Исиза Тан Бул

Итак, послушайте наставления сиятельства Тийи; блаженны те, которые хранят четыре стороны пути моего! Будьте мудры не отступайте от них. Блажен человек, который слушает меня, бодрствуя каждый день у врат моих и стоя на страже у дверей моих! Потому что, кто нашел меня, тот нашел жизнь, и получит благодать; а согрешающий против меня наносит вред душе своей: все ненавидящие меня любят смерть.

Притчи Тин – ниТ.

Воинственный клич

Нищета отвергающему учение. Соблюдай наставление, будешь в чести. Желание исполнившееся – приятно. Несносно глупому уклоняться от зла. Общайся и будет мир, а дружба с глупым – разврат. Притчи Тин_ниТ.

В 66751 лето от Сотворения Мира в Звездном Храме. Вот-вот начнётся величайшая в истории трагедия. Потечёт время первого её акта: дым пожаров, людские стоны, сопутствовали ей. Воины постелят телами своими поля и заполонят эфир небесным воинством. Уста исторгнут воинственный клич и покажется живым, что настал последний час бело-аметистового мира. Вот-вот пробудится красно-чёрный мир от оцепененья, отвергнет покойную жизнь, откажется от переговоров и перемирий. Как бы то ни было, Тайт Мосул2 должен был убедить своих солдат, своих врагов и друзей, что Исида сражается на его стороне. С этой целью, согласно традиции, в храме Исиды на острове Ка Ра Аманд, в священном адетоне Тиннит, он взял на себя клятвенные обещания увенчать задуманное предприятие успехом. Станут распространяться слухи о чудесном сне – будто бы привидевшемся Тайту – явно предвещающем победу. Надежда на новые победы, богатую добычу, и в какой-то мере страх перед требованиями Ань Ти Нетери3, заставили воинов по весне, после рождественских мистерий, возвратиться в строй.

Воинство ханнаанеян ползло необоримым змеем к переправам реки Дунай. Тейя Ань Нетери слышать ничего не хотел о переговорах. Она жаждала боя и пролития крови, даже если ей самой суждено будет в этой крови захлебнуться. История сохранила память об её титаническом усилии по объединению мира, которое казалось по плечу гиганту. Возможно ли было спасти тут миролюбие? Казалось, для Ань Ти Нетери невозможного не существует. Граждане Пан Ти Капуи глядели на готовящееся спокойно и даже приободрились. Тысячи моргающих глаз готовились проводить Владыку Надзора, тысячи уст вослед повторяли Тайт Мосулу:

«Благословим тебя Мелькарт – Сокол!».

Этот гул прокатился по всему народу. Войско тронулось. Под ударами снежного вихря зашумела в лесах обитель мёртвых. Из глоток вырвался душераздирающий вопль:

– Спасайтесь! Спасайтесь! Начинается Тайт Мосула ход!

Народы у приднестровского лимана взбурлили, как весенний поток. Костры врагов будут затоптаны: телеги, палатки их опрокинуты, жилые дома, разрушены. Страшная паника лишит рассудка: люди душились, резались. Горы тел выростут на тропе войны. Живые будут карабкаться по трупам среди рёва, воя, визга, стонов. Начнётся рукопашная борьба и резня за новую тракию для Исиды. Поля покроются телами мёртвых, то армия ханнаанеян и тартессиев кинется на очередного врага. Немеркнущая история определила стать страшной плеядой основания города Исизы Тан Була4.

Ужасные вопли достигли слуха Вершины Кийи5, и она поняла, что происходит. Напрасно Ань о Кийя6 повернулась к Тейе, напрасно помчалась навстречу её трону, воздев руки. Голос Кийи потерялся в рёве тысяч глоток ханнаанеян: людской поток подхватил Тайт Мосула и повлёк навстречу победе. Инфантеры были ошеломлены открывшимся зрелищем. Лишь поначалу приняли они сумятицу эту за отчаянную попытку врага вырваться, трудно поверить глазам, угурты бросались на тартессиев.

Югурта не принимал условия Тайт Мосула и жертвовал своей головой, не спасая и народ свой, и войско. Убийство пронизало самый воздух и вселилось в каждого. Жалость иссякла в сердцах, резня продолжалась: такая резня, какой не доводилось видеть и бывалым воинам. При воспоминании о ней у них долго волосы на голове шевелились. Торжествовали дни гнева Тейи Ань Нетери – её победы и суды Ханнат-Разрушительницы. Руки регентши сделались красны: понятно было, на них кровь гибнувшего народа. Когда же мать и сын окутали землю светом, то сами эти победители устрашились того, что сотворили. Прозвучали молитвы: не радости слёзы, а слёзы печали и состраданья катились из благородных тракийских очей. Цветущий край надолго превратился в гигантскую гробницу.

Долгое время продолжались слышаться слова:

– Ань Ти Нетери! Исида! Пусть она благословит меня!

Так был разыгран Тейей Ань Нетери первый акт войны, разросшийся до войны со всеми Балканами. Тема этой войны занимает в истории особое положение. Победи в этой войне Ань о Кийя и Тейя овладела бы другим лицом: и уже вследствие этого читаемые вами истории являются комплексными, каждая со своим характером.

Войны охватывали обширные территории и я, дорогой читатель, постараюсь разобраться во многих существенных историях того времени, имеющих принципиальное значение. Осмысление читателем историй, является необходимой предпосылкой для понимания всех войн. Эти войны воодушевлялись духовными лозунгами, то было явление характерное для эпохи отмеченного религиозными догмами. И эти догмы заметны в сказаниях, легендах и мифах. Многоразличные знамения в небесах и на земле грозили небывалыми событиями. Хронисты сообщают, что являлось в облаке кольцо обручения. Ко всему ещё и зима была холодная, Дунай сковало льдом, и, питаемый снегом, он грозил выйти из берегов и залить поймы. Часто шёл снег, мартовское солнце в полдни ещё не припекало. Все ожидали небывалых событий и обращались взором на юг к Дунаю, так как устремления Тейи возлагалось на эту реку. Но пока ничего примечательного не происходило. Никаких особых побоищ или стычек, кроме привычных и всегдашних, не случалось, а о знаках примет ведали разве что орлы, вороны, ястребы да полевой зверь. Было тише обычного.

Лунное бдение – 1

Во множестве народ – величие. У терпеливого много разума. Раздражительный выказывает глупость. Кроткое сердце – жизнь, а зависть – гниль для костей. Кто теснит бедного, тот хулит. Притчи Тин_ниТ.

В 67127 лето от Сотворения Мира в Звездном Храме. Рамхат (сентябрь) месяц в ночь с девятого на десятое Ань Ти провела в тишине своего кабинета. Алорк, пройдя коридор, остановился перед полуотворенной дверью, через которую можно было видеть комнату. В ней жила Ань Ти Нетери. Взобравшись на стул, она, дрожащей рукой, поправляла клетку ставен её окошка. Она услышала знакомый голос:

– Вы вызывали, госпожа?

Старуха вскрикнула и обернулась. Увидев писаря, она вся бледная и дрожащая сошла со стула.

– Что с вами, госпожа? – спросил Алорк с беспокойством. – Вы больны?

– Нет, нет, милый Алорк, писарь мой, нет! Я ждала тебя… Но ты застал меня врасплох… Мне кажется, что я умру!

– Успокойтесь, госпожа, это же я. Улыбнитесь, не смотрите на меня безумными глазами. Всё будет хорошо.

– Тем лучше, – ответила старуха, – но как же всё будет хорошо? Расскажи же мне о своём счастье!

– Да простит меня госпожа, что я радуюсь счастью, но вы видите, я желаю этого счастья… Но что с вами, госпожа? Вам дурно?

– Ничего, ничего… сейчас пройдет!

Силы изменяли старухе, и она откинулся в кресле назад.

– Сейчас, госпожа! Выпейте вина, это вас подкрепит. Где здессь вино?

«– Нет, спасибо, не ищи, не надо», – сказала Тейя, стараясь удержать писаря.

– Как не надо!.. Скажите, где вино?

«– Постой, постой», – сказала старуха улыбаясь.

– Делайте, как вам угодно, но прежде всего позовите служанок. Я не хочу, чтобы вы были сейчас одна. Тише! Кто-то идет.

«– Это, должно быть, служанки», – сказала Тейя.

– Вот уста, которые говорят одно, между тем как сердца их думают другое, – прошептал Алорк. – Но всё равно, они оказывают вам услугу! Причём ласково.

В дверях показались служанки; в руках они держали кусок сукна, который они намеревались превратить в полотенце.

– Мы! Пришли, госпожа! – сказали они, широко улыбаясь, так что видны были зубы, белые, как слоновая кость.

– Покорно благодарю вас. К счастью, мне ничего пока не нужно. Иной раз другие во мне нуждаются.

Алорк заметил искру гордости, блеснувшую в широком глазе Тейи.

– Это радует всех ваших друзей.

«– Да, Алорк», – сказала Тейя. – И теперь, когда я тебя повидала, когда я знаю, что ты здоров и что у тебя есть всё, что тебе нужно, я попрошу у тебя всегда быть рядом, – и велела записать следующее:

«Граждане, вы правы, назвав меня своей матерью – я живу только ради счастья народа. Моё возвращение рассеет вашу тревогу: оно гарантирует сохранность вашей собственности. Равенство сословий и права являются ныне частью вашего существования».

Ань Ти продолжала себя тешить надеждой на верноподданных горожан, любящих свою мать Исиду.

– Если год назад я предпочитала вернуться и разжечь пламя гражданской войны. То сейчас мне не остаётся иного выхода, кроме бегства. Пусть же Провидение, устав от своих преступлений, восторжествует над подлыми и трусливыми своими расчетами и предаст мне Кийю во мщение.

– Всё это, на мой взгляд, – рассужда Алорк – долго тянуться не будет. – Думаю, Вам не остается ничего другого, кроме как не отпускать войска, но отступить.

Алорк убеждал Тейю не спешить.

– О благе армии я заботилась много. Я выполню свой долг до конца, но думаю я так же о надежде на добродушие и простоту низших чинов, и если я сейчас в Пан Ти Капуе, то только потому, что нет войны. Оставаться мне Исидой, и не строить мне иллюзий, после которых действительность покажется ещё тягостней. Ничего другого я себе дать не могу.

– Да, вы правы, госпожа,

– Что ты хочешь сказать? – спросила старуха, с гордым вызовом взглянув на него. – Что ты хочешь сказать? Я не понимаю тебя.

– Я хочу сказать, госпожа, вы так суровы потому, что ждёте человека, который одет, как вы. А вдруг тот, кого вы ждёте, непостоянен, а если он непостоянен, как море?

– Алорк, – вскричала Тейя, – я думала, что ты добр, но я ошиблась. Да, я не скрываю: я жду и люблю того, о ком ты говоришь, но не вернётся, я не могу упрекать его, а скажу, что он погиб, любя меня.

Она встала, прошлась по комнате и остановилась перед Алорком. Глаз её сверкал, кулаки её были сжаты.

– Раз я могу быть вашим писарем, вы привыкнете смотреть на меня, как на друга, как на великого писаря.

Тейя, бледная и дрожащая, попятилась, и, наткнувшись на своё кресло, бессильно опустилась на него. Осеннее солнце, врывалось в раскрытую ставню окна и обливало её потоком света. Сначала она не видели ничего кругом. Ностальгия счастья отделило её реального мира; она говорила несвязными словами и шёпотом, который передавал порывы некой радости, но которые становились похожи на выражение боли о человеке, которого ей так недоставало. Алорк видел мрачное лицо Тейи, которое выступало из полумрака, бледное и угрожающее.

– Простите, – сказал Алорк, хмуря брови, – я не заметил, что нас здесь трое. – Затем, обращаясь к Тейе, он спросил: – И этот господин невозвратимый Гай Мельгард?

– Этот господин скоро вновь будет моим лучшим другом, потому что это мой муж, это тот человек, которого я люблю больше всех на свете. Разве ты, Алорк, не знал об этом?

– Да, знал, – отвечал Алорк, и, теперь не выпуская из рук черепа Лолы, он сердечно протянул другую руку своей покойной подруге, но Лола не отвечала на его дружеское движение, оставалась нема и недвижна.

Тейя испытующе посмотрела на дрожавшего Алорка и на мрачный его грозный череп. Один его взгляд объяснил ей всё. Она вспыхнула от гнева:

– Я не знала, когда звала тебя, что увижу здесь череп.

– Лола! – вскричал Алорк, взглянув на старуху. – Найти Лолу у меня, в этой комнате! – Глаза его сверкнули.

– Если с тобой приключится беда, мой Алорк, – продолжала говорить она с неумолимым спокойствием, которое показывало ему, что старуха проникла в самую глубину его мыслей, – то взойди на мыс и брось Лолы череп со скалы в море вниз головой.

Алорк побледнел, как смерть.

– Но ты ошибаешься, госпожа, – прибавила он, – здесь у тебя нет черепа; здесь только Лола, и она сейчас пожмёт тебе руку, как преданной подруге.

И Алорк устремил повелительный взгляд на старуху, которая, как завороженная, медленно подошла к нему, и сама протянула к черепу руку. Ненависть её, подобно волне, бешеной, но бессильной, разбилась о неодолимую власть, в которую сама же и верила.

И едва лишь она дотронулась до кости Лолы, как почувствовала, что сделала всё, что могла и бросилась обратно на кресло.

– Горе мне! – стонала она, в отчаянии ломая руки. – Кто избавит меня от этого человека! Горе мне! Избавлюсь ли?

Тейя круто озираясь по сторонам в кресле, видела сидевшего Алорка за столом под подвесным канделябром. Он бессмысленно посмотрел на неё и не ответил ни словом.

«– Она совсем ошалела», – сказала Тейя. – Что, если я ошиблась и вопреки моему ожиданию Лола торжествует победу?

Тень черепа, как будто немного успокоилась от волнения, а прохлада освежила истомлённую её кость.

– Здравствуйте, – будто бы сказал череп, – вы, кажется, звали меня? – Алорк без сил сидел на стуле, стоявшим у стола.

«– Я позвал тебя потому, что ты бежала, как сумасшедшая, и я боялся, что ты, чего доброго, бросишься в море», – сказал Алорк.

Лола не то вздохнула, не то всхлипнул и уронила голову на руки.

– Знаешь, что я тебе скажу, Лола, – продолжал Алорк. – Знаешь, ты похожа любовного воздыхателя! – И он громко захохотал.

– Нет, – отвечала Лола, – такой молодец, как ты для того и создан, чтобы быть счастливым в любви.

– Ну так что ж? – сказал Алорк, подняв голову. – Я ни от кого не завишу, не так ли? И волен любить, кого мне угодно.

– Как бы там ни было, – вмешалась Тейя, которая пила уже вино и это хмельное вино начинало действовать, – благополучное Лолы посещение не досаждает меня.

Алорк вздрогнул при этом неожиданном выпаде, повернулся к старухе и пристально посмотрел на неё, чтобы узнать, с умыслом ли были сказаны её слова, но он не прочел ничего. Он следил за каждым движением Тейи, лицо которой приметно искажалось. Быть может, Ань Ти Нетери, выведенная из себя, не удержалась бы, ибо она уже встала и, казалось, вот-вот кинется на костлявую соперницу. Она подняла старушечью головку и окинула служанок светлым взором. Она вспомнила свою угрозу – умереть, если умрет и бессильно вновь опустилась на стул. А между тем у неё пылающий глаз, который так искусно мстит за себя. У неё такие маленькие кулаки, но она размозжит голову быку. Положительно, счастье улыбалось ей.

«– Нет, дорогой Алорк», – говорила Тейя, – я совсем не горда, я счастлива, а счастье, очевидно, ослепляет больше, чем гордость.

Алорк хотел ответить, но голос замер у него в горле, и он не мог выговорить ни слова. Влюбленные продолжали свой фантазийный путь, спокойные и счастливые, как два избранника небес.

Под проливным дождем начался смотр воинских подразделений Пан Ти Капуи. Ань Ти Нетери встретили с симпатией, но по мере того, как она говорила, лица солдат становились сумрачными. Обходя воинские ряды, она остановилась напротив одного солдата и игриво предложила:

– Ну, старина, давай-ка кричи: «Да здравствует Ань о Кийя!»

– Нет, мать, не могу. Против матери нашей мы сражаться не будем, – прозвучал в ответ.

Молчали солдаты, приученные к дисциплине.

В 66758 лето от Сотворения Мира в Звездном Храме. Арасаки понимали, что столкновения с Ань Ти Нетери не избежать, и от того отправили в Ань о Кийю послов с жалобой о нарушении некоего договора.

– Ясно, – восклицали послы, – что она ищет повода вмешаться в дела города и в конце концов лишить его свободы!

Ань о Кийя постановила снарядить флот и посольство в Исизу Пан Тийю и потребовать, чтобы враждебные действия против города Ара Сак были прекращены. Посольство должно было посетить саму Ань Ти Нетери, но не успел ещё военный флот и послы тронуться в путь, как пришла весть: Ань Ти Нетери уже осаждает Ара Сак! Ань о Кийя была растеряна. Такого быстодействия от Ань Ти никто не ожидал и не предвидел. Флот поспешно отбыл к дельте Дуная.

Ара Сак был самым богатым и многолюдным городом на западном берегу Червлёного моря. Он стоял в самой излучине дельты и первым источником богатства было взимание оплаты за выход товаров в море, а вторым – плодородные земли. Тайт Мосул подступил к самому городу, где городская стена выходила на ровную долину: здесь были подведены осадные навесы и под их прикрытием придвинулись к стенам тараны. Но тут, над укреплениями, поднималась высокая башня, да и стена была выведена выше остального уровня. И обороняли эти стены лучшие, отборные молодые воины, всякий раз бросавшиеся туда, где опасность была особенно велика. Они осыпали врага стрелами и камнями, не давая ему поставить или построить надежное прикрытие. Потом принимались делать вылазки. Происходили короткие, беспорядочные схватки. Кончилось тем, что сам Тайт Мосул был ранен дротиком в бедро. Видя, что он упал, тракии пришли в смятение и кинулись бежать. Если б не воля Тайта, все осадные навесы, все начатые работы были бы брошены на произвол врага.

Пока заживала рана Тайт Мосула военные действия были прекращены, но строительные работы продолжались. Вскоре война возобновилась с новой силой. Вмешалась Ань Ти Нетери, она торопила; осадные навесы и тараны, по её требованию, были пододвинуты с нескольких сторон сразу. Тейя решила использовать своё численное превосходство. И вот тараны заколотили в стену, обрушились укрепления и открылась широкая брешь – три башни подряд и два прясла между ними обвалились с оглушительным треском!

Тайт Мосул был убеждён, что город пал, но дело обернулось так, что враги с ожесточением бросились друг на друга. Было сражение, нисколько не похожее на отчаянные стычки, какие случаются при взятии городов. Тут сражались, словно в открытом поле, на каждом свободном от развалин клочке, между обломками стены и рядами домов. Одних воодушевляла надежда, других – отчаяние; тракий верил, что Ара Сак уже взят и лишь ещё одно, совсем небольшое усилие потребно для полного торжества, а арсак собственным телом прикрывал отечество, лишившееся стен, и никто не отступал ни на шаг, зная, что на оставленное им место тут же поставит ногу враг! И чем яростнее враги сражались, тем теснее сплачивались ряды, тем больше убитых падало с обеих сторон, потому что ни один удар не пропадал даром. Долго исход боя оставался неясен; сперва арсаки и надеяться не могли на столь длительное своё сопротивление.

А теперь воспрянувши духом, внезапно подняли оглушительный крик и вытеснили врага из развалин. Тартессии растерялись и сразу же почувствовали себя побежденными. Они бежали без оглядки и укрылись в своем лагере.

Тем временем Ань Ти Нетери сообщили, что прибыл флот раамонейский и послы из Ань о Кийи. К берегу моря поспешил гонец:

«Ань Ти Нетери объявляет раамонянам, что сын мой – Тайт Мосул, не ручается за самую вашу жизнь посреди такого множества разъяренных солдат. Да и некогда мне с вами беседовать – обстоятельства слишком трудные и напряженные. Напоминаю лишь о защите мирного договора понта с раамонеями. Я предупреждаю вас, что не надо посылать войска к Дунаю. Хотя потомки в среде живых не способны хранить спокойствие пока сохраняется капля крови Гет Бел Ра Амона (Барка). Но вы не послушны, вы плеснули масло в огонь. Разжигаете тот пожар, что полыхает ныне. Мои воины осаждают Ара Сак, ненарушая договоров. Вы же запрещаете нам приближаться к этому городу. Пытаетесь нам отомстить надуманым договором! Сам исход войны, точно беспристрастный судья, решит спор о нарушителях договора, отдав победу тому, на чьей стороне была справедливость. Поверьте, мне, не к вражеским стенам подвела я ныне сына своего Тайта, а к нашим собственным стенам подвела я. Я знаю, мой совет едва ли будет вами принят, но скажу всё, что думаю. Не следует надеяться, что только надобно выдать мне вам, в искупление дерзко разорванного договора, Тайта Мосула – моего сына. Вы пишете: «Его следует сослать на край света, чтобы никогда и ничего мы о нём не слышали, и чтобы он никогда не смог нарушить спокойствие нашего государства! Ань Ти Нетери напоминает; войну начали Ара Саки и раамонейский народ совершит несправедливость, если ради арсаков пожертвует старинной дружбой и союзом с Тартессом».

Все боевые действия были приостановлены. Эти дни Тайт Мосул использовал на то, чтобы разжечь в людях ненависть к врагу и надежду на богатую добычу. На сходке он объявил, что город будет отдан солдатам на разграбление, и все были в таком восторге, что прозвучи в этот миг сигнал к атаке – и никакою силою нельзя было бы их остановить.

Приступ был намного яростнее предыдущего. Крики неслись со всех сторон сразу, и никто не понимал, где нужно защищаться в первую очередь. Сам Тайт Мосул находился подле громадной башни на колесах. Она была выше всех городских укреплений, и каждый из её этажей ломился под тяжестью катапульт и баллист. Когда её придвинули вплотную, на осажденных обрушился ливень стрел и камней и смёл их со стены. Тайт поспешил воспользоваться успехом и развить его: он выслал вперед людей с мотыгами, чтобы разрушить стену снизу. Дело оказалось нетрудным. Появились широкие бреши, и неприятельские отряды хлынули в город. Но арасаки возводят новую стену, отгораживая ещё не захваченную часть города. Обе стороны сражаются с величайшим напряжением сил, но с каждым днем всё теснее становится убежище защитников. Растёт жесточайшая нужда, вызванная долгой осадою, тает надежда на помощь извне, ибо раамоняне далеко, а все окрестности в руках врага.

В эту пору один человек пытался хлопотать о мире, но безуспешно. Алкон по собственному почину, не открываясь никому из сограждан, ночью пришел во вражеский лагерь, рассчитывая тронуть Ань Ти Нетери мольбами. Но чудовищные условия превратили его в перебежчика, он остался у неприятеля. Человек, который решится передать эти условия, немедленно умрет, утверждал он. Но Алорк всё же решился. Он был писарем и воином Ань Ти Нетери, но ещё задолго до войны получил от города Ара Сак почетное звание друга и гостя. Алорк открыто приблизился к вражеским караульным и передал им свое оружие. Сказал, что хочет говорить с главою города. Тотчас собралась большая толпа, но стража удалила всех посторонних, остались только херусиасты, и Алорк произнес такую речь:

«Ваш земляк Алкон пришёл к нам просить мира, но не вернулся к вам обратно с получеными условиями, потому то вы меня здесь и видите. Он остался у врага по собственной воле, ибо боится гнева; говорить вам правду и в самом деле опасно. А потому, помня старинную дружбу, которая нас с вами связывает, прихожу я. Вы должны знать, и я говорю, что есть пути к миру, хотя силы ваши иссякли, а надежда на помощь раамонян рассеялась. Этот мир не назовешь справедливым, а потому победителю принадлежит всё. Что бы победитель ни оставил побеждённому, надо считать это подарком и поблагодарить за щедрость, а что бы ни отнял – смириться и не думать об утратах. Ань Ти Нетери отнимает у вас город, который уже в её руках. Всё серебро, какое есть в домах и в казне, вы должны отдать: жизнь и свободу вы сохраните, если согласитесь покинуть город без оружия и без поклажи. Вот требования Ань Ти Нетери, они тяжелы и жестоки, но сама Судьба советует их принять. Примите их, подчинитесь – это лучше, чем обречь на рабскую долю своих жен и детей».

Не дав Алорку никакого ответа, народ снёс на площадь серебро из казны и из собственных домов и всё бросил в костер; горожане и сами бросаются в тот же огонь. Город объят был страхом и смятением, но тут со стороны акрополя донёсся шум нового приступа. В пролом ворвался отряд варягов. Ни караулов, ни стражи нигде небыло и Тайт Мосул решил не упускать счастливого случая. Он двинул всё войско и город был окончательно захвачен.

Никому пощады не давали. Граждане запирались в домах, поджигали их и сгорали заживо вместе с женами и детьми, либо с оружием бросались на врага и бились до последнего дыхания. Добыча взята была громадная, хотя много имущества арасаки нарочно испортили, да и пленных захватили не много – разъяренные солдаты резали всех подряд, и взрослых, и детей.

Глава – 1

Грешников преследует зло, а праведникам воздается добром. Доброта – наследство внукам и богатство собирается для праведного. Много хлеба бывает и на ниве бедных. Гибнут от беспорядка. Не жалей розги своей, то ненависть к сыну. Притчи Тин_ниТ.