Цветы в паутине

Светлана, выставив перед собой трясущиеся руки, неуверенной походкой направилась к ним. «Витенька, братик… – шептала она. – Как… как… вы… О, Господи, Господи!» По ее исхудавшему лицу потекли слезы, и Светлана закрыла глаза. Виктор, глотнув подкативший к горлу комок, еле выдавил из себя: «Света, Светочка!» – и обнял сестру за дрожащие плечи. Побледневшая Виктория, отступив на шаг назад, повернула дочку к себе и прижала ее голову к своим бедрам.

Седая сестра Виктора, словно привидение появившаяся из погреба, зарыдала, уткнувшись лицом в грудь брата. Она что-то говорила сквозь слезы, но слов было не разобрать.

Наконец, она отстранилась от превратившегося в статую Виктора, погладила по голове Светланку, продолжавшую вжиматься в мамин подол, и запричитала:

– Светочка, доченька! Как же ты так… Милая… Ну зачем!..

Почувствовав на коже внезапные мурашки, Виктория отдернула дочку от невестки. Дрожащая рука вновь протянулась к рыжей головке.

– Мне так страшно… – прошептала сестра Виктора. – Что же нам теперь делать?.. Светочка, милая моя!..

Виктор закрыл дочь рукой.

– Витя, куда же мы ее спрячем? Как…

Светлана опять зарыдала, а Виктору и Виктории показалось, что они сошли с ума.

В это время за воротами послышались голоса. Светлана встрепенулась, схватила брата за руку и потащила к сараю.

– Быстрее, быстрее! Вика, Светочка, не отставайте! Вам нужно спрятаться! Они не должны знать, что малышка здесь!

Света втолкнула ошарашенных гостей в загон для коровы.

– Ни за что не выходите! Ни за что, слышите?!

Во дворе раздался громкий мужской голос:

– Света, где девочка?

– Отдай ее! – подхватил другой мужчина.

– Уходите отсюда! – крикнула Светлана. – Здесь никого нет!

– Врешь! Я видел, они зашли сюда. Я следил за ними! Отдавай!

– А топора отведать не хотите? – угрожающе сказала Светлана. – А ну, подходи! Кому первому башку раскроить?

– У нас нет другого выбора. Я видел ее… Под топор мы не полезем – но еще вернемся… Скоро… Мне жаль, Света, мне очень жаль… Мы вернемся!

– Да, вернемся! – угрожающе подтвердил второй мужчина.

Виктория, до боли закусив губу, слушала этот разговор и одновременно проваливалась в пустоту. Ее руки, обхватившие дочку, не разжимались.

В самый последний момент Виктор успел подхватить падающую навзничь жену.

Глава 4. «Ты опоздал, ты опоздал!»

Санька отличался от своих сверстников тем, что всегда старался знать больше, чем остальные. Его интересовал обширный спектр загадочного и необъяснимого, простирающийся от земных недр до космических высот. Снежный человек, различные природные явления, аномальные зоны, загадки Вселенной, попытки человечества покорить время или обрести бессмертие – все это волновало Саньку с детства. Даже народные приметы – и те он старался объяснить с помощью науки и физики.

Еще вчера, выехав с матерью в поле на свой участок огорода, он уже знал, что скоро будет дождь.

– Завтра будет дождь, мам, – сказал Санька.

– Откуда ты знаешь, сынок – по телевизору говорили? – спросила его мать.

– Нет-нет. Прислушайся, мамуль: слышишь человеческие голоса вдали?

Вера Егоровна прислушалась, и действительно: она услышала, как где-то очень далеко разговаривали. Это было удивительно, так как со всех сторон почти до самого горизонта простиралось поле.

– Завтра будет дождь, мам, и я это знаю, потому что мы можем слышать эти голоса. Дело в том, мамуль, что перед дождем повышается влажность, изменяя плотность воздуха. И вместе с этой плотностью изменяется способность воздуха проводить звуковые колебания, то есть – те же самые голоса. – Санька словно читал лекцию по физике. – Поэтому ты и можешь быть уверена, что будет дождь, мам!

Вера Егоровна погладила сына по кудрявой голове, и улыбнулась. Саша напомнил своего отца, который был довольно образованным человеком, и мог удивить знаниями кого угодно, – и от этих воспоминаний ей стало немножко грустно.

А вечером сын поразил ее снова, когда помог быстро рассортировать помидоры. Увидев, как она сидит возле огромной корзины, наполненной зелеными и красными помидорами, и сортирует их, вытаскивая по одной штуке, он сказал:

– Мама, давай я разделю быстро, даже руками не прикасаясь..

Вера Егоровна, удивленно глянув на него, спросила, как же такое возможно. А Санька, взяв корзину, подошел к ванне с водой и просто высыпал туда помидоры. И тогда она увидела, что красные утонули, а зеленые остались плавать.

– Вся разница в удельном весе: спелые помидоры тяжелее, потому и тонут, мам. Это же обычная физика, – улыбнулся Санька.

Учитель физики и астрономии очень любил Саньку. Этот ученик удивлял его своими знаниями. А потом удивил еще больше, изготовив собственноручно телескоп-рефрактор, где трубки заменил бутылкой из-под кетчупа и листом ватмана, а вместо специальных линз использовал окуляр от микроскопа и объектив от фотоаппарата. С этим телескопом Санька часто засиживался на чердаке своего дома, часами наблюдая за звездами.

Когда он уже преподавал в родной школе физику с астрономией, сменив ушедшего на пенсию старого учителя, и все называли его Александром Николаевичем, его юношеские привязанности не изменились. Только теперь у него был настоящий большой телескоп, сверкающий отделкой и позволяющий заглянуть в космические глубины так далеко, как раньше даже и не мечталось.

Увлечения Александра Николаевича становились все разнообразнее. Он изучал парапсихологию, различные ее направления: телепатию, телекинез, ясновидение. Экстрасенсорика занимала его потому, что он осознавал: потенциал человека огромен, и этот потенциал нужно учиться раскрывать. С помощью биолокационной рамки отыскав в своем доме геопатогенные зоны, он переставил кровать и остальную мебель. Этого высокого человека нередко можно было встретить бродящим с такой рамкой или маятником по улице или в лесу – у некоторых это вызывало насмешку, а другие стали обходить его стороной. С собой у него всегда был блокнот, куда он постоянно что-то записывал, – и таких блокнотов в доме скопилось великое множество.

Энергоинформационное поле Земли, энергия Космоса, астральные миры и паранормальные явления, призраки и домовые – во все это он веровал, и все это увлекало его чуть ли не до полного отрешения от обыденности. Он был одержим поиском чего-то нового для себя, и каждый раз эти открытия его же и поражали. Александр Николаевич выстраивал звенья из своих открытий, а из этих звеньев – цепочку, которая должна была соединить его с чем-то Великим и Единственным, с каким-то Высшим Откровением, сущность которого еще никто не раскрыл. Уверовав в свою особенность, он постоянно находился в поиске и размышлениях.

Еще в детстве от деревенских стариков Санька узнал, что когда-то в их лес упал метеорит. Тогда у него и зародилась мысль отыскать хотя бы осколок и исследовать его.

Однажды, собирая грибы, он наткнулся на некую аномальную зону, возможно, связанную с падением небесной глыбы. Там росли на удивление большие поганки и мухоморы – а вот съедобные грибы были обычных размеров. Еще он обратил внимание на то, что стволы деревьев в этой зоне наклонены в одну сторону, будто их притягивала неизвестная сила. А мох на деревьях располагался как попало, словно север находился сразу со всех сторон. Но в тот день ничего похожего на космического гостя Санька так и не нашел.

Повторно он туда пойти не отважился. Его всезнающий прадед с огромным, как у древних мудрецов, лбом сказал, что странное место в лесу, куда не залетают птицы, не заходят звери, а растения растут не по законам природы, очень опасно. Однажды туда отправились несколько парней, не побоявшихся дурной славы проклятого места, – и после этого их больше никто не видел.

Санька забросил эту идею на задворки памяти, но спустя почти два десятка лет она возродилась – и уже с новой силой. Вооружившись рамкой и компасом, он все-таки решился на вылазку в аномальную зону.

* * *

Высоко над головой постукивал дятел. Из-за дерева вылетел большой черный жук и, лавируя между поваленными сухими ветками, уселся на заброшенный муравейник. Пробираясь верхушками деревьев, вокруг поляны прошелестел ветер. И тот час же в гуще веток старого клена отозвалась неизвестная большая птица, возмущенно захлопав своими мощными крыльями.

«Вот тебе и дедуля Большой Лоб! А говорил: здесь ничего живого!»

Трогая слегка кружившуюся голову, Александр Николаевич сидел на траве и пытался понять: что же произошло? Смешанные воспоминания вырисовывали перед ним следующую картину: он определил-таки, где находится это странное место и направился туда. В том, что он мог ошибиться, не могло быть и речи: все указывало именно на этот глухой уголок в лесу. Он помнил, что у него вдруг закружилась голова, и поневоле пришлось присесть, держась рукой за ветку, висевшую впереди. Озираясь, учитель понял, что дальше ничего вспомнить не может, – вероятно, тогда и отключился.

Неожиданно он очень явно ощутил чье-то присутствие, даже более того: чей-то устремленный на него взор. Приглядевшись получше, учитель обнаружил, что показавшимся силуэтом оказалась раскачивающаяся на ветру сухая поломанная ветка.

«Черт-те что! – чертыхнулся он про себя, и снова осмотрелся. – Словно в голове одна простокваша».

Никого вокруг не было, головокружение мало-помалу проходило, мысли учителя приходили в порядок. И тут до него донесся негромкий девичий смех.

Александр Николаевич с некоторым усилием поднялся на ноги – и увидел неподалеку удивительно красивую девушку в белой накидке, под которой проглядывало обнаженное тело. Она смотрела прямо на него, а потом, опять засмеявшись, спряталась за дерево. И тут же выглянула.

Александр Николаевич от изумления открыл рот, но, совладав с собой, все же сумел спросить:

– Кто ты, красавица?

– Мое имя – Вольная, мил человек, – ответила она, и ее голос ласкал слух.

– Что ты здесь делаешь? И где живешь… красавица?

– Да, я здесь делаю! – вновь засмеялась она. – А живу я в доме своего батюшки.

– И далеко твой дом?

– Могу показати, если тебе хочется. Но не все так быстро, сначала догони меня!

Лесная дева бросилась прочь, и совершенно ошалевший учитель помчался за ней. Она бежала и бежала, и ее веселый смех хрустальным перезвоном разливался по лесу. Александр Николаевич почти догнал красавицу, но в последний момент, когда он уже протянул руку и коснулся пальцами ее плеча, она ускользнула. Запыхавшись, он остановился и, уже почти не соображая, что делает, сбросил с себя одутловатую мастерку с полными всячиной карманами, чтобы легче было продолжать погоню. Вольная поджидала невдалеке, но тут же сорвалась с места, увидев, что он вновь устремился к ней.

На всем бегу споткнувшись о корень, Александр Николаевич упал и проехался голым животом по сухим веткам, усеявшим землю. Перевернулся на спину и, отдуваясь, уставился на сплетающиеся в вышине кроны. Сил на очередной забег у него уже не было. Он понял, что не сможет догнать полунагую лесную девицу, и был этим удручен.

Неожиданно лицо недосягаемой красавицы нависло над ним. Александр Николаевич задержал дыхание – и его губ коснулись мягкие губы девушки. Ее шея пахло медом. Ощущая необычайное блаженство, он не мог даже пошевелиться.

Девушка погладила его по груди и прошептала:

– Тебе больно, милый. Сейчас я излечу тебя.

И она, напевая завораживающую песню, стала водить по ссадинам нежными пальцами. От этих прикосновений боль исчезла, и волна за волной накатывался на учителя невероятный восторг. Волосы девушки касались его кожи. Только теперь он заметил, что в ее русые волосы вплетены листья, цветы и тоненькие веточки. Он отдавался ласкам девицы в эротичном одеянии и чувствовал, что его неудержимо клонит в сон. Глаза его закрылись. Необыкновенная нега, какой он раньше никогда не испытывал, не пропадала и во сне, ставшем дивным продолжением ворвавшейся в реальность сказки…

Проснувшись, Александр Николаевич вскочил с травы и начал вертеть головой по сторонам. Загадочной девушки рядом не было. Скорее всего, она ушла, когда он заснул, околдованный ее близостью и лаской. А, может, это был только сон? Может, все только привиделось?! Но нет же! Учитель готов был поклясться, что наяву встретил лесную деву, догонял ее, а потом – будучи в состоянии неожиданной каталепсии, но с ясным рассудком, – ощущал ее нежные прикосновения! И аромат ее дивных волос до сих пор витал в воздухе, разжигая в нем страсть и порождая горькое чувство утраты. А ее звонкий смех ему не забыть никогда – это он знал точно.

Александр Николаевич приложил ладони ко рту и закричал:

– Вольная!!! Вольная-а!!!

Ему показалось, что от крика зашелестели листья, а в глубине леса еле слышно прозвучало:

– Завтра! Приходи завтра, завтра!

Сердце учителя забилось так часто, будто и не сердце это было, а дикая зверушка, рвущаяся из груди на волю. Он подпрыгнул как мальчишка и крикнул:

– Приду! Обязательно приду-у!!!

Далеко-далеко в лесу раздался смех. И Александр Николаевич был уверен: это она, она, она!

Он зашагал назад и вскоре с удивлением обнаружил, что родная деревня совсем рядом.

«Как же так? – спросил он себя. – Ведь я до зоны километров десять отмахал…»

Ответа на этот вопрос у него не было.

А позже выяснилось, что в лесу он провел двое суток с лишним…

* * *

Может это был и самообман, то очень скоро Александр Николаевич понял, что в присутствии Вольной теперь нуждается постоянно, и что Она – его жизнь, его пища, его Бог. Обман это был или нет, но только какая в том разница, если он впервые в жизни по-настоящему влюбился! И теперь больше всего он думал о том, как бы эту Любовь не потерять.

– Дубина стоеросовая! – выругался он на свою дворовую собаку, убежавшую с привязи – и сразу же забыл о ней.

Его расцарапанное тело с помощью Ее чудодейственных пальцев уже почти зажило и совсем не болело. Живущий в груди зверек теперь плакал и пел одновременно, заставляя хозяина то страдать, поддаваясь необъяснимой грусти, то, воодушевляясь, впадать в такую же необъяснимую негу. Подобная амальгама чувств его тяготила. Изможденный и воспаленный разум учителя противился такой неразберихе, пытаясь доказать, что все это нереально, эфемерно, – но этот флер таинственности и околдовывал Александра Николаевича, заставляя забыть обо всем, что его когда-то интересовало.

Вскоре он увиделся с Ней снова, – всего лишь на день, – но как он был счастлив тогда! И был он счастлив вдвойне, когда Вольная сама назначила ему новую встречу, а затем еще одну, и еще! Теперь он видел Вольную ежедневно – благо, шли летние каникулы, – и был уверен, что все его невзгоды и неудачи уже позади. А еще он так надеялся, что когда-нибудь Она представит своего батюшку, и покажет дом, в котором, по Ее рассказам, вместе с ним проживала. Но, к огорчению учителя, Вольная все время откладывала встречу со своим родителем, внося в голову влюбленного смуту и сомнения.

Между тем, их встречи продолжались. И однажды Александр Николаевич заметил у себя необычные способности, развившиеся рядом с Вольной: теперь он мог общаться с растениями и животными, так как стал понимать их язык! Подобное волшебство он объяснял даром свыше, хотя мистицизм происходящего его несколько и озадачивал. И, в то же время, он признавал, что все это прекрасно, и ему не хотелось разлучаться ни с Ней, ни с лесом, скрывавшим их двоих от посторонних глаз.

Но каждый вечер Она заставляла Александра Николаевича уходить обратно. И эти расставания были для него мучительными. Кое-кто в деревне уже начал подумывать о том, что у школьного учителя не все в порядке с головой – каждое утро он, облачившись в чистое, уходил в лес, и каждый вечер из него возвращался. Однажды за ним попытались проследить, но тут же потеряли из виду, а карауля у леса вечером, очень удивились – учитель оказался позади всех и преспокойно направлялся к своему дому! Поговаривали, что он спутался с нечистой силой. Некоторые утверждали, что он обыкновенный алкоголик, допившийся до чертиков. Многие стали обходить его стороной. Он же как будто не замечал косых взглядов и каждый день встречался с Прекрасной Незнакомкой, ставшей для него Единственным Смыслом Жизни.

* * *

– Мой батюшка вчерась выиграл в карты сорок зайцев, – сказала Вольная. – Хочешь посмотрети?

«Какая Она красивая, – подумал учитель, кивая в ответ. – Какая счастливая!»

Улыбнувшись, Она взяла его за руку и повела в чащу леса. Продвигались они через гущину́ так тихо, что не будь он с Ней знаком, то подумал бы, что это невозможно. Впереди открылась поляна – там резвились зайцы, а у подножия самого большого дуба что-то искал еж. Вольная, оставив учителя, вышла из-под деревьев, и косые окружили Ее и стали играть с Ней. Очень похожую картину Александр Николаевич видел в каком-то старом мультфильме, но сейчас все происходило в действительности.

«Кто Она?» – думал он, и смотрел на Эту Прекрасную Девушку, которая бегала по густой траве вместе с зайцами, и Ее колышущиеся груди и бедра, просматривавшиеся под белой тканью, сводили его с ума.

«Ты сошел с ума, – тут же отвечал он сам себе. – Точно! Ты безумец! Какая разница, кто Она, если тебе хочется Ее постоянно!» И это было не просто возбуждение – это было неописуемое сладострастное мучительное чувство, пронизывавшее всю его плоть. Его переполняла страсть, он неистово хотел Ее.

Не выдержав, Александр Николаевич подбежал к Вольной, и Она впилась поцелуем в его истосковавшиеся губы.

Зайцы разбежались кто куда.

Предаваясь близости с Ней, он был самым счастливым человеком и самым несчастным одновременно. Он будто выжимал из этого чувства последние соки, отдаваясь Ей полностью и беззаветно. Он любил и страдал.

Потом, лежа на поляне, он категорично заявил:

– Я должен познакомиться с твоим отцом! Прямо сейчас!

Она встрепенулась и испуганно ответила:

– Нет-нет, еще рано, милый! Тебе еще нельзя с ним встречатись! Ты еще не готов!

– Я хочу, моя любовь! Я готов уже давно! Пошли, представишь меня своему батюшке!

И как Она ни пыталась его отговорить, в своем решении он был неумолим.

Наконец, Она сдалась:

– Ну что ж. Пусть будет так. Приходи сюда завтра, в семь утра. Ровно в семь! Он будет тебя ждати. Только не опоздай, слышишь? А пока… иди. Мне нужно с батюшкой разговор вести.

* * *

Александр Николаевич шел домой, и колючее беспокойство терзало его сердце.

«Может быть, где-то в нашей Галактике (а, может, – и в другой) есть планета – отражение Земли, и на той планете живет моя копия. Если это так, то что чувствует сейчас мой двойник? А может, наоборот: Земля и есть отражение той планеты, и завтрашний день там уже наступил? Что же тогда происходит со мной вторым? или – с первым?»

Этого Александр Николаевич не знал.

Войдя в калитку, он долго, осматриваясь, стоял во дворе.

«Боже! Как все запущено!»

Двор был таким заброшенным, что ему стало стыдно и горько за себя. Собака давно покинула хозяина, все поросло бурьяном и лопухами, и создавалось впечатление, что здесь уже сто лет никто не живет.

В доме царил такой же беспорядок, будто это было пристанище бродяги. Он водил глазами по комнате, и его сердце сжималось от боли и собственного позора. Пол покрывала стлань грязи и мелкого мусора. Вот взгляд упал на портрет родной матери, Веры Егоровны, – и Александр Николаевич отвел глаза. Опустив голову, он подошел к зеркалу.

«Боже мой, как я изменился!» – подумал он, с отвращением увидев стоявшую на трельяже бутылку портвейна.

Христа ради, нет, он не был заросшим или грязным, но его лицо так сильно состарилось, а темные круги под глазами так многое ему сказали, что от жалости к себе он заплакал – сначала несильно, а потом чуть ли не навзрыд. Александр Николаевич закрыл глаза, стыдясь снова посмотреть на свое отражение. Обжигая кожу, по его щекам текли слезы, капая на давно не мытый пол. В то же время он их не сдерживал, или не хотел, словно тем самым смог бы сорвать какой-то куш. И сорвал: вытерев лицо рукой, учитель, наконец, почувствовал долгожданное облегчение, но… вместе с ним пришло и чувство досады, и он вдруг завыл. Словно предчувствуя беду, Александр Николаевич заметался по комнате, понимая: что-то надо делать! Сразу же захотелось что-то изменить в себе, доказать, что он не такой (хотя какой именно «не такой», он вряд ли объяснил бы), что он достоин таких изменений, и ради них пойдет до конца.

Чтобы с чего-то начать, он стал убирать в доме, напевая себе под нос какую-то песню, и, убирая до ночи, вымыл его от и до. И вот, когда Александр Николаевич осмотрел свое жилище, ему вдруг захотелось жить!, а если бы понадобилось, то ради этого и изменить предначертанное! Сердце заныло, словно в ответ на такое навязчивое желание, оснований для которого он не находил ни сердцем, ни разумом.

– Жи-и-и-и-ить… Умирать не хочу! – прошептал он. – Я… не хочу умирать!

Уживаться с мыслями о смерти он, конечно же, не собирался, и ради этого хотелось измениться еще больше – чтобы можно было вернуть то, чего он был лишен в последнее время. Голова с черными мозгами (разве могут быть там мозги другого цвета, если думаешь о смерти?! – наверняка они черны и беспросветны!) закружилась от нахлынувших эмоций, и он ощутил невероятную энергию, которой требовалось найти применение прямо сейчас. Ах, как ему захотелось вернуться к прошлой жизни, к прежним увлечениям!

И тогда он взобрался на чердак, и из его глаз от переизбытка чувств опять закапали слезы – такие непривычные и такие горячие.

Снова, как и раньше, Александр Николаевич долго смотрел в телескоп, и его сердце от вида знакомых звезд и созвездий сжималось и разжималось, а душу наполняла не то эйфория, не то обыкновенное человеческое счастье.

Жуя найденные на чердаке кусочки сушеных яблок, он спустился вниз и начал перечитывать свои записи, возвращая былые переживания. Обложившись исписанными блокнотами, он хватал то один, то другой, – не замечая, что уже далеко за полночь. Бутылка вина оставалась не начатой. Так, сидя в кресле, он и заснул с потрепанным красным блокнотом в руке. Через некоторое время блокнот выпал из расслабленных пальцев…

* * *

Проснувшись, Александр Николаевич посмотрел на часы. Восемь! Восемь утра! Он проспал!

Учитель мигом оделся, выскочил из дома и припустил к лесу. На нем был черный мятый костюм, коричневые туфли, белая рубашка с голубыми полосками и в тон пиджаку длинный тонкий галстук, неумело повязанный на шее.

В лесу стоял неумолчный шорох, и Александр Николаевич знал: его здесь ждали, а он опоздал. Он бежал мимо деревьев, склоненные ветки которых норовили оцарапать ему лицо. Кусты орешника рвали ему костюм. Толстые, невероятных размеров стрекозы пытались залететь ему в уши. Барсуки и зайцы кидались под ноги, а птицы старались вцепиться в волосы. Дыша глубоко, и держась за бок, учитель бежал и бежал, а со всех сторон раздавался шепот:

«Ты опоздал, ты опоздал!»

И вот перед ним наконец открылась знакомая поляна, где он еще вчера предавался альковным утехам со своей Вольной – поляна сладкой земляники, веселых зайцев и одуряющей любви.

Испуганно озираясь, учитель понял, что теперь на поляне все изменилось, было не так, как раньше, и больше походило на чью-то выдумку, сказку или, скорее всего, на чей-то вздор. По всей поляне клубился зеленоватый туман, доходивший учителю почти до груди, и сквозь него ничего не было видно. Александр Николаевич посмотрел вверх. Челюсть у него отвисла, – там, среди листвы окружавших поляну деревьев покачивались, словно гигантские гроздья винограда, сплетенные из веток и цветов домики. Все это было похоже на необычную картину, созданную чьим то воспаленным воображением (а может быть, и самим лесом!) – смесь ожившего натюрморта с фантасмагоричным пейзажем. Словно огромная статуя, посередине картины возвышался над остальными деревьями могучий дуб с темным дуплом, обнимая ветвями самый большой из гроздьев-домиков. И вдруг в открытой двери показалась Она – Вольная. Встретившись с ним глазами, Девушка скрылась внутри, но дверь не закрыла.

– Ты Ее не любишь, – прошелестело, вздыхая, огромное дерево— статуя на ожившей лесной картине, – лжец!

– Нет, я люблю Ее, и теперь Ей от меня не спрятаться, – едва слышно прошептал учитель, – даже так высоко!

Дуб зашумел листвой, качнул тяжелыми ветками и затих; из тумана под ним показался Старик, сидящий на сплетенном из веток и корней дуба троне и покачивающий на голой ноге с длинной и худой стопой какой-то круглый комок шерсти с горящими глазами.

«Отец», – подумал учитель, удивленно рассматривая Старика.

Босой, облаченный в одеяние из веток и листьев – это, конечно же, был Он, Отец Вольной, и Он не спускал глаз с учителя. Словно приросшие к голове, из густых зеленовато-седых волос Старика торчали две ветки, на которых сидели птички. Старик выглядел очень сердитым, и Александр Николаевич невольно ощутил присутствие страха. (Как часто в последнее время это чувство приходило к нему, заходя в дом без стука, словно кум, сват или внезапное несчастье!)