Амплерикс. Книга 3. Полет ласточки

– Как понимать это твое «решил»? Ты что, Маг? Верховный судья? Калирия? Эко ж вас побило в болезнях, Ваше гребаное Величество!

– Я освободил тебя, и ты это видел. Значит, сделать так было в моей власти. – Эльзахир уклонился от ответа, не желая, чтобы Шай узнавал больше, чем было достаточно сейчас.

– Постой… Погоди! Ты Маг… Ну конечно. Кому еще под силу было принять облик стражника Сэндела? Отпереть дверь моей темницы? Кому нет дела до монет и плотских утех? Кто, если не Маг, будет думать о порядке Амплерикса? Ты Маг. Один из трех. Я прав?

Эльзахир лишь улыбнулся и пригладил руками свои густые русые волосы, точно зачесывая их назад, за макушку. Как ни старался Шай приметить ответы или хотя бы подсказки на лице Эльзахира, все впустую. Эльзахир не вымолвил ни слова о том, кем является.

– Ты волен думать обо мне, как изволит твоя душа. Можешь даже думать, что я нивенг. Мне все равно. Но если тебе дороги те двое, кого ты любишь, доверься мне.

– Довериться и пойти с тобой… Но куда?

– В Маударо, – ответил Маг.

– В пиратское прибежище? – воскликнул патриций, впервые за это время услышав, что его голос понемногу возвращает себе характерные звонкие нотки. – Но почему туда?

– Так надо. Большего не скажу.

– И ты не боишься быть ограбленным? Там орудуют банды пиратов.

– Единственное ценное, что я могу дать пиратам – это моя жизнь. Не думаю, что за нее они выручат много монет на перепродаже. В Маударо нам будет безопасно, пусть тебе и сложно в это поверить. Там мы будем вдали от ненужных глаз.

– Маударо недостижим. В пиратском городе нет навигации. Ни одной каравелле не дано добраться до Маударо.

– Я не каравелла, – парировал Маг.

– Но что нам делать в пиратском городе?

– Прекращай разговоры. И собирайся. Я дам тебе еще капель – они со временем вернут тебе твое вожделенное тело. Волосы твои нальются былым оттенком свежей золы. Руки и ноги обретут силу и упругость, кожа вновь задышит. И линии, рисующие рельеф на твоем теле, ты снова обретешь. Обещаю. Но сейчас нужно поторопиться. Время тает быстрее, чем нам того хочется. Мы должны успеть, пока ласточка не вернулась в свое гнездо и пока засохшая яблоня не заплодоносила.

– Да о чем ты?

Эльзахир не ответил. Лишь легким кивком головы он указал на тунику, которую приготовил для Шая. Патриций облачился в тунику, и она обняла его грудь и спину приятной прохладой.

Комната, где патриций приводил себя в порядок после заточения, находилась этажом ниже темницы. Эльзахир снял со стены факел, подошел к скрипучей двери и отворил ее – на удивление Шая, совершенно бесшумно. Убедившись, что снаружи никого нет, Эльзахир кивком головы приказал юноше идти за ним. Они тихо поднялись по глубоким, выдолбленным в черном камне ступеням на этаж выше. По коже Шая побежали мурашки, когда они миновали темницу, в которой Альвара неделю за неделей старательно убивала боевой дух своего брата, превращая его в сломленного тесными сырыми стенами раба. Проходя мимо соседней двери, Шай вспомнил, что Эльзахир запер там прислужника сестры – Сэндела.

– Постой, – тихо шепнул патриций, остановившись напротив той двери. Эльзахир обернулся, и факел в его руке хорошо осветил кованую дверь.

– Хочешь составить ему компанию? – невозмутимо произнес Эльзахир.

– Я не могу просто так уйти, зная, что тот, кто издевался надо мной, заперт здесь. Отопри темницу.

Неожиданно для патриция Эльзахир, не сказав ни слова поперек, прислонил руку к двери, за которой находился Сэндел, и толкнул ее. Та легко отворилась, словно и не была заперта. Шай удивился еще больше, увидев, что из двери торчат ригели замка; они, казалось, просто прошли сквозь дверной косяк. В темном помещении на полу сидел связанный Сэндел. Он зажмурил глаза, не стерпев непривычного света, пусть факел и не пылал особенно ярко. Во рту Сэндела была грязная тряпка, и он мычал от страха и неведения, издавая глухой сдавленный звук. Шай зашел внутрь, присел на корточки, пальцами грубо схватил за подбородок прислужника сестры и зафиксировал его голову в своей руке, заставив Сэндела смотреть на него. В глазах прислужника читались ужас и покорность. Он попытался подняться, но Шай с силой надавил на его плечо и усадил Сэндела обратно. Встав на ноги, патриций вышел из темницы и зашел в соседнюю камеру, где его содержали все это время. Там стояла тьма, не разбавляемая даже скупым светом, сочившимся из маленького окошка высоко под потолком. Но за проведенное здесь время Шай хорошо изучил тесную камеру. Он смог бы нащупать свое ведро даже с закрытыми глазами. Оно все еще было наполненным. Взяв ведро за ручку, Шай занес его в темницу к сидящему на полу Сэнделу. Не издав ни звука, не показав на лице ни единой эмоции, патриций поднял ведро над головой прислужника сестры, вывалил его содержимое на Сэндела и надел опорожненную емкость на голову своему мучителю. Тот глухо заскулил, и Шай прижал ведро руками сверху – до тех пор, пока оно не уперлось краями в плечи Сэндела, по которым сползали фекалии. Эльзахир, стоящий в дверном проеме и держащий в руке факел со слабым подрагивающим огнем, безмолвно наблюдал за происходящим. Свет пламени упал на лицо патриция, и Эльзахир не мог не заметить умиротворенной улыбки, застывшей на губах Шая.

– Я должен был сделать это, – произнес юноша, словно оправдываясь перед своим спасителем.

– Знаю, – ответил тот. – Идем.

Вдали, откуда-то с верхних этажей подземелья, послышались голоса. Шай понял, что это стража, совершающая регулярный обход. Он испуганно взглянул на Эльзахира, который, напротив, не показывал никакого волнения. Голоса стали громче, и вскоре на этаже показались двое стражников с ярко светящимися факелами в руках. Шаю были знакомы их лица – в свое время он сам назначил их себе в стражу. Инстинктивно патриций завел руки за голову, чтобы накинуть капюшон и остаться незамеченным, но вспомнил, что его туника не имела капюшона. Один из стражников обратился к ним:

– А, это вы… Уже сделали обход у патриция?

– Да. Полный порядок, – ответил Эльзахир, и Шай услышал, что голос его спутника звучит иначе.

– Ведро вынесли? – продолжил стражник.

– И еды дали. Патриций спит.

– Добро, – ответил стражник и, обернувшись к товарищу, сказал: – Идем отсюда. Не выношу этого места.

– А как же порция причитающихся ему пинков? – возразил второй. – Приказ Альвары, сам знаешь.

– Поверь, патриций получил сегодня двойную порцию, – сказал Эльзахир все тем же чужим голосом.

– Сделали сегодня за нас всю работу, – усмехнулся первый стражник и, повернувшись ко второму, сказал: – Ладно. Идем обратно наверх.

Стражники развернулись и стали подниматься по винтовой лестнице из подземелья обратно во дворец. Эльзахир и Шай последовали за ними. Только сейчас патриций увидел, что на Эльзахире было лицо Рузвальта, одного из стражников долины. «Голову на отсечение, что он точно Маг», – подумал про себя Шай. В данный момент ему было все равно – давящие стены темницы остались в прошлом, и сейчас, благодаря Эльзахиру, он сможет покинуть родной дом, ставший для него чужим. Когда они вышли из подземелья и отправились к центральным воротам, Шай, проходя мимо одной из полупрозрачных стен замка, всмотрелся в свое отражение – на нем тоже было другое лицо. Он плохо помнил того стражника, чей лик дал ему Эльзахир, чтобы сохранить личность патриция в тайне. Но одно Шай знал наверняка – даже после длительного заточения и бритья на скорую руку его собственное лицо все равно было много красивее, чем физиономия, промелькнувшая сейчас в отражении полированных стен.

Оставив факел во дворце, Эльзахир первым вышел на улицу. Шай шел позади. Задрав голову, патриций замедлил шаг. Он всматривался в высокое черное небо и в обилие разнообразных огненных сфер, освещавших Гальтинг сверху десятками ярких огней. От этой картины, которую он почти уже утратил в своих воспоминаниях, щемило в носу. Это было самое приятное, что он испытал за все последнее время.

Они подошли к высоким острым краям, опоясывающим здешний ярус Гальтинга. Тут лежал один из причалов, и дежурные каравеллы, служащие ангалийцам для спуска в долину из города, беспечно покачивались на слабых ласковых ветрах. Эльзахир сказал что-то капитану. Тот кивнул, скинул сплетенную из веревок лестницу, и Эльзахир с Шаем взобрались на борт. Каравелла отплыла от края городского причала и, сделав оборот, стала огибать Гальтинг по спирали, постепенно спускаясь все ниже. Городская жизнь текла размеренно и нудно, и Шай с грустью смотрел на свои владения, не зная, как скоро наступит тот миг – и наступит ли вообще – когда он вернет себе трон Эрзальской долины. Эльзахир не торопился возвращать им их настоящие лики, чему Шай был скорее рад. Обзавестись своим истинным лицом до того момента, как каравелла коснется травянистой поверхности долины, было бы по меньшей мере неразумно. Приблизившись к Эльзахиру, который стоял возле самой высокой мачты каравеллы, патриций сказал:

– Ты не ответил мне насчет Лафре.

– А тебе есть до него дело? – не глядя на Шая, ответил тот.

– Допустим.

– Боюсь, что самому Лафре это неизвестно.

– Я знаю. – Шай опустил голову. – Эта тварь Аргани опоил его каплями «Чистое пробуждение».

– А я не о каплях. – Эльзахир скрестил руки на груди и посмотрел на юношу. – Даже когда у него еще не забрали воспоминания, Лафре не знал, что тебе есть до него дело. Ведь ты сам не раз утверждал, что тебе от него нужна лишь кровать.

– Да откуда тебе-то знать? – вспылил патриций. – И после этого ты говоришь, что не Маг?

– Я ничего не говорил об этом.

– Стало быть, Маг?

– И об этом не говорил. Это неважно. Как бы там ни было, Лафре – не твоя забота.

– Почему ты так говоришь? Я его увижу? Это ты знаешь?

– А ты хочешь его увидеть? Его? Или Мачео? Или обоих? Или же никого?

Шай не ответил.

Каравелла мягко приземлилась на траву. Как только спутники покинули борт судна, Шай разулся и ощутил босыми ступнями влажную живую прохладу травы. Ему казалось, что трава питает его силами. Он подошел к ручью и нагнулся к воде – из подернутого мелкой рябью водного зеркала на него смотрело его настоящее лицо. Он обернулся и увидел, что собственный лик вернул себе и Эльзахир. Зачерпнув студеной воды, патриций умылся и напился вдоволь.

– Ты знаешь путь к пиратам? – спросил Шай.

– Знаю. Мы пойдем пешком на самый север, чтобы остаться незамеченными.

– Ногами идти не меньше четырех недель, должно быть.

– Больше.

– Я могу призвать эрзальские ветра. Пытка, но лучше так, чем сдирать пятки в кровь.

– Призовешь, когда доберемся до северных притоков Арамея. Нам нельзя привлекать к себе никакого внимания, пока мы тут. Даже внимания эрзальских ветров. Тем более, ты слаб. А нам надо экономить силы. Не хочу потом тащить тебя на своей спине.

– А разве Магам не под силу тоже подчинять стихии? – поддел его патриций.

– Не под силу. Но об этом тебе лучше спросить Магов.

– А я и спрашиваю. Почему не признаться? Я говорю с тобой как с пятой ступенью, хотя уверен, что ты – третья.

– Можешь говорить со мной, хоть как с шестой. Мне все равно.

– А как хочешь ты?

– Я хочу молча, – отрезал Эльзахир, но в его голосе не было ни злобы, ни раздражения.

Глава 2

Залина стояла за прилавком. Огненным сферам словно было тесно в бескрайнем черном небе – они скучились прямо над головой девушки. Во всяком случае, ей так показалось. В такую жару работать было особенно тяжело. Не добавляло радости и понимание, что основная часть дня еще впереди. Воспользовавшись отсутствием покупателей, которые в этот непривычно жаркий день решили не тратить времени на приобретение тканей, Залина взяла в руку стоящий на прилавке глиняный кувшин с водой, наполнила им ладонь и умыла вспотевшее от жара небесных светил лицо. Вода, вопреки ожиданию девушки, оказалась нагретой в тепле. Но даже этого было достаточно, чтобы перевести дух и почувствовать облегчение, которое, впрочем, быстро прошло.

Залина задумалась о том, как трудно ей придется, когда живот станет совсем большим. Вчера вечером, лежа в кровати, она ощутила, что малыш впервые пошевелился в ее животе. И это был первый раз, когда Залина поняла наверняка – она носит настоящего, живого ребенка. То было ее дитя, а не пустота, на которую обречены все живущие в Земле Вдов женщины. Именно Залина, а не вдовы, познает радость услышать пронзительный крик своего малыша, как только он появится на этот суровый свет, и у нее непременно защемит в сердце от его звонкого, смешного плача. Она больше не имеет к вдовам никакого отношения. Или… имеет? Ведь это Баклий, отец ее ребенка, был пожран деквидами близ Земли Вдов, в клятом селе Хито. Вдова ли она? Получается, да.

Мотнув головой, Залина прогнала прочь эту бесполезную мысль. Сейчас, стоя за прилавком, она продолжала ощущать в животе редкие, но уверенные толчки, и ничто на всем Амплериксе не было ей так важно, как это волшебное шевеление. Залина вспомнила, как после того, что у них было с Баклием в ее лачуге в Земле Вдов, все начало меняться: вдовы запели дивную песнь, начали молодеть и зацветать, будто розы, получившие долгожданную порцию влаги. Сейчас у нее не было сомнений – то странное действо в Земле Вдов было порождено зачатием их с Баклием ребенка, зарождением первой жизни за все сотни лет, что Земля Вдов знала свою историю на Амплериксе.

– Наверняка мальчик, – донеслось до Залины.

Она подняла глаза и увидела перед собой молодую девушку, которая стояла рядом с прилавком и улыбалась.

– Хотелось бы, чтобы мальчик, – ответила Залина. – Хотя неважно.

– А я хотела бы девочку. Мальчик у меня уже есть, – сказала девушка.

– Так ты тоже ждешь ребенка?

– Да.

– Кажется, я тебя уже видела…

– Конечно, видела. И я тебя тоже, и не раз. Я торгую тканями в соседнем ряду. Меня зовут Милада. Наконец-то познакомимся.

– А меня зовут Залина. Я совсем недавно в торговле. Не все еще знаю. Но быстро учусь.

– Я вижу, ткани у вас для покроя? Платья шьете?

– И шьем тоже. В вашей лавке какие продают?

– У нас не для одежды, – мотнула головой Милада. – На постельное белье, в основном. Покупают много.

– А у нас не так уж и много.

– Зато ваши гораздо дороже стоят. Наверное, то на то и выходит.

– Наверное, – пожала плечами Залина. – А сколько лет твоему сыну?

– Два года исполнилось на прошлой неделе. Мы с тобой, наверное, разрешимся в одно и то же время. У нас животы одинаковые.

– Думаешь? Моего почти не видно. Да и твоего тоже.

– Как будешь носить второго ребенка, тоже научишься распознавать своих, – улыбнулась Милада. – Ты это… Если нужна будет помощь моя или, например, совет – ты обращайся. Хорошо?

– Спасибо, Милада.

***

Воскрешенного Баклия на запад, в сторону столицы, словно гнали потусторонние ветра. Ни разу за всю свою жизнь этот родившийся и выросший в Сентре юноша не был западнее Чистых гор. И детство, и юность его прошли на Восточном Амплериксе, но и ту часть планеты Баклий толком не видел – он выходил за пределы Сентры лишь на несколько миль к югу, где многие семьи Сентры с достатком ниже среднего разбивали небольшие сады из диетр, ибо розы возле их домов не давали достаточно сока на испещренной пропастями городской земле. Сад из двух диетр был и у отца Баклия. Семья его не жаловала путешествий, и, в отличие от своих друзей, Баклий не был даже в Серебряной Слезе и не видел своими глазами этот один из трех легендарных Ярких замков. О двух других – о Марьяни и Гальтинге – он не мог и мечтать.

Баклий всегда завидовал своему другу Апельгио, когда тот рассказывал о землях, в которых ему довелось пожить. Всякий раз, когда они сидели, прислонившись голыми спинами к стволу Циклая и переводили дух после очередной ходки к кроне, Баклий просил друга рассказать о владениях, что находятся на Западном Амплериксе. О тех далеких землях Баклий имел мало представления, лишь нечеткую картинку, нарисованную в голове благодаря чтению школьных книжек. И тогда Апельгио, улыбнувшись, сначала неохотно, но затем в красках и с захлестнувшим его упоением рассказывал Баклию о бескрайних широтах Медистого плато, где ему довелось родиться. Он говорил о том, что сферы над плато всегда большие и тяжелые и что их свет укрывает густую траву приятным глазу золотистым покрывалом. Рассказывал, как пытал счастье в Кай-Уре, мечтая стать солдатом Вильдумского отряда, и как его подвела жеребьевка. А еще о том, что недалеко от Кай-Ура находится Рубеж, и по ту сторону этого разлома высятся непостижимого величия древние стволы игура, а в их кронах прорублен целый город – Триарби. Рассказывал, как почти год он трудился в Кай-Уре водчим, помогая солдатам Вильдумского отряда спускаться в клетках в Низину. Вопреки заблуждению, уверял Апельгио своего друга, работа водчим не была ни страшной, ни опасной. Напротив – довольно однообразной и скучной. Рассказывал о том, как однажды ему наскучило кататься в клетке вдоль стволов игура, и все свои скудные запасы монет он потратил на каравеллу до Аладайских озер – так сильно ему захотелось побывать в самой каменистой части планеты и вживую посмотреть на тупиц ксантров. Но уже вскоре после того, как Апельгио сошел с борта каравеллы на территорию Аладайских озер, он почувствовал жуткую тоску. Время тянулось здесь медленнее, чем где-либо еще на Амплериксе. Конкуренцию в тоске Аладайским озерам могла составить, по мнению Апельгио, лишь Земля Отступников, куда он и решил наведаться спустя несколько месяцев жизни в озерах. В ксантрах он не нашел ничего для себя интересного. Раньше ему представлялось, что у этих водяных существ есть ноги, руки и голова, и что они кочуют от котлована к котловану с глуповатым взглядом. На деле же ксантры оказались просто мутной водой, похожей на искаженные капли. Апельгио буквально валялся в ногах у хозяина местного причала, куда заходили каравеллы из столицы и отправлялись в Саами, Гальтинг или куда-то еще на восток или север. Апельгио умолял хозяина принять его грузчиком и обещал работать день и ночь за троих, лишь бы скопить хоть немного монет на каравеллу и уехать отсюда в Гальтинг. Он просил хозяина каждый день и довел сварливого старого деквида до такого исступления, что тот сам уже готов был заплатить парню пару монет, просто чтобы не видеть его больше никогда. Апельгио получил работу, но потом понял, что за две монеты никто не соглашается везти его. Лишь один полноватый бородатый капитан смягчился и согласился взять Апельгио на борт за две монеты. Но затем сказал ликующему от радости Апельгио, что к монетам надобно добавить еще и ночь в его каюте. Или хотя бы полночи. Пытаясь убежать от громко бранящегося Апельгио, капитан снизил свои требования до нескольких мгновений, после чего сказал, что ублажить его Апельгио может хотя бы просто своей рукой. Он бы торговался и дальше, если бы Апельгио не заехал ногой капитану в то самое место, которое ему предлагалось приласкать в обмен на заветный билет. Другой капитан сказал, что его каравелла остановится в Земле Отступников и что за две монеты он может высадить Апельгио на этой сожженной огнем территории, и юноша согласился, уточнив на всякий случай заранее, не придется ли ему делить постель с капитаном судна. Земля Отступников показалась Апельгио интереснее, чем закованные в монотонный каменный монолит широты Аладайских озер. Чего стоили одни только виды на освещаемую ярким оранжевым светом Бездну, куда стекали огненные водопады, падающие с берегов лежащего вдалеке великого Огненного моря. Печалило юношу то, что в Земле Отступников ситуация с монетами была не лучше, чем на Аладайских озерах. Готовность Апельгио к любому труду, возможно, и была бы оценена жителями Земли Отступников соразмерно, но им попросту нечем было платить юноше. На счастье Апельгио, брат одного из местных жителей служил юнгой на каравелле и время от времени наведывался в составе остальной команды сюда, в Землю Отступников. К тому моменту Апельгио не нужны были ни восхитительное огненное зарево, видневшееся со стороны Бездны, ни фактическое отсутствие налогов. Ради того, чтобы уехать из Земли Отступников хоть куда-нибудь, Апельгио готов был даже на ночь с самым толстым капитаном. Апельгио без устали упрашивал соседа замолвить за него словечко перед братом, как только тот еще раз посетит свою малую родину. Проникшись желанием горе-путешественника уехать прочь, сосед уговорил брата дать Апельгио форменную одежду, чтобы тот смог сойти на каравелле за своего и бесплатно отчалить из Земли Отступников. Черные небеса, похоже, благоволили Апельгио. Авантюра удалась, и капитан не распознал чужака в своей команде – возможно, из-за возраста, а может, из-за чрезмерного употребления пива. Так или иначе, через три недели пути Апельгио сошел с каравеллы уже в Серебряной Слезе. В этой дивной земле юноше удалось устроиться на почтовый пост. В его обязанности входило следить за красными огнями – их в Серебряной Слезе было целых три, что по меркам Амплерикса считалось неслыханной роскошью. Спустя почти десять месяцев жизни в Серебряной Слезе, его выгнал с работы мэр Аргани. Виной тому было неутолимое любопытство молодого человека. Апельгио знал, что с красным огнем опасно шутить, но однажды, получив очередное послание из Триарби, адресованное мэру, Апельгио не запер красный огонь в шкатулку, как полагалось. Дождавшись ухода Аргани, он долго изучал этот небольшой огненный шарик, парящий над открытой шкатулкой, и решил посмотреть, сможет ли огонь поджечь бумагу. Благо недостатка в бумаге кабинет мэра не испытывал – стоящие под столами берестяные корзины всегда были наполнены исписанными черновиками. Красный огонь прожорливо проглатывал листок за листком. Когда с черновиками было покончено, Апельгио поднес к огню саму берестяную корзину – та вспыхнула, как промасленный факел, и обожгла пальцы юноши. Он выронил горящий остов корзины, который рухнул на пол рядом со столом и поджег стоящий неподалеку стул. В этот момент, как назло, в кабинет возвратился мэр и с ужасом воззрился на горящую мебель. А уже на следующий день Апельгио вышвырнули из Серебряной Слезы. Какое-то время он скитался по широтам Восточного Амплерикса, пока судьба не закинула его в Сентру. Здесь Апельгио, поступив на службу в Хранилище, и познакомился с Баклием.

Баклий не знал, куда приведут его ноги. Но был уверен, что ушел уже далеко на запад от Чистых гор. По мере того, как горы оставались все дальше за его спиной, Баклий ясно осознавал, что его убили. Он помнил это. Понять бы, почему он вдруг очнулся живым… Дни проносились перед глазами стремительно, каждый новый быстрее предыдущего. Лишь спустя месяц своего путешествия на запад, миновав сотни миль и десятки мелких деревушек, которые он предпочитал обходить стороной, Баклий впервые начал ощущать чувство голода. Семян у него не было, и поначалу ему удавалось перебиваться редкими ягодами и безвкусными кореньями. Со временем его организм окончательно вспомнил, что значит жить и есть. Ни ягоды, ни клубни не способны были более утолить сильный голод.

На горизонте показались дома, стоящие на раскинувшемся вдаль поле в окружении невысоких деревьев с яркими разноцветными сочными листьями. Воздух тут был по-особенному чистым, а вода в здешних ручьях – питательной и вкусной, с оттенком приятной сладости. Эта деревня была совсем не похожа на все остальные населенные пункты, которые миновал Баклий по пути на северо-запад. Дома были красивые и богато сложенные, укрытые черепичными крышами. Аккуратные, покрашенные белой краской заборчики отделяли соседские уделы друг от друга, разбивая их на пропорциональные секторы. Почти за каждым забором кустились густые сады и росли цветы. Трава была непривычно зеленой. Баклий поежился, когда по всей деревне разнеслось протяжное шипение диетр. Здешние хищные розы были большими – их мясистые стволы не походили на дохленькие слабые стебельки, как у диетр в Сентре. Бутоны были алыми, крупными. Должно быть, жители этой деревни не испытывали больших проблем со сбором сока и могли неплохо сэкономить на выплате налогов.

Дойдя до домов, Баклий, не в силах терпеть голод и забыв о манерах, подбежал к копающейся между грядками женщине.

– Дайте еды! Молю!

Женщина разогнула спину и вопросительно посмотрела на юношу. Если бы она видела его, обычно упитанного и коренастого, хотя бы несколько месяцев назад, то поняла бы, что парень, должно быть, и впрямь умирает с голоду – одежда висела на нем, как мешок на лопате. В ее глазах стояло удивление, а в глазах Баклия – отчаяние. Женщине показалось даже, что в его взгляде она видит голод.