Искушение. Мой непокорный пленник

В основном здесь лежали стихи, которые учили рабы, чтобы услаждать слух господ. Чуть больше места занимали свитки с рекомендациями о поведении в высоком обществе: к кому и как обращаться, как прислуживать за столом, в какие туалеты облачать хозяев и прочие важные моменты. Стандартные учебные пособия, которые мне давно были без надобности. Я и без свитков помнила все настолько подробно, что хоть ночью разбуди – отвечу без запинки.

Сами воспитанники свитков не читали. На моей памяти лишь несколько раз к нам привозили рабов, знавших письмо. Все они были из соседней Иллейской империи. В ту пору я еще жила в этом доме вместе с теткой.

К примеру, один раб оказался известным педагогом у себя на родине. Тетка продала его за баснословные 2000 далариев – немыслимую сумму по тем временам. Даже сейчас, когда цены на рабов значительно выросли, на две тысячи было можно купить несколько рабов.

Для понимания: обычный раб, допустим, из обедневшей крестьянской семьи или из наших колоний, стоит 200 далариев. Разбойники или беглые рабы – еще дешевле, обычно около сотни далариев. И то, если у них есть какие-то ценные навыки. Хорошего повара, строителя или охранника могут продать и за 250-300 далариев. Мои воспитанники стоят не меньше 700 далариев. Кстати, интересно, за сколько купили Маркуса?

Возле стеллажа со свитками имелась дверь в соседнее помещение. Там находилась уборная, умывальник и душ. Между прочим, такие душевые даже не в каждом состоятельном доме имеются, а в нашем даже слуги могли споласкиваться под проточной водой.

Вода текла по желобу прямо из стены, поливая раба сверху. Причем, струя была теплой, потому что в подвале находилась печь для нагрева. И сам поток воды можно было перекрыть вручную прямо из душевой.

Это все благодаря дружбе моей тетки с самыми влиятельными и прогрессивными жителями нашего города.

В противоположной от ванной стороне имелась дверь, прячущая за особой особенное помещение: комнату, которой боялся каждый раб – дисциплинарную.

Впрочем, с вами могу поделиться. Не самом деле дисциплинарная не настолько страшна. Атмосфера там действительно мрачная, подходящая для того, чтобы провинившийся раб как можно быстрее раскаялся в поступке и впредь старался не подпадать в эту комнату. В остальном: обычные розги для порки, от которых долго болит зад, несколько плеток и кнутов, для тех, кто не понимает с первого раза. Но по большей части все они пылятся без надобности. Редко кто из рабов решает испытывать мое терпение и давать поводы для посещения дисциплинарной.

Я позвала Вира, чтобы тот снял с новенького тяжелые ржавые оковы. По-хорошему, надо было сделать это перед обедом, но я была такая голодная, что сначала забыла освободить раба, а потом уже как-то не видела смысла срочно избавлять Маркуса от железных браслетов, он и в них прекрасно справлялся с трапезой.

Когда оковы с грохотом упали на пол, арамерец с удовлетворением потер запястья и шею, на которых остались ссадины и красные следы от впивавшегося в кожу металла.

– Там, – я кивнула в сторону душевой комнаты, – ты сможешь помыться.

Маркус молча пошел в указанном направлении. Я двинулась следом, чтобы объяснить, как включается вода, но, к моему удивлению, мужчина разобрался сам, да еще и успел одним движением сбросить с себя тунику. Это меня сбило с толку. Я собиралась уйти, но невольно залюбовалась его телом. Давненько в доме не было таких крепких и мужественных воспитанников.

Все эти тощие благолепные юноши не вызывали во мне томительных волнений, в отличие от столь могучего загорелого тела. Юношей хотелось накормить, а вот Маркуса… Маркуса просто хотелось.

Брюнет вздрогнул, когда полилась холодная вода. Отдельно топить печь для нагрева было непозволительной роскошью. Я и сама ополаскивалась, прося Вира подогреть для меня бадью с водой, хотя раньше регулярно принимала горячие ванны и подолгу плескалась, нежась от блаженства.

Конечно, раз у меня появился заказ, то можно будет прикупить дров и нормально помыться. Но этим займусь позже, а пока рабу придется довольствоваться тем, что есть.

– Водичка – прелесть, – и вновь широкая нахальная улыбка, будто арамерец был здесь хозяином.

Поймала себя на мысли, что хочу провести ладонью по его вздувшимся мышцам на руках, скользнуть пальцами по широкой волевой груди, опуститься вниз по рельефному торсу… Я отчетливо почувствовала, как внизу живота у меня все сжалось в приятном волнении.

– Вам говорили, что у Вас очень выразительный взгляд? – раб тщательно намыливал плечи. – Аккуратнее, он может легко выдать все Ваши желания.

Вероятно, наглец хотел смутить меня этой фразой, но я сдержала первый порыв отвернуться, и демонстративно продолжила наблюдать, как губка в его руках оттирает грязь с бронзовой кожи. Как проводит по поджарому торсу, испещренному шрамами от недавних побоев. Свежие раны совершенно не портили арамерца, наоборот, они придавали ему еще больше мужества и силы.

– Красивое тело, – невольно вырвалось из моих уст.

Молча выругалась за то, что вслух произнесла эту фразу. Но раз проговорилась, что оценила внешний вид арамерца, то решила, что будет глупо изображать из себя невинность и отсутствие интереса.

Маркус заулыбался еще шире и, словно довольный кот, принялся водить губкой медленно и плавно, красуясь передо мной обнаженным телом.

Зрелище доставляло мне эстетическое наслаждение. Я даже начала понимать, почему Эйстерия купила арамерца. От Маркуса исходила такая мощная мужская энергия, что хотелось ощутить ее жар на своей коже.

Поймав мой взгляд, Маркус озорно подмигнул, выждал пару секунд, чтобы я могла насладиться видом, а затем медленно повернулся ко мне спиной.

– Дабы не вводить госпожу в искушение, – пояснил он, явно дразня. Чувствовал мой интерес и распалял его еще больше.

Тепло от низа живота распространилось по груди, заставляя ее глубоко дышать. Во-первых, у меня давно не было хорошего секса. А, во-вторых, паршивец действительно вызывал желание.

– Сейчас принесу полотенце и чистую одежду, – сказала я максимально будничным тоном, пытаясь унять бушующие эмоции.

Тяжело мне будет воспитывать столь соблазнительного раба.

Сходила в кладовую за серой мужской туникой, а заодно прихватила плащ и сандалии, так как требовалось выйти на улицу, чтобы пополнить запасы провизии.

Я не собиралась оставить Маркуса одного в доме, но также опасалась быть с ним наедине, в то время как Вир уйдет за покупками. Сейчас арамерец выглядел безобидно, но кто знает, вдруг это обманный маневр, и раб только и ждет возможности проявить настоящий характер? Поэтому сочла, что лучшим решением станет отправиться на рынок втроем.

Перед тем как выйти из дома, на Маркуса надели рабский ошейник из легкого, но прочного позолоченного металла. Отличительный знак, который привлекал внимание, если раб оставался в городе один, без хозяев. С таким ошейником далеко не убежишь – сразу поймают и вернут владельцу.

После душа мужчина предпринял еще пару попыток смутить меня двусмысленными шутками, но наткнувшись на сдержанную реакцию, понял, что я настроена серьезно, и больше не пытался дразнить. И хорошо. Я уже жалела, что так глупо повела себя в душевой. Нельзя было показывать интерес. Если брюнет начнет манипулировать этим, мне будет сложнее добиться от него покорности. Но сделанного уже не воротишь, так что будем работать с тем, что есть.

Вышли на улицу. Мой нос сразу почувствовал морской солоноватый воздух. Вдали, в узком просвете между домами, виднелась голубая полоска воды.

Заметила, что Маркус с любопытством рассматривает окрестности. Посмотреть и впрямь было на что. Мой дом находился на холме, и если спуститься вниз по прямой, то через пару кварталов открывался чудеснейший вид на море. Оно лежало внизу, лаская взор синевой. К морю сразу с нескольких сторон тянулись зеленые холмы, усеянные светло-бежевыми домами с красными черепичными крышами. Река, делившая город на две неравные части, блестела под лучами солнца, настраивая на умиротворяющий лад. Чуть поодаль, на правом берегу, виднелся крупный порт с десятками пришвартованных кораблей. Вот туда-то нам и нужно было, потому как рядом с портом располагался крупный рынок.

Мы шли вдоль набережной, приближаясь к мосту, соединявшему две половины города, когда Маркус, до этого молчавший, неожиданно спросил:

– Почему ты занимаешься воспитанием рабов?

Тон вежливый, но совершенно не похожий на желание завязать беседу ради беседы. Скорее, это была попытка узнать меня получше, понять мотивы, оценить, чего ожидать от предстоящего месяца.

– Хочешь понять – наказываю ли я рабов ради денег, или же занимаюсь этим для собственного удовольствия?

– Ты не слишком похожа на садистку. А неухоженный дом, скромный обед и единственный слуга говорят о том, что ремесло не приносит тебе больших денег. При том что сам дом весьма неплох и, очевидно, стоит целое состояние. Но он не твой, верно? Извини, если лезу не в свое дело, но мне кажется, ты в нем как будто бы гостья? Или я не ошибаюсь?

Меня задела фраза про отсутствие прислуги и состояние дома. Да, Вир не успевает все тщательно убирать в одиночку, а на покупку собственных рабов у меня нет денег. Но было неприятно слышать об этом от раба. Обычно воспитанники были настолько ошеломлены домом, что не обращали внимания на мелочи вроде пыли на статуях или отсутствия штата прислуги. А этот погляди ж ты – все заметил.

И как он угадал, что я не владелица дома? Неужели настолько очевидно, что я в этом особняке чужая? Вроде не первый год живу, давно освоилась. Не понимаю, как Маркус понял, что дом мне не принадлежит?

– Обычно у меня более людно и хватает рабов, поэтому в дополнительной прислуге нет нужды, – я старалась произнести это как можно более непринужденно.

– И тем не менее, что заставило тебя заняться этим ремеслом?

– Я же говорила: ко мне обращаться на «Вы» и обязательно добавлять «госпожа».

– Вы уходите от ответа, госпожа.

Он произнес последнее слово так, будто это было какое-то детское ругательство. Безобидное, сказанное чтобы слегка поддеть приятеля по играм.

Как же хотелось отвесить подзатыльник этому великовозрастному мальчишке, вздумавшему превратить ритуал повиновения в ребяческую забаву.

– Обращаясь ко мне в уважительной манере и называя госпожой, ты демонстрируешь готовность подчиняться мне.

– Но я не собираюсь тебе подчиняться, – возразил Маркус и ехидно добавил: – Ой, простите. Вам, госпожа.

Его упрямство начинало злить.

Я оглянулась на Вира, который шел позади, ища у него поддержки. Но северянин предпочел сделать вид, что не прислушивается к нашему разговору. Это было странно, ведь обычно молчаливый слуга помогал мне в подобных ситуациях.

Иногда одного его взгляда хватало, чтобы зарвавшийся раб понял, что перешел черту, и присмирел. А сейчас Вир делал вид, что ему гораздо интереснее разглядывать дома, чем следить за поведением воспитанника. И что это на него нашло?

– Тем не менее, – я откинула каштановые локоны со лба, – ты уже это делаешь. К примеру, по моему приказу сопровождаешь меня на рынок.

Маркус возмущенно фыркнул:

– Вот еще. Я сопровождаю Вас на рынок, потому что мне интересно увидеть город, в котором оказался. Кроме того, я обещал приготовить ужин, так что мне нужно лично выбрать продукты, чтобы порадовать Вас достойной трапезой. Вы предпочитаете мясо или рыбу?

Маркус вызывал смешанные чувства: гнева и восхищения одновременно. Естественно, он не первый, кто отказывался покорно склонить голову и признать себя рабом, но еще никто не сопротивлялся с такой элегантностью и очаровательным хулиганством.

– Хочешь ты того или нет, но тебе придется смириться с новым положением. У тебя нет другого выхода.

– Будем считать, что рыбу. Что же касается вашей фразы, то боюсь, это Вам придется смириться с тем, что меня невозможно… Осторожнее! – он подхватил меня под руку, заметив, что я споткнулась о камень и потеряла равновесие.

Его ладонь крепко и одновременно бережно удерживала меня за предплечье. Еще я успела отметить, что Вир тоже дернулся, но опоздал с подмогой.

Как интересно. Подчиняться Маркус не хочет, при этом проявить заботу, чтобы госпожа не прочертила носом мостовую – пожалуйста.

– Я в порядке. Можешь отпустить.

– Как скажете, – и вновь широкая теплая улыбка осветила лицо брюнета.

Как же сильно Маркус отличался от других рабов. Те, кто изначально бунтовали против необходимости служить, в подобной ситуации не стали бы помогать мне. Даже если бы я не просто споткнулась, а действительно упала, они бы просто стояли и смотрели, ожидая приказа помочь подняться.

Те же, кто протянул бы руку и удержал от падения, сделали бы это, чтобы заслужить мое расположение и добиться привилегий.

Но Маркус явно не собирался умасливать меня или выпрашивать поблажки. Вместо этого он продолжал вести себя так, будто равен мне по статусу. Дескать, ничего особенного: просто не дал упасть спутнице, как и подобает благородному мужчине.

– Это ремесло перешло по наследству от моей тетки, – я все-таки решила ответить на его вопрос.

Шла, стараясь не смотреть на Маркуса, и рассказывала, как переехала сюда из провинции по настоянию родителей. В родном поселении было не так много вариантов работы. Там находились ткацкие мастерские, на которых трудилось большинство горожан. Другая альтернатива – пастбища овец, шерсть от которых шла на все те же ткацкие мастерские.

Отец мой занимался тем, что делал поделки из глины: кувшины, миски. Жили мы не богато, семья была большая, и возможности выгодно пристроить меня замуж тоже не предвиделось.

Тетке требовалась помощница, чтобы передать часть дел, и с легкой руки родителей я отправилась работать сюда, в Дом Покорности.

При родственнице дела шла в гору. Одни рабы сменяли других. В доме всегда было не менее дюжины воспитанников. Их держали в подвале, а на первом этаже, там, где я поселила Маркуса, раньше жила личная прислуга: повар, управляющий, горничные и охрана.

Я помогала, занимаясь обучением рабов. Втемяшивала в их головы основы этикета и хороших манер, рассказывала о мироустройстве, географии, искусстве, чтобы слуга мог составить приятную компанию господину, если тот пожелает.

Работа в целом нравилась. В ней было что-то благородное, просветительское. Тетка в свою очередь занималась дрессировкой, добиваясь от подопечных покорности. Меня к наказаниям рабов не привлекала. Лишь изредка, и то по каким-то пустяковым провинностям.

Наше ремесло приносило весьма неплохие суммы с каждого воспитанника. Мне доставалась небольшая часть, но я не жаловалась. Хватало и на гардероб, и на рукописи, и на украшения, и на диковинные вещицы навроде ламп для ароматических масел.

Я не рвалась заводить знакомства с аристократами, как это делала моя наставница. Не интересовалась наказаниями, не водила дружбы с работорговцами. Мне казалось, что я так и буду всю жизнь заниматься лишь обучением рабов под строгим руководством тетушки.

Поэтому, когда она заявила, что желает отправиться в путешествие и оставляет дом и работу на мое попечение, я почувствовала себя так, словно меня столкнули с высокого утеса в холодное море, полное острых скал.

Но как я не упрашивала родственницу остаться, она была непреклонна. Твердила, что я вполне готова заниматься делом самостоятельно, и что это ненадолго, буквально на полгода, не больше.

Личных рабов тетка забрала с собой, заявив, что не собирается ограничивать свой комфорт даже в путешествии. Оставила мне средства для покупки новых.

А я… сглупила. Первые недели не хотела покупать прислугу, надеясь, что тетка выедет за пределы города и поймет, что путешествие – это не такое уж милое развлечение, как ей представляется. Тем более, что комфорт родственница ценила крайне высоко.

Я надеялась, что она помучается в тесной каюте корабля, сойдет в ближайшем порту и вернется обратно.

Да и на тот момент не было острой необходимости в покупке личных рабов. В доме по-прежнему хватало тех, кого приводили на воспитание, и они вполне успешно заменяли собой прислугу. Было кому готовить, кому убирать. Вир занимался исключительно управленческими делами. Так что по началу все шло довольно неплохо.

Затем в городе произошло землетрясение. Мощное, страшное. Благо дом не сильно пострадал, но деньги, выделенные на рабов, пришлось потратить на ремонт трещин в стенах и другие мелкие поломки. Еще и часть из своих запасов отдать. Как только мастера видели дом, моментально завышали цены, думая, что денег у меня более чем предостаточно.

Впрочем, даже тогда у меня еще сохранялась возможность прикупить хотя бы одного личного раба. Если бы я откладывала на это деньги.

Раньше, когда рабы стоили дешевле и ко мне приводили по семь-девять человек в месяц, я получала по сорок далариев с каждого. Большая часть этих денег уходила на содержание огромного дома: растопку печей, водопровод и другие расходы, а также на еду для меня и рабов. В целом за три месяца я могла бы накопить на охранника или повара. Но я поступила опрометчиво и решила, что не нужно тратить деньги на личную прислугу, когда дом и так полон заказов. Продолжала скупать свитки для обучения, посещать общественные термы, выбирать вкусные вина и красивую одежду.

Но увы. В последний год дела в империи шли не слишком гладко, отчего поток рабов резко сократился. Цены на них выросли, и многие аристократы решили, что хорошо образованный раб – не такая уж необходимость. Тем более, в наше неспокойное время. Поэтому последние месяцы я перебивалась скромными заказами, хотя цена на мои услуги не сказать, чтобы сильно изменилась – с сорока до пятидесяти далариев за воспитание одного раба.

Чтобы просто выжить, мне нужно было получать минимум три заказа в месяц. И это только для того, чтобы оплатить расходы на содержание дома и купить еды. В прошлом месяце у меня было всего два раба, в позапрошлом – четыре. В этом месяце Маркус был первым. Будет ли кто-то еще – не известно. И даже если Фог пришлет кого-нибудь на воспитание, пройдет месяц, прежде чем я верну ему хорошо подготовленных рабов, которых он сможет продать и заплатить мне причитающуюся комиссию.

И все это время нужно будет на что-то жить, чем-то кормить воспитанников, закупать дрова для растопки печей. А дров уходит – будь здоров. Причем, система отопления построена не слишком продумано: она расходится по всему дому и нет возможности ограничить ее, отапливая лишь отдельные комнаты. Прогревать приходится все помещения, что выливается в весьма ощутимые расходы.

Что касается тетки, то ее полугодовое путешествие порядком затянулось. Прошло два года, а от родственницы не было вестей, что наводило на мысли о ее возможной гибели. С каждым месяцем становилось все труднее выживать, и я не знала, что делать дальше и откуда брать деньги.

Я думала о том, чтобы бросить дом. С одной стороны, мне было бы стыдно перед тетей, если бы она оказалась жива и, вернувшись на родину, обнаружила, что ее дом находится в заброшенном состоянии.

А с другой стороны, даже если я съезду из дома, у меня нет денег, чтобы снять достаточно просторное жилье, в котором я могла бы продолжать работу. Все, на что хватит денег – жалкая комнатушка, в которой даже для Вира не окажется места.

Я стала своего рода заложницей этого дома. И бросить нет возможности, и продолжать в нем жить не на что.

Разумеется, Маркусу я все это поведала вкратце, без подробностей, но все равно не ожидала, что захочется выговориться перед незнакомым мужчиной. Вроде собиралась только на его вопрос ответить, и сама не заметила, как разоткровенничалась.

Арамерец оказался хорошим слушателем. Да и я практически никому о настоящем положении дел не рассказывала, а выговорится давно хотелось. Но кому рассказать? Я не обрела настоящих друзей в этом городе. Все как-то больше знакомые по работе.

Есть несколько приятельниц из числа клиенток, но вести с ними душевные беседы не только нежелательно, но и опасно. С ними можно перекинуться светскими сплетнями, встретившись где-то на мероприятии, обсудить последние новости, но не более. Начни я изливать перед ними душу, то на следующих день все клиенты будут знать о моих проблемах и начнут избегать меня.

В нашем городе рассуждают просто: если ремесленник хорош, то никогда не останется без работы. А если у него нет заказов, то сразу появляются вопросы к его уровню мастерства.

Так что своей честностью я бы добилась лишь того, что окончательно распугала всех клиентов. Вот и приходилось ото всех скрывать свое удручающее положение.

Маркус выслушал мою историю без насмешек, осуждения или картинного ужаса. Он только уточнил:

– Получается, Вы не сможете отказаться от моего перевоспитания ни при каких обстоятельствах?

– Все верно, – ответила я.

Мы подходили к порту, и из-за шума толпы приходилось повышать голос.

Какое-то время мы шли молча. Я рассматривала матросов, сходивших на берег: суетящихся мальчишек, таскающих деревянные ящики с прибывшего торгового судна, девушку, высунувшуюся из окна второго этажа и радостно машущую кому-то платком.

День был солнечный, погожий. Воздух жадно впитывал в себя запахи соленых волн, цветов и нагретых под лучами камней. Всюду гомон, шутки, окрики. Город кипел, настраивая на позитивный лад.

Благодаря залогу от Эйстерии у меня были деньги. На ближайшее время их должно хватить, а там, возможно, еще какой-нибудь заказ получу. Так что, еще не все потеряно. Прорвемся.

Тем более, что наша армия, по слухам, весьма успешно наступает, что позволяет надеяться на то, что в скором времени поток рабов вновь хлынет на наш рынок и жить станет проще.

Я было решила, что мы закрыли разговор, но Маркус, который до того молча шел рядом со мной в сторону рынка, неожиданно произнес:

– Мне очень жаль, что я невольно стал для Вас проблемой. Но как бы сильно ни сочувствовал Вашей ситуации, я не смогу заставить себя изображать послушного раба. Могу лишь пообещать не доставлять Вам слишком больших хлопот, не устраивать побегов и пробыть в доме до тех пор, пока у вас не появятся деньги с новых заказов, чтобы вы смогли компенсировать отсутствие полной выплаты за мою дрессировку.

Все это Маркус произнес серьезным и несколько печальным тоном.

Я закатила глаза, поражаясь самоуверенности этого мужчины. Интересно, все арамерцы такие заносчивые? Обещает не сбегать. Ну надо же. Это при том, что сбеги он, и уже к вечеру стража приведет его обратно.

– Почему ты думаешь, что я не смогу тебя перевоспитать? Ты ведь даже не знаешь меня.

– Мне достаточно того, что я знаю себя, – пожал плечами Маркус.

Невозможный человек.

Ладно, если он хочет думать, что такой особенный – Далар ему в помощь. У меня бывали разные воспитанники, а учитывая, что на кону мое выживание – я тем более расстараюсь, чтобы Эйстерия осталась довольна и выплатила мне за арамерца всю сумму.

Глава 3

Впереди виднелась рыночная площадь с галереей, опоясывающей ее по периметру. В галерее располагались лавки крупных торговцев. В основном тех, кто продавал товары, привезенные из других стран или местные ювелирные украшения, посуду, ткани.

Те, кто не мог позволить себе место под крышей, ютились под солнцем, раскладывая товары на деревянных столах, ящиках, в повозках или просто на мостовой в корзинах.

Опасно было приводить нового раба в столь многолюдное место, но выбора не было. Надеюсь, Вир не подведет и сможет помешать попытке сбежать, если вдруг раб решится на такое безрассудство.

Я заметила торговца морковью и решила купить овощей. Начала выбирать корнеплоды, когда ко мне подошел Маркус и положил руку поверх моей.

– Эти не бери. Они недозревшие, – произнес арамерец.

– Что?

Мой вопрос скорее относился к наглому поведению раба, чем к его фразе, но Маркус понял мою реплику по-своему.

– Посмотри, здесь зеленое основание. Морковка будет горчить. Идем, я тебе найду вкусную.

Я продолжала возмущенно смотреть на раба. Он понял причину моей реакции и раздраженно закатив глаза, поправился:

– ИдемТЕ, госпожа, покажу как выглядит спелая сладкая морковь. Идемте, идемте, в конце концов мне тоже предстоит питаться этими продуктами, так что в моих интересах найти самые вкусные.

Я молча хватала ртом воздух, не в силах решить, что стоит сделать: отчитать нахала прямо здесь и сейчас, или действительно доверить ему выбор, раз он, похоже, понимает в этом?

Решив, что разобраться с Маркусом я и дома успею, со вздохом поплелась за этим невозможным мужчиной. Тем более, что он уже стоял возле соседней палатки и активно торговался, заявляя, что цена необоснованно высока и кара обрушится на столь жадного торговца.