Элиз 89-я

– Ты это…давай…иди… – отдираю ее от себя нехотя, но настойчиво.

– Куда? – поднимает на меня свои глазищи. Опять залипаю, но уже на ее губах, которые так близко. Четко отчерченные, пухлые, нежные, манящие. Сердце в груди ухает бешено. Надо с этим как-то бороться, сопротивляться. Не смотри!

– Раздевайся… – шепчу, но понимаю, что несу чушь, – Чтобы согреться быстрее, все равно еще долго ждать, пока вода нагреется. Я поесть соображу, – фу, выкрутился.

Она кивает, но говорит:

– Я пока не буду это снимать, рваное там сильно. Помочь с едой? – обхватывает свои плечи. Маленький птенчик, обнять, согреть, пожалеть. Держи себя в руках! Но член не слушался, встал в полной боевой готовности, и опадать не собирался, болезненно пульсируя. Твою же мать! Хорошо, что она не заметила, штаны широкие. Та еще будет ночка! Угомонись! Нельзя! Фу! Отставить! Не твоего поля ягода! Забудь!

Пока рылся по ящикам в поисках съестного, немного успокоился. Попутно отвечая на ее вопросы: « У тебя тут миленько. Давно здесь живешь?», « Почему один?», « А в лагере много людей?», « А до него далеко?», « А когда пойдем?», « Сколько тебе лет?», « Ты служил?». Все ей надо знать. Нашел перловку с мясом в консервах, не абы что, но пойдет, сытно. Вывалил в кастрюльку и поставил на газовую плиту, рядом чайник. Вспомнил, что где-то была коробка с зефиром и конфетами. Сладкоежкой не был, поэтому и не съел. А девчонки вроде такое любят. Принялся искать. Зачем пытаюсь ей угодить? Это же бесполезно! О! Нашел! Так и замер с коробкой в руках, она опять подкралась ко мне слишком близко. Прямо спереди. Вообще страх потеряла! Аж прильнула ко мне всем телом. Я замер. Нельзя так со мной, и раньше я никому этого не позволял, себя трогать. Почему ей разрешаю? Она волнует. Я словно сам себя проверяю, до какой черты я выдержу.

– М-м-м! Как вкусно пахнет.

Руки мне на грудь положила, на цыпочки встала и заглядывает в кастрюлю, за моей спиной. Не знаю почему, но втянул носом ее запах. Приятные, слабые нотки сладких духов. На ней брючный костюм серебристого цвета, идеально когда-то сидевший по стройной фигурке, а сейчас помят, порван, испачкан местами. Она все-таки сняла тряпье. А под пиджаком когда-то белая шелковая блузка на тонких лямочках, дорогое кружево на глубоком вырезе. Я впился глазами в ее грудь идеально отчерченную бюстгальтером. В жизни красивее ничего не видел. Восхитительно.

– Что?! Я же говорю, что давно в этом! – поправляет на себе рваные кружева и порванный рукав, поймав мой взгляд.

– Красиво, – прошептал я, явно имея в виду не одежду. Черт! Я бы с удовольствием дорвал бы ее одежду до конца. Странное сочетание невинности и нежности, наглости, легкости будоражит во мне все. И чем ближе, тем сильнее эффект. Я теряю контроль над самим собой. Аж руки подрагивают. Какая она на ощупь?

– Скажешь тоже! – и выхватывает коробку из моей руки, чем вывела меня из ступора, – Ух ты! Вкусняшки! Откуда такая роскошь?

Я очень тяжело вздохнул и принялся освобождать стол от мусора и грязной посуды. Тупо скидывая все в мусорный мешок. Она кстати не сделала замечаний по поводу бардака на кухне. Я скидываю объедки, а она составляет тарелки и бокалы в сторону, чтобы мыть.

– Я бы хотела тебя отблагодарить, за то, что ты спас меня.

Ох! Ты бы отблагодарила, я даже знаю как! Но я же не тварь последняя так поступать. Может прямо спросить? И крику на весь дом на час. Не-е-е!

– Не нужно, – буркаю зло.

Давненько я так на самочек не реагировал. А так сильно не тянуло ни к одной. Старею что – ли или давно не было? Лишнее все это, не нужно. Мелкая она. Не в смысле маленькая по возрасту, а по комплекции, хрупкая, нежная. Если прижмусь… Чуть не рыкнул в голос представив. Не вовремя, не вовремя. Не сейчас. О другом надо думать, например, как выжить. Стараюсь на нее не смотреть. Перетерпеть, забудется. Пройдет. Терпи! Думай о другом.

– Посуду могу перемыть. Хотя бы.

– Воды мало, надо экономить, – едва улавливал о чем она.

– Она все равно уже греется, можно взять оттуда немного и помыть. Ты не против?

Я кивнул «нет», пусть делает, если хочет, я это делать ненавижу. Но следующие слова разозлили почему-то.

– Ты всегда такой бука? Улыбнись, тебе идет. Что не так? Наверху ты улыбался, а здесь… Не любишь гостей? Привык один? Я не задержусь надолго.

Я ей шут гороховый что – ли? Спокойствие, только спокойствие. Утром отведу в лагерь, избавлюсь от назойливой мухи и забуду.

– А есть повод для веселья?! Я целый день бродил по разрушенному городу в поисках провианта и уцелевших! Ты думаешь это легко?! Трижды попадал в засаду! А нашел только не закрывающую рот и везде сующую нос наглую дочь мэра! Бинго! Толку то от тебя! Ты ничего не можешь!

Выпалил сгоряча и понял, что зря. Особенно последнее. Не нужно было, ей тоже досталось. Обидел не за что, она ведь помогает. Я злюсь на нее, потому, что у самого гормоны играют, она не виновата, но поздно, уже все сказал. Разозлилась, метнула в меня злым взглядом, таким, как у дракона, готового изрыгать огонь и рвать на куски. От такого взгляда даже холодок по спине пробежал. Щас грянет гром!

– Я прошла спецподготовку и владею почти всеми видами оружия. Вожу все, что имеет колеса. Я не только картограф, но тактик и стратег. Я полноценная боевая единица, а не дочь мэра! Ясно тебе!

Я рассмеялся ей в лицо от души, не сдерживаясь. Столько важности на лице! Она себя видела?! Пигалица в рванье! Но смеялся я не долго. Эта сучка прямым резким ударом заехала мне в нос, пошла кровь. Встала в стойку, руки наготове. Овца! Больно же блять! Вытер нос рукой, точно кровь, и махнул ей, чтобы исчезла и не доводила до греха. Я женщин не бью. Если я ударю, ты не выживешь! Гордо подняла нос и протопала на кровать, не спуская с меня глаз. Задрал голову, чтобы остановить кровь. А если она говорит правду? Вот эта вот пигалица агент? Не смешите меня! Мозги делает! Но удар поставлен. И я блин не обижаюсь, не хрен было ржать, сам заработал. Зажал нос и помешиваю кашу. А она полна сюрпризов! Извинятся, не собираюсь. Зато мозги на место встали у меня! Снял кашу с плиты, разложил на тарелки. Чайник еще не закипел. Достал ложку и вилку, единственно чистые, я и вилкой поем. Ничего, голод не тетка. Хоть и не красиво этим пользоваться.

– Боевая единица есть идет? – проверил нос, уже остановилась кровь, пошмыгал.

Пока я убирал с плиты закипевший чайник, она уже села за стол и принялась, есть жадно. Я мысленно улыбнулся. Сел на свое место, взял вилку, посмотрел на нее, лучше бы не делал этого, так и замер. Уже в одной шелковой маечке с кружевами, голые плечи и ложбинка между грудей. Не ожидал, что снимет пиджак, но, кажется, что-то треснуло в момент удара, не только мой нос, но и ее одежда. А тем временем орудует ложкой очень быстро и глотает, практически не жуя. Резко останавливается, взгляд злой на меня:

– Еще раз в нос хочешь?!

Опустил глаза в тарелку и принялся за кашу с недовольным видом. Не хочу в нос. Действительно, что я вечно пялюсь на нее. Не смотри!

– Картограф говоришь? – она лишь «угу», – По тебе не скажешь, – на меня посмотрели так « Нужны еще доказательства?», – Ладно извини. Верю.

Черт! Я не собирался извиняться. И тут она:

– Не будь он издевательским, этот твой смех, мне даже понравился бы. Тебе идет.

– Сама начинаешь?! Ты кадришь меня! – у меня вырвалось.

Она резко выплевывает кашу в тарелку:

– Кто кого еще! Это ты меня мысленно уже во всех позах попробовал! И до сих пор глазами жрешь, каши не надо! – тыкает в меня ложкой.

– Вечно лезешь со своими обнимашками! Я не железный!

У меня опять кровь вскипела, сжал челюсти, аж зубы заскрипели. Уставились друг на друга как два врага. Нарывается мелкая, отшлепаю ведь по жопе! Черт! Не думай о ее заднице! Выкинь из бошки! Сосредоточься, успокойся, тебя не сделает какая-то там девка. Нагло заявляет:

– Лезть ко мне не будешь, не трону. К людям отведешь, вообще забуду. Разойдемся, как в море корабли! Так что уймись и потерпи до утра! Договорились?

– Отлично! – аж выкрикнул. Вот наглая! Бесит! Самоуверенная такая! « Не трону» Да я тебя в бараний рог скручу, если надо будет.

– Не понимаю. Ты вроде нормальный парень. Че ведешь себя так? Нормальным нельзя быть? Что не так?!

– Кто бы говорил?! Дочь мэра!

– Тебя бесит, что я дочь мэра или, что вообще женщина?!

Я чуть собственной слюной не подавился от возмущения, сдержался. Аж растерялся, что ответить.

– Мне до тебя нет никакого дела! – громко и зло, – Да кем ты себя…

– Гормоны свои усмири, – взглядом показывает на мою ширинку, хоть ее и не видно под столом, но стоит там знатно, – ТАК благодарить я тебя не собираюсь! Ясно!

Моя бровь ползет вверх от раздражения. Допросишься, прямо на столе завалю. Я аж покраснел от злости. Даже вилку погнул в кулаке, сам не заметил, после ее взгляда на мой кулак, увидел. Отшвырнул ее в угол.

– Больно надо! Ты не единственная баба на земле! Да если бы и была! Да кем ты себя… – она мне второй раз не дает договорить.

– Ты не лезешь ко мне, я не достаю тебя, – как приказ, зло и четко, тыча в меня ложкой.

– Договорились! И рот на замке держи! Много болтаешь! Поняла! Ты тут на птичьих правах! Поняла! Так, что захлопни варежку! Поняла! – я аж начал повторятся от злости. Бесит!

Мне состроили раздраженную гримасу. Я раз сто повторил мысленно «Сука» пока делал вид, что спокойно ем кашу, зло взяв грязную вилку. Хотя пихал ее в себя силком, аппетит пропал. Она сама налила чая, причем мне тоже, не спрашивая, хочу я или нет. Открыла конфеты и попивала чай, нога на ногу, пристально и с ехидной улыбочкой наблюдая за мной. Я пил просто чай. Наша борьба взглядов периодически продолжалась. Я не импотент, а ты глазастая, какое тебе дело? И ведь было все нормально, с чего мы начали лаяться как собаки? Ах да! Я не могу быть нормальным! Не нравиться вали! Бабы это вынос мозга и все нервы в хлам! Сами не знают, чего хотят?! Она демонстративно двигает ко мне коробку, моих же конфет, мол « Угощайся». Я высовываю язык, изображая, что не ем эту блевотину. Она рассмеялась, так легко и непринужденно, не сдержался, улыбнулся в ответ. Она даже смеется красиво. Аж голову закинула назад, волосы упали за плечи. Почему-то подумал, это они еще не мытые, а если помыть, они светлее будут? Я как не в себе ей Богу! Откуда эта хрень в моей голове?

И тут меня пронзила мысль, неизвестно откуда взявшаяся, мы с ней похожи. Бред полный, но я это почувствовал. Это все бравада, чтобы не подпускать к себе людей. Но мы похожи с ней. Я еще не совсем понял чем и как, но похожи. Я почувствовал что-то родное. Я бы хотел и потом, также пить чай и смешить ее. Ругаться, спорить, слушать ее болтовню. Как странно, но хочу.

– И все-таки у тебя необычно красивые глаза, – помолчала, – От них веет ледяным холодом высоких снежных вершин, до тех пор, пока ты не улыбаешься. А улыбнешься, сияют теплотой.

Мне нечего ответить, я немного смущен, красиво сказала. Мне никто не говорил подобного. Хотелось сказать, что-то похожее про ее глаза, так же красиво, но едва ли вышло бы также, поэтому меняю тему. Причем быстрее, пока не увидела мое смущение.

– Стрелять говоришь, умеешь. Убивала?

– Не приходилось, – простой ответ.

– Сможешь, если придется?

– Если другого выхода не будет, – вздохнула тяжело.

– На мне хочешь попробовать? – я шутил, конечно, но ловил ее эмоции.

– Нет, – усмехнулась, улыбнулась.

– А если руки начну распускать?

– Без этого справлюсь. Ты мне еще пригодишься.

– Для чего это? – удивился я, мое сердце учащает ход, улавливаю контекст, и он меня волнует.

– Не сегодня, – уходит от ответа и прячет глаза, смущается.

– А когда? – мой взгляд меняется, сердце срывается догадкой « Она подсадная утка», – Когда отведу к людям? – «Тебя послали выведать, где лагерь?»

А я купился как осел! Спецагент, но только от варваров. Я ведь даже не проверил ее, а если она с вирусом? Новая форма вируса? Но глаза. А если это линзы? Не бывает таких глаз, я не видел до сих пор. Хитрый план выяснить, где находится наш лагерь. Я идиот! Повелся на прелестное личико и стройную фигурку. И легенда правдоподобная. Где прибор? Я должен сделать это немедленно, желательно без насилия. Не хочу делать ей больно даже если она враг. Чертовски красивые пошли нынче враги. Чем и берут видимо.

– Может быть, – игриво улыбается.

– Проверю воду, может уже готово? – придумал на ходу, вставая.

Действительно проверил воду, прибор нашел в куртке махом, взял незаметно в кулак, когда она отвернулась. Хорошо, что он помещается в кулак. Иду к ней.

Стоит спиной ко мне, ставит посуду в тазик. Подхожу вплотную, носом в затылок. Замерла. Не хочу нападать сразу, не могу, но и отхватить сразу не хочу. Наклоняясь, обнимаю ее сзади обеими руками крепко, прижимаю к себе, хоть это и не обязательно. Ее попка упирается мне в пах, едва не застонал. Меня подпустили к себе, несмотря на все только, что сказанное. Меня никто не оттолкнул, не ударил, не устроил истерику. Кладу подбородок ей на плечо и жду ее реакции, ни какой, не двигается, замерла. Мне показалось, что она как и я, прислушивается к собственным ощущениям от моих прикосновений. Это все приятно и необычно, будоражит.

– Ты обещал, – шепчет она и от ее голоса мурашки по коже.

– Обещал, – не узнаю свой голос, рукой готовя прибор.

Черт возьми! Я не хочу этого делать, но другого выхода нет. Мне нравится прижиматься к ней, я дурею, и до сих пор я не получил отпор. Ей тоже нравится, она подпустила. Эта мысль ликует во мне. Но если она с вирусом, мне придется свернуть ей шею. А смогу ли я? Я должен. Один укол иглой и я должен буду принять решение. Зеленый цвет индикатора – вирус, красный – нет вируса. От этих мыслей я медлю. Она замерла и молчит, она ждет моих действий, но почему? И как бы невзначай, но желая убедиться, провожу двумя пальцами от локтя к плечу, невзначай касаясь груди кистью. У нее соски встали дыбом, дыхание сбилось, а на шеи реально увидел мурашки. Ну, нифига себе! В паху заныло все призывно. Не поэтому ли на меня наорали и наехали, что у самой все горит внутри. Запретила прикасаться, а сама хочет этого. Ого! Одно это сносит крышу. Не удержался, поцеловал в шею нежно несколько раз. Почувствовал, как она затрепетала вся внутри. Взял ее кожу на шеи и втянул губами, пробуя на вкус. Свободной рукой вернулся к соску и поглаживаю его через ткань. У самого пожар в груди, в мозгах, в паху. От ее вырвавшегося стона, едва ноги не подкосились. Пока я последние остатки разума и сознания не растерял, я должен ее проверить.

Только настроился, как она поворачивает голову так, что наши губы в миллиметре друг от друга. К черту все! Жадно целую захватывая ее нежные губы в плен, и делаю укол иглой одновременно легонько в бедро. Разворачивается ко мне, не отрывая губ, обнимает за шею. Сама обнимает и тянет к себе.

О! Как она целует. Я забыл обо всем, кроме этих губ. Нежных, ласковых, податливых. Капец я поплыл, сгорел дотла моментально, жадно сжимая волосы на ее затылке. Рассыпался на молекулы, распался на атомы, меня ослепила яркая вспышка, как от световой гранаты. Я ослеп, оглох и умер, но был счастлив. Мое сердце остановилось, а через долю секунды она запустила его снова. Никогда не испытывал подобного, даже не подозревал, что так бывает. Я не знаю, как далеко я бы зашел, если бы меня резко не остановили. Она словно нехотя, и несильно, но оттолкнула меня.

Отстранилась на шаг, выдохнула тяжело, смотрит с осуждением, в глазах почти слезы, глаза на мокром месте, но сдерживается, как может:

– Ну, что же ты! Смотри! Давай!

Она знает про прибор, она все почувствовала и поняла. Отвечала на поцелуй и не пришла в ярость. Мне вмиг стало стрёмно и я еще пьян от поцелуя. В ее глазах читается « Ты мог попросить». Мог, но не попросил. Нервно сглотнул. Я идиот.

– Смотри! – уже кричит зло, – Я чистая. Убедись, – Нервно разжимаю ладонь, горит красный. Облегченно выдыхаю и не мигая смотрю на нее, – Доволен?!!

Отчего-то я не доволен, хотя должен радоваться. Я не доволен собой, но доволен результатом. В груди давит так сильно, что не продохнуть. Паршиво.

– Дальше что?! – не знал, что ответить, виновато смотрю на нее, – Это ничего не меняет! Не прикасайся ко мне! Никогда! Слышишь! – гневно, – Только посмей!

Сжал губы, на душе кошки скребут, поспешил уйти от нее в другую комнату. Здесь что-то вроде кабинета: книги, документы, карты, фото. Камеры видео наблюдения, компьютер. Интернета нет, но он работал от генератора. Походил туда-сюда как лев в клетке, почесал загривок. В голове еще сладкий туман от поцелуя, сладкие губки, слишком сладкие. Слышу, как она грохочет посудой. Смотрю в камеры, что-то там перекладывает. Камеры есть как снаружи, так и внутри. Сразу подумалось, что мне не обязательно быть в комнате, чтобы видеть как она принимает ванну, улыбнулся. Подала сигнал рация в куртке «Вейл, прием», вышел под ее взглядом, ответил:

– Да, Дени, на связи.

– Нам нужны еще провода, метров триста, не хватает. А Дейв просит передать, что бинты кончились, не забудь. Прием.

– Принял. Завтра принесу. Прием.

– А че не сегодня? Ты чем там занят сейчас? Прием.

– Не твое дело! Отвали! Отбой! – рявкаю зло.

– До завтра. Отбой, – он разочарованно.

Стоит на кухне, смотрит на меня внимательно, не двигается.

– Чё смотришь! Воды налить?! – не самым вежливым тоном говорю, кивает «да».

Приношу ей тазик воды, дает еще один в руки:

– Еще один надо, чтобы споласкивать.

Надо, так надо. В результате, мы не сговариваясь и не разговаривая моем посуду вдвоем, только переглядываемся иногда. Когда взгляды встречаются, стараемся отвернуться. Не могу определить, злится она или нет. В голове перебираю целую речь, как извинится, но не буквы не могу произнести. Уже все помыто, протирает столешницы, стол.

– Кто первый идет мыться? – тон спокойный, простой.

– Ты, – сливаю воду в слив.

– А ты?

– А я после тебя. У нас одна ванная и одна вода. Надеюсь, ты не очень грязная, – без раздражения, спокойно.

– А если слишком? Не брезгуешь? – промолчал, шепнула, – Спасибо.

От этого «спасибо» потеплело на душе. Молчком нашел ей спортивные штаны, футболку, носки, полотенце. Положил ей на стул возле ванной. Указываю на предметы на полке:

– Губка, мыло. Шампунь только такой.

– Могу я состирнуть белье в тазу, у меня ведь нет другого?!

– Можешь, вон там веревка, я там сушу, но можно и на обогреватель, высохнет быстрее.

– Пожалуйста, не подглядывай.

– Не собираюсь даже.

– Обещай.

– Обещаю. Крикнешь мне, когда закончишь. Вдруг усну в ожидании.

– Я не долго, чтобы вода не остыла.

Кивнул, ухожу в кабинет. Посидел в кресле, походил, посидел. Мысленно давая ей время раздеться. Я обещал не подглядывать. Я обещал не прикасаться и поцеловал. Круто я держу свое слово. А сейчас тоже собираюсь его нарушить. Как пацан ей богу! Сам себя не узнаю. Голос сзади, обернулся:

– Вот так и сиди, не вставай даже! А то сделаю больно, – и ушла.

Я улыбнулся, даже не собираюсь вставать! Она не знает про камеры. Угрожай, сколько влезет, кто тебя боялся, а меня ждет увлекательное зрелище.

Нужную мне камеру вывел на большой экран компьютера не зразу, дождался шума воды и звука задергивающейся шторки. Она полностью легла в воду, я мало что успел увидеть. Клеенка замутнила четкость изображения, лица не разглядишь, а очень хотелось. Но от осознания того, что она там голенькая лежит, член заныл еще сильнее. Блять! Я как похотливый прыщавый подросток! Мне бы про завтра думать, проблемы решать, а я! Вокруг смерть, разруха и вирус, а я с катушек слетел, инстинкты взыграли. Почему именно на нее так реагирую? Не припоминаю ничего подобного раньше. Не девственник и женщины были разные, но на нее стоит как каменный. Мой член указывает на нее, как стрелка компаса всегда на север. Это невыносимо терпеть, хотя я с ней всего несколько часов. Сука! Даже когда злюсь, не проходит, может от этого и злюсь? Належавшись вдоволь, она встала и взяла шампунь. Через меня словно пропустили высокое напряжение, жадно ловлю каждый изгиб тела. Идеального тела, само совершенство. Поразила ее грудь. Бесподобная. Слюна аж пошла и яйца свело.

Ни большая, ни маленькая, ровно в мою ладошку, с темными чуть вздернутыми вверх сосками. Я от одного вида едва сдержал стон. Господи! Кто тебя создал такую. Жадно впитываю каждый изгиб. Да! Повернись еще, нагнись. Как я хочу быть этой губкой и скользить по твоему телу. Вот это задница, аж зубами заскрипел. Блядь! Мои яйца сейчас точно лопнут. Оттягиваю штанину, сука! Впору дрочить прямо на экран. Если я продолжу еще, то пиздец! Уймись. Отключил камеру, положил голову на стол, постучал лбом об него несколько раз. Совершенно не зная, куда деть руки, просто свесил, так и замер.

Начал думать исключительно о работе, о лагере, о том, что необходимо в первую очередь, где это взять. Медленно, но стало отпускать. Сколько так пролежал головой на столе не знаю. От прикосновения ее руки аж вздрогнул:

– Уснул? – спросила, – Я звала, ты не слышал. Я все, – а сама разглядывает карты на стене внимательно и вытирает мокрые волосы полотенцем, концы. Раскрасневшаяся, свежая. Одного взгляда хватает, чтобы я снова вспыхнул. До чего прекрасна.

– Отлично! – вскакиваю и иду к ванне.

Мне плевать, будет она смотреть или нет, я раздеваюсь. Вода не такая уж и грязная. Оглядываюсь на кровать, ее нет в этой комнате она еще там. Плевать. Лег как она полностью в ванну, ноги не входят, коленки торчат. Закрыл глаза, а она перед глазами голая, как на заставке висит. Хватит о ней думать. Надо о чем-то отвратительном. Я сегодня видел, как убили девочку лет двух, вот где был кошмар, и помочь я не мог. Вмиг настроение сменилось. Встал и давай нашаркиваться губкой, стараясь не думать, где сейчас побывала эта мочалка. Отдергиваю клеенку и натыкаюсь на ее взгляд, сидит на кровати и наблюдает. Взгляд с меня не отводит внимательный, бегает глазами верх вниз. Да! Борзости ей не занимать! Выбираюсь из ванной, беру полотенце, обтираюсь. Делаю вид, что мне нет до этого дела, но кожей чувствую ее взгляд на себе и черт побери мне нравится как она смотрит. И будь я проклят, если она не возбуждена!

Двумя руками вытираю голову и смотрю на нее:

– Все разглядела? Поближе подойти? – в моей футболке и мокрыми волосами, сама невинность и очарование. Ножки скрестила, спина ровная. Глаз не оторвать.

Опускает глаза, прикусывает нижнюю губу. Сука! Не делай так! Больше глаз не подымает. Но мысли в ее голове вовсе не невинные, я чувствую. Одеваюсь не спеша, сначала плавки, потом спортивные штаны. Подает голос:

– Где я буду спать? – тихо и тревожно.

– Там где сидишь.

– А ты? – слишком настороженно.

С тобой конечно! Это моя кровать. Это мой дом. Ты когда шла сюда, на что надеялась? Что я добрый дядя, раз спас тебя? А благодарить? Сама же говорила!

– На диване.

Торопится залезть под одеяло, укутывается, укладывается. Могла бы и до этого так сделать и притворится, что уже спит, но не стала, спросила. Футболку надевать не стал. Взял подушку и одеяло со стеллажа, бросил на диван. Выключил свет и лег.

– Спокойной ночи, Вейл, – говорит нежно, я знаю, она наблюдет за мной.

Ничего особенного, простые слова, но мне приятно. Я не просил ее это говорить, она сама. Сколько дней я прожил, не слыша этих слов перед сном? Скорее даже лет. Так просто. А мое имя с особой нежностью. Из ее уст оно звучит по-особенному, словно и не мое вовсе. Ни через е, а через э, совсем по-другому звучит, тепло и обволакивающе.

– Спокойной ночи, Эли, – ответил я по-доброму, надеясь, что она тоже улыбнулась.

Это уже потом, намного позже я узнал, о чем она думала в тот момент. Она боялась остаться одна, она слишком долго засыпала одна. И не стала бы возражать, если бы я лег рядом, скорее бы почувствовала облегчение от теплоты рядом. Без приставаний, конечно. Просто и по-человечески. Боялась уснуть. А вдруг все это сон, я ей снюсь и это все не реально. Она откроет глаза и снова в подвале. А если и нет, то не уйду ли я ночью, бросив ее здесь одну. Если бы я тогда это знал.

Сон не шел, я ворочался и вздыхал, слыша тоже самое с кровати. Одеяло какое-то мелкое взял, даже ноги не закрывает. Я его и так и эдак, никак не хватает. Решил взять еще плед, чтобы наверняка накрыться всему. Встаю и иду к полкам, они у стены возле кровати. Осталось протянуть руку и взять, как слышу щелчок предохранителя и ее тревожный голос:

– Даже и не думай об этом!

Стоит на коленях на кровати, в вытянутых руках направлен на меня пистолет. Даже в темноте видно, что глазищи злые.

– Дура! Я одеяло хочу взять! – и наплевав на нее буру его, разворачиваюсь и ухожу на диван, ворча себе под нос. Улегся, укрылся и крикнул ей, – Утром верни мне мое оружие! Психическая!