Слепящий нож

Ну и хватит об этом! Как она делала каждое утро, Каррис вышла на полубак и начала разминаться – без ежедневной гимнастики она начинала беситься. Ее начальник, командующий Железный Кулак, предусмотрительно выдал ей два комплекта черной форменной одежды. И рубашка, и штаны были хлопковые, пропитанные люксином: обтягивающие в нужных местах, нигде не жмущие, сделанные в первую очередь для удобства движения и лишь во вторую – чтобы выставить напоказ тренированную мускулатуру Черных гвардейцев. Однако хотя пыхтение и потение составляли неотъемлемую часть ее жизни, это еще не значило, что она хотела делиться этим с любым кретином, вышедшим на палубу.

– Ты не против? – спросил Железный Кулак, выходя на палубу.

Командующий Черной гвардии был огромен. Хороший лидер. Умный, сильный и чертовски внушительный. Каррис кивнула. Железный Кулак снял головной платок и аккуратно его сложил. По парийскому религиозному обычаю, мужчины покрывали головы гхотрой из почтения к Орхоламу, однако бывали и исключения: подобно многим своим соотечественникам, Железный Кулак считал, что это предписание действенно, только когда солнце полностью поднялось над горизонтом.

Прежде командующий Черной гвардии заплетал свои жесткие черные волосы в косицы, но после Гарристонской битвы и гибели множества соратников-гвардейцев он полностью выбрил голову в знак траура. Еще один парийский обычай: гхотра, прежде прикрывавшая его великолепие, теперь скрывала его скорбь.

Орхолам! Сколько гвардейцев там полегло! Многие из них были убиты одновременно, одним-единственным разорвавшимся снарядом – удачный выстрел, для которого было безразлично, какого мастерства они достигли в извлечении цветов и боевых навыках. Ее коллеги… Ее друзья… Словно зияющая пропасть разверзлась перед Каррис, поглотив все, кроме ее слез.

Встав рядом с Каррис, Железный Кулак сложил руки вместе, затем развел их и принял низкую оборонительную стойку. Это были первые движения ка «болото» – самое то для начала, пока мышцы еще не разогрелись. К тому же для этого ка не требовалось много места, так что небольшого пространства полубака должно было хватить для их перемещений. Низкий горизонтальный взмах, поворот, удар ногой назад, разворот кругом, приземлиться на другую ногу, восстановить равновесие – на качающейся палубе это давалось не так легко, как обычно.

Командующий вел, и Каррис была рада следовать за ним. Моряки, заступившие на третью вахту, поглядывали на них, однако фигуры гвардейцев были не так уж хорошо различимы в предрассветных серых сумерках, и взгляды не задерживались надолго. Сами движения давно стали ее второй натурой. Каррис сосредоточилась на своем теле. Ломота и онемение от сна на деревянной палубе быстро сошли на нет. Более старые болячки были более упрямыми – поврежденное во время тренировки бедро, постоянно дававшее о себе знать; зажатость в левой лодыжке, которую она растянула, сражаясь с зеленым выцветком вместе с Гэвином…

Не Гэвином! Дазеном, прокляни его Орхолам!

Железный Кулак перешел к «Корик-ка», стремительно наращивая темп, – и вновь хороший выбор для такого тесного пространства. Вскоре Каррис была сосредоточена исключительно на том, чтобы добиться еще чуть-чуть большего вытягивания во время «вертушки», обеспечить максимальную дальность и высоту удара пяткой назад. Она была отнюдь не настолько рослой, как Железный Кулак, однако он был способен делать подсечки и наносить протыкающие удары с невероятной скоростью – его длинные конечности так и мелькали. Ей приходилось прикладывать все усилия, чтобы поспевать за заданным им темпом.

Взошло солнце, но они остановились лишь тогда, когда оно почти полностью оторвалось от линии горизонта. Очевидно, командующему тоже требовалась хорошая разминка. Пока Каррис восстанавливала дыхание, перегнувшись пополам и упершись ладонями в бедра, Железный Кулак вытер полотенцем пот со лба, потом повернулся к утреннему солнцу, сделал знак семерицы, выдохнул короткую молитву и намотал гхотру на свою выбритую голову.

– Ты чего-то хочешь, – проговорил он.

Он подобрал другое полотенце и бросил ей – разумеется, он принес с собой и второе. Железный Кулак был внимательным человеком. Также это сказало ей, что он присоединился к ее утренним упражнениям неслучайно: он пришел поговорить.

«В этом весь Железный Кулак: пришел поговорить, но за час не произнес и десятка слов».

Тем не менее он был прав.

– Лорд Призма собирается покинуть флотилию, – сказала ему Каррис. – Он либо попытается сделать это без твоего ведома, либо по крайней мере постарается убедить тебя не посылать с ним гвардейцев. Я хочу, чтобы ты послал меня.

– Это он сам тебе сказал?

– Ему не нужно мне ничего говорить. Этот трус вечно убегает! – Каррис думала, что выплеснула весь гнев в упражнениях, однако тот снова был тут как тут, обжигающий и свежий, готовый в одно мгновение взметнуть ее к небесам.

– Трус? – переспросил Железный Кулак, опираясь на поручень и бросая взгляд вбок. – Хм-м…

В каком-то шаге от места, где они стояли, поручни были сломаны. Снесены буйствующим морским демоном. Морским чудовищем, которое Гэвин не побоялся встретить лицом к лицу.

Каррис хмыкнула.

– Прошу прощения, это вырвалось случайно.

– Иди сюда, – без улыбки отозвался Железный Кулак. – Покажи глаза.

Он взял ее лицо своими огромными ручищами и в лучах разгорающегося рассвета устремил на нее пристальный, изучающий, оценивающий взгляд.

– Каррис, – проговорил он, – ты извлекаешь быстрее всех моих людей, но и быстрее всех исчерпываешься. Неконтролируемый гнев, высказывание вслух того, что ты собиралась держать про себя, – все это отличительные признаки красных и зеленых цветомагов, которые близки к смерти. Я и так лишился половины моей Черной гвардии, а если еще и ты будешь продолжать тянуть цвет с такой силой, твой ореол прорвется уже…

– Надеюсь, я не помешал, – раздался голос сзади.

Гэвин!

Командующий все еще держал в ладонях лицо Каррис и глядел ей в глаза. Стоя на палубе, залитой теплым рассветным солнцем, оба одновременно осознали, на что это могло быть похоже.

Железный Кулак поспешно убрал руки и откашлялся. Каррис подумала, что, пожалуй, впервые видит его смущенным.

– Лорд Призма! – вымолвил командующий Черной гвардии. – Да благословит вас око Орхолама!

– Вам тоже доброе утро, командующий, и тебе, Каррис… Командующий, я хотел бы встретиться с вами через час. Прошу также вызвать Кипа, он мне понадобится после нашего разговора. Если не ошибаюсь, он на первой барже.

Украшенный золотой вышивкой белый мундир Гэвина был безукоризненно чист. Здесь, на корабле, поспешно удирающем с поля битвы, кто-то постирал и погладил ему одежду. Вот как много он значил для людей! Все каким-то волшебным образом работало в пользу Гэвина, хотя он ничего для этого не делал. Это попросту бесило! По крайней мере, его лицо выглядело изможденным – Гэвин никогда не высыпался как следует.

Железный Кулак, кажется, хотел что-то ответить, но передумал и, коротко кивнув, удалился.

В результате чего Каррис осталась наедине с Гэвином – впервые с того раза, когда она закатила скандал, узнав, что он зачал бастарда в разгар их помолвки. Тогда она выпрыгнула из лодки, в которой они плыли. А до этого они не оказывались наедине с тех пор, как она влепила ему пощечину прямо по улыбающемуся лицу, в самой гуще Гарристонского сражения, на виду у всей его армии.

Может быть, она действительно извлекает слишком много красного и зеленого? Гнев и импульсивность не должны быть наиболее заметными чертами Черного гвардейца – да и благородной дамы, если на то пошло.

– Лорд Призма, – проговорила она, решив вести себя культурно.

Гэвин молча смотрел на нее своими беспокойными, умными глазами, постоянно взвешивающими, постоянно оценивающими. Его взгляд, едва ли не скорбный, скользнул по ее волосам, заглянул в глаза, задержался на губах, быстро обежал все изгибы ее тела и вновь вернулся к лицу, может быть, на долю мгновения метнувшись вбок, к уголкам глаз, где уже зарождались морщинки.

– Каррис, – мягко произнес он, – даже вспотевшая и взъерошенная, ты выглядишь лучше, чем большинство женщин в Солнцедень в своих лучших одеждах.

Гэвин был красив, обаятелен и своеволен во всех смыслах этого слова, но люди часто забывали, что вдобавок ко всему этому он еще и умен. Он не хотел разговора. Он просто тянул время. Чтобы она почувствовала себя смущенной и заняла оборонительную позицию из-за какой-то ерунды, которая ни к чему не имела отношения. Ублюдок! Да, она вся в поту, растрепанная, от нее воняет – как он может сейчас делать ей комплименты?

Как он смеет говорить ей любезности после того, как она закатила ему оплеуху?

Как он смеет подкатывать к ней с милыми глупостями, которые работают, даже несмотря на то, что она прекрасно понимает, зачем он это затеял?

– Катись к черту! – огрызнулась Каррис и зашагала прочь.

Отлично, Каррис! Очень культурно. Очень профессионально. Очень по-благородному.

Ублюдок!

Глава 5

Как у женщин это получается – делать так, что тебе одновременно хочется вышвырнуть ее за борт и расцеловать до потери дыхания? Каррис двинулась прочь, а Гэвин только и мог, что восхищаться ее фигурой.

«Чертовка!»

Он заметил, что некоторые из моряков тоже окидывают ее оценивающими взглядами. Он кашлянул, чтобы привлечь их внимание, и приподнял одну бровь. Они быстренько нашли, чем заняться.

– Действительно ли это так уж необходимо, лорд Призма? – раздался голос позади него.

Это был его новый генерал Корван Данавис, человек, который служил при нем еще шестнадцать лет назад – впрочем, тогда он был самым талантливым военачальником в армии Дазена. Им пришлось немало поработать, чтобы заставить всех поверить в то, что старый враг Гэвина теперь соглашается выполнять его приказы.

– Под «этим» вы имеете в виду это? – Гэвин указал на веревочную лестницу, уходившую к верхушке мачты.

– Да.

Генерал Данавис был из тех людей, которые молятся перед сражением, просто на всякий случай, после чего занимаются своим делом так, словно вообще не боятся смерти. Гэвин всегда считал, что генералу неведом страх, по крайней мере в том виде, что для других людей. Тем не менее Данавис не переносил высоту.

– Абсолютно необходимо, – заверил его Гэвин и первым полез по веревочной лестнице.

Втаскивая себя на наблюдательную площадку, он снова был поражен мыслью, которая приходила к нему регулярно: вся его жизнь зависела от магии. Он без страха забрался на мачту, потому что знал, что если упадет, то успеет мгновенно извлечь и набросать люксин, чтобы подстраховаться. Хотя со стороны он и казался бесстрашным, на самом деле это было не так. Просто для него почти не оставалось опасностей, в отличие от подавляющего большинства других людей. Люди видели, как он совершает невероятные вещи, и считали невероятным его самого – но в этом состояло их глубочайшее непонимание.

Внезапный приступ страха оказался настолько острым, что Гэвин на мгновение решил, будто что-то действительно воткнулось ему в живот. Он медленно набрал полную грудь воздуха.

Корван поднялся к нему, не отрывая взгляда от площадки над собой и мертвой хваткой стискивая каждую перекладину. Гэвину было очень неприятно так поступать со старым другом, однако он не мог рисковать, чтобы их разговор подслушали.

Гэвин помог генералу вылезти на площадку и подождал, пока тот переведет дыхание. По крайней мере, ограждение здесь было достаточно высоким и крепким. Внизу матросы продолжали заниматься своей работой. Поднимался утренний ветерок, и первая вахта высыпала на палубу, проверяя тросы и узлы; капитан стоял на мостике с секстантом, уточняя местоположение.

– Я потерял синий, – сказал Гэвин.

Первым делом – выпустить накопившееся. Любезности подождут.

По выражению лица Данависа было видно, что тот понятия не имеет, о чем речь. Генерал погладил рыжие усы, которые начал отпускать заново. Во времена войны Призм эти усы, унизанные бусинами, были знамениты повсеместно.

– Синее что?

– Синий цвет, Корван. Я больше не могу его видеть. Сейчас солнечное утро, я гляжу на небо, гляжу на Лазурное море – и не вижу синего. Я умираю, и мне нужно, чтобы ты помог мне решить, что с этим делать.

Корван был одним из умнейших знакомых Гэвину людей, однако сейчас он выглядел растерянным.

– Лорд Призма, такие вещи не… Погоди-ка, расскажи по порядку. Это случилось во время твоей стычки с морским демоном?

– Нет.

Гэвин поглядел вдаль над поверхностью волн. Покачивание корабля убаюкивало, превосходно сочетаясь с гармоничной голубизной неба и моря. Он помнил эти цвета так ясно, что мог бы поклясться, что вот-вот их увидит. Гэвин был суперхроматом – тем, кто способен различать цвета в гораздо больших подробностях, нежели другие люди. Синий цвет был знаком ему весь, от самых светлых до самых темных тонов, от глубоко фиолетовых до почти зеленых оттенков, он знал синие цвета любой насыщенности, в любых сочетаниях.

– После битвы, – сказал Гэвин. – Когда мы уплыли вместе с беженцами. Я проснулся на следующий день и даже не сразу заметил… Корван, это все равно что посмотреть в лицо старой знакомой и вдруг понять, что не помнишь ее имени! Синий цвет здесь, совсем рядом – можно сказать, на краешке моего зрения. Если не сосредотачиваться специально, даже не понимаешь, что произошло, просто весь мир кажется каким-то выцветшим, плоским. Но когда я фокусирую внимание изо всех сил, то вижу, что синий стал серым. Того же тона, той же насыщенности, той же яркости, но… серым.

Корван долгое время молчал, щуря глаза с красным ореолом.

– Время не совпадает, – наконец произнес он. – Срок службы Призмы кратен семи годам. По идее, у тебя должно оставаться еще пять лет.

– Я и не говорю, что то, что со мной происходит, нормально. Меня ведь не назначали Призмой. Может быть, так и бывает, когда естественный полихром не проходит церемонию Спектра.

– Не уверен, что это так уж…

– Корван, ты когда-нибудь слышал, чтобы Призма ослеп? Такое вообще когда-нибудь бывало?

Последним Призмой до Гэвина – настоящего Гэвина – был Александр Развесистый Дуб. Он был слабым Призмой, по большей части прятался в своих апартаментах и предположительно имел слабость к маковым препаратам. А перед ним была Айрин Маларгос, глава семейства Маларгосов, – она служила Призмой четырнадцать лет. Гэвин мог вызвать в памяти лишь смутное воспоминание о том, как она совершала ритуалы в Солнцедень, когда он был еще совсем маленьким.

– Гэвин, большинство Призм не протянули шестнадцать лет. Может быть, церемония Спектра заставила бы тебя умереть раньше. Если бы ты умер через семь лет или через четырнадцать, как знать, может быть, тебе не пришлось бы проходить через это?

В том-то и проблема, когда ты самозванец: ты не можешь запрашивать информацию о секретнейших вещах, о которых должен знать и без того. Настоящий Гэвин прошел инициацию в качестве избранного Призмы, когда ему было тринадцать лет. Он дал клятву никогда не говорить об этом, даже со своим некогда лучшим другом и братом Дазеном.

И эту клятву, насколько мог видеть Гэвин, блюли все члены Спектра – поскольку за те шестнадцать лет, что он выдавал себя за брата, ни один из них не упомянул об этом ни единым словом. Нет, разумеется, они порой позволяли себе намеки, которых он не понимал и потому не отвечал на них, тем самым давая понять, что высоко чтит тайну церемонии и они должны следовать его примеру.

Другими словами, он попался в ловушку, которую сам же и соорудил. Опять.

– Корван, я не знаю, что происходит. Может быть, я проснусь завтра утром и обнаружу, что не могу извлекать зеленый, а на следующий день не смогу извлекать желтый. А может быть, я потерял только синий и на этом все кончится. Но как бы там ни было, синего у меня больше нет. В лучшем варианте, если получится держаться подальше от Хромерии и избегать всех синих ритуалов, я смогу выгадать еще год – до следующего Солнцедня. Но во время церемонии поддерживать обман уже никак не получится и уклониться от нее тоже. Если к этому времени я не начну снова извлекать синий, я мертвец.

Он видел, что его друг прекрасно понимает, что это значит. Данавис длинно выдохнул.

– Ха! Как раз в тот момент, когда все начало так хорошо складываться. – Он хохотнул. – У нас на руках пятьдесят тысяч беженцев, с которыми никто не захочет связываться, у нас кончается продовольствие, Цветной Владыка только что одержал крупную победу, после чего, несомненно, под его знамена ринутся тысячи новых еретиков… И вот теперь мы лишаемся нашего главного козыря.

– Ну я еще не мертв, – возразил Гэвин.

Он широко улыбнулся, и Корван ответил грустной улыбкой. Впрочем, выглядел его друг неважно.

– Не беспокойся, лорд Призма, я буду последним, кто спишет тебя со счетов.

И Гэвин знал, что это действительно так. Корван Данавис согласился на позор и ссылку, чтобы поражение Дазена выглядело достоверным. Шестнадцать последних лет он просидел в захолустном городке в нужде и безвестности, незаметно приглядывая за бастардом реального Гэвина Кипом.

Еще одна проблема.

Корван бросил взгляд вниз, слегка побледнел и снова крепко схватился за ограждение.

– Что ты собираешься делать?

– Чем дольше я буду находиться среди цветомагов, тем больше вероятности, что кто-нибудь заметит, что со мной что-то не так. Тем более в Хромерии – если я останусь там слишком надолго, Белая рано или поздно попросит меня провести уравновешивание, и, если синего окажется меньше, чем красного, не факт, что я вообще смогу это определить, не говоря уже о том, чтобы сбалансировать. Меня моментально сместят.

– И значит…

– И значит, я отправляюсь в Азулай, чтобы повидаться с нюкабой, – сказал Гэвин.

– Что же, по крайней мере это гарантия того, что Железный Кулак за тобой не последует. Но зачем тебе с ней видеться?

– Потому что вдобавок к тому, что в их столице расположена крупнейшая в мире библиотека, где я смогу работать, не боясь, что через час весь Спектр будет в курсе, что именно мне понадобилось, у парийцев имеется еще и устная традиция, включающая множество тайных сведений, причем некоторые из них, без сомнения, считаются еретическими.

– Но что именно ты ищешь?

– Если я потерял контроль над синим, Корван, это означает, что синий вышел из-под контроля.

Мгновение генерал смотрел на него непонимающе, затем на его лице появилось потрясенное выражение.

– Ты шутишь? Я прочел кучу умных книжек, и все серьезные ученые сходятся на том, что погань – это просто жупел, выдуманный Хромерией, чтобы оправдать действия некоторых чересчур рьяных подвижников и люксоров прошлого!

«Погань»… Корван использовал старый термин из языка птарсу; это слово могло употребляться как в единственном, так и во множественном числе. Изначально оно, скорее всего, означало храм или святилище, однако для парийцев Люцидония стало синонимом всего отвратительного. Они завладели этим словом и переделали его под себя, так же, как захватили и переделали под себя весь мир.

– А если твои ученые ошибаются?

Долгое время Данавис молчал. Наконец он произнес:

– То есть ты собираешься заявиться на порог к нюкабе и сказать: «Поскольку ты возглавляешь приверженцев твоей веры, пожалуйста, покажи мне ваши еретические тексты и расскажи мне ваши истории, которые я первый уполномочен объявить заслуживающими смертной казни» – и рассчитываешь, что она послушается? Нет, ну конечно, это какой-никакой план… Но не самый лучший, на мой взгляд.

– Я могу быть обаятельным, когда надо, – парировал Гэвин.

Корван улыбнулся, но отвернул лицо в сторону.

– Знаешь, – проговорил он, – то, что ты устроил вчера с этим демоном… Это было потрясающе. И то, что ты сделал в Гарристоне, было потрясающе – я имею в виду не только Стену Яркой Воды… Гэвин, эти люди пойдут за тобой на край света. Они будут рассказывать каждому встречному о том, что ты сделал. И если дойдет до драки между тобой и Спектром…

– Спектр уже выстраивает в ряд более покладистых кандидатов на должность Призмы, Корван. Если я сейчас брошу им вызов, то окажусь в таком же прискорбном положении, в каком был Дазен семнадцать лет назад. Я не собираюсь еще раз подвергать мир такому испытанию. Может быть, люди меня и любят, но, если все их вожди сплотятся против меня, я не добьюсь ничего, кроме смерти моих друзей и союзников. Один раз я уже так поступил.

– И что же? Ты собираешься просто нас оставить? А что ты будешь делать с Кипом? Он парень выносливый, но он много потерял в последнее время, и сдается мне, ты сейчас его единственная опора. Если он обнаружит, что ты не тот, за кого себя выдаешь, это может его сломать. И тогда – кто знает, во что он может превратиться? Пощади свою душу, Гэвин, и пощади мир! Последнее, что сейчас нужно Семи Сатрапиям, – это еще один молодой полихром Гайл, обезумевший от скорби и гнева. А нам всем что ты прикажешь делать? Куда нам девать всех этих людей?

– Корван, Корван, послушай! У меня уже есть план.

«Ну какой-никакой…»

– Знаешь, мой друг, почему-то именно этого я и боялся.

В корабль плеснула шальная волна; площадка под их ногами закачалась, и Корван, взглянув на пляшущую далеко внизу палубу, сглотнул.

– Было бы слишком наивно надеяться, что в него входит легкий способ спустить меня отсюда?

Глава 6

Железный Кулак скривился, глядя на официальное письмо у себя в руке. Обычно при Гэвине максимум, что он себе позволял, – это дернуть лицом, которое тут же принимало прежнее бесстрастное выражение. Но на этот раз его физиономию перекосило не на шутку, словно он отведал мяса, закопченного в дыме ядовитого дерева.

– Вы хотите, чтобы я доставил это Белой? – переспросил он. – Этот ваш приказ?

Гэвин вызвал великана-телохранителя в свою личную каюту, предварительно осмотрев несколько помещений, чтобы понять, какое лучше отвечает его целям.

– Касательно моего сына. Совершенно верно.

Титул Призмы не давал Гэвину никакой власти над Белой, однако ей следовало соблюдать осторожность, чтобы чем-нибудь его не оскорбить. Им обоим приходилось тщательно выбирать обстоятельства сражений друг с другом. Гэвин решил, что на этот раз она предпочтет обойтись без сражения.

– Вы хотите, чтобы Кипа зачислили в Черную гвардию, – продолжал Железный Кулак бесстрастным тоном. С формальной точки зрения, будучи командующим Черной гвардией, он один имел право решать, кого допускать к прохождению вступительных испытаний. – Лорд Призма, я не знаю даже, с чего начать, чтобы показать вам, насколько неправильным и деструктивным может быть такой шаг.

Снаружи сияло солнце, но сверкающая поверхность черных деревянных панелей, которыми была отделана каюта, поглощала свет, так что Гэвину приходилось сосредотачиваться, чтобы разобрать выражение лица собеседника.

– Командующий, я надеюсь, вам известно, насколько глубокое уважение я к вам испытываю.

Едва заметное движение брови: недоверие. Фактически это действительно было так, но Гэвин боялся, что не давал командующему достаточно поводов в этом убедиться.

– Но сейчас, – продолжал Гэвин, – мы находимся в ситуации, требующей от нас решительных действий. Беженцы, недовольные сатрапы, потеря города, восстание… Ничего не напоминает?

Лицо Железного Кулака закаменело.

Гэвину надо было соблюдать осторожность. Сперва он говорит человеку, что уважает его, и тут же начинает обращаться с ним как с идиотом?

– Командующий, – сказал он, – сколько гвардейцев вы потеряли под Гарристоном?

– Пятьдесят два мертвы, двенадцать ранены. У четырнадцати вот-вот прорвутся ореолы, так что их придется заменить.

Гэвин выдержал паузу, показывая свое уважение к потерям. Конечно же, эти цифры были ему известны – он знал каждого из умерших в лицо и по имени. Черная гвардия считалась личной охраной Призмы, но ему не подчинялась. Гэвину приходилось балансировать, словно канатоходцу.

– Простите за прямоту, но эти потери необходимо как-то восполнять.

– На это уйдет минимум три года, а в целом восстановление качества Черной гвардии потребует десятка лет или больше. Мне придется давать повышения людям, не получившим адекватной подготовки. А они в свою очередь не смогут обеспечить должное обучение своим подчиненным. Вы понимаете, чем обернулись для нас ваши действия? Гибелью одного поколения и замедлением в развитии двух следующих. Я оставлю гвардию бледной тенью того, чем она являлась, когда я принял над ней командование.

Железный Кулак старался говорить ровным тоном, однако нельзя было не заметить кипящую внутри ярость. Это не было похоже на командующего.

Гэвин молчал, стиснув зубы, с помертвевшим взглядом. Вот оно, проклятие лидера: видеть людей как личностей, с их надеждами, семьями, любовью, кулинарными предпочтениями, более активных по утрам или ближе к вечеру, любящих острый перец, или танцующих девушек, или склонных к немузыкальному пению… а потом, спустя час, видеть в них только цифры, которыми ты готов пожертвовать. Эти тридцать восемь мертвых мужчин и четырнадцать женщин спасли десятки тысяч людей и почти отстояли город. Гэвин послал их на гибель, и они погибли. И если ситуация повторится, он поступит точно так же.