Эрлик-19

Мать вдруг вобрала в себя воздух, осмотрела потолок, и вскоре у нее появилось то самое выражение лица, которого он боялся всю жизнь. Абсолютно серьезное, без капли прежней любви и нежности, невероятно сосредоточенное и во многом грозное.

– Кто мог за вами следить?

– Не знаю. Уходили ночью.

– А кто мог сдать?

– Сложно сказать. Только если те, кто был с охотниками, но тоже вряд ли. Скольких взяли?

– Я не знаю.

– Значит, вероятно, только по приговорам поймем, кто предатель.

– Нам некогда ждать. Тебе нужно уходить. Рано или поздно они тебя сдадут.

– Мам, я должен что-то предпринять.

– И что ты сделаешь? Выйдешь на площадь с плакатом, как все эти бедолаги до тебя?

– Нет. Я могу попытаться найти этих охотников. Их главарь говорил, что наше начальство тоже в доле. Возможно, из-за их участия у меня получится всё замять.

– Хорошая мысль, – согласилась мама. – Значит, сегодня ночью идешь их искать. Уходишь в лес.

– У меня нет связи с ними, так что для начала мне нужно каким-то образом поговорить с Ганом.

– Нет, не нужно, – немедленно отсекла эту мысль она. – Я сама всё разузнаю. А ты будешь сидеть здесь, причем тихо, как мышь.

– Ты со своими больными ногами туда не дойдешь.

– Я дойду хоть на край земли, если это касается моего сына, – безапелляционно заявила она, и Калман невольно притих.

Перечить матери он не любил, не так был воспитан, да и за свою недолгую жизнь был уже научен много раз, что она редко ошибается. Когда-то давно, еще ребенком, Калман навечно запомнил, что именно такое ее поведение и выражение лица всегда означали, что перечить ей не стоит. На такую дерзость не решался даже его отец.

– Ладно, хватит разговоров, – продолжила вдруг мама и с каким-то о воодушевлением поднялась на ноги. – Мне что-то еще нужно у них узнать или только то, как связаться с этими охотниками?

– Только про них.

– Ну тогда сиди и жди, – сказала она, после чего медленно, но уверенно прошла обратно в комнату и, судя по звукам за стеной, начала собираться.

Калман устало сел обратно на стул и обхватил голову руками. Он не верил в то, что это действительно происходит. Когда она ушла, он с силой сжал кожу на своём предплечье для того, чтобы удостовериться, что перед ним не очередной кошмар из бесчисленного множества остальных, которые будили его каждую ночь, однако, похоже, реальность была гораздо более жестокой, чем все его сны.

Мама вернулась только под вечер. За всё это время он почти не сдвинулся с места, терпеливо ожидая и наблюдая за входной дверью прямо из кухни. Когда она вошла, сразу стало понятно, что хороших новостей нет, это было видно по ее четким и жёстким движениям. Хотя в действительности она вроде просто неспешно сняла свое старенькое пальто, затем встряхнула его, повесила на самодельные плечики из твердой проволоки, и сняв с себя такие же ветхие ботинки, прошла к нему. Калман понуро опустил голову, он не знал, что она скажет, но уже был точно уверен, что ничего обнадеживающего.

– Взяли всех, – уверенно заявила она и устало опустилась на стул напротив. – И твоих охотников тоже. Как ты ушел, одному Богу известно.

– Не может быть, – еле слышно произнес Калман и прикрыл глаза.

– Да, уж, – согласилась мама и вновь задумалась. – Меня там спрашивали, где ты был этой ночью, и я сказала, что как раз сегодня тебе пришлось уехать навестить больных родственников. Очень похоже, что пока тебя никто не выдал, но ты же понимаешь, что это просто вопрос времени и количества пыток.

– Господи, мама! – прошептал Калман и до боли сжал кулаки.

– Так, ну-ка тихо! – уверенно пресекла она его истерику. – Как я и говорила изначально, нужно понемногу уходить. Тете Леи, из Кулутра я уже позвонила, она подтвердит, что ты был у нее. Завтра придешь на работу и сразу уволишься, скажешь, что нашел другое место, без объяснений. Потом поедешь к дяде Адаму, в Ильсек, у его жены есть старый неоформленный дом в заброшенной деревне. Помогать будем всем миром, и может, понемногу справимся.

– Я, получается, не буду работать всё это время? За это тоже положена статья, помнишь?

– Тут тоже не волнуйся. Если что, дядя Лева оформит тебе справку, скажем, что ты поехал к родственникам и поломал ногу.

– Я ведь не могу вечно бегать!

– А у тебя есть какие-то другие предложения?!

– Что если я останусь здесь и попытаюсь им помочь?

– Так, ну-ка убери обратно всё свое геройство! Мне от него нехорошо. К тому же, сам понимаешь, что я сейчас подключу все связи, Алму постараюсь вытащить всеми путями, за Гана не обещаю. Их всего-то двое, и они единственные из приличных семей на все восемь человек.

– Семья Алмы не выживет без нее…

– Справимся и с этим.

– Ты не сможешь поддержать их без меня.

– Я намного сильнее, чем тебе кажется, – заявила вдруг мать, после чего вновь поднялась на ноги и пошаркала в свою комнату.

Калман остался один. Хотя это сложно было назвать одиночеством, мыслей в тот момент в голове было настолько много, что он даже не сразу заметил, что она уже ушла. А еще внутри, незримой тенью, постоянно всплывало напоминание, о том, что он ушел позже и надоедливый вопрос – «когда это произошло?» Как ему удалось прожить тот день, Калман почти не помнил. Ночью уснуть тоже не получилось, легкая дрема сморила лишь под утро, и потому, в первый раз в своей жизни он встал на работу немного позже положенного. Мама к тому времени уже была на кухне.

– Сядь, поешь, – безапелляционно сказала она и выставила на стол позавчерашние пирожки с капустой и дымящуюся кружку с кофейным напитком. – Я то мясо пока не готовила, пусть отлежится в холодильнике, чтобы соседи запах не учуяли. Сейчас все на стреме.

– Мам, ты уверена, что у нас всё получится?

– Нет, – честно, ответила она. – Но других выходов у нас тоже нет. Ты должен туда сходить, чтобы не вызвать еще больше подозрений.

Калман не ответил. Просто сел за стол и наскоро съел и выпил всё, что там было. Неизвестно, когда ему еще довелось бы так поесть, а может, и никогда. Уже в коридоре он полностью оделся и прошел к двери. Перед выходом обнял маму напоследок и вышел наружу. К удивлению Калмана, там его никто не ждал. Никого не было и возле подъезда, и даже возле завода. В цеху все, кого он знал, вели себя тоже как обычно, словно ничего страшного не случилось, и самое странное, что они даже не обсуждали произошедшее, просто жили и, как прежде, говорили об огородах, потрохах и о проблемах с водой. Калман слушал и невольно думал, что никогда не чувствовал себя настолько застрявшим в параллельной реальности как сейчас.

Рабочий день начался так же, как и всегда. И даже во время обеда никто ничего, хоть немного приближенного к сложившейся ситуации, не сказал, ни единого вопроса не задал. Много позже, многократно перебирая все обстоятельства того дня, Калман понял, что окружающие, вероятно, сами очень сильно боялись, но у него на тот момент никак не получалось это увидеть. С другой стороны, если бы ему пришлось оценивать поведение людей, то он решил бы, что Алма и Ган и не существовали вовсе, их словно просто не было. Единственное, что произошло с ним за всё это время, это то, что к нему в середине дня совершенно внезапно подошел его начальник и очень тихо, почти неслышно сообщил, о том что в курсе Алмы и Гана. Калман ответил, что ему очень тяжело всё это переживать и попросил увольнения. Начальник понимающе покивал, затем молча развернулся и ушел. Больше они не виделись. Заявление на увольнение Калман написал в конце смены, прямо в отделе кадров, и далось ему это сложнее, чем он предполагал. Несмотря на все трудности, работу свою он любил и совершенно не желал с ней расставаться. Когда все бумаги буквально в несколько минут были подписаны, он вышел на улицу и втянул в себя свежий, уже морозный воздух. Вот так легко и удивительно просто закончилась его карьера продолжительностью почти в десять лет.

Домой Калман вернулся уже довольно поздно, потому как решил, что сегодня все-таки присоединиться к тем, кто отмечает ежедневное окончание смены, и по такому случаю, конечно, немало выпил. Мама встретила его, как и всегда, радушно и даже о неустойчивой походке и откровенном запахе ничего не сказала. Она просто затолкала его в ванную, а потом чуть ли не насильно накормила и после отправила спать. Калман не сопротивлялся, лишь пошатываясь вышел из кухни, проследовал до своей комнаты, открыл дверь, сделал еще пару шагов и просто упал на кровать. В этот раз ему не снилось вообще ничего, он словно умер.

Утро началось внезапно и с какого-то назойливого скрежещущего звука. Несколько минут Калман не мог понять, что происходит, но когда всё же продрал глаза и поднял голову, то тут же как-то резко очнулся. Неприятный звук исходил из его квартиры. Мгновенно встряхнувшись, он выскочил в коридор и застыл. Его маленькая, сейчас казалось даже еще больше скукожившаяся мама стояла напротив входа в квартиру и наблюдала за тем, как замок на входной двери вырезают снаружи. Он невольно прикрыл глаза и, вероятно, в последний раз вдохнул воздух свободы. Буквально спустя секунду раздался громкий удар, и уже за ним крики: «Лежать!» «Поднять руки!» «Не сметь сопротивляться!» «Кто еще есть в квартире?!» Калман послушно упал на пол и завел руки за голову. Сразу после этого к нему подлетели, видимо, двое и с разных сторон ударили его ногами по ребрам несколько раз, затем заломили его руки за спину и, подняв и согнув в три погибели, потащили на выход. Уже возле двери Калман всё же решился поднять голову и посмотреть на маму, но его тут же ударили вновь и крикнули: «Мордой в пол!» Больше головы он не поднимал. Когда его тянули вниз по лестнице, он всё же смог распознать в окружающем гуле голосов позади себя жалобные крики матери. Вероятно, от случившегося у нее началась истерика, и, скорей всего, после нее матери станет совсем плохо, но сделать ничего уже было нельзя. На улице Калмана затолкали в арестантскую часть машины пункта контроля, пристегнули к ледяному полу и захлопнули дверь. Спустя еще секунду машина пришла в движение. Калман устало приподнялся и украдкой посмотрел в маленькое окно под потолком. Там проплывали ветки немногочисленных деревьев и отдельные, но незначительные части его трехэтажки. Он намеренно отвернулся и сел обратно, ему не хотелось запоминать родной дом именно таким.

Везли Калмана долго, и судя по возросшей в какой-то момент скорости, даже выехали на трассу, хотя сейчас это было уже не важно. Куда бы его не направили, ничего хорошего там с ним произойти не могло, а значит, место, куда он едет, не имеет ровным счетом никакого значения. Спустя почти вечность дверь вновь отворилась, и Калмана выволокли наружу. В этот раз тех, кто его забирал, он даже немного увидел, хотя рассмотреть в них хоть что-нибудь было невозможно. Это были люди из специального подразделения по борьбе с такими, как он. Одеты и экипированы они всегда были по последнему слову техники и безопасности, то есть полностью в бронезащите и специальных очках. Кроме общего контура, невозможно было распознать вообще ничего. Обычные граждане называли их «водолазами». Таких, как они, проклинали, ненавидели, но и боялись. Никто не знал, кто служит на этих должностях, а таким мог быть кто угодно, возможно, сосед, знакомый, лучший друг или даже близкий родственник. Адекватным и совестливым людям сложно было представить, что можно избивать, унижать или легко убивать своих же, но данные персонажи таким ненужным самоощущением, как совесть, были явно не обременены и, видимо, именно поэтому там и служили. Те двое, что вытащили Калмана из машины на землю, были, похоже, как раз из тех, для кого «совесть» служила всего лишь ненужным словом в лексиконе. За несколько минут, пока они тянули его неизвестно куда, им удалось вновь пересчитать все его ребра, причем и ногами, и руками, затем раз 10 ударить электрошокером, а потом, просто ради забавы, разбить нос и губы. Калман не сопротивлялся, всего лишь по мере возможности старался прикрыть те места, куда бьют. Пару раз, по глупости, он невольно застонал, но это его мучителей, похоже, только раззадорило. Они начали избивать Калмана еще сильнее, уже со всех сторон и, судя по количеству ног, людей, которые этим занимались, прибавилось. Выдержать такого его организм уже не смог, и сознание само собой отключилось.

Очнулся Калман в полной темноте и холоде, он лежал, видимо, на каменной поверхности и очевидно раздетый до пояса. Тут же пришла мысль, что Дэус его все-таки забрал, но немного пошевелившись, он понял, что это вовсе не так, потому как тело болело нещадно, и любое движение причиняло невероятные страдания. Калман намеренно аккуратно распластался на бетонном полу и застыл. Рано или поздно холод и потеря крови из открытых ран должны были сделать свое дело. И лучше так, чем то, что было до этого.

– Хэй! А этот вроде не сдох! – крикнул кто-то внезапно и совсем неподалеку, но приглушенно, словно под водой. – Шевелится еще.

– Отлично! Тащи его сюда! – ответили ему откуда-то совсем издалека.

Дальше был звук открывающегося затвора двери и сразу за ним, по-видимому, двое вошли внутрь и встали рядом. Калман намеренно не открывал глаза.

– Да хрен знает, – сказал первый и смачно сплюнул прямо ему на руку. – По-моему, уже дохляк. По-хорошему, добить бы надо. Вряд ли выживет. Принимающая группа в этот раз, похоже, прям оторвалась.

– Ну, а как ты думал? Больше суток последнего из этой банды определить не могли. Осерчали ребята.

– Ладно, давай уже сдадим, а там пусть сами решают.

Они тут же вцепились в его ноги с двух сторон и, словно мешок, потащили куда-то наружу. Скользить голой спиной и затылком по бетонному полу, вероятно, должно было быть больно, но Калман почему-то вообще ничего не чувствовал, тело словно окаменело. Дотянув его до какой-то относительно светлой комнаты, охранники не без усилий приподняли его, усадили на стул и пристегнули ремнями к спинке.

– Я не понял, а чего он такой не живой? Ну-ка освежите его! – сказал наглым самоуверенным голосом кто-то третий.

Буквально спустя еще секунду Калману на голову вылили, вероятно, целое ведро ледяной воды. Он только вздрогнул, но головы так и не поднял.

– Я же говорил – дохляк, – сказал первый.

– Валите отсюда, – ехидным голосом бросил третий.

Уже знакомые ноги вокруг Калмана еще немного потоптались, но вскоре вроде вышли за дверь, после чего она с диким скрежетом захлопнулась. На несколько секунд повисла тишина.

– Очухиваться это говно, похоже, не собирается, – едко заметил четвертый голос. – А ну-ка вмажь ему.

Дальше последовало два резких молчаливых удара: один в челюсть, а другой под дых. Калман склонился в сторону и невольно выплюнул из себя весь воздух, причем вместе с кровью.

– Дурак, убьем же, – сказал третий. – Так что заканчивай из себя спящую царевну строить.

– Чего вы хотите? – не открывая глаз, прохрипел Калман.

– Как и когда планировали вооруженное восстание против нашего великого правительства?

– Я? – он всё же попытался поднять голову и приоткрыть, вероятно, сильно опухшие от избиений глаза, но всё равно ничего не увидел.

– А кто еще? Все сказали, что ты главарь, отмазываться бессмысленно.

– Никто не мог так сказать, потому что это не правда.

– Не смей мне врать! – крикнули откуда-то сверху, после чего вновь последовал удар в челюсть. – Ты, тварь, мне всё расскажешь! И поверь, я умею уговаривать, да и времени у меня примерно дохрена!

Калман вновь сплюнул на пол кровь, потом постарался вернутся в исходное положение и обессиленно замер.

– Ты тупой что ли? Вообще ни хрена не понимаешь? Я ведь могу убивать тебя сутками, столько, сколько вздумается, причем медленно и правильно.

Этот человек видимо сел прямо перед ним, потому что голос стал ближе и напористее.

– Мне нечего вам рассказать, кроме того, что вы уже знаете.

– Неплохо, – бросил четвертый и, видимо, обратился к третьему: – Ломай ему руку.

– Хорошее решение, – одобрил предложение Калман. – Этой костью я себя и убью.

– Нет, придурок, – прошипел ему в ответ третий, – мы тебе переломаем все конечности, потом наложим гипс и уже после продолжим. И так будет до бесконечности.

– Еще лучше. Так я точно умру, – с усмешкой ответил Калман.

– Никто до тебя не умирал, и ты не сдохнешь, – с не меньшей усмешкой сообщил ему четвертый.

– Вы меня явно сильно недооцениваете. Скорей всего, у вас до меня не было людей с отличным инженерным интеллектом и полностью готовых к смерти.

На время повисла тишина. Видимо, они пытались осмыслить услышанное.

– Ладно, – сказал неожиданно четвертый, после чего дверь снаружи вновь со скрипом открылась и также быстро захлопнулась. – Давай поговорим.

Если судить по следующим звукам, он пододвинул к Калману стул и сел напротив. На самом деле сказать, что всё происходит именно в такой последовательности, было сложно, но увидеть что-либо всё равно никак не получалось.

– Допустим, что ты ни при чем, – уже более спокойно продолжил четвертый. – Но в таком случае кто из вас планировал свержение нашего великого правительства?

– Никто, – сухо ответил Калман. – Мы просто пошли в лес за мясом.

– Даже если допустить, что всё именно так, то это не просто правонарушение, господин Энквист. Это предательство своей страны и ее граждан.

– В чем? В том, что мы хотим есть?

– В том, что все животные в лесу также принадлежат государству! Это фактически кража национального имущества!

– Вы ведь тоже их едите. И не нужно говорить, что это не так. Я слишком давно и слишком много знаю о том, что всё обстоит именно так.

– То есть ты, гнида, смеешь мне еще и угрожать? – с нервной усмешкой спросил у него четвертый.

– Конечно, нет. Но если я здесь умру, то те, кому нужно, непременно обо всем узнают.

Оценить возникшую после этого тишину Калман не мог, не хватало сил, но где-то на задворках изувеченного избиениями сознания он пребывал в тихом шоке от самого себя. Конечно, у него никого не было, и естественно он блефовал, но при этом с такой уверенностью в голосе, словно совершал такие разоблачения каждый новый день.

– Ладно, уговорил, – со вздохом произнес четвертый. – Отправим тебя в лечебницу на время. И уже затем подумаем, что с тобой дальше делать.

– Дааа, – совсем осмелев, протянул Калман. – Думать – это важно.

– Да пошел ты! – четвертый прошипел ему в ответ, а после крикнул. – Хэй! Кто там есть? Забирайте его.

Дверь вновь отворилась, и в нее кто-то вошел.

– Куда забираем, начальник? В тот же карцер? Или в морг?

– В лечебницу, идиот!

Глава 3

Когда-то давно отец Калмана сказал ему, что постоянно высыпаются либо высокие начальники, либо бездельники. Калман никогда не был ни тем, ни этим, но после перевода в медицинский блок высыпался каждый день. Порой спал так много, что вставал уже ближе к полудню. На удивление персонал местной лечебницы никогда его не будил и вообще относился к пациентам очень внимательно и бережно. Это невероятно поражало, потому, как до сих пор ему казалось, что лечение больных предателей и тем более тех, кто содержится при пункте контроля, вряд ли может отличаться высоким профессионализмом, однако на деле всё обстояло совершенно иначе. Здесь всегда было чисто, одежда и постельное белье выстирывались и выглаживались до ослепительного, почти крахмального состояния, а еда и медикаменты предоставлялись в необходимом количестве. Да и вообще, кроме решеток на окнах, место, где на самом деле находишься, совсем ни о чем не напоминало.

В этот день Калман встал, как обычно, ближе к обеду. Его маленькая одиночная палата, размером квадратов в пять, как и всегда, словно светилась. Возможно, так происходило из-за единственного небольшого окна под потолком, а может, потому что всё вокруг было белого цвета, но ему это даже нравилось. Солнечный свет, да и вообще любой яркий свет, после того жуткого подвала доставляли ему теперь только радость.

– Господин Энквист? – оторвав Калмана от мыслей, позвала его медсестра и приоткрыла дверь. – Вам бы покушать. А еще надо укол сделать.

– Здравствуйте, – спешно поздоровался Калман и улыбнулся. – Как ваши дела сегодня?

– Всё отлично, – коротко бросила девушка и, выкатив вперед каталку с медикаментами, вошла внутрь.

– Вас давно не было, я уж было подумал, что вы уволились.

– Что вы! – отмахнулась она. – У меня отличная работа, и пациенты здесь всегда благодарные. Давайте для начала сделаем все инъекции?

– Конечно! – нарочито смело согласился он и на минуту прилег обратно.

Получив очередную порцию витаминов и антибиотиков в филейную часть своего тела, Калман кряхтя приподнялся и, поерзав, сел.

– У нас на сегодня две куриные ножки, пюре и салат из капусты, – благодушно сообщила медсестра и выставила на его небольшую тумбочку тарелку с едой. – А вечером, возможно, будет мороженное! Я видела, как его загружали утром на склад, – она подмигнула.

– Это очень здорово! – сказал Калман и, растерянно осмотрев ее, продолжил. – Я знаю, что уже надоел, но может, подскажете на счет моих знакомых? Никто не появлялся?

– К сожалению, сегодня новых поступлений из пункта контроля тоже нет. Но я уверена, что они точно появятся, ведь все должны попадать сюда рано или поздно.

– Возможно, и не все, – больше для себя ответил Калман и взял тарелку в руки.

Медсестра довольно быстро ушла, и ему вновь пришлось остаться наедине с собой. Каждый новый день он старался узнать судьбу своих друзей или хотя бы охотников, потому как понимал, что единственная встреча, на которую можно было рассчитывать, могла состояться только в этой лечебнице, однако спустя почти неделю его пребывания здесь этого так и не произошло.

Вечером того же дня у них по графику, как и всегда, состоялась общая терапия. Заключалась она в том, что всех пациентов выводили в большой общий зал, затем включали маленький, висящий высоко под потолком вещатель на полную мощность и усаживали всех пациентов по периметру. Через еще пару минут начинали раздавать потрепанные временем шахматы или шашки, иногда карты – кому как повезет. Калман никогда ни во что не играл и никогда ничего не смотрел. Он всегда садился поодаль и наблюдал за людьми. Многие из них с удовольствием передвигали стулья поближе к вещателю и очень жадно всматривались и вслушивались во всё, о чем там рассказывают, словно никогда раньше ничего подобного не видели. Другие, оставшиеся, придвигались к стоящим посередине столам и начинали играть, но информацию из вещателя всё равно не пропускали, стараясь смотреть параллельно с игрой. Целиком само это действо занимало от силы пару часов, но каждый такой раз Калману казался пыткой. Его искренне удивляло, что можно получать информацию извне и просто принимать ее как данность, не пытаться анализировать, не стараться думать и послушно соглашаться со всем, что оттуда скажут. Порой Калман даже закрывал глаза и нехотя вслушивался в то, что говорят, но каждый раз понимал, что назвать это ничем иным, кроме как бредом больного сознания, невозможно. Там непрестанно радовались смертям на фронте, причем как варварским чужим, так и героическим своим, регулярно упрекали в зверствах других и тут же чинили их сами, восторгались действиями одних и тут же, совсем без перехода, клеймили других за то же самое. Выносить долго это было невозможно, и оттого Калман чаще старался абстрагироваться, наблюдая за играми, рассматривая стены, да и вообще отстраняясь всеми силами. Этот день, по части длительности ежедневной пытки, не стал исключением, и потому, немного понаблюдав за сидящими неподалёку шахматистами, он устало прикрыл глаза.

– Привет! – уверенно сказал кто-то возле него и, видимо, сел рядом.

Калман очень осторожно осмотрел своего нечаянного соседа. Многие до этого пытались пообщаться с ним здесь, но любой разговор всегда заканчивался его отстранением. Ненужные пересуды о войне, о победах их армии или о том, что они ни в чем не виноваты, его не сильно интересовали, однако этот "новый гость" явно был другим. По его внешнему виду было понятно, что он довольно недавно вышел из пункта контроля. Верхняя часть головы и челюсть были перемотаны плотными бинтами, кожа на лице синела, а на носу светился ярко-розовый пластырь. Понять, кто перед ним было сложно, но человек, был явно крупным.

– Привет, – осторожно ответил Калман и осмотрел стоящих в ряд медсестер напротив.

Как бы хорошо ко всем этим девушкам он не относился, внутренне, он, конечно, понимал, что они непрестанно за всеми ними наблюдают.

– Не смотри туда, – сказал вдруг сосед и сделал вид, что уставился в вещатель.

– Ты кто? – уже совсем тихо спросил Калман.

– Я – Хантер. Тот, с кем ты беседовал в лесу тогда.

Калман всего лишь на секунду замер и сжался, но потом также повернулся к вещателю и сделал вид, что тоже заинтересован.

– Как там Алма и Ган? Ты что-нибудь знаешь о них? – почти губами произнес он.