Тёмное солнце

Создав петлю пространства, он дует на феерических воинов, исторгающих угрожающие слоганы, и ветер невероятной силы гонит войско в петлю пространства, заперев их в сферическом мире, где обезумевшие мертвецы во главе со старой королевой несутся по замкнутому кругу, не понимая, где начало их пути, а где конец. Мир вздыхает с облегчением, Совет Конта объявляет победу над Тёмными вселенными своей заслугой, а Гвал тихонько напевает гимн Акрофетису, признав его своим богом.

Акрофетис падает в бесконечности космоса, потеряв сознание, и его тело сгорает в атмосфере планеты, чьё название невозможно произнести на языке Конта. Остаётся только позвоночник из прочного металла, который ему дал Акрофет, отломив край ногтя на левой руке. Но дух павшего сына бога всё ещё жив, когда его находят в пустынном мире два бывших магистра трагила-сай…

Они забирают себе маску Акрофетиса и обещают найти ему тело, что не так уж легко без магии.

Глава 15

Миры Средней волны творения, полюс багровых ветров

Это место в Средних мирах проклято, хотя само по себе утверждение неверно в корне, причём в двойном смысле.

В Средней волне творения нет конкретных мест, а если и есть, то они не имеют материальной формы, и тем более там нет проклятий и нет того, кто бы проклинал, ибо это бессмысленно. Но полюс, где всегда дуют багровые ветра, принадлежит демонам, и никто из созданий Средней волны здесь не появляется, не желая пачкать своё энергетическое тело. Демонов всегда трое.

Тень птицы с железным клювом, что чаще принимает форму трёх толстяков, всегда черна; её мрачный вид ужаснее, чем багровые ветра. Второй демон – мёртвый брахман, проживший два эона, умерший тёмным воином; его мать сейчас в пантеоне богов, но он предпочитает не вспоминать о ней. Его тело мелькает быстрой ящерицей и прячется в камнях приснившихся астероидов, превращаясь то в кипящий чайник, то в пышную орхидею. Третий демон текуч, как вода, но иногда становится приснившимся астероидом, а чаще – железным роботом с тысячей рук-манипуляторов и колесом вместо ног. И когда его тело – робот, он неприветлив и хватает за хвост ящерицу и размалывает железными зубами. Они – хранители полюса. Когда наступит конец времён, демоны уничтожат полюс, чтобы миры Средней волны свернулись в точку и были заморожены до нового творения.

– Смотри, смотри, смотри. Там!!!

Тень птицы – зоркая, и если бы не она, остальные демоны давно бы покинули свой пост, провалившись в Дальние миры.

– Перестань, что там может быть – обломок корабля из Дальних миров? – смеётся ящерица и языком пытается поймать падающее перо птицы. Железный великан вторит громким скрежетом, но вытягивает окуляр в подзорную трубу и съедает ящерицу.

– Там и правда что-то есть, безмозглая тварь!

Они покидают полюс, позволяя багровым ветрам омывать прозрачный шпиль, что есть ось Средней волны. Любопытство демонов велико, ибо очень, очень давно ничего не случается с ними в этом времени и в месте, которое проклято. Они принимают тела гуманоидов, вспоминая, кем были до смерти, и, накинув одну монашескую робу на троих, предстают перед хрустальным гробом, мирно парящим в пространстве около полюса.

– Смотри-ка, что я вижу: тень птицы, это спящий бог! – говорит текучий демон.

– Это… Нет, не произноси имя. Давай надругаемся над ним! – предлагает ящерица и истекает слюной, принимая форму гигантского фаллоса.

– Нет, – задумчива тень, – это увеличит наш срок на полюсе.

– Тогда сожрём!

– Продадим!

– Пошлём к Розе Дроттар, может, она подарит нам свой цветок!

– Размечтался, старый извращенец! – Тень птицы скользит над полюсом и уплотняется, чтобы стать боевой контийской машиной, ощетиненной дулами оружий. – Лучше всего нам будет избавиться от гроба. Имя того, что внутри, проклято богами, сын от него отрёкся, культов не осталось, эгрегоры разрушены. Место ему на Дне миров. Эй, брахман, отвори врата на Дно миров, я сброшу гроб.

– Дай хотя бы посмотреть!

– Нет, старый идиот, хочешь остаться без глаз?

– Я и так без глаз…

Они сталкивают гроб в проход, открытый брахманом, и долго смотрят в непроглядную серую мглу, отравившись медлительностью Дна миров. Так исчезает след опального бога, и дальнейшая судьба его неизвестна. Всё, что осталось от великого беглого Бурзума – это Акрофетис, его создание и надежда, проклявший его и потерявший тело.

Слепы боги, незрячи их создания; слепа судьба, слепы её дети. Таков эон мрака.

ЧАСТЬ 2. Следы бога

Глава 1

Миры Дальней волны, планета Гвал

Ноги её слабы и еле передвигаются, дряхлое тело совсем непослушно, но Спента благодарна, что отвратительный груз, который она носила тридцать оборотов планеты вокруг оси, наконец-то освободил её тело от своего присутствия. Она одета в одно рубище и идёт босая по колючему снегу, но с каждым шагом снег становится теплее, и сам господин времён Зерван торопит время, чтобы облегчить страдания Спенте.

Гвал – щедрый мир, Гвал – живой мир, Гвал – сочувствующий мир. Даже к тем, кто привёл в этот мир нечто ужасное, воющее в небесах. Гвал дарит своей пророчице ледяное озеро невероятной красоты, гладкое, как зеркало, и мутное для всех, кроме неё. Загляни в озеро в горах Гвала – и увидишь судьбы многих; останься у озера, когда спустится тьма, – и тайны мира откроются тебе. Если тебя зовут Спента.

Как только она проходит мимо озера, даже не взглянув в его манящую зеркальность, Гвал делает ещё один дар, желая во что бы то ни стало остановить слепое дитя, идущее на верную смерть. Планетарный принцип дарит Спенте оазис. Оазис в таких холодных горах невозможен по всем параметрам, но существует как исключение. Горы расступаются, чтобы в их окружении расцвела чудесная зелёная поляна, покрытая пурпурными крокусами и ещё десятью видами цветов, чьи названия неизвестны пророчице. Но слепая Спента проходит мимо оазиса, где могла бы наслаждаться теплом и запахами весны. Гвал посылает к ней двух горных леопардов, которые могли бы стать её сёстрами и приносить пищу, пока она согревала бы их детей. Но Спента всё же спускается дальше, к подножию горы, и Гвал отступает, хотя и видит, какая отвратительная участь ждёт ту, кто хочет рассказать правду миру.

В старейшем городе планеты – Раздале – сегодня ярмарка, и все толкутся на небольшом квадрате земли, желая купить и продать то, что у них есть; если нет ничего, можно продать часть тела или орган, или заложить душу, если найдётся желающий дать за неё пару кредиток. Натянут шатёр, где лучшие женщины планеты танцуют танец-медитацию; приготовлена плаха для тех, кто продаст свою веру. Жгут костры повсюду, желая согреться от вечного холода, который давно должен был смениться тёплым сезоном.

По большому секрету передают сведения о Спенте, к которой больше нет очереди из желающих знать будущее. Говорят, что она виновата в холоде, что боги ослепили её за то, что она смотрит туда, куда не надо. Самые смелые рассказывают, что к ней приходит любовник, который лишь притворяется гуманоидом, а на самом деле – монстр, порождение антимира. И много ещё всякой ерунды рассказывают, запивая крепкими напитками.

На высокой ледяной горе сидят три толстых близнеца, сросшиеся спинами, произносят философские речи. Если слушателям нравятся их мысли, они бросают в философов куски мяса и прочей снеди, если нет – пылающие угли из костра, которым греется ярмарка. Раздал – город, которому много эонов, но он так же примитивен, как и тогда, когда появился. Рядом – высокотехнологичные города; рядом дым из труб, и звездолёты взлетают в чёрное небо; рядом храмы и лаборатории, стройки и обсерватории, но Раздал – как гнойник на теле Гвала. Он жив лишь потому, что каждый год находятся тысячи желающих опуститься до самого дна, продать своё тело за бесценок и опоить свой разум наркотиками, которых в Раздале много.

Спента, спустившаяся с вершины горы, идёт в Раздал, потому что не знает никаких других городов. К тому же, слепая и босая, с кровью на рубище, она похожа на тех, кто предаётся безумству на ярмарке.

Дети пляшут вокруг неё, потрясая факелами и называя слепой старухой. Кто-то узнаёт в ней пророчицу Спенту, и ярмарка замирает на миг, чтобы придумать, что совершить с ведьмой, которая заморозила Гвал. Два палача выбрасывают толстых философов-близнецов с ледяной горы и водворяют на их место безглазую пророчицу. Раздал, опоённый вином и наркотиками, готов выслушать Спенту, прежде чем определить для неё меру наказания, потому что никто не уходит из города, не получив назначенного наказания. Рядом уже организованы торги, на которых предложивший бóльшую цену заберёт себе тело Спенты. Среди тех, кто делает ставки, есть даже те, кто приходили к Спенте за пророчеством и были полны благоговейного трепета, возносили молитвы и почитали за святую, но теперь про Спенту говорят совсем другое…

– Ты, ведьма, принесла проклятье нашему миру!

– Ты накаркала холод и беды!

– Посмотри на себя, ты – отвратительна!

– Скажи что-то в своё оправдание!

Она бы заплакала, но не может. Она бы вернулась в пещеру, но тоже не может; то, что воет в горах, пугает её до смерти. Собрав последние силы, Спента говорит, и ей всё равно, услышат её или нет.

– Я спустилась с вершины самой высокой горы, чтобы поведать вам то, что грядёт. Это будет моим последним пророчеством, дальше можете сделать со мной всё, что угодно, пусть судьба вас рассудит. В наши вселенные пришло тёмное солнце.

– Бред!

– Сжечь старуху!

– Не ври, нас защищают контийские энергощиты, ничто сквозь них не пройдёт.

– Дайте ей договорить!

– Тёмное солнце здесь, и кто хоть немного трезв, может ощутить присутствие тёмных волн. Всё, что попадёт в поле этих волн, будет заражено и станет тьмой. Солнце сейчас в 77 секторе, но оно движется, и довольно быстро… И ещё я пришла вам сказать – богов в Краткой волне творения больше нет.

Наступает долгая пауза, в которой слышно, как воет ветер и плачет нечто на вершине горы. Слова пророчицы повторяет эхо, и нет ничего ужаснее тех слов. Мир Гвал содрогается, планетарный принцип в ужасе разбрасывает тонны снега, гуманоиды поражены в сердца, словно слова вонзились острым клинком. Те, кто совсем пьян, падают замертво, а кто стоит на ногах, проклинают своё существование. Лишь спустя некоторое время доносится смелый голос:

– Пророчица врёт. Она пришла, чтобы отомстить нам.

– Верно, ведьма лжёт!

Это лучшее из неведений, которое есть у существ, пирующих в Раздале, городе греха и самоубийства. Пока они осознают слова Спенты, правитель города зажигает костёр и приказывает своим палачам бросить старуху в огонь, ведь ярмарка тел должна продолжаться. Боги не могли покинуть Краткую волну, иначе бы вся волна перестала существовать, так что слова ведьмы – не более чем яд для тех, кто хорошо живёт.

– Сжечь!

– Сжечь!

– Сжечь!

Они не желают слушать о тёмном солнце и не желают, чтобы ярмарка остановилась. Им нет дела до богов, и тёмное солнце – это проблема контийцев, а не мира Гвал. Так Гвал совершает самый отвратительный грех – сжигает своего пророка. И наркотики сегодня ночью продаются особенно хорошо, а тела на продажу можно купить почти даром. Эон тьмы наступил и в этом тихом мире.

Утром они расходятся, стараясь не смотреть в глаза друг другу. С больными телами и чернотой в душе; не простившие себя; не забывшие слов Спенты; не понявшие, что произошло. Ветер развеял пепел, снег прекращает идти, и вдруг отчетливо становится слышно, как воет на вершине горы странное существо, как зовёт оно свою мать, как проклинает Гвал, убивший невиновную. От этого звука Раздал пустеет, а те, кто обслуживают ярмарку, запираются в своих домах и заливают свинец в уши, лишь бы не слышать плача её дитяти.

Глава 2

Миры Дальней волны, планета Гвал

Дитя плачет на вершине самой высокой горы. Это вой, и это плач, и крик, что режет сердце, как острый нож. Оно плачет и когда день, и когда ночь, но особенно сильно на рассвете, не давая уснуть никому. В этих звуках есть всё: утрата любви, радость рождения, голод, одиночество и страх. Эти звуки наверняка слышны даже в мирах Средней волны, и сама Роза Дроттар роняет одну слезинку, не в силах выносить боль покинутого существа. Никто не может помочь страшному ребёнку – по-прежнему буря сильна, и машины, которые посылает Гвал на вершину самой высокой горы, падают, замерзая. Альпинисты, которых посылает Гвал, возвращаются обмороженные, не пройдя и трети пути. Специально обученные животные отказываются идти в горы в такую погоду, и Гвалу начинает казаться, что это сам Некроникус проклял их, заставив слушать свои песни.

– Ооооо! – плачет дитя.

– Ууууу! – вторят горы.

– Аааааа! – заливается нечеловеческое существо.

– Иииии! – отвечают птицы, что собрались возле пещеры в надежде полакомиться свежим мясом.

Ночь сменяет день, трижды оборачивается планета вокруг своей оси, когда страшный плач замолкает и все, кто недавно страдал от него, вздыхают с облегчением. Они не понимают, что родилось на Гвале. Они думают, что дитя Спенты умерло, замёрзшее и голодное, потому что, кем бы оно ни было, вынести такие условия невозможно. Только птицы разочарованы: дитя не умерло, оно выползло из пещеры и камнем упало вниз, неспособное взмахнуть крыльями, не приспособленное к жизни и не вкусившее пищи и материнского молока. Лучше бы оно осталось здесь, – уверены хищные птицы, – тогда бы своей кончиной дитя принесло пользу планете: сотня птиц была бы сыта. И хотя сотня птиц – полная ерунда по вселенским масштабам, польза рассчитывается не по количеству, а по выбору, которое сделало живое существо.

На четвёртые планетарные сутки в пещере загорается свет факела. К тому времени снег и буран прекратились полностью, и бледный карлик Гвала старается во всю мощь, чтобы растопить ненавистные сугробы. Свет этот – чудо, ибо путей на гору нет. Никто не смог бы добраться до пещеры по горе, ведь она превратилась в тысячи ручьёв; никто не захотел бы прилететь к ней с воздуха, потому что жуткий вой, который доносился оттуда, до сих пор звенит в ушах существ, живущих на Гвале. Но свет говорит о том, что у пещеры сегодня гость.

Акрофетис заходит в пещеру, и там становится очень холодно, холоднее, чем когда-либо в этих горах.

– Где же ты, мой трактоид? Где проклятая ведьма?

Он гладит стены пещеры, чтобы они рассказали ему правду, и видит костёр, на котором сгорела пророчица. Он целует пол и слышит, как плачет в небе её дитя. Он мечется по пещере и не находит ничего, что бы дало ответ, как поступить дальше, хотя и видит, куда ведёт след трактоида. Факел гаснет, и во тьме он слышит два голоса, согласные между собой. Акрофетис покидает пещеру и улетает прочь, чтобы вернуться позже, когда трактоид исчерпает силы, когда сдастся и не сможет противостоять гуманоидам, потому что именно так советует ему поступить господин времён Зерван и так нашёптывает Роза Дроттар, а он из тех, кто умеет слушать.

Планетарный цикл на Гвале длится двести двадцать два оборота планеты вокруг оси, и это достаточный срок, чтобы забыть многое. Не всё, но основное. Плач страшного существа на вершине горы или, например, смерть слепой Спенты, чьи предсказания вышли из моды. Если и остались те, кто помнит, то они молчат. И снова в Раздале ярмарка; хотя в этом цикле правители запретили многие из грехов, желающих всё равно много, и Раздал гуляет, пока власти не видят.

В этом цикле на ярмарке работает цирк уродцев, где собраны самые странные и страшные существа со всех секторов Живого космоса. Некоторые из них были разумными, но от условий, в которых жили, сошли с ума, а те, кто не были разумны, стали трижды агрессивнее, и смотреть на них без отвращения невозможно. Пылают костры, философы на пьедесталах соревнуются в красноречии, перекрикивая друг друга. Недовольные бросают в ораторов гнилые овощи. Рекой льётся местный напиток из смолы королевского дерева. Всё так же в центре ярмарки шатёр, где любой желающий может выставить своё тело на аукционе. Безумные бородатые поэты, страдающие с незапамятных времён аллитерацией, вызывают друг друга на дуэль; беснуются дикие животные, участь которых – быть сваренными в большом котле; а от Раздала идёт серый дым, закрывающий сияние неба. Нет ничего ужаснее в Дальней волне, чем ярмарка на Гвале. Нет ничего более далёкого от мудрости, чем голодные глаза существ, продающих и покупающих всё подряд на ярмарке. Хотя есть кое-что…

Оно свернулось калачиком на грязной тряпке, бывшем одеянии мёртвого монаха, в самом углу клетки, и спит, стараясь не прислушиваться к стонам животных, чья участь – вариться в котле. Чёрная кожа блестит, чешуйки топорщатся, усики спрятаны. Оно желает спать крепко-крепко, чтобы не думать о своей жизни, потому что такие мысли причиняют жуткую боль, от которой хочется стать зверем и разорвать всех вокруг. Посетители цирка спрашивают смотрителя, что это за зверь и чем он знаменит, но смотритель не знает. Самые смелые бросают камни и палки, желая разбудить монстра и посмотреть, как он в бешенстве бросится на прутья клетки, по которым проведён ток. Сумерки сменяют слабый свет звезды; вместо философов появляются музыканты, чей стиль – полный хаос; шатёр заполняется желающими продать или купить тела, и интерес к цирку уродцев угасает. Последним в него заходит, заплатив нефритовой статуэткой, высокий господин в сером плаще. Капюшон закрывает его лицо, но это никого не волнует на ярмарке.

– Смотри сюда, господин! – зазывает смотритель и намерен показать контийского пса с двумя головами, что рычит как сам Цербер, бросаясь на всех без разбора.

– Это мне неинтересно. Есть ли что-нибудь особенное?

– Да, господин. Гидра с телом женщины, когда она пьёт воду…

– Нет, это тоже мне неинтересно. Я заплатил немалую сумму, а ты показываешь мне мутантов, на которых жалко смотреть! Что это в углу, свернулось калачиком?

– О, господин, это тихая тварь. Мы даже не знаем, откуда она. Спит себе и почти ничего не ест, очень выгодная…

– Прекрасно. У неё есть имя?

– Нет, господин, кто же называет этих уродов по именам?

– Ну, у тебя же есть имя!

Посетитель присаживается на корточки и мелодично свистит, ожидая, пока тварь в углу проснётся. Смотрителю он не нравится, но нефритовая статуэтка – ценный дар, и смотритель молчит. Ему приходит в голову убить странного господина, тем более что они совсем одни, но капюшон спадает, и старый дрессировщик видит чистое и прекрасное лицо, молодое и не тронутое грехом. Такого господина не должно быть в Раздале, особенно без охраны.

– Эй, господин! Можешь забрать тварь и уйти с ней, она всё равно бесполезна, вызывает только жалость и никакой злобы, так что в цирке ей не место. Есть у тебя ещё одна нефритовая статуэтка?

– Нет, но я заберу тварь.

– О, вижу, господин готов торговаться!

– Что ты хочешь, смотритель?

– Твоё тело, господин, оно молодо и прекрасно, а здесь, на ярмарке, всё продаётся.

– Моё тело за какую-то зверушку, у которой даже клыки не выросли? Моё тело обошлось мне очень дорого!

– Как хочешь, господин, я всё равно собирался её прикончить, только траву зря ест.

– А ты не пытался кормить её мясом, старый дурак?

Смотритель испуган, потому что тон господина властен и беспрекословен, но всё же не желает уступать, не получив чего-нибудь.

– Я могу прямо сейчас пустить ток, и зверь издохнет, либо мы договоримся.

– Хорошо, – посетитель снова набрасывает капюшон, – ты омерзителен, но мне приглянулось это существо. Если ты хочешь моё тело, приходи в шатёр и купи меня, как это делают все, и приведи с собой трактоида.

– Кого, господин?

– Этот зверь, который спит в твоей клетке, – трактоид, легендарный ящер. Жду тебя в шатре, не подведи меня. Если зверь будет ранен или мёртв, сделка отменяется.

– Договорились, только я должен принять душ, господин, а то я весь в дерьме этих тварей…

– Мне это безразлично, но долго ждать я не собираюсь.

Через некоторое время они встречаются в шатре, и смотритель тащит на поводке скулящую тварь, удивляясь тому, как благосклонны к нему сегодня боги. Во-первых, он избавится от бесполезного зверя, на которого совсем не было спроса, и во-вторых, тело господина, такое юное и белое, манит смотрителя, погрязшего в грехе. Он даже берёт с собой технокристалл, чтобы запечатлеть для потомков свои сексуальные подвиги. Когда юный господин выходит на торги и сбрасывает одежду, наступает общее молчание. Такого совершенного тела здесь давно не видели, таких шелковистых волос никто из грязных извращенцев, притащивших в Раздал свою похоть, давно не щупал, таких тонких и изысканных изгибов тела не созерцал Гвал уже давно.

Он – словно бог Бальдур, сошедший в Дальнюю волну, чтобы покорять; он возбуждает такие дремлющие инстинкты, что вправе опасаться за сохранность своего тела. Желающих купить его тысячи, но на всех них вдруг нападает немота, и они не могут даже рта раскрыть, умирая от желания и возбуждения. Только старый смотритель цирка предлагает свою цену – сто кредиток, и поскольку других предложений нет, господин, назвавшийся Акрофетисом, продан смотрителю. Они уходят в кабинет, где есть кровать и стол. Акрофетис наливает вина смотрителю и принимает из его рук измученного трактоида.

– Сделка совершилась, это теперь мой зверь.

– Не совсем, господин, я ведь купил тебя не для того, чтобы пить вино королевского дерева…

– Тогда возьми, если пожелаешь.

Он ложится на кровать и лежит неподвижно. Смотритель немеет, созерцая невероятно красивое тело, но смелость его улетучивается всё больше и больше, потому что вдруг ему начинает казаться, что тело неподвижно, как у мертвеца. Едва осмеливается он прикоснуться к ноге господина, чтобы с ужасом выбежать из кабинета, – тело холодно, как лёд, и, кажется, уже давно мертво. Крик озабоченного смотрителя слышен повсюду в шатре, но все думают, что так и должно быть, ведь если кто-то заплатил сто кредиток, имеет право на любое удовольствие.

Акрофетис некоторое время лежит неподвижно, и трактоид осторожно выползает из угла, где всё это время дрожал от ужаса. Он собирается выскользнуть наружу, чтобы вернуться в холодную пещеру, расположенную высоко в горах. Там было намного безопаснее…

– Куда это ты, тварь?

Слышится звенящий голос, и потом доносится смех, от которого трактоиду не по себе.

– Я думала…

– Ты думала? ТЫ ДУМАЛА???

Акрофетис хватает ящера за щетинки на спине, и хотя они ядовиты, руки господина не разжимаются.

– Ты думала… Значит, тварь, ты определила себя как девочку?

– Я не знаю, господин.

– Конечно, ты не знаешь. Ты – трактоид, самое удивительное и магическое существо во вселенной. Ты – девочка, но ты можешь быть мальчиком, если захочешь. И можешь быть и тем и другим одновременно, и есть ещё двадцать семь позиций…

– Если господин желает использовать меня для удовольствий, пусть лучше вернёт в цирк!!! – рычит та, что определила себя как девочку.

Он опять смеётся и отпускает тварь, легко поглаживая чёрные пластины.

– Ты, кажется, не слушаешь меня, рождённая Спентой. Я собираюсь создать в Дальних мирах благоприятные условия для процветания расы трактоидов, так как преклоняюсь пред их величием. А за удовольствия мне самому платят…

Он вновь смеётся и рассыпает по полу кредитки.

– Господин – бог? Или я ослышалась про благоприятные условия?

– Твой господин сегодня шлюха, но если так надо для достижения целей, почему бы мне не стать богом? Ну что, идёшь со мной?

Трактоид не раздумывает, она немного медлит, принюхиваясь к запаху тела господина, чтобы не потерять его на ярмарке. Изумрудные глаза ящера впервые горят тёмным огнём, и щетины топорщатся, – так бывает с трактоидами, когда они испытывают страх и любопытство одновременно.

Никто не знает, где тело, что стоило сто кредиток, и никто не может найти смотрителя цирка, хотя уже пора кормить агрессивных тварей, запертых в ненадёжных клетках. Никто не помнит о них, потому что один из костров, согревающий грешников в ночи, расползается на всю ярмарку, и попытки остановить его бесполезны. Ярмарка в Раздале горит, но вряд ли найдётся тот, кто захочет потушить её или спасти опьянённых грешников.

Монахи в белом монастыре считают, что сам бог покарал нечестивцев.

Жители Гвала благодарны судьбе, искоренившей скверну, и назначают праздник в честь закрытия ярмарки.

Собаки и прочие твари рыскают вокруг ярмарки, намереваясь поживиться чем-либо съестным.

Контийцы присылают двух генералов с большим опытом, чтобы расследовать обстоятельства дела.

Правители Гвала посылают много машин, чтобы срыть с земли рассадник греха и скверны.

И только рыси в горах недовольны, ведь столько лёгкой добычи, как после ярмарки в Раздале, у них вряд ли ещё будет.