Вызов

– Что ж, сойдёт, – кивнул рыжий и резким движением заставил цепочку намотаться на указательный палец, пока кулон сам не упал в ладонь.

Сид снял с пояса кошель, достал три золотых льва и протянул халасатцу.

– Вас здесь не было, и вы ничего не знаете.

Ро стало дурно. Во-первых, он столько просто не стоил. Во-вторых, он припёрся бы сюда, прямо в Синебар, да хоть пешком, и даже помылся бы, пообещай ему за это такую награду!

– Премного благодарны, – поклонился Кагмар, с вожделением принимая тяжёлые монеты.

Наёмники поспешно удалились, оставив вора в недоумении на милость щедрого господина. Тот и не подумал кликнуть охрану, оставаясь с пленником наедине. Ро прикинул шансы, поискал взглядом оружие, оценил расстояние до ближайшего окна, но то внезапно захлопнулось с пугающим треском. Ставни сошлись так скоро и хлёстко, что заставили вора вздрогнуть от неожиданности.

– Даже не думай, – предупредил рыжий.

Вне всяких сомнений он был колдуном. Словно подтверждая эту догадку, сид сделал непринуждённый жест пальцами, и одна из книжных стопок сдвинулась прочь с его пути, роняя верхние книги. Мужчина вернулся за стол и опустился в кресло осанисто и горделиво.

– Как звать?

– Ро, – коротко ответил пленник.

– Это что же – бродяга? – усмехнулся рыжий, явно понимавший толк в алоре. – Давай без прозвищ и фамильярностей. Как твоё имя?

– Ну, Роваджи.

Чего уж тут припираться. Может этот чудак всем без разбору золото раздаёт?

Ощущая себя карасём на сковородке, Ро сделал вид, будто разминает шею. Взгляд его упал на распахнутую книгу у ног. Красные чернила казались кровью, но та бы потемнела при высыхании. На жухлых страницах алел узор: грудная клетка без передних рёбер, и были видны сердце и лёгкие. В Алуаре наука и медицина шагнули далеко вперёд, но в стране гроз надо было иметь высокое положение и особое разрешение, чтобы питать подобные интересы.

Внезапно книга захлопнулась сама собой, призывая пленника вспомнить о хозяине.

– Роваджи? – переспросил рыжий. – Имя не алорское. Кто тебе его дал?

– Не спрашивал.

Желание побежать к последнему открытому окну угасло. Если повторится то, что случилось в переулке, то единственный путь к спасению будет потерян.

Ро покосился на свободное кресло. В ногах правды не было, хоть он и не собирался быть честным сверх меры, и всё же не стал дожидаться разрешения и сел.

Рыжий усмехнулся от такой наглости, но возражать не стал.

– Говоришь и ведёшь себя как халасатец. Обычно, покидая родину, алорцы во всём остаются алорцами.

– Ты тоже не местный, как погляжу, – фыркнул Ро.

– У тебя южный говор. Полагаю, здесь и родился. А потом зачем-то служил в Алуаре.

Заприметив удивление, сид указал пальцем на потрёпанную портупею.

– Ну, допустим.

Меньше всего хотелось обсуждать с незнакомцем прошлое. Ро алчно уставился на фигурные стопки. Ферзь был особенно расфуфыренный, но ликёра больше помещалось в ладье. Рыжий проследил за взглядом пленника и разрешающе махнул рукой.

Вот тебе и причуды богов. Облизав разбитые губы, Ро ловко съел вражескую фигуру, осушил и отставил в сторону.

– Шах, – добавил он, когда сладость с горечью отступили, и вернулся неприятный солоноватый привкус.

– И что же, спектрометром тебя не проверяли? – продолжил расспрашивать рыжий.

– Чем?

– Это такой стеклянный шар. Подносят к тебе, и он светится.

– Не помню такого.

Мужчина кивнул, посмотрел на доску и заслонил ликёрного короля.

– А что не так со всеми этими ножницами? – не удержался Ро, решив, что теперь его очередь спрашивать. Изъясняясь, он невольно махнул на дверь, за которой скрылся Кагмар. – Почему они дёргаются, стоит к ним прикоснуться?

– Те, что большие – Экиа. Ключ по-алорски, но, думаю, ты и сам знаешь. Кулон – маятник. Не спектрометр, но янтарь узнаёт. Ножницы лишь символ, не более, – пояснил сид и положил подвеску на столешницу. – Впрочем, тебе вряд ли стало понятнее.

– Лучше скажи, кто ты такой.

Стоило быть полюбезнее, но уж слишком паршиво «гость» себя ощущал. Для начала, его привели сюда против воли. К тому же, его только что купили за баснословную цену и совершенно не ясно, для каких целей. А ко всему прочему, у него болели рёбра и голова и красивых слов не находилось. Ещё пара стопок ему бы не помешала, потому он внимательнее присмотрелся к игровому полю и отвоевал беззащитную пешку.

– Меня называют Рамифом, но, думаю, тебя интересует другое. Кстати, ты мог спасти слона.

Рыжий звонко перешагнул фигуру и тоже осушил стопку. Играл он за чёрных и наверняка пил нечто приторно сладкое, по цвету напоминавшее молоко.

– Но потерял бы коня, а он интереснее ходит, – пожал плечами Роваджи, нисколько не сожалея.

– Говоришь, как янтарный, и даже не знаешь, что это такое? – сид улыбался. Слишком уж широко и довольно.

– А может ты скажешь прямо, чего от меня хочешь? А иначе я пойду искать дорогу обратно в Санси. Посещать Синебар в мои планы не входило. К слову, как это вообще возможно?

– Магия, – развёл руками рыжий, и одна из пешек передвинулась на клетку сама по себе. – Янтарная магия. Сила пространства, как её иногда называют. Разве ты не ощущал в себе этого дара?

Доселе Ро испытывал последствия этого «дара» только на себе.

– Пока что я ощущаю в себе слишком мало ликёра, – пробурчал пленник.

– А как бы ещё ты здесь очутился?

– Ну, допустим, допустим. И чего же ты от меня хочешь?

– Всё будет зависеть от твоих способностей и талантов.

– Меча у меня нет, ворую так себе, слух довольно паршивый, для прочего подавно не гожусь, – загибая пальцы перечислил Роваджи, а потом сходил конём, добравшись до второй пухлой ладьи.

– Ты пытаешься напиться, а не выиграть, – заметил соперник.

– Ну, да. А что? – не понял претензии вор и только ради приличия не стал облизывать стопку изнутри. Тёмный ликёр оказался изумительно вкусным.

– Но у игры всегда есть строгие правила. Всё прямо как в жизни. Например, нельзя просто так взять и уйти из армии. За такое вешают без права помилования.

– Ты выложил трёх львов не ради того, чтобы меня повесить. Если ты, конечно, не идиот. Кстати, ты так и не сказал, кто ты.

– В иных мирах таких, как я, считают богами, – совсем нескромно заявил Рамиф и, кажется, хотел продолжить браваду, но вор его перебил.

– Чиновник, что ли?

Рыжий пристально посмотрел на Роваджи. Казалось вот-вот треснет кулаком по столу и прикажет помалкивать, но вместо этого расхохотался.

– Пожалуй, что так, – согласился он. – Чиновник. Лучше не скажешь! Хотя, если взаправду, то в большей степени я учёный.

Вор кивнул, кривя губы. Это многое объясняло. Кое-кого очень интересовали люди, а точнее то, что у них внутри. И не мудрено, что этот кое-кто возомнил себя богом.

– Но речь о другом, – продолжил Рамиф. – Магия действительно существует, пусть её и крайне мало в этом мире. Мы называем её спектрой, потому что каждая её разновидность имеет особый оттенок. Нам с тобой подвластен янтарь. Точнее мне, а тебе достались лишь малые крохи. Однако что-то всегда лучше, чем ничего.

– Странно выходит: у тебя – всё, у меня – ничего, и при этом именно тебе, судя по всему, не хватает, – вслух рассудил Роваджи, с тоской понимая, что пока не способен съесть даже жалкую пешку. – Точно чиновник.

– Для твоего возраста у тебя цепкий ум. Сколько тебе?

– Достаточно.

– И всё же?

– Не твоё собачье дело, – огрызнулся вор, выжидая, когда соперник отстанет с вопросами и наконец сходит.

– Думаю, не больше двадцати, – отметил рыжий. – Но и не меньше шестнадцати. Возраст возможностей, не находишь?

– Нахожу, что ты слишком много болтаешь.

– Вот как, – улыбнулся Рамиф и чудесным образом передвинул ферзя. – Тогда: шах.

Ро делал вид, что обдумывает ход, а сам соображал, как поскорее убраться. Он достаточно долго прожил на улице, чтобы не доверять разодетым кретинам. Магия – это, конечно, занимательно, но у мертвеца нет ни перспектив, ни амбиций. Вор давно уяснил, что, когда ему что-то предлагали, то всегда хотели поиметь с него в десять раз больше. А теперь речь шла о том, чтобы во сто крат окупилась горсть золотых. Это пожизненная долговая яма в лучшем случае, а в худшем – даже страшно представить. Вот и проси суда у богов! Один снизошёл лично.

– Надо было думать наперёд, а не гнаться за выпивкой, – позлорадствовал рыжий, наслаждаясь моментом. – Но твоя наглость меня забавляет. Хамство тоже, но лучше всё же выбирай выражения.

Тут уж не поспоришь. Ро всегда доставалось за ядовитый язык, но он скорее бы промолчал, чем опустился до любезностей. Впрочем, его молчание оскорбляло многих не хуже слов. Барабаня пальцами по столу, вор изображал мыслительные потуги и отвлекал внимание. Настоящая партия была отнюдь не на доске, и всё же пришлось сходить, чтобы не казаться дебилом.

Рамиф тоже сходил, поставив обидную вилку: спасать предстояло либо ладью, либо любимого коня. Ро не стал изводить себя выбором и подвинул последнего слона.

– Шах.

– Кто учил тебя играть? – с интересом наблюдал за ним рыжий. – Среди ало-класси шахматами грешат разве что офицеры. Угадал?

– Ну, допустим.

– Значит, в тебе видели толк?

Это, конечно, как посмотреть. Иллюзий на свой счёт Ро не питал, но сейчас представлял из себя ну совсем уж жалкое зрелище, так что, если сравнивать, то раньше из него действительно могло что-то да получиться.

– Ладно. Не хочешь о прошлом, давай поговорим о будущем, – сдался Рамиф, уводя короля под защиту. – И перестань таращиться на стопки. Хочешь, я тебе стакан налью? Только смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.

Отказываться Ро не стал, но пить не собирался. Тогда уж точно очнётся в каком-нибудь подвале, если вообще очнётся.

– Так вот: перспективы, – рыжий по ходу дела достал бокал и графин с тонким горлышком. – Заклинатели янтаря на дороге не валяются. Хоть ты и выглядишь так, будто именно с дороги тебя подобрали. Думаю, денег и особых планов на жизнь у тебя нет.

– Я тут с тобой в шахматы играю. Конечно же у меня нету планов, – проворчал вор и снова отвёл глаза.

Делал он это нарочно. Как назло, под рукой не оказалось ни ножа, ни чего-то увесистого. Убивать чиновника не хотелось: за такое точно казнят, хоть в кабаках и назовут народным героем. Однако надо было что-то придумать, пока ещё оставалось время. Дёрнешься – и этот самопровозглашённый божок непременно шарахнет магией. Ну и как противостоять тому, чего не видишь?

– Вопрос лишь в том, насколько сильно тебе хочется жить, и на что ты ради этого готов? – снова зашёл издалека собеседник.

– Это два вопроса, и оба упираются в то, что ты предлагаешь, – парировал Ро, но тут же сделал лицо попроще. Он уже и так показал больше, чем собирался.

– Вряд ли ты хороший воин, уж без обид. Так что прежде всего меня интересует предрасположенность к магии. Если получится развить и усилить дар, то сможешь быть очень полезным и получать за это хорошие деньги.

– А если не получится?

– Скорее всего подохнешь, – ухмыльнулся Рамиф. – Но это случится и так, судя по твоему виду и образу жизни. Не лучше ли рискнуть?

– Я сегодня уже рискнул и кое-что задолжал. Так что ты немного опоздал со своим предложением.

– Ты это про кости или что-то такое?

– Поверь, история идиотская, – предупредил Роваджи, поглаживая пальцем ножку предложенного бокала.

– Я весь внимание.

– Ну… Я бросил сам себе вызов: если сопру кое-что эдакое, то удача на моей стороне, а вору без неё никуда. Выбор пал на ножницы одного из твоих прихвостней. Как видишь, не вышло. Так что теперь, согласно уговору, я вынужден податься в банду. Уж прости: о чиновниках речи не шло.

– Интересная логика, но слишком уж глупая для такой головы, – дослушав, заключил Рамиф. – Однако ты угодил ко мне, разве это не знак свыше?

– Да я в общем-то не верю в богов, как и в знаки, и в удачу. Только лишь в себя, да и то не всегда. Вот и решил сам с собой состязаться.

– Что ж, похвально, – не скрыл пренебрежение рыжий. – И раз уж с богами и домыслами мы разобрались, что на счёт моего предложения?

– Почему ты спрашиваешь? – Ро подвинул очередную фигуру согласно состряпанному плану и уже сам предпочёл не сводить глаз с собеседника. – Ну откажусь я, и что? Ты отвалил гору золота. Я отсюда не выйду, чего бы там не ответил. Так к чему все эти вопросы?

– К тому, что я ещё не решил, что именно с тобой делать, – лукаво скалясь, отозвался Рамиф и сделал решающий ход. – Шах и мат.

– Ну так позови, когда определишься, – пожал плечами вор и отодвинулся от стола, прикидывая, удалось ли ликёру хоть немного унять боль.

– Я думал, ты мне в этом поможешь. Убедишь, что с тобой есть смысл возиться, – пояснил рыжий, самодовольно улыбаясь.

– Я сегодня уже рискнул, теперь твоя очередь, – не остался в долгу Роваджи. Дерзость – единственное, что он всегда мог себе позволить. – Скажу тебе то же, что собирался сказать главарю какой-нибудь банды, – он неспешно поднялся и отсалютовал сиду роскошным бокалом. – Характер у меня скверный, рекомендаций нет. Людей убивать не люблю, хотя случалось. Работать тоже не люблю, но приходится, чтобы обедать. Неплохо ориентируюсь в лесу и в горах, так что не знаю на кой хрен я тебе сдался в городе. Всё, чем владею, сейчас на мне. Говорю на двух языках. На них же пишу и читаю. Смыслю в картах, и это не про азартные игры. Играть тоже умею во всякое, но чаще проигрываю. Больше мне нечего тебе предложить. Хотя, погоди. Я неплохо вру, но тем ценнее моя честность. И правда в том, что я не собираюсь на тебя работать.

Рамиф слушал, иногда поигрывая бровями. Будь на его месте главарь какой-нибудь банды, то смеялся бы в голос или уже давно велел бы вышвырнуть паяца взашей.

– Очень и очень жаль, – сообщил он, когда повисла тишина. – Я, пожалуй, смог бы выносить твой характер. Однако, ты прав, достоинств у тебя маловато. К тому же я не люблю, когда мне бросают вызов. Для этого нужно представлять из себя нечто большее.

– Ну тогда будем заканчивать, – предложил вор, ставя на стол полный бокал.

Ему оставалось лишь отпустить, но вместо этого он резко плеснул содержимым в лицо собеседника. Рыжий схватился за глаза и зарычал проклятия. Большего и не требовалось. Колдуя, он всегда смотрел на шахматные фигуры и шевелил пальцами, а значит теперь не мог воспользоваться коварными чарами.

Роваджи в два счёта очутился у окна и вылез наружу.

Ветер и высота. Провалы улиц казались бездонной бездной, но пухлая луна озаряла длинные крыши, которые тянулись по всему Синебару, соединяясь перекинутыми досками и мостками. Тут-то и пригодились главные таланты. Ночь укрывала от посторонних глаз, а ноги уносили прочь, взбегая по карнизам и перепрыгивая переулки. Ничто не окрыляет сильнее свободы.

Куда теперь? Санси далеко, но к Лорти проситься уже не надо: вор не раздобыл серебряные ножницы, но спёр кое-что получше – золотые, с камнями, да ещё и волшебные. Везение? Роваджи не верил в удачу, но вернул себе нахальную надежду, что и сам как-нибудь проживёт.

Четыре года назад

– Эй, Халасатец! – окликнули снизу.

Забавное дело, но в Халасате – в стране дождей, бистов и разноцветных стёкол – Ро называли алорцем. Там он был единственным светлым пятном среди смуглых мальчишек. Белобрысую макушку легко было заметить в толпе каштановых, чернявых и красных, не говоря уже о мохнатых и рогатых. Теперь его часто дразнили халасатцем, но то было самым безобидным из прозвищ. Ничего оскорбительного Ро в нём не находил. Это же не «чужак», «полукровка», «получеловек» или «выродок». Даже собственное имя в его естественном сокращении звучало на алоре, как насмешка. Бродяга. Тот, кто всё время в пути.

– Ты зачем туда забрался? У тебя в роду были кошки?

Седьмая казарма отличалась от остальных лишь угловым расположением, и с неё открывался неплохой вид на тянущийся вдоль горизонта Багровый хребет. Однако Ро прельщало вовсе не зрелище, а лёгкое возбуждение и головокружение, которые он испытывал на высоте. Непередаваемое ощущение. Ещё в Ангре он мог часами стоять на мосту, вглядываясь в тёмную речную воду, проносящую мусор из порта. В такие моменты всё вокруг замирало, а внутри разрасталась невозможная лёгкость. Похожее чувство возникает, когда плывёшь на спине и делаешь глубокий вдох. Тогда вода сама выталкивает тебя на поверхность, будто ты полый и невесомый.

Однако теперь, вырванный из отрешённости, Ро не мог не видеть красноватые горы. Они простирались от побережья до побережья, перечёркивая континент и отделяя его центральную часть от восточной, оставив одну единственную лазейку – ущелье Эльм’хорн. Но оно было севернее – в стране гроз, а здесь – в Алуаре – перебраться через хребет не представлялось возможным. Как и покинуть незамеченным территорию кадетских корпусов. Смотровые вышки, две линии стен и несколько миль полей в округе.

– Ты отлыниваешь от работы или вздумал сбежать?

Ни то, ни другое. Ро прекрасно понимал, чем это чревато. За безделье могут отругать, но скорее распорядятся всыпать розг и нагрузят работой, а за побег дадут плетей. Исполосуют так, что на год вперёд передумаешь. Ро испытал это на собственной шкуре, и никто не посмотрел, что ему тогда было одиннадцать. С тех пор он сделался осторожнее, но всё равно регулярно подвергался побоям. Розги – любимое наказание надзирателей. Учителя обычно руки не марали, а сразу жаловались офицерам. Офицеры, исполняющие обязанности наставников, командиров и отцов, придумывали методы поизящнее. Например, карцер на сутки-двое. Или лишить обеда-ужина и заставить стоять у позорного столба в столовой, пока остальные набивают животы. Или отослать чистить конюшни. Или наматывать круги вокруг казармы, пока солнце не сядет или не взойдёт.

Наказать могли за малейшее пятнышко на форме или за плохо заправленную постель. За отставание на занятиях, за случайную оговорку при чтении молитвы. За последнее сразу велели ступать в умывальную, где у надзирателей имелись наготове свежие розги. От пяти до десяти ударов. За особо тяжкие проступки давали тридцать. Однажды Ро получил шестьдесят всего лишь за то, что в сердцах выпалил халасатское «Ликий подери!» вместо богоугодного «О, Коллас!». Хуже всего доставалось за драки. Поймавший нарушителей офицер мог запросто отдубасить воспитанников лично, приговаривая, что «братья» так себя не ведут.

Паршивее доля выпадала лишь тем, кто пытался пожаловаться: рассказать о ссоре и притеснении. Такие попадали прямиком в пекло. Их травили и презирали все соратники от младших до старших возрастов. Особо болтливых отлавливали в уединённых местечках, набрасывали на голову одеяло, чтобы заглушить крики, а потом дубасили впятером-вдесятером. Офицеры прекрасно понимали, что скрывалось за извечными «споткнулся», «не заметил столб» или «упал с лестницы», но допрашивали воспитанников без пристрастия. Командир корпуса был ещё ничего, а вот ротный самой настоящей скотиной. За малодушие и отсутствие товарищеского духа он иногда командовал построение. Взводы строились каре – прямоугольником или квадратом – но лицами внутрь. Провинившихся, и обидчика и пострадавшего, раздетых до портков, пропускали в центр, где приказывали решать спор на глазах у всей роты. Если один падал, его подхватывали и подталкивали к противнику. Так продолжалось, пока кто-нибудь из соперников не рухнет в грязь, уже не в силах пошевелиться. Победителя чествовали и прощали, проигравшего считали наказанным. Таким образом военные пытались искоренить разногласия, а вместе с тем воспитывали характер и волю к победе.

– Ты глухой? Или по-человечески не понимаешь? – продолжил выкрикивать Верин. Прочие не задирали так высоко головы.

Предыдущие три с небольшим года Ро был «любимчиком» у старших потоков. Прочие «младшие» доблестно сносили все невзгоды периода, опуская покорно глаза, признавая авторитет силы и выполняя мелкие, но зачастую обидные поручения: чистили «выпускным» сапоги, бегали в качестве посыльных, уступали самое вкусное от обеда, отдавали честь совсем как офицерам и многое другое, что уже поколениями считалось обычной кадетской традицией. Однако привезённый из соседней страны «Халасатец» был тем ещё упрямцем, знающим бессчётное множество ругательств и согласным скорее подраться, а точнее быть побитым, чем подчиниться отроку постарше и, тем более, заискивать. Капитан четвёртого корпуса полагал, что пройдёт месяц-другой, и новичок уразумеет и научится находить общий язык с соратниками. Это было одно из его немалочисленных заблуждений.

– Эй, я к кому обращаюсь?!

Но вот старшие разъехались по войскам, и Верин счёл своим долгом перенять эстафету. Он с первого дня задирался, но теперь в голову ударила власть, а укрепить её быстрее и надёжнее, как известно, можно лишь за счёт других. Такие петухи шли на многое, чтобы подняться в собственных глазах, а то и взлететь!

Увы, ни люди, ни бисты летать не умели. Разве что алорцы, да и те только на воздушных кораблях. Сейчас Ро было четырнадцать, и он уже не мечтал украсть дирижабль. Уж точно не в ближайшие годы. Вот если выбиться во флот, а потом в офицеры, а затем получить задание где-нибудь на границе… Амбициозные и абсолютно неосуществимые мечты.

Попав в четвёртый кадетский корпус три года назад, Роваджи оказался единственным мальчишкой, не державшим в руках шпаги. Его сверстники смальства знали основы и регулярно упражнялись в фехтовании. Пришлось нагонять и терпеть издёвки. И всё же в важнейшем искусстве Ро отставал по сей день.

В рукопашной он тоже не был хорош: до худших времён бегал по халасатским улицам и крышам, а если вздорил с соседской ребятнёй, матери растаскивали драчунов и ругали. В Алуаре не было слова «семья». Там жили общинами, а детей отправляли в воспитательные корпуса с пяти-шести лет, откуда распределяли в десять и пятнадцать по призванию. Стать кадетом – большая честь, да только брали в их ряды многих, чтобы регулярно пополнять армию. От слабых и ненужных быстро избавлялись, перебрасывая на передовую.

И каковы же были шансы прижиться у мальчишки, объявленного полукровкой и с рождения впитавшего совершенно другую культуру и быт?

– Может, он прыгнуть собрался? – послышался другой, менее звонкий и громкий голос. Принадлежал он Сарвиа́ну, вечно таскавшемуся за дружком.

– Давно пора! Слышишь, Бродяга? Поторопись, пока я тебя сам не спихнул! – выкрикнул Верин. – Нет, ты оглох?

– Да что ты от него хочешь? Слов он не понимает. Он же халасатец. Они дикие и путаются со зверьём!

Послышалось пыхтение. Кадеты упрямо лезли на крышу, но Ро даже не глянул в их сторону. А зачем? Всё уже решено. Снова поцапаются, скорее всего подерутся и вместе понесут наказание. Или никто не глянет в их сторону, и кому-то ходить с новыми ссадинами и обманывать ротного, что упал. А хотелось просто побыть в тишине.

«Прости. Прости меня! Я ужасная мать! – шептала она ему на ухо в самый худший из дней, обнимая так, что едва не душила. И это был единственный раз, когда она просила прощения. – Но теперь у тебя всё будет хорошо. Здесь о тебе позаботятся, обеспечат будущее, дадут достойное образование. Заведёшь друзей».

Слова, слова, слова. Причины и оправдания. Но в Ангре можно было найти работу, напроситься к кому-нибудь в помощники. Можно было урвать подсохший ломоть хлеба в праздничный день у храма. Украсть, в конце-то концов! А если совсем беда – всегда есть шанс убежать и спрятаться, и ни стража, ни разъярённый лавочник, ни хулиганы не найдут тебя в огромном лабиринте улочек и дворов.

А здесь красиво одевали в национальную изящную форму, пока ещё лишённую цветов. Ни охра, ни сирень, ни морская волна – только белый и серо-коричневый. Прилежные рубашки, смиренные ко́таны с прямыми разрезами по бокам до узких поясов, переходящих в ремни портупеи, удручающе узкие штаны, длиннющие ботфорты, чтобы удобнее было припадать на колени, шершавые перчатки для фехтования – всё предельно одинаковое, кроме, разве что, одной детали. Полукровкам полагалось носить красные повязки на левой руке, чтобы любому издалека было очевидно их презренное происхождение. Ещё здесь были трёхразовое питание и кружка молока со сдобной булкой перед сном, сезонные поездки на море, регулярные построения, военная подготовка, воспитание через труд, армейская дисциплина, жёсткий свод правил и наказаний, безоговорочная стабильность и определённое будущее. Однако здесь не было ничего личного и частного: ни вещей, ни судеб, ни стремлений, и кто-то уже давно решил за тебя, как будешь выплачивать долг отечеству. А что касается образования – учили, в основном, убивать и как не умереть, убивая.

Ро не держал зла на мать за вечно оборванный вид, за недоедание временами, за побои, которые иногда устраивали её дружки, и за ту тяжёлую лихорадку, едва не унёсшую его жизнь, но вот это обеспеченное будущее он простить ей не мог.