Искупление пороком

Следом за животными и птицами в мир явились люди. Когда это случилось, Серафим, наконец, прервал свою молитву и поднялся. Трава и лианы, прежде плотно оплетавшие Ангела, мягко выпустили его из своих объятий. Неторопливо Серафим спустился с холма к первым людям, которые ещё бездумно и неуверенно взирали на новый мир, что открывался перед ними. Эти люди, к моему изумлению, ничем не отличались от обычных диких животных. Их взгляд был не осмысленнее взгляда коровы, ищущей сено. Тем не менее Серафим взирал на них с любовью и нежностью. Остановившись рядом с людьми, божественное создание вновь взглянуло в лик Отца и вознесло ему хвалу. Трижды поклонившись небесному сиянию, Серафим обратил взор к стоявшим перед ним людям. Он возложил руки на их головы и произнёс молитву, подобной которой мне никогда прежде не приходилось слышать. С первыми звуками этой молитвы люди закрыли глаза, а когда же, по окончании таинства, они вновь открыли свои очи, взгляды их перестали быть прежними. Они больше не были животными, но стали настоящими людьми, с человеческой душой, сознанием и разумом, привычными нашему роду. Закончив молитву, Серафим отнял руки от голов людей и снова трижды низко поклонился божественному свету. Обернувшись к людям, он указал рукой на небо и сказал:

– Почитайте Бога, как отца своего. Он вас создал и наделил душой и волей. Любите Его. Он дарует вам эту планету. Берегите её. Любите друг друга и живите в мире.

Сказав это, Серафим ещё раз низко поклонился божественному свету и, наконец, покинув людей, вернулся на своё место в углублении на холме. Едва он опустился там на колени, растительность, словно ожидавшая его возвращения, вновь густо оплела тело Ангела. Он же обратил лицо к Богу, лишь на миг задержав взгляд на людях. Только в этот момент, в этот короткий миг, когда во взгляде его, вскользь брошенном на первых людей, проявилась какая-то необъяснимая печаль, я вдруг узнала Самаэля. Самаэля, который не был ещё изгоем и предателем. Самаэля, рождённого Господом, почитающего Отца и исполняющего Его заветы. Лицо Ангела было похоже на то, что я запомнила со времени нашего знакомства, но здесь и сейчас оно источало особенную красоту и величие. Самаэль являл собой божественную сущность. Он был близок к Богу, но всё же никогда не был Богом.

– Самаэль! – я выкрикнула это имя, сама не ожидая того.

В тот же миг необыкновенное видение исчезло, и я вновь осознала себя стоящей подле Херувима в лучах божественного сияния. Ангел тепло улыбался, глядя на меня.

– Вы тоже это видели? – спросила я у него.

– Видел, – подтвердил он.

– Это ведь правда был Самаэль?

– Да, – Херувим кивнул. – Но прежний. В те времена он был ещё помощником Господа.

– Да, – сказала я очень тихо. – А эти растения? Почему они оплетали его?

– Жизнь рождается из жизни, – пояснил Херувим. – Чтобы появились существа, наделённые душой, кто-то должен ею поделиться. Бог мог бы собственноручно произвести на свет людей и животных, наделить их душами, но силы его настолько велики, что могли бы разрушить тонкое устройство подобных созданий. Чтобы этого не случилось, Отец использует Серафимов, которые, будучи более простыми существами, чем он сам, служат чем-то вроде проводников божественных сил. Во все миры, которые Бог задумал живыми, он послал по одному из сильнейших Серафимов. Каждый из них был назначен наместником таких территорий и должен был отдать своё тело и душу планете, слиться с нею воедино и дать таким образом божественным силам безопасный путь для рождения жизни. Это очень ответственная и значимая миссия, которой удостаиваются лишь лучшие из лучших Серафимов.

– То есть Самаэль создал жизнь на Земле?

– Не он, а Бог, но посредством тела и души Самаэля. Он должен был стать Ангелом-хранителем Земли, защитником и заступником жизни, должен был служить Отцу и помогать людям следовать Его заветам. Вот только Самаэль очень быстро стал забывать, что является лишь рукой Бога на Земле, но не самим Господом и что без разрешения Отца Нашего он ничего сам совершить не сможет. Самаэль возревновал к Господу и возжелал, чтобы люди и звери земные подчинялись только ему одному.

– И тогда он стал вводить людей в грех? – спросила я.

– И да, и нет, – Херувим покачал головой. – Как только Самаэль, поддавшись собственному пороку, отвернулся от Господа, он потерял часть сил и обрёк себя на вечные страдания. Те Ангелы, что решили следовать за ним, обрели ту же судьбу, но они сами создали свой Ад. Пороки, словно грязь, липнут к душам, стремящимся к саморазрушению. И всё же неправильно полагать, что между Богом и Самаэлем идёт война. Бог не терпит войн и не признает насилия. Так же и сам Самаэль, прекрасно понимая, что он слабее Отца во всём, не стремится к ведению войны. Но и тот, и другой, пусть с разными целями, попускают греховные действия людей. Бог – в надежде возвратить людям веру, Самаэль… Мы не знаем, какова его действительная цель. Многие из нас полагают, что и цели-то у него конкретной нет. Дело в том, что, если Ангел становится посредником Господа в создании жизни, то он перестает быть самостоятельным существом. Он тесно связывает свою собственную душу с душой планеты. Каждое живое существо на ней становится его частицей. Посему, если душа такого Ангела начинает разлагаться, то вне зависимости от чьих-либо желаний разрушаются и души существ, созданных при его участии. Все пороки людские, все ужасы, творящиеся в мире живых, обусловлены тем, что душа Самаэля погибает. Мир Земли страдает, ибо душа Ангела, назначенного ей в Хранители, бьётся в страшной агонии. Как только душа Самаэля разрушится окончательно, погибнет и жизнь на Земле. Наступит Судный день.

Слова Херувима очень напугали меня.

– Но можно ли спасти его душу? – умоляюще я посмотрела в глаза Херувима, но увидела в них лишь печаль. – Возможно ли, возродить его веру в Бога?

Херувим грустно улыбнулся и сказал:

– Большинство из нас полагают, что уже слишком поздно. Многие, в том числе и я, пытались достучаться до души Самаэля. Что только не было испробовано! Но всё бесполезно. Разрушение его зашло слишком далеко. Он настолько запутался в собственных иллюзиях, что не верит правде и не видит её. Его поглотили фантазии, которые отчётливо отражаются на всех подвластных ему людях. По мнению большинства Ангелов, Самаэль теперь не больше, чем сумасшедший, не очень буйный, но и не безобидный. Братья ему сочувствуют, но помочь, к сожалению, уже ничем не могут.

– Как же это грустно, – я разочарованно вздохнула и почувствовала, что вот-вот заплачу. Мне не хотелось верить в то, что надежды для Самаэля и для вверенной ему когда-то Земли больше нет.

– Грустно, – согласился Херувим. – К сожалению, бывает так, что брат может не любить и не понимать брата. Но любовь отца к сыну, пусть даже и обезумевшему, велика. Бог любит Самаэля, несмотря ни на что, и очень страдает о того, что терзается его дитя и дети человеческие, подвластные ему. До самого последнего вздоха Самаэля Бог будет пытаться вернуть его, и именно поэтому Он просил меня привести вас сюда.

Я удивлённо и испуганно взглянула на слепящий божественный свет. Херувим заметил мою тревогу.

– Не пугайтесь, – Ангел нежно улыбнулся. – Бог знает всё. Он видел то, что было между вами и Самаэлем. Он знает, какие изменения произвели вы в душе его сына, и он слышал все ваши помыслы в Раю. Прежде всего вы должны понять, что Бог не делает ничего просто так. В тот день, когда он забрал вас в Рай, то сделал это специально, ибо знал, что не готовы вы были выполнить сложнейшее из божьих повелений. Не имея возможности знать всей истории и всех пределов мира, вы могли бы легко оказаться во власти иллюзий, терзающих Самаэля. Как ни чиста была ваша душа, заблуждения падшего Ангела рано или поздно проникли бы в неё. Теперь же, испытав достаточно искренность вашего сочувствия к Самаэлю, Господь решил, что вы готовы к тому, чтобы познать больше и вновь встретиться со старым другом.

– Это же… – я не знала, что и сказать. – Смогу ли я? Если даже Ангелы, подобные вам, не сумели! Что могу сделать я? Разве могу я найти такие слова, которые смогут переубедить Самаэля?

– Как я уже сказал, – Херувим вновь улыбнулся и многозначительно склонил голову. – Отец не совершает ничего напрасно и не посылает нам испытаний таких, каких мы не смогли бы вынести. Я не могу знать, что ждёт вас на этом пути, как не могу знать и того, к чему он приведёт. Но Отец знает всё. Если Он говорит, что наступил тот час, когда вы должны найти Самаэля, значит, так оно и есть. Не стоит сомневаться, то, что ждёт вас там, не окажется лёгким путешествием. Если бы я мог пройти этот путь с вами, я бы сделал это, но Бог велит мне остаться. Вопрос в том, согласны ли вы принять эту миссию? Здесь и сейчас вам предстоит дать ответ. Если откажетесь, я отнесу вас обратно в Рай, но если согласитесь, то вам придётся пройти все назначенные испытания до самого конца, ведь обратного пути просто не будет.

Херувим замолчал и выжидающе посмотрел в мои глаза. Меня обуревали тысячи чувств. То были и многочисленные сомнения в собственных силах, и радость от возможной встречи с Самаэлем, и страх, трепет перед Богом, и ещё многие, многие другие понятные и не очень эмоции и ощущения. Мне потребовалось несколько минут, чтобы справиться с ними.

А затем я сказала:

– Если Бог верит в то, что я могу помочь Самаэлю сделать хотя бы шаг на пути сближения с Отцом, я не могу отказаться. Находясь в Раю, я жила только мыслью о том, чтобы облегчить его страдания. Разве могу я теперь отказаться хотя бы попробовать сделать это? Разве смогу я пребывать спокойно в Раю, зная, что собственноручно разрушила пусть даже слабую, но возможность Самаэля стать прежним? Я так не смогу.

– Да будет так! – торжественно произнёс Херувим и низко поклонился божественному свету.

Глава 6

В последние недели двери дома сэра Томаса Стаффорда почти не закрывались. Ежечасно кто-нибудь подходил к ним, дабы попросить аудиенции сэра Томаса и получить её, если на то была его воля. Таковыми посетителями были и последователи его учения, прибывавшие теперь из разных концов мира, и наивные просители милости знатного вельможи, и разгорячённые пустыми надеждами его партнёры по бизнесу, и даже совершенно незнакомые сэру Томасу личности. Как раз к последним и относились те незваные гости, что позволили себе навестить Стаффорда в это утро.

Впрочем, сэр Томас совсем не удивился, когда, войдя в свой кабинет, обнаружил там людей, которых никогда прежде не встречал. В последние дни незнакомцы составляли большую часть его посетителей. Разве что Стаффорда несколько заинтересовало то, что сегодняшние нежданные просители пришли вдвоём, хотя чаще всего посетители приходили к нему по одиночке. Грузный мужчина лет шестидесяти в дешёвом тёмно-сером костюме, который он нацепил, очевидно, намереваясь казаться более значимым, чем является на самом деле, с деланым вниманием изучал стоявшие в шкафу книги. Он очевидно нервничал, но старался не показывать виду и только изредка нетерпеливо поглядывал на массивную кабинетную дверь.

Его спутница, а это была дама, казалась намного спокойнее своего партнера. Она, деловито сложив ногу на ногу, сидела в кожаном кресле и лениво накручивала на пальчик пряди сухих, недавно осветлённых волос. Она казалась моложе своего компаньона лет на пятнадцать, но всё же уже была не столь юна, как ей бы того хотелось. Впрочем, это нисколько не мешало ей молодиться, о чём говорил её довольно яркий макияж и не по случаю эффектный наряд. Голубое платье этой дамы, сшитое из плотной, дорогой материи, вполне могло бы считаться деловым, если бы не глубокое декольте, не столько скрывающее, сколько демонстрирующее сомнительные прелести увядающего женского тела. На шее и запястьях она носила громоздкие, безвкусные украшения, в которых намётанный глаз Стаффорда сразу же определил дешёвые безделушки, что продаются в магазинах для небогатых, но желающих таковыми казаться, дам.

‒ В чём причина вашего визита? ‒ едва войдя в кабинет, намеренно грубовато осведомился сэр Томас.

Оба незваных посетителя с первого же взгляда ему не понравились. Впрочем, в женщине и было что-то, что заставило сэра Томаса на секунду задержать взгляд. Этот факт не ускользнул от алчущих внимания глаз незнакомки. Вообразив, как положено любой уважающей себя женщине, что новый знакомый увлёкся ею с первого взгляда, она выпрямила спину и села так, чтобы её сомнительные достоинства стали лучше видны. Стаффорд криво усмехнулся, заметив эту перемену. Её очевидное желание произвести на него впечатление весьма забавляло сэра Томаса. Он любил такие игры.

‒ Позвольте представиться, ‒ тем временем сказал толстяк, не замечавший или не желавший замечать изменений в поведении своей спутницы. ‒ Аделрик Верстратен. А это моя супруга, Барендина.

Он указал на женщину и, торопливо отойдя от книжного шкафа, протянул руку Стаффорду. Сэр Томас холодно посмотрел на протянутую ладонь.

‒ Так что же вас привело сюда, Аделрик Верстратен? ‒ спросил Стаффорд.

Так и не ответив на рукопожатие, сэр Томас опустился в своё кресло и указал гостю на место рядом с женой. Верстратен, смущённый неожиданной холодностью хозяина, стих и сел. Стаффорд едва заметно улыбнулся. В своём доме он любил быть королём. Ему нравилось вызывать у посетителей чувства неудобства и смущения. Да и кабинет его был специально устроен для этой цели. По приказанию сэра Томаса, потолок здесь был, искусственно завышен, вдоль стен стояли монументального вида шкафы, а на стене, что лучше всего открывалась взглядам посетителей, висел огромный портрет хозяина дома. К тому же рабочий стол Стаффорда находился на небольшом возвышении, что позволяло ему всегда смотреть на посетителей сверху вниз.

Сэр Томас облокотился на стол и по-кошачьи мягко опустил свой острый подбородок на сцепленные в замок ладони. И без того вздернутая бровь Стаффорда поднялась чуть выше, давая понять незваным гостям, что попусту тратить его время может быть весьма опасно.

‒ До меня дошли слухи, ‒ Аделрик заговорил очень осторожно. Он почти не смотрел в глаза Стаффорду, а переключил внимание на собственные пальцы, которые по неизвестной ему самому причине пришли в хаотичное движение. Немыслимым усилием Верстратен попытался остановить бунт собственного тела, но проиграл в этой сложной битве. Посему он бросил бессмысленные попытки справиться с волнением и продолжил говорить: ‒ Слышал, что вы интересовались квартирами, выставленными сейчас на продажу. У меня есть недвижимость, которая, я думаю, может вас заинтересовать.

Вопреки очевидному волнению тела, голос Верстратена не дрожал. Он говорил тоном весьма опытного дельца, но внимательный взгляд Стаффорда прекрасно улавливал то, что и сам Аделрик, и дама, что пришла с ним, стараются казаться теми, кем не являются. Удивительно, что личность, укоренившаяся в собственных пороках, всё же презирает подобные наклонности в других, особенно если демонстрирующий их человек, на взгляд этой личности, неумел и неискусен в этих вопросах. Как талантливейший художник презрительно смеётся над жалкими попытками своих менее даровитых коллег или даже сердится на них, полагая, что они позорят имя искусства, так и изысканный почитатель греха не может быть равнодушен к тому, что творят малоопытные его последователи. Именно попытка Верстатена показаться в глазах Стаффорда более значимым, чем он является на самом деле, убедила последнего в том, что он обязан наказать, так сказать, покарать этого глупого толстяка.

Как уже говорилось, сэр Томас Стаффорд являл собой довольно уникальную личность. Дело в том, что, обретя себя в пороке и безнаказанности, он искренне уверовал в то, что является своего рода мессией на земле. Ещё в юном возрасте, читая Библию, он по-своему увлёкся образом Христа. Высказанная в этой книге мысль о том, что настанет Судный день, когда Иисус снова явится в наш мир, дабы сотворить новое царство праведных людей, невероятно заворожила сэра Томаса. Вот только слова, что по задумке своей должны были заставить человека, узревшего их, чтить Закон Божий, в закостенелом грешнике возымели совсем иное действие. Стаффорд вдруг решил, что он и есть тот самый сын Божий, что он – будущий царь Новой Земли, и всем людям предназначено стать его паствой. Те разрушения и ужас, что предвещали строки Библии, рассказывающие о грядущем Судном дне, взывали к его потаённым желаниям, словно бы уверяя в том, что именно пороки воцарятся в новом мире. Он не боялся Божественного суда, ведь полагал, что сам будет его вершить. Сэр Томас считал, что является Христом и Дьяволом в едином обличии и что придет день, когда все люди на земле поймут, что между пороком и благочестием не такое уж и большое различие. Что многие праведники невероятно порочны в своей добродетели, а многие грешники добродетельны в пороке. Стаффорд создал и исповедовал собственную религию, которая за несколько лет с необычайной скоростью разлетелась по всему миру и исчислялась уже миллиардами последователей.

Пару лет назад, правда, идеям сэра Томаса был нанесён ощутимый удар. Он встретил Дьявола. Стаффорд, всё это время веривший, что он есть и Дьявол, и Иисус в едином лице, вдруг узнал, что это не так, что как минимум Дьявол существует вполне самостоятельно и что Иисус, вероятно, тоже где-то существует. Казалось бы, это удивительное открытие должно было толкнуть Стаффорда на путь к исправлению, напугать его, заставить задуматься. После этой встречи сэр Томас и правда потратил несколько часов на раздумья, но потом пришёл к неожиданному выводу – пусть Дьявол и существует, но в описании Судного дня Иисус может быть лишь неким собирательным образом понятия «сын Божий», и что он, Стаффорд, ощущая себя мессией, прав. Более того, появление Дьявола в его жизни есть не просто воля Всевышнего, но подтверждение особенной значимости его, Стаффорда, в этом мире. В этот момент сэр Томас окончательно уверился в том, что он ‒ избранный, к тому же Дьявол никоим образом не пытался его в этом переубедить, что в очередной раз подтверждало убеждения Стаффорда. По крайней мере, так он сам решил.

Вообще, Дьявол несколько разочаровал сэра Томаса. Тот, о чьём коварстве и жестокости рассказывали удивительные легенды, на деле оказался весьма прост, если не сказать, скучен. Предложив Томасу договор и задержавшись рядом с ним на довольно долгий срок, Дьявол отнюдь не стремился принимать участие в «развлечениях» Стаффорда. Поначалу это весьма озадачивало сэра Томаса, но потом он решил, что Дьявол всего-навсего устал, выгорел, как бывает, выгорает художник или скульптор, что Дьявол, вероятно, и пришёл к нему с целью найти себе стоящую замену. Осознание этого дало Стаффорду новые силы и идеи для удовлетворения своих порочных изысканий.

Теперь же, взирая на Верстратена и его супругу и полагая себя обязанным покарать их за глупость и лживость, Стаффорд не столько выслушивал предложение Аделрика, сколько размышлял над тем, как правильнее и интереснее будет осуществить наказание для этих людей.

‒ Вот, посмотрите, ‒ говорил Верстратен, настырно подсовывая Стаффорду какие-то бумаги и фотографии.

‒ Вижу, ‒ сказал сэр Томас, переводя задумчивый взгляд с бумаг на лицо Барендины Верстратен. ‒ Но сделки по картинкам я не заключаю.

Уголки губ Барендины слегка приподнялись, словно бы она приняла эту фразу на свой счёт. Это весьма позабавило Стаффорда.

‒ В ближайшее время я отправлю своего человека посмотреть эту квартиру, ‒ сказал он. ‒ После этого я дам вам точный ответ.

‒ Будем ждать с превеликим нетерпением, ‒ Верстратен едва не подпрыгнул от удовольствия, услышав слова Стаффорда.

Постучавшись сегодня в дверь сэра Томаса, он надеялся, но всё же до конца не был уверен в том, что столь богатый и влиятельный человек, как Стаффорд, может всерьёз заинтересоваться этим предложением. О том, что сэр Томас начал скупать городскую недвижимость, ему рассказал знакомый, который, в свою очередь, узнал это от знакомого своего знакомого. Информация, полученная Верстратеном, очень походила на пустой слух, который он всё же решился проверить, так как упускать даже призрачный шанс свести знакомство со столь значимой особой было, по мнению Аделрика Верстратена, весьма глупо.

‒ Что ж, не смею вас больше удерживать, ‒ сказал сэр Томас.

Ему отчаянно хотелось поскорее спровадить этих двоих, дабы вернуться к своим музыкальным наслаждениям. Верстратен же как будто не прочь был задержаться ещё, но, поняв недвусмысленный намек хозяина дома, поспешил к выходу. Барендина, очевидно, расстроенная малым вниманием к своей персоне, вздохнула и, дабы последовать за мужем, делано грациозно поднялась с насиженного места. Напоследок она бросила на сэра Томаса томно-загадочный взгляд.

‒ Я свяжусь с вами, как только решу, что это необходимо, ‒ сказал Стаффорд им на прощание.

При этом он не смотрел ни на кого конкретно, так что каждый из его посетителей подумал, что фраза эта была адресована именно ему. Алчность Аделрика Верстратена вновь возликовала. Его супруга же ухмыльнулась и самодовольно вздёрнула подбородок, ошибочно полагая, что произвела своими красотами неизгладимое впечатление на столь богатого и успешного человека, как Стаффорд.

Глава 7

Едва Верстратены оставили сэра Томаса одного, он, вопреки собственному стремлению вернуться в музыкальную гостиную, обратил взгляд на бумаги, оставленные Аделриком. Квартира, предлагаемая этим человеком, в другое время вряд ли бы заинтересовала сэра Томаса. Она была совсем небольшой, довольно уютной, но всё же ощутимо старой. Размещалась она почти в самом центре города, что, конечно же, придавало ей некоторую значимость в глазах сэра Томаса.

Слухи о том, что Стаффорд скупает городские квартиры, были, в общем-то, правдивы. В последние месяцы он и правда не упускал любой возможности приобретения мелкой недвижимости, а иногда даже не гнушался и её арендой. Все эти манипуляции были необходимы для того, чтобы привести к исполнению его очередную, весьма грандиозную задумку. Дело в том, что около полугода назад сэру Томасу приснился сон, в котором он воочию увидел себя, восседающим на мировом троне. Этот сон был столь ярким и реалистичным, что, пробудившись, Стаффорд принял его за знамение. С этого дня он пришёл к убеждению, что настала пора ему, как сыну Божьему, явить себя миру. Грядёт Судный день, уверовал он, а это означало, что мессии необходимо было заявить о себе. Иисус не вошёл бы в историю, если бы не сказал людям о том, кто он есть на самом деле. Правда, Стаффорд считал себя, куда более мудрым, чем новозаветный Божий сын. Прекрасно понимая, что не все поймут и примут его идеи сразу, он хорошо спланировал своё явление, и для того, чтобы всё прошло по плану, он решил призвать к себе если не всех, то большинство своих учеников. Именно для них, а вернее, для их размещения в городе, сэр Томас и озадачился приобретением недвижимости.

Рассмотрев все предложенные Верстратеном бумаги, Томас Стаффорд поднялся из-за стола и в раздумьях подошёл к окну. Оно было приоткрыто. С улицы задувал едва ощутимый ветерок, который вместо прохлады, к сожалению, приносил с собой лишь потоки тепла. Узкое лицо Стаффорда исказила недовольная гримаса. Он не любил жару. Она навевала на него состояние лени, а быть таковым сейчас, когда приближалось самое значимое в его жизни событие, было никак нельзя. Сэр Томас вдруг снова ощутил острый укол тревоги. Только бы всё получилось…

Стараясь отогнать прочь неприятные мысли, Стаффорд вернулся к столу и, нажав на кнопку вызова помощника, принялся собирать бумаги Аделрика Верстратена в аккуратную стопку. Одну из бумаг, ту, где был написан адрес квартиры, сэр Томас отложил в сторону.

‒ Вы меня звали?

Стаффорд вздрогнул ‒ его помощник Дориан умел оказываться рядом совершенно незаметно. Этот его навык временами пугал сэра Томаса, но по большей части всё же восхищал его. Тем более, что иногда он был весьма на руку своеобразным задумкам Стаффорда.

‒ Да, ‒ кивнул сэр Томас, стараясь не слишком демонстрировать тот факт, что помощник снова сумел застать его врасплох. – Дориан, прикажи срочно подать мой лимузин.

‒ Куда едете? ‒ с нотками игривости в голосе поинтересовался его помощник.

Дориан не отличался особенной стремительностью в выполнении мелких желаний Стаффорда, но зато ему не было равных в тщательности и усердии реализации важных планов сэра Томаса. Именно за это Стаффорд и уважал его. И именно поэтому прощал Дориану мелкие проявления непокорности.

‒ Мне необходимо увидеться со старым товарищем, ‒ сказал Стаффорд. – Тебе это интересно не будет.

Дориан удовлетворённо кивнул, а затем лукаво осведомился:

‒ А что прикажете делать с милой музыкантшей в гостиной?

Сэр Томас на мгновение задумался. Поглощённый тревогой, он и забыл про очаровательную скрипачку. Возвращение к ней было весьма заманчивым, но даже в изощрённом пороками сознании Стаффорда дела иногда стояли выше наслаждений.