Портрет неизвестной, или Во всем виноват Репин

– Вы удивились, друг мой, увидев меня такой? Ужель вы находите меня постаревшей? – дрожащим от волнения голосом произнесла она и приложила лорнет к своим близоруким глазам. Несмотря на жару, Репина обдало холодом, однако он сумел ничем не выдать охватившего его разочарования. Он хотел ответить, что для него она не может быть старой, но только взглянул на нее глазами, полными такой нежности, что она все поняла и лицо у нее загорелось лучами торжества.

– Ну проходите же, дорогой Илья Ефимыч, покорнейше просим от всего сердца! – продолжала суетиться княгиня, открывая гостю свои объятия. – Господа, минуточку внимания! Пред вами тот, чье признание простирается далеко за пределы империи. Художник редкостного таланта – Илья Ефимович Репин! Прошу любить и жаловать!

Маленькая неловкость первой минуты скоро рассеялась. Стреляли пробки в потолок, и нежное, необременительное для желудка холодное шампанское лилось в широкие бокалы, искрясь и пенясь в свете зажженных для красоты шандалов. Навсегда прославивший свое имя создатель бессмертных шедевров был представлен почтенной публике. Та в слепом восторге привечала его кивками и улыбками, чокалась бокалами, рассыпаясь в любезностях, пялилась, как на диковинку, и не переставала безмерно дивиться его виду: их гость – небольшого роста сухощавый человек в простом светло-сером костюме, со слегка вьющимися волосами, бородкой и рыжими усами, на лице – постоянная приветливая улыбка, а в движениях – особые, поразительно живые манеры, не такие, как у других. Так вот он каков, Репин! Казалось невероятным, что знаменитый художник, самое имя которого для множества людей считается ныне синонимом гения, может так легко и свободно, с такой обаятельной скромностью сбросить с себя всю свою славу и, будто и не знает, что он – Репин, как равный к равным, взять да и завернуть на это собрание к еще безвестным миру персоналиям.

Сам же он в тот день чувствовал себя то ли великим князем, принимающим поклоны от подданных, то ли слоном из басни Крылова, которого «по улицам водили, как будто напоказ». Ему приходилось ласково отвечать на обращаемые со всех сторон к нему почтительные поклоны, пожимать направо и налево руки, пить, благодарить за внимание и опять пить: за его приезд, за дружбу, за искусство, за любовь. Молодые барышни пили и не пьянели, а только раскраснелись. И только тапер, опрокинувший в себя бокалов шесть или семь, не мог удержаться, чтобы не болтать чего-нибудь лишнего, непристойного: то примется дразнить кого-нибудь рифмой и приговорочкой, нисколько не замечая цыканья хозяйки дома, то расскажет глупый анекдот или шутку, отчего молоденькая княжна Чиковани хихикает без причины, точно бог весть какую умную фразу изрек музыкант, а княгиня Эристави, урожденная Тамамшева, и княгиня Туманова недоуменно переглядываются между собой и пожимают плечами. Сама же хозяйка салона все это время цедила по капле в рот шампанское, вздыхала, отдувалась, обмахивалась веером и, словно строгая матрона, сердито поглядывала на своих завсегдатаев, которые на ее глазах отважились беспардонно фамильярничать с ее гостем. Главным образом это касалось одной заносчивой кисейной барышни в голубом платье с нешироким кринолином, перчатках, туфельках и миленькой изящной шляпчонке, слишком многое о себе возомнившей и оттого, должно быть, позабывшей, что у нее пять поколений мещанских родственников на лбу нарисованы. Ну, право же, думала она, Илья Ефимович не должен давать права над собою смеяться людям, которые не стоят его мизинца!..

– Dansons! – в какой-то момент провозгласила она по-французски, умея свободно справляться с этим языком, – и замерла в победоносной позе, с горделиво приподнятой головой, окидывая быстрым взглядом блестящее сообщество. – Будем танцевать!

Тапер, подняв свое тело, нехотя потащил его к инструменту. В танцах заезжий гость принял самое оживленное участие – до них он страсть как был охоч! – и смешил всех своей непоседливостью, когда, оставив свою даму на одном конце залы, ловко скакал вокруг самого себя, или, живописно изогнувшись, выделывал, щелкая по зеркальному паркету каблуками, соло, и, раскрасневшись, встряхивал плечами в такт музыке; и как, геройски полуобернувшись к Софье Дмитриевне, наступал на чужие каблуки и платья; как потом он стремительно мчался, весело кружась и толкая других танцоров, к покинутой даме, и та, приподняв свою тонкую руку, скользнувшую по рукаву его пиджака, со счастливой улыбкой склонила голову почти к самому его плечу и, легкая, как птичка, помчалась с ним по паркету громадной залы. За ними мчались длинной вереницей другие пары. Усталый тапер ударял по клавишам как в бреду, по механической привычке, но ни разу не сбился с такта. Плясали мазурку, краковяк, трепак, сальтореллу, приседали гопак и чеканили бойкую лезгинку. Затем красивым басом петербургский гость затянул украинскую песню. После шампанского и танцевальных оргий у него сильно кружилась голова.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.