Безумный Макс. Том 1. Поручик Империи

Поляк с минуту думал, твердо смотря в глаза поручика, потом достал крест и поцеловал. И завертелось.

Следующие десять минут возились с загрузкой этого грузовика. Водителя-то до того не было, вот и не знали, что делать. Максим сам уже хотел садиться за «баранку». Но удалось договориться. К Яну сел Васков. Больше заслуживающих уважение людей с головой на плечах у поручика не было.

Завершив формирование колонны, Максим Федорович вышел и придирчиво осмотрел ее.

Головным шел грузовик Йозефа. На его широкой крыше расположилось два курсовых станковых пулемета. Из-за чего плотность курсового огня возросла чрезвычайно. Причем пулеметов новых, нормальных. Муха не сидела. Во всяком случае, на вид.

За ним стоял «Даймлер» Яна. Тот был более ранней модификации и закрытой кабины не имел. Водитель сидел как на козлах. Из-за чего и вооружить грузовик не было возможности. Поэтому в него перенесли носилки с полковником и ящики с боеприпасами. И даже прицепили к нему трофейную трехдюймовку, благо что их тут стояло аж девять штук в относительно целом состоянии. А две – так и вообще в отличном, одну из которых и решили экспроприировать. Зачем прихватили? Так кто его знает? Мало ли пригодится? Кое-как прицепили передок, а уж за него и пушку. Причем содержимое зарядного ящика передка знатно потрясли, загрузив практически полностью фугасами. Из тридцати шести выстрелов оставили только четыре шрапнели. На всякий случай. Так-то фугасы будут попроще в употреблении и в деле более универсальны.

Замыкал колонну «Форд» Синичкина. Этот пикап все же обзавелся курсовым станковым пулеметом на крыше.

Довольно кивнув, Максим забрался в кабину к Йозефу, и колонна тронулась вперед.

Конечно, оставлять просто так этот важный полевой склад трофеев было нельзя.

– Взорвать бы тут все, – незадолго до отъезда заметил Васков.

– Взорвем. Обязательно взорвем. Но потом.

– Потом?

– Конечно. И не мы.

– Ваше благородие, я вас не вполне понимаю, – напрягся унтер.

– Ничего страшного. Говорить не хочу – боюсь сглазить. Комендант поделился сведениями не только об этом дивном местечке. Или ты думаешь, что я три десятка трехлинеек просто так велел положить в грузовик?

– Так про запас, ваше благородие, – развел руками Васков. – Разве нет?

– Хуже, Федот Евграфович, много хуже…

Глава 8

27 августа 1914 года, где-то в Восточной Пруссии

Дальше ехать пришлось медленнее. Пушка и ее передок были оснащены деревянными колесами без всяких рессор, а потому свыше десяти-пятнадцати километров в час двигаться оказалось опасно. Нет, конечно, можно и больше разогнаться. Да вот беда – колеса у них развалятся. В лучшем случае…

– Подъезжаем… – буркнул себе под нос Максим, посматривая на карту. А потом чеху: – Тормози.

Колонна остановилась.

Поручик вышел и, встав так, чтобы его хорошо было видно всем, громко заявил:

– За лесом лагерь для военнопленных. Временный. Сколько там людей – неизвестно. Сколько их людей защищает – тоже неизвестно. Их освобождение – риск и авантюра. Но это нужно сделать. От вас жду собранности, внимательности и готовности действовать решительно. Наша задача – перебить охрану и освободить людей. Потом мы уходим.

– Почему? – выкрикнул кто-то, не показываясь, но не узнать Хоботова было сложно.

– Потому что мы не можем действовать вместе с ними. Мы – моторизованное подразделение. Мы быстры. Мы подвижны. Мы можем за пару часов проезжать столько, сколько пехота идет сутки. Оставшись с ними, мы потеряем все наши преимущества, практически ничего не дадим им…

Митинг получился короткий. Не больше пяти минут. Не в традиционном русском смысле митинг, а в англосаксонском – просто рабочее собрание[4]. Слово-то в свое время заимствовали, да как обычно, с творческой обработкой известным местом. Поручик инструктировал людей, объясняя не столько их конкретные задачи, сколько общую идею и формат действий. Что было там за поворотом – загадка. Требовалось импровизировать. Добился понимания. И только после этого вернулся в кабину грузовика, приказав трогать.

Полковник спал. К счастью, полковник крепко спал. Максим сильно переживал, что тот начнет возражать и что-то требовать. Или того хуже – приказывать.

В принципе, можно было бы остаться и с пленными, качественно их усилив. Но поручик не хотел идти ни к кому в подчинение. И потому, что это прямо противоречило его оперативным интересам. И потому, что немало сомневался в способностях местных командиров. За время увлечения реконструкцией наслушался всякого. Да и вообще…

Медленно, километрах на семи-восьми в час, колонна грузовиков выехала из-за поворота лесной грунтовки. Моторы подвывали. Максим нервно вертел в руках пистолет, потирая рифленую щечку рукоятки.

Пленных согнали в загон для скота, позволив укрыться под навесами. Конвоиры же заняли два домика рядом. Ну и на крыше троих наблюдателей посадили, дабы предупредить бегство заключенных. Да, загон был обнесен колючей проволокой, но все одно – могли просочиться.

Дистанция полсотни шагов.

Пленники подошли к забору и тоже любопытствуют. Появление грузовиков могло означать всякое. В том числе и то, что их наконец покормят. Наверняка ведь не кормили еще… с момента пленения.

– Проклятье… – прошипел Максим, а потом, набрав в легкие воздуха, что было силы заорал: – Ложись!

Это был условный, оговоренный сигнал для начала атаки.

Застрекотали оба пулемета. Захлопали винтовки. Две секции немецкого пехотного взвода, которые располагались перед воротами, положили очень быстро. Настолько, что с их стороны только два или три выстрела прозвучало. Да и те непонятно куда. Они были не готовы. Жарко же. Тыл. Ландвер. Вот бойцы и сидели под навесом, тем, что повернут к дороге, а не к пленникам. Кто просто дремал. Кто жевал чего-то. Кто пытался писать то ли письмо, то ли черкать что-то в записной книжке. Ну а что? Около восьмидесяти процентов личного состава немцы старались набирать из горожан. Поначалу, во всяком случае. Поэтому уровень образования их был не так уж и плох.

Бой кончился быстро. Точнее, расстрел. Минуты не прошло, как все затихло.

Максим спрыгнул с грузовика на землю. Оправил форму. Сделал несколько шагов вперед. И тут из левого домика выскочили трое заспанных бойцов.

Поручик отреагировал быстрее, чем пулеметчик. Плавным шагом он ушел чуть в сторону, перехватывая пистолет двойным хватом.

Бам! Бам! Бам!

Три пули – три пораженные тушки. На дистанции в пять-шесть метров скоростная стрельба по таким крупным мишеням была чистой забавой. Во всяком случае, для Максима.

Двое быстро затихли. А третий никак не мог отойти, захлебываясь собственной кровью.

Бам!

Выстрелил поручик, пуская ему контрольную пулю в голову. Сменил магазин в пистолете и начал отдавать распоряжения.

Замок с ворот сбили очень просто. Велели пленникам отойти от ворот и прошлись по этому висячему «дружку» очередью, разворотившей не столько замок, сколько его крепление. Очень популярный прием в кино, подвергаемый жесткой критике. Ведь пули с твердым сердечником очень легко рикошетят от твердых поверхностей. Да вот беда. На 1914 год на вооружение русской армии было только два типа пуль: тяжелая тупоконечная и легкая остроконечная. И обе они представляли собой кусок свинца в мельхиоровой оболочке. То есть пустить эти легко сминаемые пули в рикошет было практически невозможно. Чем поручик и воспользовался. Искать ключ или возиться с тросом было слишком долго.

– Кто здесь старший? – обратился Максим к пленным.

Из толпы вышел мужчина лет за сорок с богатыми, пышными усами. Мундир полковника. На груди Владимир с мечами четвертой степени и пара других, менее значимых в текущей обстановке наград.

– Здравия желаю, – козырнул поручик. Сделал пять шагов и, достав из планшета карту, сразу перешел к делу. – Мы вот здесь, – указал он точку на карте. – Вот тут – временный полевой склад трофеев. Там есть несколько пушек и пулеметов. Много боеприпасов. Отсюда, если по прямой, верст шесть. По дороге, конечно, больше. Я вам оставлю тридцать винтовок, один пулемет и десять ящиков с патронами. Дальше уже сами. Вопросы?

Полковник промолчал, буравя взглядом Максима. Тот вел себя слишком дерзко. Даже для столь неоднозначной обстановки.

– Могу оставить ящик гранат. РГ-12, – после небольшой паузы добавил поручик как ни в чем не бывало, смотря в глаза полковнику. С абсолютной уверенностью и даже какой-то легкостью.

Тишина.

– Ну как знаете, – пожав плечами, ответил Максим и, развернувшись к своим, крикнул: – Васков!

– Я!

– Разгружай! Пулемет, тридцать винтовок и десять ящиков патронов.

– И гранаты, – наконец произнес полковник.

– И гранаты! – крикнул поручик, едва заметно улыбнувшись уголком рта. Но, лишь вернув себе невозмутимость, повернулся к полковнику и продолжил: – Охрану лагеря мы перебили. В основном. Кое-кто разбежался. Большей частью технический персонал. На подходе к полевому складу мы расстреляли конвой из семи подвод. Кто-то из личного состава мог уцелеть. В общем, желаю успеха. И да – постарайтесь не медлить. Мы, конечно, пошумим в сторонке, отвлекая внимание и давая вам шанс спокойно добраться до склада. Но черт его знает, как все выгорит. Честь имею! – козырнул Максим, щегольски щелкнув каблуками, развернулся и направился к грузовику. – По машинам! – рявкнул он с подножки, возвращая бойцов охранения в чрево грузовиков.

Полуминутная задержка, и вот уже автомобили, взревев мотором на перегазовке, начали разворачиваться. Благо что лужайка перед воротами вполне это позволяла.

– И что это было? – озадаченно спросил полковник, когда последний автомобиль скрылся за поворотом лесной дороги.

– Хорошо стреляет, – невпопад отметил капитан, стоявший все это время рядом. Временный пункт накопления пленных еще не претерпел сортировки. Не успели раскидать людей. Вот офицеры вперемежку с нижними чинами и находились.

– Господа, – произнес второй капитан, – а вы не заметили нашего Льва Евгеньевича?

– Хоботова?

– Так точно-с. Он в первом автомобиле за левым пулеметом стоял. И стрелял.

– Лев Евгеньевич?! – удивился полковник. Этот военный философ был достопримечательностью корпуса. О нем многие офицеры знали. Да и сидя по штабным делам – примелькался.

– Да. Точно-с. Стрелял. И глаза такие… стеклянные. Словно и не он вовсе. А потом гляжу. Нет. Он.

– Невероятно! – покачал головой полковник.

Причем, что любопытно, перед ними на земле лежало оружие, но никто так и не вышел. В ступоре пребывали. И лишь спустя долгую минуту, увлеченные приказом полковника, пленные… бывшие пленные зашевелились. Все произошедшее выглядело очень неожиданно и не укладывалось у них в голове.

Максим тем временем двигался дальше.

Проскочили маленький, ничем не примечательный не то городок, не то поселок. Прямо вот так, не сбавляя ход. Миновали развилку. Мост через не то ручеек, не то речушку. Выехали на небольшую возвышенность и остановились. Вдали – почти у самого горизонта – двигалась большая маршевая колонна, как бы и не батальона. Все было при ней. И передовой дозор, выдвинутый на пятьсот метров. И фланговые «бедолаги», идущие по полям. И обоз имелся, плетущийся в хвосте.

Поручик вышел из автомобиля и с минуту изучал эту пехотную колонну в бинокль.

– Васков!

– Я!

– Отцепляй пушку.

– Есть!

– Максим Федорович? – подал голос Хоботов. – Что вы задумали?

– Да пошумим маленько. Надо ребятам помочь. И, Лев Евгеньевич, подайте мне, пожалуйста, ту книжицу, что я просил вас прихватить.

– Таблицы стрельбы?

– Да.

Минут через пять тяжеленную трехдюймовку отцепили от передка и, развернув, выкатили рядом с первым грузовиком. Но так, чтобы она была в тени грузовика и в глаза издалека не бросалась.

– Васков, распорядись доставить все четыре шрапнельных снаряда. И ключ установки дистанции.

– Есть! – козырнул он и ускакал с парой бойцов к зарядному ящику.

– Так-так… – задумчиво пробубнил себе под нос Максим, напряженно вспоминая из своего учебного курса методы определения дистанции без дальномера. – Дистанция… дистанция около шести километров. М-да. Лев Евгеньевич, что скажете? Сколько до противника?

Хоботов с полминуты молчал, изучая противника в превосходный германский бинокль. А потом произнес:

– Не могу сказать, Максим Федорович. Не силен. Да где-то около шести верст. Очень похоже на то, – произнес Хоботов, в очередной раз вызывая у поручика понимание – опять прокололся. Километры-то, конечно, в России до революции вполне употребляли. Но не официально. А так-то в ходу были версты, употреблявшиеся в разговорной речи не одно десятилетие даже после ввода официальных километров.

– Васков, поставь к каждому выстрелу по бойцу. Пусть на руках его держит, снарядом вверх. И еще одного – с ключом. По команде… – начал инструктировать поручик своих подчиненных.

Ничего хитрого и сложного от людей не требовалось. Каждому была поставлена своя, предельно простая, можно даже сказать, примитивная задача. Боец держал выстрел и ждал, когда установщик задержки ключом повернет бегунок на нужную отметку. Накинул ключ по посадочному гнезду и повернул до нужной цифры на отметке. Что может быть проще? После чего выстрел требовалось запихнуть в зарядную камору пушки. А тут уже и сам Максим был вынужден помочь, открывая-закрывая затвор. Он в свое время пробовал несколько раз на реконструкции. И наводить, и заряжать, и стрелять холостыми, правда, ну да не важно.

Главное в этом деле – действовать быстро, пока противник не разбежится по полю. У трехдюймовки очень уж узкий пучок шрапнели. Более-менее толково работает только по таким вот колоннам. Очень специфическое орудие, рожденное в эпоху «кокаиновых грез».

Пока возились, противник сколько-то прошел пешком. Метров двести-триста. Но при изначальной оценке по схеме плюс-минус лапоть это мало влияло на оценку дистанции. Где-то около шести километров.

Максим еще раз посмотрел в бинокль. Сверился с данными из таблицы стрельбы. И, наведя орудие, скомандовал заряжать.

Лязгнул затвор, захлопываясь за гильзой снаряда.

Поручик демонстративно перекрестился и, буркнув:

– Прими за лекарство, – выстрелил, дернув за «шнурок».

Шесть тысяч метров снаряд классической трехдюймовки образца 1902 года летит около восемнадцати-девятнадцати секунд. Поэтому наш герой успел не только открыть затвор, выбрасывая гильзу, но и встать, прильнув к биноклю.

С небольшим недолетом в воздухе вспухло белое облачко шрапнельного взрыва.

– Заряжай! – крикнул Максим стоящему рядом бойцу со снарядом.

После чего, не корректируя, выстрелил еще раз. Еще. И еще. Благо что все четыре снаряда были выставлены на одинаковое замедление. А терять время и ловить миллиметры ему сейчас не хотелось.

– Васков.

– Я!

– Пару фугасов принесите.

– Есть! – козырнул младший унтер-офицер и резво ускакал с каким-то рядовым «под мышкой». А поручик тем временем изучал результат стрельб.

С дистанцией они немного промахнулись, судя по всему. Взяли с небольшим недолетом. Но узкий и плотный пучок шрапнели сделал свое дело. Должен был сделать. Так и не понять. Пехота противника залегла. Кто убит, а кто просто валяется – не разобрать.

Принесли и зарядили фугас. Небольшая корректировка угла возвышения и выстрел. Еще корректировка. Еще выстрел. Нужно было и по обозу пройтись. Оставить, так сказать, свой след.

– Ну все. Сворачиваемся, – скомандовал поручик. – Васков. Орудие вернуть на передок.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

В РИА прапорщик был младшим офицерским (обер-офицером) чином, а не как в наши дни – старшим унтер-офицером.

2

Федорович – происходит от имени Федор, что вариация греческого имени Теодорос, которое переводится как «Божий дар». Такое отчество нередко употребляли в официальной среде для обозначения отчества там, где оно было либо непереводимо на православную почву, либо неизвестно. Этакий изящный и вполне позитивный вариант шутливого отчества – «Батькович».

3

Aqua vita – «живая вода» в переводе с латинского. Так в старину называли этиловый спирт. В данном случае подразумевалась водка.

4

Собрание, встреча, заседание на английский язык можно перевести, в том числе и как meeting, происходящее от глагола meet – встречаться. Справедливости ради нужно отметить, что meeting в значении собственно митинга тоже так можно перевести. Но тут не стоит забывать о том, что политический митинг и политическая демонстрация в англоязычной среде – это все-таки разные вещи. Да и смысл политических митингов не заключался в публичной демонстрации своей позиции или требований.