Ангел-искуситель

– Да? – повторил он опять – опять другим тоном.

– Да, – на сей раз ответила я. – Так что давай поедем к ним знакомиться – по-настоящему. А если они вредничать начнут, – спохватилась я, сделавшись на мгновенье суеверной, – я сама с ними разбираться буду. Люди – мои, помнишь?

– Ну, здесь бы я предпочел разделение труда по гендерному принципу: ты с мамой разговаривай, а папу мне оставь. – Он одарил меня чарующей улыбкой.

Я похолодела. Если он отца окатит той же волной бьющей через край силы, как тех пьяных мальчишек во дворе, а отец ответит ему тем же? Это, что, нам с матерью цунами потом разгребать?

– Посмотрим, – уклончиво ответила я. До выходных я что-нибудь придумаю.

– А когда поедем-то? – оживленно поинтересовался он, явно предвкушая «гендерное общение».

– В воскресенье, – ответила я, внимательно наблюдая за ним.

– Отлично! – Он даже руки потер. – А в субботу что? Может, куда на природу выберемся?

На природу, говоришь? У меня мелькнула еще одна мысль… Что-то их столько за последние два дня намелькало – и все блестящие; явно мозг в аварийном режиме работает. Лишь бы только не сорвался – а то вот смеху будет: его исчезновение выдержала, а от его возвращения с ума сошла. Так, сегодня больше никаких обсуждений!

– А может, к Светке съездим? – небрежно бросила я. Вот пусть в субботу на моих девчонках пыл собьет, тогда в воскресенье у него меньше сил самоутверждаться будет. – Знаешь, за одни выходные со всеми визитами разделаемся. – Он молча смотрел на меня. – А то я уже давно обещала, что встретимся, да вот все как-то не получалось… – закончила я слегка нервно.

– Только к Свете? – вдруг спросил он.

Похоже, Марину он не очень рвется снова увидеть. Сейчас проверим…

– Ну, не знаю, может, и Марина сможет подъехать…

Он поморщился … и вдруг чихнул. Правда – не хочет. Я приободрилась.

– Так, что, я позвоню? Это – две минуты, – сказала я.

– А есть мы сегодня будем или как? – рявкнул он и опять чихнул.

Опять правда – есть хочется. Но это же быстро…

– Ты чай наливай, а я только узнаю, не возражает ли она, и – ровно через две минуты – вернусь, ладно?

Он буркнул что-то, и я сбежала из кухни.

Светка не возражала. Она не возражала с полным восторгом. Как от своего имени, так и от имени Марины. Она тут же заявила, что сама созвонится с Мариной, и они будут ждать нас в субботу – о времени договоримся чуть ближе к выходным.

Я вернулась на кухню ровно через две минуты (я по часам следила – вот же, до чего меня довел!) и метнулась к столу.

Отвоевав у него две встречи с близкими мне людьми, я не стала приставать к нему с предложением попробовать мясо. Ничего – у меня теперь вся жизнь впереди.

К концу ужина он поднял чашку с чаем.

– Слушай, так что с этим кодом делать? – спросил он меня с умиротворенно-влажным блеском в глазах.

А, то-то же! Вспомнил, наконец, кто у нас умеет проблемы решать, даже когда не знает, как их решать! Я прищурилась, думая, с какого предложения начинать…

Он опять чихнул.

Да я сама знаю, что это – чистейшая правда, что у меня воображение лучше, чем у него, работает! И вдруг я нахмурилась. С чего это он расчихался?

– Нет уж, – решительно заявила я, – хватит на сегодня разговоров. Сейчас тебе чаю горячего и быстро в кровать.

– Договорились, – быстро согласился он, и херувимчики в глазах его распрыгались просто в неприлично бурном ликовании.

Последнее, о чем я с облегчением подумала в тот день – следующая неделя будет, по всей видимости, существенно отличаться от предыдущей.

Глава 2. Заслуженная передышка

Не могу не признать, что у людей есть все же некоторое, определенное понятие о смысле жизни, раз уж в голове одного из них родилась мысль о том, что чем больше мы знаем, тем больше непознанного остается вокруг нас.

За долгие тысячелетия люди настолько сроднились с этой мыслью, что даже после перехода к нам и сопутствующей чистки памяти они умудрились протащить ее в нашу жизнь. Она зацепилась в их подсознании и там же и осталась, когда вышеупомянутое подсознание стало ангельским. И наши новички, делая первые шаги по открывшейся перед ними широкой дороге безграничных возможностей и со светлой улыбкой взирая в лучезарную вечность, испытывают лишь смутные подозрения, что сияющие горизонты слепят им глаза и мешают разглядеть многочисленные ответвления на райской дороге познания. Вот так и мне, во время первого, столь необычного этапа моего очередного пребывания на земле, пришлось раз за разом врезаться – прямо лбом, со всего размаха – в стены, скрывающие от широкой ангельской общественности все новые и новые откровения.

Для начала контрольная комиссия, отозвавшая меня с земли для дачи показаний по поводу моего несанкционированного перехода в видимость в присутствии вверенного мне человека, не только сочла мои действия проявлением похвальной инициативности и творческого подхода к своим обязанностям, но и предложила мне повышение по службе – для более рационального использования открывшихся во мне творческих способностей. Я вежливо отказался, настаивая на том, что глубоко присущее мне чувство долга требует доведения начатого мной дела до конца. Они не стали слишком долго спорить с моим чувством долга и вернули меня на землю, дав мне разрешение хранить Татьяну в видимом состоянии, а значит, занять определенное место в человеческом обществе. Чтобы место это оказалось достойным ангела, находящегося в длительной командировке, они даже снабдили меня почти всеми атрибутами человеческой жизни.

Вернувшись к Татьяне, первым делом я выпроводил ангела, подменявшего меня в мое отсутствие. Да-да, представьте себе – мне пришлось его выпроваживать! Как будто мое появление не было ясным и недвусмысленным знаком того, что для подмены нет больше оснований. У меня даже мелькнула мысль, что Татьяна и на него произвела неотразимое впечатление, но оказалось, что он всю неделю только то и делал, что отражал … ее партизанские вылазки. Уходя, он, правда, выразил надежду встретиться еще раз. Так я и не понял, что за этим стояло: то ли сражаться ему нравится со своими подопечными, то ли хочется ему на мирную Татьяну посмотреть. Вот издалека пусть и смотрит.

Перекусив с дороги, я почувствовал, что действительно вернулся домой. Что я действительно вернулся к этой ненормальной женщине, которая умудрилась каким-то образом перевернуть всю мою жизнь с ног на голову, да еще и заставила меня чувствовать себя уютно в этом положении. Что теперь впереди у меня много-много лет счастливой жизни с этой ненормальной женщиной и в этом ненормальном положении. Что я все могу. Вот просто абсолютно все. И в первую очередь, я могу владеть своими чувствами и не позволять им вышвыривать меня – за шиворот, как котенка – в невидимость при легчайшем прикосновении к Татьяне.

Я прикоснулся к Татьяне – настойчивее, чем обычно – и остался на месте. Окрыленный успехом, я принялся было развивать его, но … освободившееся место подавителя моих эмоций тут же заняла Татьяна. Она потребовала от меня методичного и хладнокровного отчета о проведенном вдали от нее времени. Интересно, кому за кем присматривать положено? Чем я, с ее точки зрения, занимался там с контрольной комиссией – глазки им строил, что ли? Да я трудился, как проклятый, чтобы поскорее к ней вернуться!

Я не стал пускаться в длительные и унизительные объяснения. Я просто продемонстрировал ей плоды своих трудов. Увидев пачку человеческих документов, она недоверчиво нахмурилась. Пришлось подкрепить впечатление информацией о наличии у меня также и квартиры. Он глянула на меня со скептически вскинутой бровью. На лице у нее было написано, что она пытается представить себе, каким образом я заполучил все эти блага. Чтобы сбить ее с нежелательного курса мысли, пришлось признаться, что работу мне все же не дали, и я должен буду найти ее сам. Лицо у нее просветлело. В глубине души я надеялся, что она сочтет эту задачу достойной своего воображения и подойдет к ней с той же серьезностью, как и к моей биографии. Ну, не знаю я, как эту работу искать!

Мне показалось, что Татьяна решила не откладывать это дело в долгий ящик и уже принялась разрабатывать план действий. Она молчала – мне тоже больше нечего было ей рассказывать. И тут на освободившийся оперативный простор вырвались, наконец, мои эмоции. Они взялись за меня так настойчиво, как будто ставили меня перед фактом того, что никаких тактических отступлений больше не потерпят. Они давали настолько четкие, профессионально краткие указания всем частям моего тела, что не только я, но даже Татьяна не успевала задумываться. Мозг с благодарностью отключился. Ну, и слава Богу – за эту неделю он так натрудился, что вполне заслужил короткую передышку.

Черт, сколько же я ждал этого момента…

И это раньше я думал, что жизнь на земле полна накала страстей…?

…

Утром я открыл глаза в абсолютной уверенности, что у людей какая-то путаница в терминологии вышла. Где-где у них рай? Если рай у них там, наверху (то есть, у нас), то что же тогда такое здесь – то, что я сейчас испытываю? А может, все дело опять в границах познанного и в сравнении. Вот попадут к нам, ангелам, поживут столетие-другое в атмосфере ровной доброжелательности – сами назад попросятся, как я. Как-то не следует за ровной доброжелательностью полное блаженство…

Хм. Не полное. Для полного блаженства не хватает всего лишь… М-да, целого списка, однако, не хватает. Включающего душ, смену одежды, чашку кофе … и прочее из ежедневного, утреннего ритуала. Не говоря уже о вновь появившихся моментах.

Я покосился на Татьяну. Спит. Похоже, время у меня есть, чтобы и себя привести в порядок, да и посмотреть, что там на кухне делается…

Вчера вечером я убедился в том, что недельное насильственное воздержание от человеческой пищи отнюдь не вернуло меня к ангельскому отвращению к ней. Душ, однако, и вовсе превзошел все мои воспоминания о нем – наверное, потому, что в ссылке он реже приходил мне на ум, чем еда и напитки. Чувствуя себя заново родившимся, я вытерся, нагнулся, чтобы запихнуть недельной носки одежду в стиральную машину и … замер. Черт, я же в тот вечер, когда меня отсюда выдернули, последние чистые брюки надел!

Завернувшись в полотенце, я прокрался на цыпочках в спальню, надеясь на чудо, и тихонько приоткрыл дверцу шкафа. Вот оно. Чудо. Она все погладила. Я обернулся и посмотрел на все также мирно спящую Татьяну. Есть что-то расхотелось… Нет! Она столько намаялась за это время, что я просто обязан дать ей отдохнуть, как следует, и приготовить ей завтрак. И себе тоже. Я тоже намаялся.

Вытащив коричневый костюм с бежевым гольфом из шкафа, я вернулся на кухню и оделся. А, куртку потом надену, после душа и так жарко. Так, завтрак. Я открыл холодильник.

И понял, что, если ангел, который меня подменял, дорожит своим состоянием ровного благодушия, лучше ему со мной не встречаться. По крайней мере, в ближайшем будущем. Это вот так, значит, он за Татьяной присматривал?! Из холодильника на меня робко глянули сиротливые остатки тех продуктов, которые мы с ней покупали неделю назад. Она и так мало ест, а эту неделю, похоже, и вовсе со мной за кампанию голодала – чем он здесь вообще занимался? Если это и не его задание, так что – можно человека вообще на самотек пустить? Татьяну только отпусти – ее потом только дамба остановит. Если остановит.

Соорудив кое-как нечто, отдаленно напоминающее европейский завтрак в трехзвездочной гостинице, я отправился к плите – кофе варить. Она столько раз делала это прямо у меня на глазах, что руки мои сами собой повторили все ее действия. Я дождался, пока кофе начал приподниматься в джезве, явно просясь в чашки, и быстро снял ее с плиты. И чего он у нее постоянно сбегает? Нужно всего лишь присматриваться к нему и следовать его желаниям. Нужно будет ей подсказать. Хотя, впрочем, это у меня большой опыт в присматривании, а у Татьяны он откуда? Нет, не буду я ей ничего говорить, а то потом она мне мои же слова и вернет – в отношении следования желаниям.

Я снова заглянул в спальню. Спит. Ну, сколько можно, честное слово! Есть же хочется! Неужели она запах кофе не чувствует? Ну, хорошо, если не чувствует, я могу его и сюда принести, вместе со всем остальным…

На кухне я открыл все шкафы по очереди – и нашел, наконец, то, что искал: поднос. Поставив на него тарелки с едой и чашки с кофе, я понес его в спальню, предвкушая ее радостное удивление по поводу моей предупредительности.

Скинув свою подушку на пол, я поставил на ее место поднос – прямо у нее под носом! – и осторожно сел рядом. Татьяна пошевелила губами и расплылась в мечтательной улыбке. Ну, вот, я же знал, что запах кофе ее обязательно разбудит! Она продолжала сладко улыбаться без малейшего поползновения к открыванию глаз. Ну, знаете! Сдерживаясь, чтобы не напугать ее, я тихонько сказал: – Ну, давай уже, просыпайся, кофе стынет, – стараясь не очень громко сглатывать слюну.

Опять ноль внимания! Ну, все, перехожу к решительным мерам. Я провел кончиками пальцев по ее щеке – она потянулась, подставляя мне шею… Ладно, может, у нее кнопка внутреннего будильника на шее находится… А может, еще ниже… А может, ну его к черту, этот завтрак…?

Перед глазами у меня ослепительно вспыхнуло нечто очень лучезарное. Только не вечность, взмолился я, инстинктивно прикрыв рукой лицо от повторного покушения. Вечность такой боли ни один ангел не выдержит. Уж я-то точно – у меня через мгновенье стон сквозь зубы вырвался, как я их ни стискивал. Обнаружив лазейку наружу, вслед за стоном протиснулись слова – пока небольшой компанией, для пробы.

– А сейчас за что?

Теперь она, видите ли, глаза открыла! И принялась рассматривать меня с истинно научным интересом. Ну, конечно – однажды она мне уже предлагала сорваться с ветки дерева и сломать себе руку или ногу, чтобы посмотреть потом, срастутся ли они при переходе в невидимость. И поскольку я отказался (мало ли что еще ее потом заинтересует!), она дождалась-таки своего часа и провела эксперимент в сокращенном объеме, сломав мне нос! Обнаружив, что с первой разведывательной партией ничего страшного не случилось, остальные слова ринулись вслед за ними:

– Я ей кофе сварил… Я ей завтрак приготовил… Я ей его в постель принес… А она… Головой… Да ты мне нос чуть не сломала!

Что бы вы думали, я услышал в ответ? Обвинение в самоуправстве с плитой – произнесенное с искренним возмущением…

И вот здесь – справедливости ради! – я хочу обратить ваше внимание на тот факт, что я все утро держал свои эмоции в узде и подальше от спальни. Я сосредоточил все свое внимание на домашних делах, чтобы дать ей возможность отдохнуть после недавних волнений. Но, согласитесь, что если в противостоянии моего самообладания и моих эмоций Татьяна становится на сторону последних, исход вышеупомянутого противостояния предугадать нетрудно.

Я заметил возмущение у нее лице краешком глаза. Одного. Второй уже приклеился к верхней части ее туловища, выползшего (без малейшей мысли о возможных последствиях!) из-под одеяла и, непринужденно умостившись на подушке, представшего моему восхищенному взору. Второй глаз ненадолго отстал от первого…

Она вдруг взвизгнула и нырнула назад под одеяло. Куда? Я инстинктивно оглянулся по сторонам в поисках того, что ее так напугало. И услышал из-под одеяла сдавленно-торопливое: – Выйди, пожалуйста, на минутку, мне одеться нужно.

Поздно. Нужно было одеваться, пока мы с подносом и эмоциями на кухне были. А теперь, если уж завтрак ее не соблазняет, а она вместо этого соблазняет меня… Я вдруг понял, что поднос будет намного устойчивее стоять на письменном столе. Да вот еще, кстати, интересно, попаду ли я гольфом на стул с первого броска…?

Не нужно ей было мое самообладание испытывать…

Я нагнулся к ее лицу, заглянул в ее огромные, почти перепуганные глаза, провел рукой по щеке и повторил: – Не нужно…

А многие из ее любимых французов вообще не завтракают!

…

Необходимость варить кофе заново отнюдь не испортила мне настроение – практика еще никому не мешала. Сметя все с подноса, кроме двух бутербродов с сыром, которые взяла Татьяна (там и для завтрака-то еды недостаточно было, что уж тут про обед говорить!), и сделав первый глоток, я закрыл глаза и спустя мгновенье сказал:

– Ты себе не представляешь, как мне всего этого не хватало! Кофе мне просто снился…

– Ты, что, там спал? – тут же насторожилась она.

– Ну, спал – и что? Ты здесь тоже по ночам спала… А по вечерам чаю очень хотелось…

– А чего тебе больше хотелось – чаю или кофе?

– Не знаю. С одной стороны, по вечерам там так тоскливо было, хоть волком вой. С другой стороны, утром я просто чувствовал запах кофе… Кстати, я, по-моему, понял, как его заваривать, чтобы он не сбегал…

– Подожди, – тут же перебила меня она. – Давай по порядку.

Начинается! Мало того, что ей опять понадобилось разбираться с прошлой неделей (с моей ее частью, надо полагать), так ей еще и потребовались – опять! – уверения, что я намерен прочно осесть на земле. Я попытался воззвать к ее логике, спросив, зачем бы отцы-архангелы снабдили меня всем необходимым, если бы намеревались забрать меня отсюда в любой момент. Но я забыл, что апеллирую к женской логике – Татьяна и в их действиях усмотрела некие скрытые замыслы. Я поинтересовался, считает ли она меня начисто лишенным дара убеждения. Она ответила, что в этом моем даре ни секунды не сомневается – таким тоном, что никто не услышал бы в ее словах ничего, кроме сомнений. Она хочет убедиться в моей убедительности? Отлично, я ей это организую. Сколько можно, в самом деле? Доказываешь ей, показываешь, а она опять: «Уважь мое любопытство!».

В конечном итоге, мы договорились вернуться к старой практике: сначала я на ее вопросы отвечаю, потом она – на мои. Я не стал спорить с тем, что согласно ее порядку ее вопросы первыми оказались, зато выдавил из нее обещание рассказать подробно, что она устроила ангелу, который меня подменял. Не может быть, чтобы он просто так режим ее питания проморгал. Кстати… Не успел я и рта раскрыть по поводу безобразия в холодильнике, как она сама сказала, что в магазин пора идти, и, не переводя дыхания, предложила отправиться затем в парк. Вот знает же, чем сбить меня с толку! Ничего-ничего, я не забуду. Я еще вернусь к теме важности наличия в доме необходимых для здоровья съестных припасов.

Я предложил ей сначала заняться делом (то есть магазином), а потом уже думать об отдыхе (то есть о парке). Она тут же передумала. И не важно, что это была ее идея – сначала в магазин идти; как только я подхватил эту идею, она тут же нашла массу аргументов в пользу обратного порядка действий. Мне уже начало казаться, что достаточно мне сказать «Да», как она тут же – не задумываясь – скажет «Нет». Хм… А вот это, пожалуй, нужно будет взять на вооружение…

Перед выходом она вспомнила, что обещала сообщить Франсуа, как только я вернусь. Я ничего против него не имею, но сейчас же застрянет… Господи, сделай так, чтобы он не ответил сразу же! Фу, не ответил. Пошли, Татьяна, пошли в парк – ты сама о нем заговорила, я всего лишь следую твоим пожеланиям – главное только, чтобы ты об этом не узнала.

В парке я еще раз столкнулся с примером человеческой мудрости – гласящей, что нет в жизни справедливости. Пусть объяснят мне великие и мудрые, почему, когда я приходил сюда в нарушение всех правил, здесь были все условия для активного и здорового отдыха; и почему сейчас, когда я пришел сюда с полным правом, здесь яблоку негде упасть, не говоря уже о том, чтобы ангелу гимнастикой заняться. Именно так – парк был полон людей. Везде. Во всех уголках и на всех дорожках.

И ладно бы еще только людей – там и коллеги мои были. Одного из них я учуял прямо у входа, возле детской площадки – и ускорил шаги. Кто его знает, в каком режиме он работает – сейчас еще остановит, знакомиться начнет, а у меня – честно заработанный выходной. Не хочу! Не буду я работать до понедельника! Татьяна – у меня перед глазами, а она – моя основная работа.

Обойдя весь парк по периметру и не найдя ни одного уединенного местечка (зато встретив еще троих коллег, которые, слава Богу, работали в невидимости и меня определенно не распознали), мы вновь оказались у входа. Я предложил Татьяне посидеть на скамейке (она ведь не такая тренированная, как я), но она тут же возразила мне, что там нам поговорить не дадут. Ага, еще одно «Нет» в ответ на мое «Да»! Запомним-запомним…

Но затем она предложила мне прогуляться так, как мы делали это, попав в этот парк в первый раз. Вот эта идея мне очень понравилась! Мне очень понравилась мысль повторить все моменты нашей жизни – но уже спокойно, не таясь, без опаски, что меня каждую секунду могут вышвырнуть … в вечность. Я вдруг оглянулся по сторонам. Это она специально молчала до самого входа в парк, чтобы в точности повторить ту прогулку? Я же согласился, что она первой спрашивать будет – зачем меня опять обманом…?

Выяснилось, однако, что она всю дорогу размышляла над решением моих спортивных проблем. И нашла решение. О котором мне говорить не обязательно. Пока я не спрошу. Раза три-четыре. А она оценит, достаточную ли степень заинтересованности я проявил. И потом ответит. Может быть. Я вежливо поинтересовался, столь ли обязательно считать меня ослом, перед которым нужно полчаса размахивать морковкой, чтобы он ее заметил.

Убедившись в том, что осел все же обратил внимание на оранжевое угощение, она милостиво заметила, что теперь я могу записаться в спортзал. Я напрягся. Это еще что такое? Первая часть слова мне понравилась, но вторая предполагала большое помещение – с еще большим, чем в парке, количеством народа. И вдруг меня осенило – она, наверное, тоже туда давно пойти хотела, но с моей видимостью-невидимостью до сих пор не могла. Она тут же опровергла мои соображения (опять «Нет»!), сказав, что с удовольствием посидит дома, пока мной тренажеры будут заниматься. Сплавить меня куда подальше? Не успел я появиться? Это так она меня ждала, пока я чудеса изворотливости творил?

Я ненавязчиво напомнил ей, что моя основная работа заключается в том, чтобы хранить ее – а для этого мне нужно хотя бы ее видеть. Она вдруг тихо сказала, что нам все равно придется время от времени расставаться – чтобы на работу ходить. Я молчал, отчаянно соображая. Можно к ней в офис попроситься – особо нервных клиентов утихомиривать. Эту мысль она уничтожила на корню. А может, я вечером работать буду – а она со мной будет к клиентам ездить; мы ее в мои ассистенты определим? Нет, вечером я домой хочу, да и ей после рабочего дня… А может, по выходным…? Черт, ничего в голову не лезет! Я буркнул, что я меня есть еще два месяца, и когда она ответила, что, мол, что-нибудь придумаем, у меня немного отлегло от сердца. Если она меня один на один с этой проблемой бросит…

Мы медленно пошли к концу парка, и я приступил к своему отчету – где меня держали, где меня расспрашивали, кто расспрашивал, о чем… Я отвечал на ее вопросы довольно неохотно – мне постоянно приходилось помнить о том, что наша терминология (подопечные, нарушение целостности личности, непрямые методы воздействия, риск утечки информации при прямом контакте и прочее) человеческому уху может показаться довольно обидной. Но, вспомнив о своих ответах, я оживился. Мне было приятно сообщить ей, что я – честно и открыто – признал ту огромную роль, которую сыграла она в благополучном исходе моей оплошности. Вот так, в отличие от нее, я умею вслух признавать достоинства других! А то сомневается она…

Когда я добрался до того места в рассказе, где мне предложили повышение, мы добрались до конца парка. Очень хорошо! Теперь моя очередь слушать – и думать заодно, как осторожно подать ей свои размышления над теми двумя предложениями новой работы. С нее станется и в этом усмотреть некие коварные замыслы!

Услышав, что она поначалу устроила ангелу, заменявшему меня, я от души развеселился. Всерьез навредить ему она, конечно, не могла, но попотеть заставила-таки! Вот-вот, пусть знает, что есть люди, которым не все равно, кто их хранит; пусть запомнит – и в докладе отметит! – что с Татьяной, кроме меня, никто не справится…

Но она уже перешла к рассказу о двух последующих днях, когда она не только максимально облегчила ему жизнь (Черт бы его побрал!), но и бросила все силы на совершение благородных поступков, надеясь, что они станут теми белыми шарами, которые сдвинут чашу весов в сторону благоприятного решения моей дальнейшей судьбы. Я задумался. А может, она действительно помогла мне; может, ей действительно удалось достучаться как-то до контрольной комиссии (возможность чего я высмеял – слава Богу, мысленно); может, она действительно смогла дать им понять, что мое место здесь, на земле, рядом с ней? А я хвост веером распустил – чудеса изворотливости он, видишь ли, сотворил… Нет, рядом с такой женщиной действительно можно горы свернуть – она и подвигнет, и поможет незаметно, и выслушает с улыбкой, когда хвастаться начнешь…