Причудливые виражи

– Начинай.

– Только не здесь. К тебе… или в кафе. Деньги у меня есть.

– О-кей, пошли ко мне. Кажется с того раза осталось немного виски и Бейлис.

– Я не пью, мне нельзя. Просто поговорим.

– Денег у меня нет, Люся, если ты рассчитываешь занять. Меня после нашего бурного свидания уволили. Перегар, нервы. Одно к одному. На новой работе зарплаты ещё не было. Кстати, с Вероникой мы расстались. Я посчитал, что не имею права её обманывать дальше.

– Дома расскажешь. У меня с собой пирожные и печенье. Будем пить чай.

– Хорошо, только, пожалуйста, недолго. Настроения нет.

– У меня тоже.

Люся сидела, допивала уже третью чашку и молчала.

– Так о чём ты хотела поговорить? Я устал, думал выспаться.

– Завтра же выходной. Поговори со мной, Забродин. Ты же видишь, я не в себе.

– О чём, Люся? О том, что мы ненормальные, о том, что перепутали всё на свете: отношения, чувства, дружбу. О том, что всё хорошее свалили в кучу, превратили жизнь в балаган, в грязное дерьмо? Знаешь, у меня внутри что-то сломалось после того, как ты пошутила, будто я стал папой. Я реально тогда поверил.

– Вадик, я не шутила, не играла с тобой. Всё было именно так, как было. Ты пока не папа, но можешь им стать, если захочешь. Женись на мне.

– О чём ты, Люсьен? Жизнь понарошку, секс для здоровья, папа по приколу, любовь ради хохмы. Глупо растрачивать жизнь на имитацию отношений. Наверно мы с тобой не умеем любить всерьёз.

– Прости меня, Забродин. Я глупая. Я позволила себе зачать ребёнка, не спросив тебя. Зачем  ходить вокруг да около, я действительно беременна. От тебя. Что скажешь, Вадик?

– Не знаю, что ответить. Я притворяюсь, что не люблю, ты лжёшь, что любишь. Какое будущее ждёт нас и нашего ребёнка?

– Я не ослышалась, ты сказал “нашего”?

– Как я могу отказаться, если ты говоришь правду? Оставайся, давай проживём ночь с этим знанием, давай прочувствуем, нужны ли мы все друг другу.

– Конечно, нужны. Я всегда тебя любила, только признаться не могла, привязаться боялась. Я же львица по гороскопу, ты – водолей. Мне мама сказала, что эти знаки не уживаются. Я ей верила… и не верила. Теперь проверить хочу.

Возвращение блудного мужа

А в зале нашем тесном стулья заняты.

Я сам себе шепчу из темноты:

– Сидят же люди, знают всё, что знаешь ты,

А раз они глядят, гляди и ты.

Александр Аронов

Ромашка (да, есть и такие имена), муж называл её проще – Машка, недоумевала: мало того – искренне чувствовала себя обиженной и преданной самым родным, самым любимым человеком.

Когда и как началось отчуждение, разобщение, холодность – даже слово подобрать невозможно к тому, что случилось между ней и мужем, Машка сама не могла припомнить.

Витя, муж, очаровал её некогда, в пору трепетных романтических восторгов, моментально, можно сказать, с первого красноречивого взгляда, пойманного нечаянно.

Юноша восхитил, загипнотизировал её настолько неожиданно и быстро, что девушка сама не могла поверить в стремительно разрастающиеся, на удивление противоречивые чувства, берущие власть над её поступками и рассудком.

Её накрывали с головой неуправляемые импульсивные эмоции. Чувственные влечения и сладкоголосые соблазны, суть которых она не в силах была понять, выворачивали воспалённый внутренний мир наизнанку.

Виктор мог нечаянным взглядом, обращённым не к ней, абсолютно нейтральной фразой, включить изумительные внутренние вибрации, удивительно приятные акустические, визуальные и обонятельные ощущения, которые нежно ласкали и гладили каждую клеточку впечатлённого неведомой сладостью тела.

Виртуальное ощущение мягких прикосновений было настолько реалистичным, что по коже начинали толпами бегать мурашки, вызывая удивительно приятную истому, волнительную дрожь и странного характера цветные видения.

Конечно, Ромашка и прежде знакомилась с мальчиками, имела опыт пробных поцелуев, была знакома с волшебным действием трепетных, непохожих на дружеские объятий, и мимолётных целомудренных прикосновений.

Мама предупреждала о том, что у мальчишек в возрасте созревания на уме совсем не любовь, что их наивными чувствами движет ненасытное интимное любопытство, на которое юношей толкают древнейшие инстинкты, поэтому непристойных действий, слишком близких отношений, избегала.

С Виктором всё было иначе: не он ей, а она, Машка, первая призналась в любви.

Как же трепетало её сердечко в тот миг, как подкашивались коленки, как кружилась голова!

Теперь всё это в далёком прошлом.

Неожиданно и вдруг Ромашка поняла, что они перестали принадлежать друг другу, потеряли способность или интерес сливаться в сладостном экстазе.

Им перестала требоваться близость. Совсем-совсем!

Витя всё так же нежно целовал, когда встречались и расставались, гладил волосы, прижимал к груди, что-то приятное и лестное шептал на ушко, щекотал губами одному ему известные чувствительные точки на шее. Как и прежде супруги спали в обнимку, соблазняя горячим дыханием, запахом близости, дурманящим голову и щекочущим внизу живота.

Вожделения и желания было достаточно, даже много… а слияния не было.

Не было и всё!

Ромашка долго не замечала загадочную перемену в отношениях: исчезновения интимных поединков, томных прелюдий, страстных состязаний на супружеском ложе.

Виктор обычно сам был инициатором изнуряющих, но вкусных эротических забегов на невероятно длинные дистанции, иногда на все выходные. Жена играла забавную ритуальную роль: иногда недотроги, реже – страстной гетеры или ненасытной хищницы.

Тело само требовало приключений интимного характера с тесным сближением, яростным взаимным проникновением, наполненным телесным и духовным единением.

Ритуальные игрища вошли в привычку. Без их объединяющего действия Машка ощущала себя неполноценной, одинокой, ненужной.

Только поняла она это не сразу.

Некое беспокойство волновало, лишало уверенности и спокойствия, вызывало тревогу, но женщина всегда находила пристойное объяснение состоянию невесомости: неважное самочувствие, бытовые проблемы, дружеские и профессиональные отношения, профессиональная загруженность и физическая усталость мужа.

Мало ли проблем возникает у каждого человека в обыденной, совсем непростой жизни? Если на все без исключения бытовые мелочи обращать внимание – можно сойти с ума.

У Машки и пример живой есть – подруга, Вика Нехлюдова. Вроде нормальная всегда была, а муж изменил и свихнулась. Теперь в психбольнице обитает, зализывает кровоточащие со страшной силой духовные раны.

Ромашка пыталась не заморачиваться на глупые мелочи. Главное – любовь, а этого зелья в семейных запасниках безбрежное море.

Витька… он такой… такой энергичный, такой ответственный, такой талантливый и надёжный.

Был!!!

Машка долго не могла решиться на серьёзный разговор. По мелочи приставала, прощупывая на прочность, плавучесть и устойчивость вставшее неожиданно на якорь далеко от берега семейное судно. В шутливой или игровой форме, поскольку нарваться на скандальную разборку, самой вбить клин в сорвавшееся в штопор семейное благополучие, не было желания.

Природа или нечто ещё настоятельно требовали интимной близости. Чем дальше – тем больше.

Женщина до исступлённого неистовства, до близости к истерическому припадку, до неистового шального рукоблудия, испытывая неодолимое желание, с вожделением дышала по ночам в затылок безмятежно спящего мужа, нежно ластилась, яростно сжимая бёдрами засунутую между ног руку.

Виктор безмолвствовал.

Хуже того, его организм совсем не реагировал на сигнальные маяки, которые посылало её жаждущее физического слияния тело.

Бодрствующий супруг отшучивался, дурачился, стыдливо блуждающий прятал взгляд.

Наверно Ромашка выдержала бы и эти странности: так её воспитали, но однажды Витька собрался и ушёл.

С вещами. К своей маме.

Не представляете, насколько было обидно и тошно.

Наверно, если бы муж изменил, избил бы или натворил что-то ужасное, объясняющее нелепое поведение, было бы легче, а так… Машка винила себя. Кого же ещё!

Она неистово искала причину: выплёскивала кипящие эмоции на подруг, на родителей, покупала десятками книги по самосовершенствованию, посещала курсы психологической помощи.

Ничего не помогало. Только хуже становилось день ото дня.

Тело и мозг одновременно, независимо от психологических ухищрений, разрывало на части.

То ли Ромашка сама себя накрутила, то ли гормоны постепенно вытеснили кровь, то ли нервы стали совсем ни к чёрту: Машка рычала от желания немедленно удовлетворить низменную, но такую необходимую потребность.

Она вспоминала, закрывая глаза, посекундно, каждую встречу с Витькой: каждое слово и вздох, все без исключения запахи и звуки, воспроизводила в уме эмоции, ощущения, пьянящее чувство плавного парения, доводила себя до экстаза, до болезненно опустошающего множественного оргазма.

После виртуального любовного блаженства, как ни странно, подкатывала затяжная депрессия с продолжительной бессонницей, с беспричинной истерической нервозностью, когда подступало желание кого-нибудь задушить… или самой расстаться с жизнью каким-нибудь хитроумным экзотическим способом: чтобы Витька прочувствовал свою вину, чтобы понял, негодяй, как гадко поступил с любящим человеком.

Меланхолия могла продолжаться неделю и больше.

Потом Ромашка медленно выплывала из туманных сумерек гнетущего одиночества и опять жаждала секса: не важно, с кем и где, пусть это будет водопроводчик, бандюга, бомж – без разницы, лишь бы избавиться от чувства физической и психической неполноценности.

Зная, что происходит после самоудовлетворения, Машка стала избегать сильных возбуждающих действий, отчего становилось ещё хуже.

Она загнала себя в угол: с одной стороны грезила о связи с любым мужчиной, с другой – агрессивно и изобретательно избегала любых контактов с возможными претендентами воплотить обнажённые эротические фантазии в жизнь.

Когда отчаяние и душевная боль достигли апогея, когда подруги заметили, что с ней творится нечто невообразимое, её едва не насильно зарегистрировали на сайте знакомств и некоторое время контролировали каждый шаг в виртуальном пространстве, чтобы не наделала глупостей.

Удивительно, но, не завязав ни единого знакомства, не создав ни одного контакта, Ромашка вдруг неожиданно пришла в себя.

Она эту перемену заметила сразу.

Побродив несколько дней по просторам интернета, прочитав сотни анкет, наглядевшись вволю на масленые физиономии сетевых амуров, однажды Машка расхохоталась до икоты и колик в животе.

Оказалось, что нет необходимости будить уснувшую женскую сущность, искусственно поднимать самооценку, искать гармонию и умиротворение в мире развратных и глупых женихов-неудачников.

Она была нор-маль-на, лишь временно пребывала на планете Глюк, находящейся где-то в параллельной Вселенной. Ей никто, совсем никто не был нужен на самом деле, тем более неудачник-водопроводчик и бомж.

Машка поняла, что любит и любила только Витьку, что это печально, прискорбно, но нужно жить дальше и единственное средство оставаться жизнерадостной – любыми средствами избавиться от зависимости.

Как, она пока не знала. Посвящать в свои мысли подруг посчитала нецелесообразным, глупым занятием.

Если хочешь насмешить бога – сообщи ему о своём желании.

Измениться в одну минуту оказалось сложно, но желание – часть успеха.

Ромашка в одном бикини – пару часов крутилась у зеркала: нахваливала налитые ягодицы и бёдра (не утратила развитый мышечный корсет с юности, когда каталась на фигурных коньках), восхищалась стройностью сохранившейся до сих пор фигуры, упругостью дивного бюста, мягкостью относительно плоского животика. И танцевала…

Конечно, ей нравилось не всё, но общее впечатление завораживало, успокаивало.

– Глупец ты, Витенька! Ещё пожалеешь, что такую женщину обидел, – подумала Ромашка и стремительно приступила к задуманному.

Женщина не понимала толком – что случится и как. Она знала одно – мужчина у неё будет: если не сегодня, то завтра. И никаких подружек: от них одни проблемы, если ты человек семейный.

Сама, всё сама!

Машка вдруг поверила в обязательность женского счастья, в личную способность раз и навсегда расстаться с романтическими иллюзиями, которые делают тебя зависимой и слабой.

– Чем я хуже других, чем! Причина не во мне – в нём и я это докажу.

Ромашка выгребла из заветной шкатулки почти все накопленные деньги и отправилась в салон красоты.

Уютная обстановка заведения, собственные позитивные мысли и зуд сентиментального напряжения создавали некий мистический флёр, позволивший отбросить прочь последние сомнения в своей состоятельности как женщины.

Улыбка в этот день не сходила с её лица. Она уже… уже была счастлива, несмотря на то, что ещё ничего не успела предпринять.

Площадкой для первого опыта Машка выбрала скромный приветливый бар, показавшийся достаточно безопасным и в меру гостеприимным.

Оделась Ромашка соблазнительно, но довольно скромно, чтобы не вызвать специфического свойства ажиотаж.

Глядя на неё, ни у кого не могла возникнуть мысль об истинной цели визита.

Маша волновалась: не сказать, что едва не падала в обморок, но ощутимо трепетала, вибрировала, словно перемёрзла.

– В конце концов, – думала она, – на Витеньке моём свет клином не сошёлся. По улицам бродят толпы неприкаянных мужиков, которым повезло меньше, чем ему. Пусть оближется. Любовь – не хрустальная ваза. Если отношения разбиты, нужно постараться прибрать осколки и заменить предмет восхищения на новый. Их, воздыхателей, много, а я в своём роде единственная.

Несмотря на нервозность, настроение было на высоте.

Ромашка села у барной стойки, заказала бокал мартини, хотя даже не понимала, как выглядит этот янтарный напиток, и погрузилась в озорные, с лукавыми ожиданиями и непредсказуемыми последствиями грёзы.

О чём она думала – неизвестно.

Вид у печальной брошенки был весьма одухотворённый, отсутствующе мечтательный.

Машка не крутилась на стуле в поисках претендента, не вертела головой. Она парила в разноцветно туманных облаках яркого романтического сновидения.

Как ни странно, единственным партнёром, с которым она уверенно витала в облаках, был Витька, во всяком случае, внешне.

Мужчины в голографических приключениях были разные, а лицо у всех одно.

Ромашку наперебой приглашали танцевать, осыпали цветами, посылали приветственные улыбки и воздушные поцелуи.

Она кружилась, кружилась… со счастливой улыбкой и безмятежным взглядом, направленным в никуда, пока не ощутила мягкое прикосновение чьей-то горячей руки.

– Скучаете?

– Вовсе нет. Отдыхаю.

– Жаль. Хотел пригласить на танец.

– Спасибо, я сама, – неожиданно ответила Машка, поставила на стойку нетронутый бокал с искристым вином и попросила бармена включить Сальсу.

Танцевала она с наслаждением: целиком и полностью отдавалась страстным сексуальным движениям, ни на кого, в том числе и на незнакомца, не обращая внимания.

Мысли, чувства… их не было. Точнее, ей было по непонятной причине хорошо.

Машка даже забыла, зачем пришла, чего добивалась.

Закончив танцевать, взбудораженная и потная, отправилась она на прежнее место.

Мужчина восхищённо смотрел на неё и беззвучно хлопал, показав улыбкой и жестами, что зрелище было поистине бесподобным.

Он именно так ей и сказал. Немного позже, когда получил негласное разрешение приблизиться, назвав экспромт очаровательным, чувственным, даже сексуальным.

– Глупая бравада, не правда ли!

– Всего понемногу. Возбудить внимание удалось.

– Вульгарное, конечно, излишне откровенное?

– Вы прелесть. Разрешите угостить… нет-нет, не думайте плохо, это ни к чему не обяжет. Вы одна… я один. Согласитесь: два одиночества – это уже практически пара. Надеюсь, от медленного танца… бесконтактного, разумеется, не откажетесь.

Машка и не думала сопротивляться. Это был шанс удовлетворить позывные похоти, пусть отвлечённые.

– Какого беса я буду бегать от мужика, если он сам плывёт в руки. Пусть покажет, на что способен, – подумала она.

– Роман, – назвался он, – надо же, может, придумал такое имя! Ро-ман. Словно намекает на начало чего-то необычного, содержательного, долгого-долгого… и удивительно приятного

Танцевал незнакомец великолепно.

Ромашка даже забылась.

Впрочем, ей почему-то было всё равно, чем кончится это неожиданное, или всё же ожидаемое рандеву.

У Машки было удивительно легко на душе. Тело вовсе пребывало в комфортной невесомости.

Веселились они с Ромой от души. Почти до утра, пока не закрылось заведение.

Ехать к незнакомцу Маша мягко отказалась, вести его к себе – тем более не захотела.

Мужчина не спорил. Он вёл себя расслабленно и весьма уверенно.

Ночь в шикарном номере гостиницы с интересным соблазнителем была просто волшебной.

Ромашка отдавалась как в первый и последний раз.

Она и сама не ожидала от себя такой прыти, такой извращённой ненасытности, такого похотливо бесстыдного сладострастия и бешеной экспрессии.

К утру у неё болела и стонала от наслаждения каждая удовлетворённая до предела клеточка благодарного тела.

Прощание с кавалером было столь же красивым и романтичным.

Потом они обменялись номерами телефонов и… и легко забыли друг о друге.

Ромашке отчего-то не хотелось серьёзных или достаточно длительных отношений.

Причину такой странной внутренней установки она не могла осознать, просто чувствовала, что это лишнее.

Желание до предела насытиться сексом без обязательств, утолить так долго испытываемую жажду интимной близости, Машка воплощала с животной страстью.

Каждую субботу и каждое воскресенье отправлялась она в один из многочисленных баров и клеила там мужиков по одной и той же схеме: изображая, теперь уже намеренно, полное равнодушие, отрешённость и чуточку высокомерия.

На отчуждение, мечтательность и скромность кавалеры всех возрастов и мастей клевали так, словно мёд из её возбуждённого лона был разлит по всей площади танцпола.

Зажигательный танец сальса тоже был одной из отработанных сексуальных приманок.

Теперь Ромашка сама могла выбирать кавалеров, иногда даже цинично издевалась над их соперничеством, устраивала подобие состязания.

Ей всё сходило с рук, но спустя месяц успешное доминирование перестало радовать.

Секс и атмосфера вечного праздника наскучили, осточертели. Теперь Машка вынашивала совсем другую идею: она во что бы то ни стало хотела соблазнить… дДа-да – собственного мужа.

Эта идея будоражила воображение, манила убеждением, что миссия выполнима.

Навязчивое желание возобновить супружеские отношения незаметно превратилось в единственную ценность, в цель жизни, в безумную страсть.

Машка опять ушла в себя, снова превратилась в серую мышку, сосредоточилась на разработке многочисленных вариантов “возвращения блудного мужа”.

– Никуда ты от меня не денешься, Витенька! Я ни в чём перед тобой не виновата. Ни в чём. Я твои проблемы вычислю. Вычислю и купирую. Не будь я Машка-Ромашка. Люблю я тебя, негодяя, ничего не могу с собой поделать.

Всё могло быть иначе

Как оставить без ответа

Фразу, брошенную залпом:

"Ты пошла бы на край света,

Если б я тебя позвал бы?!"

Как же объяснить, мой милый,

Чтобы не смотрел нахмурясь?

Я туда уже ходила -

Постояла и вернулась.

Елена Исаева

Ласковое, но холодное осеннее солнце создавало странную иллюзию тепла, заставляло щуриться, подставлять лицо приятно щекочущим кожу лучикам, хотя температура на улице была совсем не комфортная, и одеться пришлось в довольно тёплые вещи.

Ещё вчера, не переставая, моросил промозглый дождь, навевающий тоску и грусть, которую даже хорошая погода и бутылка вина не сумела окончательно развеять.

Коротенькую осеннюю аномалию отчего-то называют бабье лето, намекая на то, что радость и блаженство состояния хрупкие и быстротечные.

Задумываться над тем, почему женское счастье такое непродолжительное совсем не хотелось, но уныние и меланхолия прочно поселились где-то внутри тела, навевая сентиментальные мысли, выдавливающие слезу.

Под настроение, словно провидение умеет читать мысли, подвернулся сборник стихов с таким же настроением. Девушка прочитала несколько строк.

“Утомлённые мысли бестелесно упали в прах минувшей печали…” вещала поэтесса, усиливая щемящий душу эффект, отчего солёная капелька стекла по щеке прямо на книжный лист.

Марина закрыла книжку, залпом выпила бокал вина, нервно швырнула его в стену и зарыдала.

Находиться в замкнутом пространстве квартиры стало совсем невыносимо, нечем стало дышать.

Девушка умылась, на скорую руку привела в относительный порядок лицо, выбежала на улицу, и направилась по волглой, разъезжающейся лесной дорожке, лишь бы двигаться.

Марина Леонидовна, ей всего-то двадцать три года, но положение и статус вынуждают представляться именно так, изо всех сил пыталась развеять туман не совсем приятных воспоминаний. Увы, тщетно.

Ей становилось всё хуже и хуже.

Выглядела девушка довольно странно: полностью расстёгнутое дорогое пальто, болтающееся до самой земли вечернее платье с грязным уже подолом, модельные туфли, на которые налипли килограммы глины.

На стройной шее болтается шикарное колье с бриллиантами, на тонких запястьях массивные, ажурной выделки браслеты, усыпанные драгоценными камнями в несколько рядов, в руках дизайнерская кожаная сумочка, из которой торчало горлышко от винной бутылки.

Её лицо было похоже на маску печального мима с нарисованными разноцветными слезами, которые размазаны вместе с краской.

Марина Леонидовна еле волочила шикарные ножки в прозрачных колготках телесного цвета, которые мужу привезли то ли из Лондона, то ли из Парижа, с пудовыми гирями из дорожной грязи.

Ей всё равно куда идти. Жизнь, ещё сегодня ночью казавшаяся раем, открыла внезапно потайную дверь, показав изнанку высокого социального статуса.

Средь шумного бала, когда веселье было в самом разгаре,  когда музыка и танцы развернули душевные струны, подарили ощущение эйфории, когда жизнь фонтанировала лучшими проявлениями, когда всё складывалось лучше некуда…

Да-да, на самом пике блаженства, от избытка впечатлений, чувств и усталости Марине Леонидовне захотелось несколько минут тишины.

Счастья стало так много, что она не могла с ним справиться. Несколько минут, всего несколько минут посидеть с закрытыми глазами, переварить избыточные эмоции, плещущие через край, этого достаточно.

Мариночка, женщина впечатлительная.

Жила себе, жила обыкновенная девушка, не хуже и не лучше других: симпатичная, невесомая, нежная, как и все представительницы её поколения, вступившие в пору чувственности.

Разве можно не быть соблазнительной, обворожительной и кокетливо-привлекательной, когда тебе слегка за двадцать и созревшее тело требует романтических ощущений?

Любовь, во всяком случае, грёзы о ней, стучали в висках, излучая вокруг импульсы восторженного желания. В пору цветения любая жизнь благоухает и источает красоту, призывая наслаждаться.

Мариночка не была исключением из правил.

Ещё в школе между девочками все разговоры были в основном о мальчишках, о любви и свадьбах. Маленькие шалуньи загодя примеряли в мечтах подвенечные платья, учились флиртовать и предъявлять свои зреющие прелести.

Тогда ещё и смотреть-то было особенно не на что: плоские грудки, узкие бёдра, тоненькие, как спички ножки с узловатыми коленками, сбитыми в кровь в процессе девичьих игр, обгрызенные ногти.

Ну и что? Зато совсем скоро им будут завидовать те, кто на несколько лет младше.

Мариночка превратилась из серой уточки в белую лебедь немного раньше, чем одноклассницы. Спелые округлости появились в четырнадцать, а в пятнадцать, чтобы её провожать и поднести портфель, нужно было занимать очередь.

Королевой она не была, но привлекательность и свежесть делали своё дело, обеспечивая девочке бесперебойно обойму поклонников. Ей было из чего выбирать, и она это делала как истинная принцесса, не обращая внимания на всех подряд.

Мариночка искала своего, лучшего, и он не замедлил появиться. Правда, немного позднее, когда ей исполнилось двадцать. Она сохранила для него целомудренность и свежесть.

Антон Фёдорович ухаживал талантливо, красиво, блистал умом и галантностью, был нежен и добр.

Как в такого кавалера не влюбиться?

Конфетно-букетный период растянулся почти на год. Марина не спешила с выбором, не подгоняла романтические чувства. Она хотела разобраться в себе и любимом.

Тогда он был просто Антошенька: милый забавный паренёк с горящим взором и душой поэта. Ему легко удавалось всё, начиная от учёбы и заканчивая танцами.