Параллели. Часть первая

Через какое-то время вернулась к столу и Люба. В глаза Ивана она не смотрела, занялась столом, то что-то приносила, то вновь что-то убирала со стола. Твердо она знала только одно – буря миновала. Теперь веселье продолжится допоздна, пока Иван окончательно не охмелеет и не уляжется спать. Утром он проснётся, абсолютно ничего не помня из застольного вечера. Поспешит на работу и все будет нормально, ровно до того, пока его головушку не одурманит очередная выпивка.

Так и текла ее женская жизнь, состоящая из череды взаимоотношений с трезвым, работящим и веселым мужем, и мужем, одурманенным выпивкой, горячностью, отчаянно жестоким, цепляющимся за каждое неудачное слово, нередко прибегающим к жестоким побоям и надменным издевательствам над ней. И все-таки общественное мнение довлело и заставляло терпеть всякое, только б гордо носить звание замужней женщины, имеющей «нормальную» семью с мужем и детьми. Удивительно было другое – как же высокая мораль общественных установок, положительные герои художественных фильмов, обретающие просто всеобщую любовь и почитание, были бессильны перед замкнутым миром семьи, где подчас царили невежество и насилие, граничащее с угрозой самой жизни наиболее незащищенных – матери и детей.

Тем не менее, семья Мооров разрасталась, с каждым годом прибавляя в детях, пока в ней не родилось пятеро сыновей и одна дочка. Иван был отличным работником, пользующимся заслуженным уважением своих коллег по работе. Он и впрямь стал опытным шофером, аккуратно водившим автомобиль, за техническую исправность которого начальству можно было не беспокоиться. Люба работала в столовой и была рада возможности подкормить многочисленных деток избытками продуктов рабочей столовой. Ее великолепная фигура, длинная густая коса и «цыганистая» внешность, словно магнитом, притягивала противоположный пол, доставляя ей множество неудобств и проблем. Однако это же мужское внимание приятно льстило, давало уверенность в собственной ценности, самодостаточности себя как женщины.

Частенько сравнивая Ивана с другими знакомыми мужчинами, она не могла не замечать, что во многих семьях происходили подобные явления, спровоцированные выпивкой мужей. Иван, как и следовало ожидать, без выпивки был спокоен, занимался домашними делами, одним словом, не доставлял никаких хлопот, всегда был чем-то занят вне дома, работа же часто отнимала слишком много времени. Рабочие недели неслись одна за одной, где уж здесь расслабишься. За неделю-другую все обиды забывались, и семья опять плыла по жизни обычным курсом. У Ивана устойчиво держалось в голове: «Да что спьяну не выкинешь. Что на это внимание-то обращать!» У Любы в свою очередь: «Да с пьяного что возьмешь? Мой не хуже других-то. Да и кому я нужна с детьми-то? Да и как их поднять без родного отца? Ладно уж, как-нибудь сладим».

Спасением в этой ситуации была короткая женская память, сосредоточенность на детях, да на нуждах семьи. Может быть, с рубежа какого-то времени такая позиция для кого-то и покажется странной, даже ущербной, но в 70-е годы двадцатого столетия в Казахстане, заполненном массами высланных с центральных районов страны людьми, эта позиция была не только общепринятой, но и рядовой, обычной, не нуждающейся в дополнительном обсуждении. Землянка, в которой обитала семья Мооров, давно уже стала слишком тесной для такого количества людей. Так как земельный участок сам по себе был довольно просторен и составлял более 10 соток, Иван решил ставить новый дом. Работа шофером давала дополнительные преимущества, можно было использовать грузовик, в том числе для доставки домой стройматериалов.

Второй и основной удачей, редкостной для города, была возможность выписать на станции использованные шпалы. И хотя в других условиях шпалы, пропитанные «креозотом», были слишком опасны для здоровья человека, но здесь, в северном Казахстане, с его лютыми и продолжительными зимами до шести месяцев, деревянные шпалы были дефицитным и ценным стеновым стройматериалом. Обладая двумя параллельными идеально плоскими сторонами, шпалы плотно ложились одна на другую, обеспечивая сцепные и теплоизолирующие свойства. Затем они скреплялись мощными железными скобами. Шпалы годились под дверные и оконные проемы, обеспечивали связку внахлёст, пересечение с перегородками, и таким образом позволяли строителям создать обширный по площади и высоте короб, стоящий на прочном высоком каменном фундаменте. Камень-сланец добывался в пригородном карьере, был прочен, легок в применении и доступен для населения. Шпальный дом, обитый внутри дранкой, а снаружи, как правило, металлической сеткой-рабицей и оштукатуренный, представлял немалую ценность и становился желанным и комфортным жильем. А если дом еще к тому же оснащался водяным отоплением, что позволяло заменить две печи одной, то такое жилье было достойно самых высоких похвал.

Старую землянку Иван с Любой не стали сносить, в ней продолжала жить мать Ивана – Эльза, чему сама Люба была несказанно рада, так как это исключало пересечение женщин на замкнутой территории кухни. Очень многое в жизни супругов изменилось к лучшему, росли дети, сыновья становились надежными помощниками отцу, улучшились жилищные условия, появился кое-какой достаток. Одним словом, сама семья проходила свой путь собственной эволюции. Жизнь вокруг становилась более спокойной и сытной, прошла «хрущевская оттепель», расцветала брежневская стабильность, строились школы, сады, предприятия, одним словом, город рос, менялся, хорошел. Вот только Иван у Любы, его поведение после выпитого горячительного не менялось вовсе. И ей по-прежнему приходилось прятаться, убегать, ожидать, когда он уснет, и в итоге дожидаться его отрезвления. Любу это печалило и тяготило, но что-то менять не было никаких сил, и они плыли и плыли далее по своему жизненному течению. Каждый со своей правдой!

Кадыр

Маленькое татарское село под Казанью было населено в основном небогатыми, но большими семьями. Зухра, младшая дочь Касыма и Флюзе, была замужем. С мужем Галимом и дочерью Сонией они жили по соседству с родителями Зухры, в семье мужа с его родителями. Жизнь в семье мужа не была для нее легкой, но она очень надеялась на то, что они вскоре обзаведутся своим домом, и они с мужем перестанут ютиться в маленькой комнате, отведённой им после женитьбы. Зухра очень любила своих родителей и во всем их слушалась, поэтому, когда отец заговорил с ней о замужестве, она внимательно его выслушала и смело сообщила ему о том, что еще не готова создавать семью. Однако отец настаивал на приходе такого времени, а также на солидности жениха Галима, который только-только вернулся из Казани, где успешно закончил ремесленное училище и теперь будет работать бригадиром полеводческой бригады.

– Тебе, дочка, – говорил отец, – пора устраивать свою жизнь, ты выросла, мы стареем и пока можем тебе помочь, нужно устраиваться.

Зухра знала Галима с детства, любознательный мальчишка, всегда рассказывал какие-то забавные истории, о которых прочел в книгах, был всегда словоохотлив и пользовался за это заслуженным вниманием. Подростком он уехал в город и, как потом выяснилось, остался там учиться в семье своего дяди. И вот теперь, возмужавший и образованный, вернулся в свое село работать. Через какое-то время к ним пожаловали родители Галима и долго о чем-то говорили с ее родителями. Спустя некоторое время отец стал заводить с ней разговоры о будущем. Зухра, как могла, отбивалась от этих разговоров, но сильно перечить отцу не могла, это в их семье не поощрялось. Она действительно выросла, стала стройной и красивой девушкой, и ей действительно хотелось замуж, так было принято. В этом отец был прав, наконец, она согласилась с его доводами и осенью 1933 года вышла замуж за Галима.

Вначале все в их семье было хорошо, она вскоре родила дочку Сонию, вышла на работу. К сожалению, у мужа что-то не ладилось с работой, он не находил общий язык со своими работниками в бригаде, часто приходил домой раздраженный и срывался на дочке и жене. Зухра терпеливо относилась к этим придиркам, да и в чужом доме она не могла себя вести иначе. Как-то зимой Галим заговорил о переезде в Казань, там якобы его ждало выгодное предложение по работе. Родители поддержали сына и посоветовали им ехать в Казань, жить и работать.

Галим уволился, собрал семью, и они переехали в Казань. Там сняли квартиру и начали осваиваться. Галима на работу взял его дядя, и вроде бы все пошло помаленьку налаживаться, но, к сожалению, как всегда, вмешался случай. Помощь дяди сыграла для их молодой семьи плохую службу. Галим почему-то уверился в своей исключительности, стал плохо обращаться с людьми, становился все заносчивее и невнимательнее. Работники это видели и не старались ему помогать в работе. После нескольких неудач Галим стал находить утешение в забытье, которое все чаще приходило вместе со спиртным. В семье Зухры спиртное было под запретом, ее отец Касым был человеком очень строгих правил, не позволяя ни себе, ни своим детям каких бы то ни было вольностей. Зухра ни с кем не делилась проблемами, возникшими в семье, внешне у них все было благополучно, они работали, ждали жилье, растили дочь. Галим часто по работе ездил во всевозможные командировки. Возвращался оттуда усталый и взвинченный, с ним было сложно первые два-три дня. Лишь после этого периода он вновь входил в быт семьи и как бы окончательно возвращался в нее. Соние исполнилось три годика и ее определили в садик. Зухра попросила мужа разрешить ей работать, Галим не возражал, и она устроилась на соседнее с ним предприятие.

К ним часто приезжали командировочные налаживать вновь поступающее оборудование, а иногда и целые производственные линии. Обычно это были инженеры из Москвы, Ленинграда или Горького. Они подолгу задерживались на заводе, а иногда приезжали по одному и тому же направлению и не раз, и не два. В октябре 1935 года к ним в очередной раз явилась такая группа инженеров наладчиков. Надо было запустить новую линию по производству подшипников. На такой линии станочницей и работала Зухра. Работа ей крайне нравилась и хотя операции, производимые ею, были несложными, но само ощущение о рождении готового изделия всегда подымало собственную самооценку в ее глазах.

Новое изделие, которое они мучительно запускали в производство, никак не хотело производиться без брака. Технологи-наладчики, прибывшие с профильного ленинградского завода под руководством инженера, должны были решить эту проблему в кратчайший срок. Утром к ее станку, на линию по установке сепараторов подшипников, прибыл технолог, молодой парень со светло-русыми волнистыми волосами и голубыми, как небо, глазами. Он был невысокого роста, но всюду успевал и при этом умел замечать неполадки на линии с первого взгляда. Звали его Андрей. Станок Зухры был одним из основных в поточной линии, и он был концевым станком. Потому Андрей по прибытию сразу направился к ее станку и стал над ним колдовать, стремясь заставить его выполнить назначенные операции качественно и без сбоев. Он бился над ним уже 3 часа, но станок продолжал партачить. Зухра обратила внимание на силу характера Андрея, уставший и весь испачканный, он продолжал упорно настраивать станок на нужную ритмичность и точность работы. Его не смущало ни потраченное время, ни череда неудач. Андрей снова и снова принимался за работу, не обращая внимания на ее любопытство. Но ни в этот день, ни в два следующих ему не удавалось решить эту сложную задачу. Зухра выполняла все указания наладчика четко, ничего не выходило. После работы она вновь и вновь анализировала работу своего станка, пытаясь понять, в чем несогласованность технологических операций, которые она на нем выполняла, где здесь ошибка, думала она, засыпая, и просыпалась с той же мыслью.

Наконец, Зухру осенило: «А что, если поменять шкив подачи, может быть, тогда подача станет более плавной, и сепаратор перестанет перекашивать?» Утром она уже летела на работу с этой единственной мыслью. Войдя в цех, она вновь увидела Андрея, который, судя по всему, уже давно опять возился с настройками ее станка. Его озабоченный, усталый вид говорил сам за себя. Подойдя к станку и поздоровавшись с ним, Зухра робко поговорила:

– Андрей, а может быть, вам стоит поменять шкив подачи, установить шкив большего диаметра, если это возможно, конечно.

Андрей взглянул на нее с нескрываемым удивлением, задумался, затем потер себе кончик носа, отчего тот стал блестеть станочной смазкой и нерешительно произнес:

– А при чем здесь это? Шкив подачи большого диаметра, а войдет ли? А что это в итоге даст? Не знаю.

Зухра смутилась. В самом деле, думала она: «Они эти станки проектируют, производят, отлаживают, что я в них понимаю». Ей стало как-то стыдно за свою наивность, а может, даже дерзость. А Андрей все стоял, уставившись на станок и почесывая свой нос. Наконец, он вышел из своих раздумий и, обращаясь к ней, сказал:

– А что, Зухра, давайте попробуем.

Потом он куда-то на время исчез и появился в проеме цеховой двери с новым шкивом. Какое-то время он возился со станком, затем отошел от него и с нескрываемым волнением обратился к Зухре:

– Попробуйте, пожалуйста, посмотрим, что получится.

Зухра подошла к станку, запустила его и тот выполнил конечную операцию так, как будто делал это в тысячный раз по хорошо отлаженной технологии. Радостный Андрей подскочил к Зухре и неосознанно приобнял ее, стараясь выразить ей свою благодарность и восхищение. Зухра, как ошпаренная, отскочила в сторону, растерянная, она смотрела в его голубые глаза и уже хотела было высказать что-то не очень хорошее в его адрес, как прозрачный свет его глаз погасил в ней смятение и гнев, а его улыбка вдруг обезоружила ее полностью. Андрей стоял перед ней, смущённый и не менее растерянный.

– Извините меня, Зухра, – быстро выпалил он, – я забылся, извините.

Из соседнего цеха к ним подошел инженер и, увидев, что операция успешно выполнена, стал нахваливать Андрея.

– Молодец, Андрей, додумался. А я-то все кумекаю, и не пришло в голову. Вот как просто, надо же! – восхищался он.

– Это не я, – возразил ему Андрей, – это Зухра молодец, это она меня надоумила.

– Да ты что!

И инженер с удивлением и интересом посмотрел на Зухру.

– Вы? – спросил он у нее. – А как догадались?

Зухра пожала плечами, вот, мол, и сама не знаю, как.

– Как-то так само собой случилось, – ответила она.

На что инженер ей ответил, что само оно редко, что собой случается, а интуиция она тоже на опыте и знании рождается. А ей стоит подумать об учебе в их политехническом с такими задатками. Довольный, он ушел докладывать руководству о том, что причину неполадок нашли и устранили. Андрей остался стоять с Зухрой в цехе и, проводя инженера взглядом, спросил у Зухры:

– А вы давно здесь работаете?

– Нет, – отвечала она, – третий месяц.

– Так мало, – удивился он, – и смогли уловить причину и найти решение. Вам, Зухра, действительно надо учиться, я вас уверяю, у вас есть задатки технолога-наладчика.

Зухра стыдливо отмахивалась от таких заключений. Наконец, они закончили разговор и каждый занялся своими прямыми обязанностями. Уходя из цеха, Андрей поглядывал на Зухру, на ее уверенные действия по управлению сложным станком, на то, как красивое девичье тело гармонировало на фоне сложной техники, словно повелительница управлялась с рядами воинов.

Так как причина неполадок была найдена, перед ними встала задача переналадки всех станков всей линии. Работу предполагалось завершить за три дня. Все последующие три дня наладчики занимались перенастройкой станков, переустановкой приводных шкивов. Андрей использовал любую свободную минуту для того, чтобы лишний раз подойти к Зухре и что-то обсудить с ней. Его тянуло к ней, она начинала ему нравиться все больше и больше. Зухре было почему-то приятно его излишнее внимание, но никаких поводов она стремилась ему не давать. Дома Зухра частенько ловила себя на мысли о том, что слишком много и часто думает об Андрее. Она гнала эти мысли, но они возвращались к ней снова и снова, с еще большей силой и периодичностью.

К концу недели Андрей с частью своих товарищей был переброшен на соседнее предприятие с таким же заданием. К своему удивлению, читая на табличке у входа в цех фамилию мастера, он встретил знакомую фамилию: Зарипов Г. Е. Потом была встреча с мастером участка в цехе Улучив момент, Андрей спросил у мастера, не родственница ли его работает на соседнем заводе.

– Жена, – недовольно ответил мастер. – А что?

– Да нет, ничего, она нам помогла причину неисправности найти, – ответил Андрей.

– Зухра? – удивился мастер, – да что она может понимать?!

В его голосе прослеживалось недоверие и неуважение к способностям собственной супруги. Андрей не стал вдаваться в подробности и поспешил свернуть разговор, который явно не клеился. Галим тоже не настаивал. Проработав здесь около трех дней, Андрей заметил, что Галим не жалует своих сотрудников ни вниманием, ни вежливостью. Впрочем, они отвечали ему скрытым неуважением, на которое он тоже не обращал никакого внимания. Как-то придя в склад за необходимой в работе деталью, Андрей услышал какое-то странное шуршание в глубине склада, затем шептание, после чего из глубин складских помещений вышел Галим и через несколько секунд появилась кладовщица Нария, явно смущенная появлением на складе Андрея. Галим быстро выскользнул, открыв дверь, а Нария еще долго перебирала карточки учета движения запчастей, пытаясь скрыть свое раскрасневшееся лицо. Наконец, она успокоилась и, как ни в чем не бывало, спросила:

– Что вы хотели?

Андрей спросил ее о наличии нужной запчасти и, получив отрицательный ответ, вышел на территорию. В течение этих дней ему не раз приходилось обращаться на склад, и он частенько сталкивался там с Галимом и смущенной Нарией. Вернувшись на первый завод, Андрей со своими ребятами-наладчиками продолжали отлаживать работу линий одну за другой. Он поглядывал на Зухру и понимал, чувство к ней все больше и больше охватывает его, оно завладевает им, не считаясь ни с его волей, ни со здравым смыслом. Зухра, в свою очередь, гнала от себя все мысли об этом красивом голубоглазом мужчине. Но мысли предательски возвращались, и все же, как ей самой показалось, ей удалось справиться с собой, взять себя под контроль и проявить благоразумие.

Ситуация обострилось ровно через два месяца, когда во время посещения базара она случайно встретила свою давнюю знакомую и та сердобольно рассказала о романе ее мужа с кладовщицей Нарией. Зухра пресекла распускаемые ею сплетни и решила спросить обо всем мужа сама. Вечером, уложив дочь спать, она попросила мужа задержаться и без обиняков рассказала ему об услышанном. Галим долго молчал, а затем, прикрыв дверь в комнату дочери, ответил ей:

– Зухра, когда мы поженились, наверное, это было не совсем верным решением. Наши родители решили, что нам пора пожениться. Мои родители видели в тебе хорошую пару для меня, твои, я предполагаю, хорошую пару для тебя. У нас родилась дочь, но за это время в моем сердце не зажглась любовь к тебе. Не знаю, как у тебя, какие чувства испытываешь ты ко мне. Но я действительно полюбил Нарию и ничего с этим сделать не могу. Возможно, это пройдет само собой, нужно подождать.

– И ты так спокойно говоришь мне о своей неверности? Что с тобой, Галим? Ты не должен так был поступать ни со мной, ни с бедной Нарией. Это непорядочно, Галим.

– Порядочно, не порядочно. что я мог сделать? Страстное чувство захлестнуло меня. Я не в силах ему сопротивляться! Я предлагаю все оставить как есть, дать времени самому решить, что будет с нами дальше.

– Но это невозможно! По крайней мере, в нашей семье эти вещи недопустимы. Я не смогу с этим смириться. Ты должен оставить эту женщину, не морочь ей голову. Ты должен заниматься семьей, нашей дочерью!

– Чем я должен заниматься, я и сам знаю, в указаниях женщины я не нуждаюсь. Мусульманин может иметь несколько жен, так гласит Коран.

– С каких пор ты стал так религиозен? А как же твои пламенные речи о строительстве нового мира?

– Эти речи звучат для внешних слушателей, в своем доме я могу устанавливать свои правила.

– Нет, не можешь, я твоя жена и подчиняюсь определенным требованиям, не только потому, что делю их на внешние и внутренние, а потому, что это справедливо, в первую очередь, для тех, кого мы любим.

– А мы что, с тобой по любви женились? Так решили наши родители и все.

– Легко искать себе оправдание и винить во всем родителей, мы могли воспротивиться их решению, в особенности ты, мужчина. И тогда не было бы такой нелепой ситуации.

– Какая разница, есть ситуация или ее нет. Кому до нас есть дело?

– Прежде всего нам самим, Галим.

– Если ты не хочешь оставлять эту женщину, сделай для себя самого выбор. И, я думаю, расскажи об этом своем увлечении своим родителям.

– Зачем мне родителям об этом рассказывать, беспокоить их!

– Если ты этого не сделаешь и не оставишь эту женщину, тогда это сделаю я сама.

– И кто тебе поверит? Я лично буду настаивать на том, что это твое воображение, больное женское воображение. Не более.

– Галим, ты слышишь себя? Что ты говоришь? Ты способен на обман своих родителей?!

Зухра встала, подошла к окну и, открыв форточку, закончила их разговор.

– Опомнись, прошу тебя, не губи ни себя, ни меня. Пора спать.

Она устало посмотрела на мужа и вышла в спальню. Галим еще долго сидел на кухне, пил чай, рассуждал о том и о сем. Наконец, встал, хлопнул себя по колену и со словами: «Возомнила о себе! Будет меня еще учить, женщина! Да куда она денется!» вышел в общую комнату и беззаботно растянулся на диване. Эту ночь они спали порознь. Утром, наскоро позавтракав, он ушел на работу как ни в чем не бывало, словно вовсе и не было этого разговора.

Через месяц Зухра с дочерью отправилась проведать родителей. Те встретили их радостно и поинтересовались, почему она приехала без Галима.

– Вероятно, он сильно занят?

Зухра ответила утвердительно. Она не хотела расстраивать родителей рассказом о неблагополучии в их семье. Тем более, что Зухра искренне считала необходимым, что бы сам Галим рассказал родителям и с той, и с другой стороны о создавшейся проблеме, если он все-таки решит бросить их с Сонией. Если же он оставит все как есть, тогда она будет принимать сама решение относительно будущего их семьи.

Но время шло, а муж по-прежнему ничего не предпринимал, его полностью устраивала сложившаяся картина. Через месяц Зухра с дочерью перешли в заводское общежитие. Поначалу Галим даже разволновался, но затем как-то успокоился, словно ровным счетом ничего не произошло. Узнав об этом, к ним в общежитие приехал отец Зухры, он долго добивался от дочери причины ее поступка, пока она ему не сказала обо всем как есть. Не поверив в случившееся, отец поехал к Галиму. Тот все отрицал и обвинил Зухру в самодурстве, в том, что она бросила его, верит досужим сплетням и, несмотря на то, что у них дочь, она не хочет возвращаться. Отец приехал к дочери и опять стал допытываться у нее, что случилось, верна ли она мужу и почему не хочет возвращаться домой. Затем отец стал жестко настаивать на сохранении семьи и благоразумии поведения дочери. И, наконец, дав ей срок до понедельника, выругав ее упрямый характер, в сердцах уехал домой.

Зухра понимала, что перед всеми она получалась виновата во всем, в том, что не слушает отца, в том, что не слушает мужа, не жалеет дочь, не борется за сохранение семьи. И все-таки Зухра решила не сдаваться, а добиться нормальных – правдивых – отношений с мужем. Но время шло, а ничего не менялось. Брат, навестивший ее в городе, привез дурную весть. Отец запретил ей появляться в доме без Галима, по крайней мере, до того момента, пока она с ним не помирится.

Равиль Кадырович был из тех татарских мужчин, что крепко помнили традиции своего народа, чтили своих предков и не допускали непослушание в семье. Они с женой Розой имели четырех сыновей: Касыма, Рустама, Марата, Ленара и трех дочерей: Зухру, Минзию и Гульнару. Особенно отец любил старших детей, сына Касыма и дочь Зухру. Воспитывая их в особой строгости и все же не обделяя любовью, Равиль Кадырович смело возлагал на старших детей свои надежды, как на опору всей их семьи в будущем. Между детьми сложились искренние и добрые отношения. Особо тепло общались Касым и Зухра, часто деля между собой ответственность за младших. Мать – Роза – была женщиной мягкой, и никогда не перечила мужу ни в чем. Все свое внимание и любовь мать посвятила детям. В их доме часто бывали братья матери: Хайдар и Давлет, которые с удовольствием играли с племянниками, приносили им подарки, да и просто баловали их. Дети любили маминых братьев, охотно бывали у них в гостях или напрашивались с ними на какое-либо дело. Поэтому, когда в семье и среди ближайших родственников узнали об уходе Зухры от мужа, никто не мог понять, что случилось, но ее поступок все же вызвал неодобрение. Равиль не позволил Розе съездить к дочери, поговорить с ней, выяснить, что же у них с Галимом происходит. Строгость Равиля загоняла и его самого в угол, из которого ему все труднее было выйти, сохранив лицо. Здесь еще и родители Галима пришли к ним в гости и выдвинули множество упреков в адрес их дочери.