Ты явно умеешь нравится женщинам. И верховодить ими. Уверена, не пройдет и недели, как ты подомнешь хозяйку под себя. Я ведь права? А там уже договоришься, чтобы, допустим, стать управляющим в ее доме. Или личным секретарем. Поваром.

– Женщина! – Маркус встал, не дав мне домазать спину до конца. – Ты меня слышишь? Мне без разницы в каком я буду статусе. Я не собираюсь никому прислуживать. Ни поваром, ни секретарем, никем!

– А лучше сдохнуть на руднике, да? – я тоже встала.

– Да!

– Дурак!

Видела, как с губ Маркуса было готово сорваться ответное ругательство, но сдержался. Смолчал.

– Ляг на лавку, надо еще твой зад намазать, – буркнула я.

– Сам намажу, – сейчас арамерец походил на взъерошенного воробья. Нахохлившийся, ершистый. – Я не собираюсь оставаться у Эйстерии.

– Маркус, – примирительно положила левую, не травмированную руку ему на плечо, – я все прекрасно понимаю. Но Эйстерия так просто своего не отдаст. Если она тебя выбрала, то тебе остается только смириться. Не получится у меня перевоспитать, отдаст в другой дом. В третий, четвертый. И в отличие от меня, владельцы других домов с рабами не церемонятся.

– Ты тоже пойми, – брюнет взял мою левую руку и поцеловал кончики пальцев, – мне не страшны пытки или смерть. Я и не такое видел на поле боя. Честь и гордость для меня в сто крат дороже. Поэтому, как я говорил еще во время прогулки, могу остаться, пока у тебя не появятся деньги, чтобы вернуть за меня задаток, а дальше – уж извини. Буду действовать по обстоятельствам. Я не собираюсь становиться чьим-то рабом. Мое место на войне, а не в покоях избалованных аристократок.

– И ты извини, но мне придется вновь отправить тебя в дисциплинарную. Мне нужны деньги Эйстерии в полном объеме.

Извинялась я вполне искренне. Мне действительно было жалко издеваться над Маркусом. Хороший нормальный мужчина, не злой, не агрессивный. Наоборот, и ужином вкусным накормил, и руку перевязал несмотря на то, что предшествовало моему вывиху. Любой другой озлобился бы после порки, а у этого хватило великодушия не отвечать злом на зло. Я его теперь даже больше стала уважать. И оттого еще меньше хотелось ломать этого гордого арамерца.

Но иначе нельзя. Даже если я дождусь заказов, пока деньги за них получу, пока то се. И это еще если дождусь.

Нет у меня другого выхода. Просто нет.

Маркус не сопротивлялся. Не злился. Похоже он и правда повидал на войне вещи пострашнее, раз так спокойно реагировал на наказания. Пороть его я больше не собиралась. Сила на него не действовала, убеждения тоже не помогли. Придется действовать иначе.

Глава 5

28 дней до визита Эйстерии

Я никогда не использовала этот метод, но видела, как это проделывала тетка. Раба фиксировали в раме, где ему приходилось стоять чуть ли не на цыпочках с поднятыми руками. С двух сторон от него ставили зажженные факелы, а рядом на столе оставляли сосуд с журчащей водой.

И все. Никаких избиений. Раб оставался в привязанном положении. Его тело очень быстро начинало уставать: мышцы ног забивались, а плечи и руки затекали. Горящие факелы находились достаточно близко от лица, обдавая жаром и не давая заснуть. Текущая вода постоянно напоминала о жажде и потребности сходить в туалет.

Обычно, первыми отказывали руки – они болели, немели и затем переставали ощущаться. Начинала ныть спина, плечи, ноги. Боль усиливалась с каждой минутой.

Затем не выдерживал мочевой пузырь. После опорожнения прямо себе под ноги добавлялась еще и вонь.

Самым последним испытанием становилась жажда. Ее не выдерживал никто.

По моему мнению, плеть была более гуманным наказанием. Да, это было больно, но вполне можно было вытерпеть. А эту бесконечную пытку, давящую на психику, не выдерживал ни один раб.

Закрепила Маркуса, подвесив за цепь, установила факелы и достала журчащий сосуд.

– Интересное наказание, – прокомментировал брюнет, – Женщина, у тебя определенно хорошая фантазия.

На его лице снова не было ни капли страха или гнева.

Сложно с таким рабом, но посмотрим, как он будет себя вести спустя пару часов.

– Вир останется неподалеку. Скажи, как будешь готов пообщаться.

– Мое решение не изменится.

Зря я задумала подвергнуть Маркуса этой процедуре на ночь глядя. Нельзя надолго оставлять раба в таком положении – требуется регулярно проверять его самочувствие. Но и затягивать тоже не следует, раз стандартные методы не дали результата.

Ополоснулась перед сном, попросив Вира нагреть воду. Дров мы сегодня так и не купили, поэтому я продолжала экономить те остатки запасов, что лежали в подвале.

Маркус не выходил у меня из головы. Все-таки куда как проще, когда в доме много воспитанников. Вроде кажется, что уходит больше времени и сил на обучение, но в тоже время меньше волнуешься о каждом из подопечных. Да и те быстрее привыкают к послушанию, глядя друг на друга.

Об этом эффекте писал Сотарий в своих трудах. Он рассказывал, как меняется поведение человека, когда он попадает под влияние группы. Кроткие и послушные могут превратиться в настоящих бунтарей, если все вокруг будут вести себя агрессивно и побуждать к такому же поведению. И наоборот, самые дерзкие и наглые усмиряются, если окружить их тихими послушниками.

Разумеется, изменения происходят постепенно. И зависят от того, как группа будет вести себя по отношению к тому, кто выбивается из стаи. Начнет ли она поощрять изменения или станет гнобить за отличия, и тем самым превратит человека в изгоя.

По-хорошему, мне полагалось бы лечь спать, но я ждала, что с минуты на минуту придет Вир, давая понять, что арамерец готов к переговорам.

Чтобы скоротать время, устроилась в саду на скамейке с рукописью в руках. Положила подушки под спину, укуталась в теплый плащ, придвинула поближе лампу с зажженным маслом и постаралась сосредоточиться на трудах иллейского философа. Но тщетно. Смысл ускользал от меня. Я постоянно отвлекалась, бросая взгляды на дверь, ведущую в комнату прислуги и прислушиваясь к звукам. Не выйдет ли Вир?

Пошел третий час, а Маркус не думал сдаваться. В результате сдалась я. Не выдержала томительного неведения и отправилась посмотреть, как самочувствие военнопленного.

Брюнет, при виде меня, улыбнулся и попытался придать лицу бодрости и веселья, но было заметно, что показная жизнерадостность дается ему с трудом.

– Как ты? – факелы освещали уставшее лицо Маркуса.

– Прекрасно. Спасибо, что позаботилась чтобы я не замерз, – он кинул на пламя. – Очень мило с твоей стороны. И звуковой фон тоже оценил. Как будто находишься в лесу у ручья.

– Ты ведь понимаешь, что напрасно вредничаешь? – ласково произнесла я, подходя ближе и убирая волосы со взмокшего лба мужчины. – Если бы не твое упрямство, сейчас принял бы душ, поел, возможно я бы даже согласилась разделить с тобой вино за приятной беседой. Разве плохо?

Маркус прищурил один глаз, лукаво оглядывая меня с головы до ног.

– Чего ж плохого в том, чтобы провести вечер с красивой девушкой?

– Вот и я о том же, – мне показалось, что я нащупала нужные слова, которые помогут переубедить раба. – Я понимаю, если бы тебя купили чтобы ты возился с навозом или чистил унитазы. Все что от тебя хотят – любви и заботы. Да, в приказном тоне, но суть ведь не меняется. Госпожа Эйстерия – одинокая дама, которая хочет проводить ночи в горячих мужских объятиях. У тебя не будет каких-то сверх непосильных задач. Заняться сексом, помочь принять ванну, сопроводить во время прогулки.

– Мы точно говорим об одном и том же человеке? – хохотнул Маркус. – Тебя послушать, так она милейшее создание.

– Да, у нее тяжелый характер…

– А еще она любит издеваться над своими рабами и смотреть на их унижения. Я ничего не путаю?

– Только не говори, что тебе не удастся найти к ней подход, – я не поддалась на его провокацию и продолжала гнуть свою линию. – Ты ведь умеешь вызывать нужные эмоции и знаешь, как произвести впечатление на женщину.

– Спорить не буду, – он безразлично поджал губы. – Вот только мне это не интересно. Я не собираюсь спать с кем-то по приказу. И влюблять в себя тоже не имею ни малейшего желания.

Разговор вновь пришел к тому, на чем мы закончили в прошлый раз. Ладно, попробуем зайти с другой стороны.

– То есть, по-твоему, лучше вот так вот висеть, чем проявить мудрость?

– Как запястье? – спросил арамерец.

– Не уходи от темы. Лучше подумай о перспективах. Давай я тебе расскажу, что тебя ждет, – я встала и подошла ближе к Маркусу, отодвинув один из факелов, чтобы он не мешал общению. – Если ты продолжишь показывать характер, я еще какое-то время помучаюсь с твоим перевоспитанием. Призна́ю, что ты безнадежен. Верну тебя госпоже Эйстерии, та наверняка попробует отдать тебя кому-то еще. Какие будут методы в другом Доме Покорности – не знаю, но поверь, гораздо жестче и унизительнее. В итоге тебя либо сломают, и ты все-таки согласишься быть рабом у Эйстерии, либо закончишь жизнь на рудниках. Но прежде, чем это случится, пройдет не один месяц бесконечных пыток и унижений. Не от Эйстерии, так от тех, кто будет тебя перевоспитывать

Маркус фыркнул, всем своим видом показывая, что его этим не запугать.

– Но есть и другой вариант, – голос мой стал вкрадчивым, – Ты соглашаешься помочь мне. Никто не говорит, что ты должен искренне и по-настоящему служить. Представь, что это игра и ты лишь изображаешь раба. Касаемо времени, пока ты будешь находиться в моем доме, то могу обещать, что мы обойдемся без пыток и унижений. Пристрастия Эйстерии изучим в теории, без применения на практике. Я расскажу, как наилучшим образом угодить госпоже, что она любит, к чему испытывает слабость, – мои пальцы заскользили по его обнаженной груди Маркуса, и я отметила, как его ноздри расширились, шумно вбирая воздух. – После чего ты сможешь с легкостью завоевать ее расположение и крутить ей как тебе вздумается, – подушечки погладили его подбородок, провели по губам и ускользнули, когда он попытался их поцеловать. – В результате не Эйстерия будет управлять тобой, а ты ей.

– Ты слишком высокого обо мне мнения, – промурлыкал брюнет. – К тому же я уже сказал, что не собираюсь перед ней выслуживаться.

– И все-таки подумай, – я приблизилась максимально близко к его уху и произнесла шепотом: – С одной стороны перспектива умереть на рудниках, с другой – при твоем обаянии ты легко сможешь командовать в доме Эйстерии даже будучи формально в статусе раба.

Не удержавшись, я лизнула мочку его уха. С моей стороны это было необдуманное хулиганство, совершенно идущее вразрез с воспитательным процессом, но мое тело жило своей жизнью, в обход разума. Стоило приблизиться к арамерцу вплотную, как появилось нестерпимое желание обнимать его, гладить, прикасаться к коже, целовать. Не помню, чтобы хоть кто-то вызывал у меня подобную реакцию.

Но нужно было заставить себя вспомнить про благоразумие, иначе толку от моего воспитания не будет.

– У меня есть другое предложение, гораздо более заманчивое для нас обоих, – томно прошептал Маркус. – Ты снимаешь с меня оковы, мы идем в спальню и у тебя будет самая горячая ночь в твоей жизни.

Вот о чем я и говорила! Сама провоцирую мужчину.

Куда мозг подевался?

– Все-таки подумай над моим предложением, – произнесла я, отойдя на безопасное расстояние.

– Ты тоже. Поверь, не пожалеешь.

Каков наглец, а?

Но хорош, паршивец! Если бы это не был раб Эйстерии, с высокой долей вероятности я бы поддалась на его соблазны.

Вир ждал меня в соседней комнате, стоя неподалеку у двери.

– Проверяй его каждые пол часа. Как поймешь, что он уже на грани – разбуди меня.

Молчаливый слуга кивнул.

Хотелось бы сказать, что я спокойно отправилась спать, однако, куда там. Попыталась заснуть, но Рамон задери этого упрямца – он не желал выходить из головы. Перед глазами маячили мускулы на его руках, отблески желтого пламени на широкой груди, подбородок с прорезавшейся щетиной, губы…

Вернулась к Виру, дав задание приготовить горячее пряное вино и отнести его во внутренний дворик. Мне хотелось верить, что я смогла зародить сомнения в голове Маркуса. С его характером он действительно, чего доброго, мог бы подмять под себя госпожу Эйстерию. Мне и самой стоило больших усилий не поддаваться на его провокации.

Было бы проще, если бы его бунт против рабства проявлялся в привычной агрессии: прямолинейной, озлобленной, яростной. Управлять такими людьми гораздо легче. Несмотря на то, что они выглядят более грозно, вся их злость исключительно от внутренней слабости.

В случае с Маркусом я постоянно ощущала, насколько он сильнее меня. И не физически, а морально. Его забота, участие, соблазнение – это способы показать, что, даже будучи закованным и лишенным свободы, он считал себя сильнее.

Вир принес пряного вина. Пар дразнил ноздри специями и запахом алкоголя, бока чашки согревали озябшие пальцы. Шерстяной плащ укутывал плечи, а ночной воздух обдувал лицо прохладой. Идеальная обстановка, чтобы собраться с мыслями и подумать, как действовать дальше.

Продолжать заманивать обещаниями комфортной жизни? Или, наоборот, ужесточить давление и постараться сломать его волю? Правда, я опасалась, что в этом случае Маркус озлобится и перестанет идти на контакт. Сейчас он, по крайней мере, готов хоть к каким-то переговорам.

Представила, что может быть, если я действительно смогу сломать его характер. Скорее всего это закончится тем, что брюнет полностью уйдет в себя и потеряет интерес к жизни. Он и сейчас-то не особо за нее держится, и на словах готов умереть хоть сию минуту. Однако на деле ему очень нравится жить. В нем кипят страсти, он жаждет секса, вкусной еды и развлечений.

Если перестараться, то вместо озорного бунтаря получу безвольную куклу, не реагирующую ни на слова, ни на побои, ни на ласки. Если же я дам слабину, то арамерец окончательно поймет, что я бессильна против него.

Ситуация была скверной и почти безвыходной. Вся надежда была на то, что Маркус соблазнится на мои уговоры. Потому что других идей у меня не осталось.

Я успела выпить горячего вина и промерзнуть окончательно, вернуться в спальню, поворочаться с боку на бок, крутя в мыслях варианты развития событий и даже уснуть, когда Вир тронул меня за плечо.

– Дозрел?

Слуга кивнул.

Мне не терпелось накинуть первое попавшееся одеяние и побежать в дисциплинарную комнату, но я заставила себя остановиться. Спокойно умыться, облачиться в тунику, прибрать волосы в высокий хвост и только после этого размеренным шагом направилась к Маркусу. Проходя мимо внутреннего двора, заметила, что уже рассвело.

– Доброе утро, как спалось? – спросила я у раба. Он выглядел изможденно.

– Мне нужно в туалет, – хмуро произнес он.

О как. Ночь изрядно потрепала его нервы. От показного веселья не осталось и следа.

– Согласись вести себя как подобает рабу, и я сразу отпущу тебя в туалет.

– Я уже сказал, что для меня это неприемлемо.

– Что ж. Значит ты вполне можешь сходить под себя и висеть дальше, – я безразлично пожала плечами и повернулась, чтобы уйти.

– Нет! – окрик заставил обернуться.

Маркус выглядел встревоженным. Это что-то новенькое.

– Мне нужно в туалет. Потом можешь вешать обратно, истязать плетями и все что хочешь. Но мне надо в туалет!

Как интересно получается. То есть он готов терпеть пытки, но не может позволить себе обмочиться? Хм…

Я молча вышла из комнаты, мне нужно было обдумать свое открытие. Похоже я нащупала слабость военнопленного. Изначально я думала, что вся проблема в излишнем свободолюбии и принципах, но оказалось, что дело в другом. Похоже, у арамерского воина было слишком развито самолюбие. Очевидно, в его глазах терпеть удары плетью казалось чем-то героическим и мужественным, а вот висеть, облитый собственной мочой – позорным. Значит, для него крайне важно то, как он выглядит в чужих глазах? Это можно использовать.

Я вернулась к военнопленному, еще не до конца понимая суть своей затеи, но зная, что нужно действовать немедленно, пока брюнет способен терпеть позывы организма.

– Предлагаю компромисс. Я снимаю тебя с рамы. Ты спокойно идешь в туалет, принимаешь душ, завтракаешь и даже немного спишь. А взамен ты обещаешь попробовать две недели вести себя как подобает слуге.

– Нет. Я солдат, а не раб.

«Рамонов арамерец! Можешь ты хоть немного подумать над моим предложением?»

Мне стоило огромных трудов сдержать раздражение. Но я не позволила эмоциям одержать верх и продолжила спокойно увещевать:

– Подумай, что для тебя унизительнее – обмочиться прямо на моих глазах или всего лишь две недели заботиться обо мне?

«Служение» я подменила «заботой», решив, что так Маркусу будет проще согласиться на мои условия.

–Что входит в понятие заботы о тебе? – спросил он сердито, но, похоже, дело начало сдвигаться с мертвой точки.

– Кормить. По-моему, это ты и сам готов был охотно делать. Топить печь, помогать Виру с уборкой и… – мои интонации изменились, став мягче и завлекательнее, – помогать принимать мне ванну. Кто-то же должен помыть мою спинку, и руки, и ножки… и грудь.

– Ты всем рабам позволяешь прикасаться к своему обнаженному телу? – голос военнопленного вновь стал жестче.

Вопрос застал меня врасплох. Обычно мне помогали купаться рабыни, но за их отсутствием я использовала и юношей. Я не видела в них объекта для страсти, это была обычная помощь: нагреть воду, зажечь благовония, добавить в воду масла, помыть. Процедура не подразумевала сексуального подтекста, но мне показалась удачной идея выставить для Маркуса все в таком свете, чтобы у обычного действа появился налет чувственного соблазна.

Однако, вместо желаемого эффекта я получила взгляд, полный осуждения. Похоже, он воспринял меня как развратную особу, готовую раздеться перед любым мужчиной.

Мда… Прежде чем предлагать купания, мне стоило бы вспомнить, что нравы арамерок отличаются от наших. Они более целомудренны и неприступны. В нашей империи считается нормой предаваться любовным утехам с рабами, не считая это чем-то аморальным. Насколько я знаю по рассказам, в Арамерском царстве с этим гораздо строже. Я не подумала, что это может оттолкнуть Маркуса.

Хотя, с другой стороны, он ведь сам намекал на секс, охотно красовался передо мной в обнаженном виде. Вот как его после этого понимать?

Или для него нормально соблазнять самому, но для женщины такое поведение считается недопустимым?

Мне пришлось на ходу менять линию поведения:

– Не хочешь мыть – пожалуйста. Я не настаиваю. Сама с этим прекрасно справляюсь. Мне показалось, что тебе будет приятно понежиться в ванне, пользуясь моментом, но раз нет – то нет.

– Я не отказываюсь, – хмуро бросил Маркус. – Но ты ведь явно не собираешься ограничиваться только приятными заботами?

До чего было проще работать с деревенскими неучами. Послал же Рамон на мою голову это упрямое недоразумение!

– Требования стандартные для всех рабов. Уборка в доме, растопка печи, помощь в закупе продуктов и дров, готовка, помощь с купанием и нарядами, стирка, работа в саду. В свободное время – изучение местной культуры и хороших манер, принятых в нашем обществе. Как видишь, ничего унизительного. И, разумеется, никаких дерзостей, ребячеств, флирта и пустой болтовни. Ко мне обращаться на «Вы» и добавлять «госпожа». Проявлять почтительность и не пытаться командовать.

– То есть вести себя как молчаливый послушный истукан? Спасибо, мне это не подходит.

Я готова была взорваться от гнева. Мне казалось, что все, он уже почти согласен. Да и какой смысл упрямиться? Условия были максимально щадящими. Я уже намекнула ему и на более тесный контакт в ванной, и перечислила самые необременительные задачи. Любой другой на его месте согласился бы, а этот ни в какую!

– Хорошо. Тогда я просто посижу пока здесь и посмотрю, как ты справишься с желанием сходить в туалет, – один только Далар знает, чего мне стоило сохранять спокойствие. Мысленно хотелось придушить Маркуса.

С несколько минут он молчал. Затем проворчал:

– Неделя. Никаких «Вы» и «госпожа». И ты не будешь просить меня воздерживаться от шуток.

Час от часу не легче. Шутки-то ему зачем сдались?

– Две недели. На «Вы». Без шуток и комментариев.

– Вообще-то, когда торгуются – принято идти на уступки, – попенял мне Маркус.

– Я и не торгуюсь. Условия были обозначены. Дальше сам решай. Или соглашаешься, или готовься обмочиться на моих глазах.

Как я точно считала его страх опозориться перед посторонним человеком! Это явно его пугало!

Но я все равно рисковала. Если выберет второй вариант, у меня не останется способов давления.

Маркус снова молчал. А я буквально чувствовала, как бешено колотится мое сердце в ожидании решения. Или он сейчас соглашается, или я уже попросту не знаю, как еще на него влиять.

– Хорошо, я могу допустить, что соглашусь побыть у тебя в услужении две недели. И даже постараюсь обращаться к тебе на «Вы» и называть «госпожой». Но пойми – я не смогу молча выполнять приказы: не в моем характере вести себя как раб. У меня при всем желании не получится.

– Так постарайся.

– Женщина, ты слушаешь, что я тебе говорю?! Как я дам тебе слово, зная, что все равно нарушу его?