Сирруш

– Нет же, говорено тебе, – выплюнул Нараян.

– Зачем вы посылали гонцов к верховьям реки?

Староста вздрогнул и тупо уставился на охотника:

– Какая макака вам это наплела?

– Отвечайте на вопрос!

– Проверить, как там мои лесорубы поживают, – пролепетал он, – от них что-то давно не было вестей.

Лицо Шанкара побелело, как сахар:

– В верховьях Сарасвати ведется вырубка леса?

– Нет, они просто погулять ушли, – огрызнулся Нараян.

«И здесь тоже самое, что и на Синдху. Но с какой целью?».

Пропуская мимо ушей словесный выпад главы деревни, Шанкар спросил:

– Для чего надо вырубать лес?

Почти онемевшим языком Нараян пролепетал:

– Для постройки нового селения. Нужно расчистить землю под дома, каналы, огороды, – он взмахнул рукой, – все дела.

Глаза Шанкара сузились:

– И какие вести принесли вам гонцы?

– Да никаких.

– То есть?

– Они до сих пор не вернулись, – с выражением упрямого быка Нараян взглянул на охотника.

Шанкар устало вздохнул:

– Ясно. Похоже, от вас сейчас ничего не добиться. Я займусь поиском решения, но сперва отдохну. У вас найдется отдельная комната?

– Абхе! – заорал во все горло глава деревни.

В коридоре послышались тихие шаги. Шанкар ожидал снова увидеть старого привратника, однако на зов Нараяна явился вовсе не он.

В проеме показалась невысокая девица с распущенными волнистыми и черными, как смоль, волосами, ниспадавшими ей прямо на плечи. Шанкар подметил про себя, что девушка имеет точно такой же орлиный нос, как и хозяин дома, только без красных сосудов. Скользнув взглядом вниз, охотник увидел, что она обнажена по пояс. Маленькие груди выпирали вперед, словно два бугорка, а пурпурная юбка плотно облегала бедра и стройные ноги. Девица с интересом наблюдала за происходящим, изящно прислонившись к косяку и наматывая волосы на указательный палец левой руки.

– Отведи этого… как его… жреческого… п… по… осла-а-а… в… в комнату для гостей, – пробубнил Нараян.

– Как скажешь, отец, – хриплым голосом ответила она.

«Отец? Выходит, мне не показалось».

Игривым жестом Абхе поманила охотника за собой. Тот встал, при этом забирая со стола кувшин с вином и тарелку пшеничных лепешек. Нараян неуверенно попытался его остановить, но все, что у главы деревни получилось, так это раскачать стул и грохнуться вместе с ним на глиняный пол.

Шанкар презрительно смотрел на него сверху вниз:

– Я оставлю вам кувшин с водой. Говорят, при похмелье она крайне необходима. Советую протрезветь как можно скорее, иначе вам не поздоровится.

Нараян злобно промычал нечто нечленораздельное и попытался подняться. Охотник потерял к нему всякий интерес. Через мгновение он уже поднимался по лестнице следом за Абхе, невольно следя за движением ее округлых бедер под юбкой.

– Ваш отец всегда так пьет?

– Только последнюю неделю, – бросила та через плечо, поднимаясь на второй этаж и идя по узкому коридору, освещенному лучами солнца из окна на лестничном пролете.

– Мне повезло, – буркнул он себе под нос.

– О, вам может повезти еще больше, – сладко проворковала Абхе, открывая первую левую дверь, – вот ваша комната, господин…

– Шанкар.

– Красивое имя, – прошептала она, стоя в проеме.

Он почувствовал, как сердце в груди начало стучать чуть быстрее, поэтому поспешил отвести взгляд и вошел в помещение.

Это оказалась небольшая комната с ровными углами и арочным окном, выходящим на деревенскую улицу. Справа стояла обычная деревянная кровать на низких ножках и прикроватная тумба. Поставив кувшин с тарелкой на нее, Шанкар подошел к окну и мельком глянул наружу. Его кобыла по-прежнему переминалась возле входа в жилище Нараяна под палящими лучами солнца. Никто так и не удосужился отвести усталое животное на конюшню. Чуть поодаль местная детвора продолжала резвиться в придорожной пыли и уничтожать палками орды лопухов. Местные жители, переждав полдень, выходили из глиняных хижин, собираясь вернуться к работе на каналах.

– Вам нужно что-нибудь еще? – услышал он позади себя томный голос Абхе.

– Да. Отведите мою лошадь в конюшни.

– Я передам привратнику. Еще что-нибудь?

Он отвернулся от окна. Абхе продолжала стоять в дверном проеме, прислонившись к косяку. Ее пухлые губы были слегка приоткрыты.

– Больше ничего. Я хочу отдохнуть с дороги.

– О, я знаю толк в отдыхе, – Абхе загадочно улыбнулась, – могу помочь расслабиться.

Шанкар медленно приблизился к ней. В ее глазах он заметил страстный огонь. В какой-то момент охотник уже был готов поддаться ему, однако затем перед мысленным взором предстала Нилам. С ее длинной черной косой и огромными, словно два сапфира, глазами.

«Тихая и скромная… но согревающая, подобно пламени».

Возникшее было желание мгновенно улетучилось.

– Нет, благодарю, – холодно ответил Шанкар и захлопнул дверь прямо перед ее носом.

Улегшись на кровать, предварительно запихнув в рот пшеничную лепешку, охотник задумчиво уставился в гладкий глиняный потолок. С улицы доносился веселый ребяческий смех.

«Ну и деревня. Пастух идиот, староста пьяница и его дочь… его дочь… та еще…».

Он не смог подобрать подходящего слова.

Громко вздохнув, охотник закрыл глаза и быстро погрузился в крепкий сон. Усталость с дороги дала о себе знать.

Ему снилась Нилам, сжимающая в ладошках драгоценный камень. Даже во сне он начинал скучать по ней.

[1] Парсус – Древняя Персия (Иран).

[2] Красноперый луциан – вид лучеперых рыб из семейства луциановых (окунеобразные). Распространены в западной части Индийского океана.

7

С лицом мрачнее тучи Анил угрюмо вышагивал по грунтовой дороге, ведущей из Мохенджо-Даро на север. Ноги твердо ступали по земле, то и дело норовя перейти с быстрого шага на бег, но он удерживал себя, чтобы беречь силы. К тому же лесорубу требовалось время, дабы еще раз все обдумать и собраться с мыслями, а также попытаться хоть немного унять бушующий пожар в душе. Именно поэтому Анил миновал поворот на просеку и стал двигаться дальше в сторону лагеря лесорубов. Чтобы выиграть еще немного времени. Вдобавок он оставил в палатке бронзовый топор с серебряным узором в виде цветка лотоса. Как бы ни было противно ему это орудие, Анил должен был забрать его. Не зубами же грызть деревья, в конце концов? Топор был подарком жены, на который ушло почти все ее состояние, когда он только подался в лесорубы зеленым юнцом. В отличие от многих других, подобных ему, топор Анила был изготовлен из особо прочных кусков бронзы, что только добавляло тому ценности. И осознание сего мучило Анила не менее сильно, чем все остальное.

«Я бросил его здесь, в лагере, несмотря на то, что это подарок жены, моей горячо любимой Мины. А ведь она даже слова не сказала касаемо топора, когда я сбежал домой с просеки. Я хочу избавиться от этого ненавистного орудия, но не могу… что скажет Мина?».

Лагерь оказался пуст, но Анила это совсем не смутило. Он даже обрадовался такому повороту событий. По крайней мере, отсрочил, хоть и ненадолго, момент, когда товарищи по работе начнут тыкать в него пальцем, будто в прокаженного. Насмехаться над слабостью духа. Городской паренек не годится для жизни среди джунглей. Анил горько усмехнулся своим мыслям и зашел в палатку, в душе надеясь, что лесорубы давно украли его топор и пропили вырученные деньги. Однако надеждам сбыться было не суждено. Он остался лежать в том самом месте, где его оставили. Возле старой потрепанной циновки. Шумно втянув воздух, Анил ухватился за черенок и поднял орудие. Иногда ему казалось, что топор обжигает ладонь. Словно раскаленный металл.

Не произнося ни слова, лесоруб покинул палатку и направился в сторону просеки. Лезвие ярко сверкало в лучах солнца.

«Только ради Нирупамы. Я делаю это только ради Нирупамы… да простит меня Богиня-мать».

Сия мысль не принесла душевного покоя, но немного смягчила внутренние метания Анила. Он все еще осознавал, что у него был выбор. Имелась возможность не возвращаться сюда, на ненавистную просеку и не брать снова в руки пресловутый топор. Он мог пойти работать уборщиком улиц. Подметать по ночам опавшие листья и убирать за нерадивыми жильцами, предпочитающими выливать кухонные отбросы через окно, вместо того, чтобы спускать в канализацию. А днем стал подрабатывать на свиноферме Панишвара. Тогда денег хватило бы на троих.

«И надо мной потешались бы все знакомые. Лесоруб, опустившийся до рабского труда. Грязный, никчемный мужлан, возящийся, словно свинья, в кухонных отбросах, а днем ухаживающий за своими собратьями на ферме Панишвара».

Губы Анила задрожали. Ему стоило огромных усилий, дабы унять пробивший озноб.

Он уже приближался к месту вырубки леса. Впереди показались ряды плотов, доверху заваленных стволами деревьев и ожидающих отправки в Мохенджо-Даро. Лесорубов нигде не было видно. И если это приносило доколе облегчение, то сейчас заставило слегка насторожиться.

«Они там что, устроили привал в лесу? Ну, так я сейчас присоединюсь. Возвращение блудного сына!».

Не глядя на реку, Анил миновал подготовленные плоты и вступил на узкую тропинку, ведущую через джунгли в сторону просеки. Опавшая листва и сухие сучки хрустели у него под ногами. Шмыгая носом и глубоко дыша ртом, Анил продвигался вперед, периодически уворачиваясь от свисающих веток и лиан. Время от времени он посматривал на деревья, не скрывается ли в листьях удав, готовый наброситься на шею и скрутить, ломая позвонки. Но путь оказался чист.

Однако перед самым выходом на полянку Анил так резко остановился, что едва не зацепился за торчащий из-под земли корень. Он чудом не растянулся на влажной земле. Глаза лесоруба округлились и готовы были вылезти из орбит. В них засквозил страх, постепенно охватывающий все нутро. Руки задрожали, словно деревце на крепком ветру. Анил едва не выронил топор из ослабевших ладоней. Ноги подкосились, будто мышцы и кости в них моментально заменили на пух. Дыхание, и без того учащенное от долгой прогулки, усилилось, а предательски холодная испарина выступила по всему телу.

В нескольких шагах впереди распростерлись три тела. Одно из них оказалось буквально изрублено на куски, как свинья на бойне. Море засохшей крови обрамляло ужасающую картину. Не совсем соображая, что делает, Анил осторожно приблизился к телам. Одного он узнал сразу. Абхай. Здоровый деревенский детина. На его лице застыла маска неописуемого ужаса. На губах виднелись кусочки зеленоватой массы, будто того вырвало незадолго до смерти. Из правой ключицы торчал окровавленный топор. Двух других опознать Анилу не удалось. Тела лесорубов оказались настолько изуродованы, что бессмысленно было предполагать, кто есть кто.

Силы окончательно покинули Анила. Он рухнул на колени прямо в лужу запекшейся крови. Рассудок, и без того измотанный внутренними метаниями, дал трещину. Чувствуя, что вот-вот потеряет контроль, Анил собрался было подняться, но тут услышал над головой тихий, но весьма отчетливый шепот.

– Уд-а-а-а-а-рь.

Лесоруб вздрогнул и поднял взгляд вверх.

Ветер шумел в кронах деревьев, заставляя колыхаться многочисленную листву и отбрасывать на землю причудливые тени. Ветви извивались под напором воздуха, создавая рокот, словно морской прибой. Естественная картина леса… но такая жуткая и пугающая в сей момент. Кроме этого шума, подобного огромным волнам, до Анила не доносилось ни единого звука. И от того страшнее получался образ. Застывшие, изуродованные трупы в луже собственной крови… и ветер, завывающий в кронах деревьев. Лесоруб опустил взгляд обратно… на лежавшие рядом тела… вновь услышал шепот. Только на этот раз уже не мог поручиться за то, что не слышит его в своей голове.

– Уд-а-а-а-а-рь.

Руки инстинктивно сжали рукоятку топора так, что костяшки побелели. Сердце затрепыхалось в груди. Анил ощущал неописуемый страх, хотя казалось, дальше уже некуда, самое жуткое в своей жизни он увидел. Но что-то подпитывало его ужас. А источник он не мог разглядеть. В голове стала крутиться навязчивая мысль. Мысль о том, что он должен опустить… Опустить лезвие своего топора с серебряным лотосом в бездыханное тело Абхая.

– Уд-а-а-а-а-рь, – прошелестел ветер в кронах деревьев над ним.

«Что я делаю? Богиня-мать, что я делаю?!!!».

Остатки здравого рассудка отчаянно сопротивлялись, но, в конце концов, потерпели поражение. Топор с силой вошел в мертвеца, издав отвратительный чавкающий звук. Небольшой фонтанчик крови, той, что еще сохранилась в теле, брызнул из проломленной грудины, окропив лицо лесоруба. Анил, трясущимися руками, выдернул лезвие из рубленой раны. Перед глазами все плыло, а из горла норовил вырваться безумный крик.

Вновь зашелестели листья у него над головой:

– Х-а-а-а-а.

В этот момент разум, давший трещину, раскололся на множество кусков, словно упавший терракотовый сосуд. Взвыв подобно стае голодных шакалов, Анил вскочил на ноги и, крепко сжимая в руке окровавленный топор, помчался сквозь джунгли, не разбирая дороги.

Ветки хлестали его по лицу. Ноги постоянно спотыкались о корни и сухие сучки.

А ветер шумел над головой в верхушках деревьев. И в этом шуме он слышал смех. Тихий и злорадный.

***

Даже сквозь сон обостренные чувства охотника подсказали ему, что в комнате кто-то есть. Еще до того, как Шанкар открыл глаза, его рука непроизвольно легла на пояс… и только потом он вспомнил, что оставил кинжал у входа в дом… в помещении привратника.

«Весьма неосмотрительно с моей стороны».

Шанкар открыл глаза.

Неподалеку от изголовья, на краешке кровати сидела Абхе, скрестив стройные ноги и покачивая ступней. Из одежды на ней была все та же облегающая пурпурная юбка. И больше ничего. Внимательные черные глаза с интересом рассматривали лежащего охотника.

– Что тебе нужно? – спросонья вопрос прозвучал несколько грубо.

– Почему? – в ее хриплом голосе не слышалось и капли обиды.

– О чем ты? – уточнил он, хотя догадывался, касаемо чего она завела разговор.

«И давно тут сидит?».

– Еще ни один мужчина не закрывал дверь перед моим носом, – она продолжала вальяжно покачивать ступней.

– Все бывает в первый раз, – усмехнулся охотник, заводя руки под голову.

– Я тебе не нравлюсь?

Шанкар не хотел отвечать, ибо прекрасно знал ответ. Но легче от этого не становилось. Скорее наоборот.

Абхе притягивала к себе, источая неописуемую животную страсть. Нилам же была совершенной противоположностью. Девушка из публичного дома Мохенджо-Даро приносила внутренне умиротворение. Но Нилам была далеко, за тысячи локтей отсюда, а Абхе находилась на расстоянии вытянутой руки, чем только усиливала искушение.

– Нравишься, – выдавил он из себя.

– Так в чем же дело? – она казалась заинтригованной.

– Есть другая.

Абхе фыркнула:

– Так она не узнает. Твоя жена?

– Нет, мы не женаты.

– Тем более! – она тряхнула волосами и облокотилась на правую руку.

Шанкар чувствовал, что вот-вот не сможет противиться естественным желаниям, и Абхе прекрасно читала смену настроения по его лицу. На пухлых губах дочери старосты заиграла кокетливая улыбка. Вновь всплывший перед внутренним взором образ Нилам уже не так категорично загораживал собой вид на очаровательную в своей животной красоте Абхе.

«Спасение» пришло с совершенно неожиданной стороны.

На весь дом раздался громогласный рев Нараяна:

– Абхе! Тащи сюда свою тощую задницу!

Девица состроила гримасу сожаления на красивом личике:

– Как не вовремя, – она поднялась, – никуда не уходи, я скоро вернусь.

В глазах Шанкара появилось озорное выражение. Как только дверь за ней затворилась, он вскочил с кровати и подошел к окну, выглянув наружу.

Сельчане продолжали работать в поле. Тени удлинились, предвещая скорое наступление вечера. Оценив расстояние до земли, охотник ловко перемахнул через подоконник и повис на вытянутых руках.

«Если приземлиться на полусогнутых, то все будет в порядке».

Разжав пальцы и выпустив опору, Шанкар с глухим звуком упал вниз и тут же кувырнулся вперед. Ступни слегка засаднило, но охотник не ощутил даже легкого ушиба. Резво вскочив на ноги и отряхнув грязь с ладоней, он дернул за ручку входной двери. Та не поддалась, и Шанкару пришлось постучать. Вновь, как и с утра, по ту сторону послышались шаркающие шаги, а затем скрип отодвигаемого засова. Сказать, что старик-привратник был удивлен, увидев на пороге почетного гостя, который должен был в это время почивать наверху, значит, ничего не сказать. Нижняя челюсть отвисла, обнажая беззубый рот, а правая бровь взметнулась ко лбу с немыслимой скоростью.

Шанкар ослепительно улыбнулся:

– Добрый вечер.

– А-а-а, вы… – промямлил привратник.

– Лошадь мне подайте, – все еще улыбаясь, продолжил охотник, протискиваясь мимо ошарашенного слуги, – а я пока заберу одежду и снаряжение.

– А-а-а… Да, господин, – сиплым шепотом произнес старик.

Дотронувшись до двери ванной комнаты, Шанкар обернулся.

Теперь его улыбка уже была не столь лучезарной:

– И скажите господину Нараяну, что ему придется меня сопровождать. Это в его же интересах.

Войдя в комнату для омовения, охотник подошел к крючку, на котором оставил сушиться рубаху, и потрогал ее за края. Одежда оставалась влажной, но это нисколько не смутило. В такую жару сырая ткань станет приятно холодить кожу, да и высохнет в ближайший час. Облачившись, Шанкар вернулся в помещение привратника. Тот отсутствовал, по всей видимости, отправившись докладывать своему хозяину о воле жреческого посланника. Распрямив складки на животе, охотник повесил лук за спину и прикрепил кинжал к поясу. Закончив приготовления, толкнул массивную дверь и вышел на улицу. Как раз в этот момент из-за угла дома появилась лошадь. Увидев, кто ведет животное под уздцы, Шанкар с трудом подавил ироничный смешок.

Поравнявшись с ним, Абхе вручила ему вожжи. На ее лице играла все та же кокетливая ухмылка.

– Красивая кобыла, – подметила она, скрещивая руки на обнаженной груди.

– Да, ты тоже, – бросил охотник, вскакивая в седло.

Та прыснула со смеху:

– Не думай, что отделаешься от меня так легко.

«Богиня-мать, спаси меня!».

– Я и не думаю, – внезапно его осенило, – приходи ко мне сегодня вечером.

Глаза Абхе вспыхнули:

– Созрел, наконец?

– Для разговора.

Она хмыкнула и уперла руки в бока:

– Одним разговором дело не закончится.

– Увидим, – коротко сказал Шанкар, проверяя, на месте ли копье.

Внимательно следившая за его действиями Абхе, поинтересовалась:

– Научишь им управляться?

Охотник бросил беглый взгляд на девицу:

– Я думал, ты искусница в обращении с копьями, – на последнем слове он сделал особое ударение, но это ничуть не смутило дочь Нараяна, лишь подбросило дров в огонь.

Ответить Абхе не успела, ибо на пороге появился ее отец. Нараян не выглядел трезвым, его едва заметно пошатывало, но в целом было лучше, чем несколько часов назад. Поверх белоснежной рубахи он накинул походный плащ из козьей шерсти.

– Коня! – рявкнул староста.

– Слушаюсь, отец, – проворковала Абхе, направляясь к конюшням и нарочито виляя бедрами.

– Шевелись! – гаркнул ей вдогонку Нараян, обхватывая лоб пятерней.

– Голова болит? – учтиво поинтересовался Шанкар. – Выпили воду, что я оставил?

– Воду, что ты оставил, – злобно повторил Нараян, – мою воду, что ты мне оставил в моем же доме.

– Так выпили или нет? – не обращая внимания на его тон, переспросил охотник.

– Да, – буркнул тот.

– Прекрасно, ибо ближайший час вам придется провести в седле. Не хочу, чтобы вас хватил удар и вы упали, сломав шею.

Нараян насупился, но ничего не ответил.

Тем временем снова показалась Абхе, на этот раз ведя под уздцы рыжего скакуна, чуть более упитанного, нежели лошадь Шанкара, и с мощными копытами. Грубо вырвав вожжи из ее рук, глава деревни взобрался, точнее, вполз в седло.

– Куда едем? – угрюмо спросил он.

Шанкар удивленно воззрился на него:

– К Сарасвати, куда же еще? Протрезвейте, наконец.

– Я-то тебе зачем?

– За компанию. И для того, чтобы прояснить некоторые вопросы.

Нараян снова потер лоб рукой:

– А мы их че, дома не можем обтрепать?

– Исключено.

Староста издал злобный и досадный рык.

– Не станем терять время, – сказал охотник, – я не намереваюсь проводить разведку в темноте.

– Абхе! – крикнул Нараян.

– Я здесь, и незачем так орать, я не глухая.

Его дочь с ехидной ухмылкой наблюдала за происходящим, скрестив руки на груди и прислонившись спиной к стене дома.

– Приготовь пожрать. Свинину с бобами.

– Тебя же с них несет!

– Давненько я тебя не порол, – процедил сквозь зубы Нараян, выезжая на тропинку.

– Зато я уже давненько превратилась в кухарку, – шепотом парировала она, но ее услышал только Шанкар, которому Абхе послала воздушный поцелуй.

Улыбнувшись уголками губ, охотник развернул кобылу и отправился следом за старостой.

8

Когда они выехали за пределы деревни, солнце уже клонилось к закату, наполняя окрестности оранжевым сиянием. Грунтовая дорога, ведущая на восток, проходила меж полей, засеянных злаками, над которыми трудились немногочисленные поселенцы. К своему неудовлетворению, Шанкар подметил, что земля, несмотря на оросительные системы, выглядит суше обычного. Нараян ехал справа, сохраняя гробовое молчание. Лицо его покрылось легкой испариной, зато теперь он выглядел абсолютно трезвым. Выдавал только хмельной блеск в глазах да перегар изо рта.

– Давно вы староста? – спросил Шанкар.

– Лет десять, поди, – коротко буркнул тот.

– За эти годы когда-нибудь менялось место выпаса?

– Нет.

– Вы же знаете, что это неприемлемо.

Нараян не ответил, отвернувшись и наблюдая, как несколько женщин копошатся среди бобовых растений, а бородатый мужчина подносит им ведра с водой.

– Постоянный выпас животных на одной и той же земле ведет к истощению.

– Я знаю.

– Знаете, но упрямо продолжаете выгон на старых лугах.

– В этом году все иначе.

– Ложь! Я встретил по дороге пастуха, он пас овец там, где земля давно превратилась в золу, а трава обмельчала и пожухла.

– Че ты хочешь от меня?! – грубо бросил Нараян. – Чтобы я посыпал голову пеплом?

– Было бы неплохо.

– Разумеется! – ухмыльнулся глава деревни. Какое-то время он хранил молчание, нарушаемое лишь цокотом копыт по грунту, да приглушенными голосами сельчан. – Да, я надеялся на то, что запаса плодородия хватит на подольше. Видимо, ошибся.

– И вы так спокойно об этом говорите?

Нараян пожал плечами:

– После драки кулаками не машут.

– Впервые за день вы сказали нечто разумное.

– Может, хватит трепаться?! – огрызнулся глава деревни.

– Нет, не хватит. Ведь именно по этой причине я здесь.

– Лясы точить? Ты лучше с рекой разберись!

– Боюсь, эти проблемы связаны.

Нараян удивленно посмотрел на охотника:

– Это еще как?

– Иссушение, – мрачно ответил Шанкар, – наступление пустыни.

Услышав эти слова, Нараян побледнел. Остатки хмеля мгновенно улетучились из его головы.

– Банан мне в задницу, не может быть!

Шанкар пожал плечами:

– Скажу более точно, когда прибудем на берег и осмотрим реку, – он взглянул спутнику прямо в глаза, – и вырубка леса в верховьях Сарасвати также может сказаться на этом.

– Как?

– Изменение русла реки, – Шанкар махнул рукой на север, Нараян тупо проследил за его жестом, – пустыня здесь, болота там.

– И все из-за кучки срубленных пальм? – фыркнул глава селения.

Шанкар покосился на него:

– Уверен, вы лукавите, и речь идет далеко не о кучке.

Нараян промолчал. Больше они не проронили ни слова вплоть до конца поездки.

Солнце уже склонилось к горизонту, отражаясь от глади Сарасвати. Взбудораженный плохими предчувствиями мозг Шанкара рисовал ему ужасные образы полностью высохшего русла, превратившегося в липкое и смрадное болото с примесью грязи и песка. Однако реальная картина оказалась далеко не такой плачевной. Да, Сарасвати обмелела, отступив на добрых полсотни локтей, обнажая каменистое дно рядом с берегом. Местами виднелись полусгнившие коряги, почерневшие от длительного пребывания в воде. Несмотря на обмеление, река оставалась достаточно полноводной, чтобы питать долину, однако охотнику не понравился горячий ветер, дувший с восточного берега. Словно там находились не поля со злаками, а жгучая пустыня. Сощурившись, Шанкар вгляделся в противоположный берег. Тот выглядел одиноким и безжизненным. Чувство надвигающейся угрозы зародилось в глубине души.