Чёрные цветы

– Ну и как там, внизу? – стоило большого труда не выдать терзавшее меня волнение.

– Чудесно, – тёмные глаза Шона блеснули восторгом, – абсолютная видимость. Как в другом мире.

Я всмотрелась в мерцающие глубины и поняла, что он прав.

– Может, я погружусь ещё на минутку.

Врачи в один голос твердили, что пока не прекратятся кровотечения, мне опасно задерживать дыхание надолго, но разве минута для меня – это долго? И даже если они правы, я готова была отвечать за свои поступки, если это цена за пребывание в прозрачной сияющей глубине.

– Хочешь, чтобы я тебя страховал? – Улыбка Шона стала шире. – Я сумею сделать тебе искусственное дыхание, если потребуется скорая помощь.

При одной мысли о том, как его рот накрывает мой, мне сделалось жарко.

– Ни о какой помощи речь не идёт, ведь я погружусь всего на минуту.

– Конечно. – Он подплыл ко мне вплотную. – Минута – это ничто.

Мне не следовало этого делать. Действительно, мне не следовало нырять, даже если я не чувствовала боли и всё моё тело звенело от красоты этого потустороннего места. Я должна была попрощаться с Шоном и вернуться домой, но наши пальцы соприкоснулись под водой, и моя кожа запылала, несмотря на окружавшую прохладу.

– Ладно, – сказала я. – Тогда вперёд!

Глава 11

Вода пульсировала в неизменном ритме, пока мы опускались всё глубже в сияние синевы. Мои руки и ноги двигались слаженно и плавно, медленнее, чем обычно, но я нарочно старалась не напрягаться и к тому же не знала, сможет ли Шон выдержать мою скорость. И хотя на глубине свет должен был слабеть, вместо этого он делался ярче, и лучистое сияние выхватывало перед глазами уходившие вверх стены сенота.

В этом голубом сиянии хорошо было видно обращённое вниз безмятежное лицо Шона. Он улыбнулся и показал мне «О’кей», и я ответила тем же, хотя сердце сжималось при мысли о том, что скоро придётся возвращаться. Теперь биение воды всё больше напоминало мне сердечный ритм, отдававшийся в костях черепа.

Внезапно стены сенота раздвинулись, так что мы оказались у входа в подводную пещеру, во власти отрицательной плавучести. Песчаное дно придвинулось, так что стало видно широкое отверстие в самом центре. Ил стекал по его стенкам и пропадал в темноте, как песчаный водопад. И ничего в жизни я не желала больше, чем заплыть в эту вторую пещеру, чей медленный пульс привораживал и тянул к себе.

Но пора было подниматься. Если я собиралась когда-нибудь сюда вернуться, мне следовало поберечь лёгкие. Шон тоже замедлил спуск, как будто почувствовал мою нерешительность. Мы свободно спускались ещё несколько секунд, прежде чем я не дала сигнал «стоп», подняв раскрытую ладонь. Он в ответ поднял большой палец – сигнал о подъёме к поверхности. Мы синхронно развернулись и медленно поплыли вверх.

Гребок, толчок, гребок, толчок. Подниматься всегда труднее, и при виде того, как исчезает дно сенота, в груди разрасталось ощущение утраты. Ближе к поверхности ритмичный пульс почти не чувствовался, и я чуть не разрыдалась, что само по себе было странным: я должна сейчас быть в восторге от того, что у меня получилось. Я и была в восторге – точнее, попросту в экстазе. Я бы навсегда осталась в этом мгновении.

Наконец мы вынырнули, и лёгкие наполнил ночной воздух, поразив лёгкостью простого вдоха. Вместо того чтобы давиться кровавым кашлем, я наслаждалась ласковым воздухом, касавшимся языка и горла. Это было чистое волшебство. Иного объяснения не находилось. И в голове не укладывалось, что я попала сюда благодаря Дэвиду Доновану.

– Что скажешь? – поинтересовался Шон, поднявшись следом за мной и вытирая воду с глаз.

Мой смех разлетелся над водой и скалами. Ему вторила птица.

– Скажу, что я, наверное, всё ещё сплю.

– И это будет неправдой. – От его взгляда я растаяла.

Я посмотрела на небо: чернота уже уступала место бархатной синеве. Близился рассвет, и мне пора было возвращаться, но я хотела провести ещё несколько минут в воде, с ним.

– Ты когда-нибудь думал о том, чтобы стать фридайвером? При хорошем тренере ты мог бы многого добиться.

– Это просто хобби. – Шон отплыл в сторону, хмуря брови. – И я не мог бы нырять достаточно глубоко где-то кроме этого сенота. Это намного легче, если ты не чувствуешь боли.

– Мы опустились по меньшей мере метров на пятнадцать, – прикинула я, – а ты даже не запыхался. Кроме шуток, подумай об этом, когда вернёшься в колледж. Где-то поблизости обязательно найдётся подходящая школа. Хочешь, я сама поинтересуюсь?

Он снова помрачнел, и я не понимала, отчего ему так не понравилась моя идея.

«Ааа-ди-ди-ди!» – позвала птица, и взгляд Шона сделался рассеянным, прежде чем смягчиться. Он вернулся ко мне и пальцем стёр с моей щеки каплю воды. В голове у меня снова застучал барабаном странный ритм. Надеюсь, в лунном свете не было видно, как я краснею.

– Скорее всего, Билли не рассказывал обо мне, потому что не хотел, чтобы мы общались, – сказал он.

И я была вполне с этим согласна – с учётом того, что чувствовала сейчас сама. В лесу проснулась ещё одна птица, и её прерывистая трель была приветствием светлеющему небосводу. Я опустила голову в воду на прощанье: гулкий ритм не прекращался, тихий, но настойчивый.

– Мне пора, – неохотно вымолвила я. – Мы можем повторить это завтра… то есть сегодня ночью?

Шон так опустился в воду, что оставались видны только глаза, и я вдруг испугалась: а если он откажется? Если он понял, что на суше я ещё более неуклюжая, чем тюлень, и готова на что угодно ради его общества? Но уже через секунду он улыбнулся.

– Конечно.

Глава 12

Когда я проснулась, наслаждаясь мягкой удобной постелью, солнце уже стояло в зените. В сером предрассветном сумраке я на удивление легко отыскала обратный путь. Даже тропа ничуть не успела зарасти с тех пор, как вчера мы с Билли обновили её на пути домой. Ни один сучок не вцепился в одежду, ни одно насекомое не село на голову. Лёгкие по-прежнему болели – боль вернулась, стоило мне выйти из сенота, – но не хуже, чем накануне, – и я сочла, что погружение мне не навредило. А может, даже пошло на пользу.

Я повернулась на бок и охнула, глянув на часы. Половина двенадцатого! Мой внутренний будильник исправно поднимал меня в шесть утра, независимо от того, как поздно я легла перед этим. Но теперь, похоже, у меня внутри вообще всё стало неисправным. С обречённым вздохом я пошевелила пальцами ног и закинула руки за голову, снова и снова прокручивая в памяти ночное погружение. Сопротивление прохладной воды, лучистое сияние, необычный и завораживающий ритм. Неподвижность у меня внутри была сродни неподвижности воды. Полное отсутствие боли. Соприкосновение наших с Шоном пальцев.

И тут я подскочила от внезапной судороги и принялась кашлять, едва успевая перевести дух между приступами. Девственную белизну постели запятнали алые капли, и я зажала рот руками. Из носа и глаз текло, и я никак не могла как следует вздохнуть. Приступ длился целую вечность, а с ним пришла суровая правда. Мне не стало лучше. Ни на самую малость. И теперь, в беспощадном свете дня, это казалось немыслимым: как я вообще умудрилась нырнуть так глубоко со своими едва живыми, саднящими лёгкими. Может, это мне приснилось?

Но подушка всё ещё не просохла.

Восстановив наконец способность закачивать в тело кислород, я старательно вытерла лицо бумажными салфетками, выплюнула в туалете кровавый сгусток и, тщательно смыв его водой, поплелась на кухню, чтобы попить.

Снаружи розовый оттенок цветов насытился до оттенка фуксии, а кое-где стал откровенно пурпурным. Бабочки таких же цветов порхали между соцветиями, и я подумала: они что, вылупились все одновременно? Каким-то невероятным образом запах цветов стал ещё гуще и приторнее, но всё равно отдавал горечью.

«Ааа-ди-ди-ди!» – заливались птицы.

На моё голое плечо опустилась ядовито-малиновая бабочка, и по коже почему-то побежал холодок. Осторожно, чтобы не помять нежные крылышки, я смахнула её, и она упорхнула под качающиеся ветки.

На кухонном столе лежала записка, торопливо накорябанная мамой:

Отплываем на лодке с Кеном. Ты точно проснулась, когда предложила плыть без тебя? Неужели ты стала такой засоней? Вернёмся к обеду, надеемся на улов. Люблю тебя!

Внизу она пририсовала женскую фигуру с сердечком на весь торс. Этот неуклюжий жест порадовал меня и прогнал неприятный озноб.

После нескольких асан йоги, дыхательных упражнений и приличного сэндвича с курятиной я переоделась в купальник и шорты. Набрала в бутылку воды, накинула на плечо полотенце и прихватила книгу об острове Евлалии. Спускаясь по лестнице к пляжу, я смогла полюбоваться, как сверкает под лёгким бризом поверхность океана. Сегодня было немного прохладнее – превосходный день для морской прогулки. Но сколько я ни всматривалась в горизонт, так и не заметила лодку с мамой и Дэвидом. Я надеялась, что им весело без меня и что они не будут спешить возвращаться.

Океан шептал и манил, однако моим лёгким требовался отдых после вчерашнего. Я расстелила полотенце в тени пальмы и погрузилась в первые главы, посвящённые жестокой колонизации и торговым путям в Карибском море. Было неприятно читать про геноцид, угнетение местных жителей и рабство, процветавшее на всех окрестных островах, особенно с учётом того, что насаждавшие его люди прославлялись в школах как герои нации.

То ли из-за небольших размеров, то ли из-за трудностей навигации в этих водах остров Евлалии так и не был колонизирован, и ни в одном архиве не удалось найти исторических или археологических сведений о его коренном населении.

Оставалось лишь удивляться тому, что за тысячи лет никто не поселился на этом клочке суши с отличным пляжем и сенотом, полным чистой пресной воды.

В местной акватории учёные обнаружили странные, чрезвычайно неустойчивые магнитные поля, сбивающие с толку навигационные приборы, отчего суда начинали двигаться по бесконечной спирали. В совокупности с сильными течениями, резкими сменами погоды и необычно высокими волнами высадка на остров, как правило, связана с серьёзными трудностями.

В точности как недавно сказал Билли: остров словно сам не желает, чтобы на нём жили люди. Услышь я что-то подобное неделю назад – подняла бы этого человека на смех. И с научной точки зрения это звучало как полная чушь. Потому что остров – не более чем кучка скал, песка и пальмовых рощ посреди океана – и не может решать, кого пускать на свои берега.

Однако по необъяснимой причине я не воспринимала больше остров Евлалии как просто кучку камней, песка и пальм. Ночью Шон сказал, что я понравилась острову, и мне ужасно хотелось, чтобы это было правдой – какой бы чушью ни казалось.

Или просто дело в том, что я снова страдаю от обезвоживания. Обречённо вздохнув, я открутила крышку на бутылке с водой и ополовинила её, прежде чем вернуться к чтению. Через несколько страниц я нашла репродукцию с карандашного наброска белокурой девочки с обложки. Она сидела на толстой ветке дерева, одетая в свободную рубашку и поношенные мужские брюки. Наверное, одежда досталась ей от матросов, высадившихся на острове. Миловидная и совсем юная, несмотря на странные белые волосы, – ей явно было не больше семнадцати лет.

Портрет Евлалии, выполнен И. Бурком, лето 1762.

Что-то мелкое ударило меня по затылку и упало на полотенце. Блестящий чёрный орешек. Я заложила страницу ленточкой, оставленной Мелиндой, и выпрямилась.

– Билли?

В ответ ветки ближнего куста затряслись и зазвенел детский смех.

– Стой! – Я мигом вскочила и натянула шорты. – Не убегай!

– Ты водишь! – беспечно ответили мне.

– Нет, я не хочу играть… я просто хочу поговорить. – Я схватила с земли шлёпанцы и ринулась в ставшие неподвижными кусты, позабыв про полотенце и книгу.

– Девочка? – окликнула я. – Ты здесь?

Нет ответа.

– Пожалуйста, не убегай! – Я надела шлёпанцы. – Ну хорошо, давай поиграем, если хочешь. И я буду водить. До скольких мне считать?

Из куста лимонно-жёлтых лилий появилась ящерица и полезла вверх по древесному стволу.

– До двадцати? – спросила я. – До тридцати?

– До двадцати одиннадцатых! – пискнула девочка и ринулась наутёк через кусты.

– Хорошо. – Я прислонилась к стволу и закрыла глаза руками. – Один… два… три…

Досчитав до пяти, я оглянулась. Хотя ветра не было и в помине, ветки кустов раскачивались гораздо сильнее, чем если бы их потревожила убегавшая малышка. Как будто сам остров участвовал в игре, помогая ей прятаться.

– Восемнадцать… девятнадцать… – я повернулась и стала пробираться сквозь густую листву. Моментально измазавшись соком, я невольно ускорила шаг.

– Двадцать девять… двадцать десять… – оказавшись на полянке, я поискала отпечатки на земле, прежде чем осмотреть кроны над головою. Там выписывали ленивые спирали сотни бабочек и прочих любителей сладкого. – Двадцать одиннадцать! Кто не спрятался, я не виновата!

Откуда-то из лесной чащи раздался вопль. Я ринулась туда, отталкивая от себя ветки, сшибая бабочек, стараясь пробиться напрямую в самое сердце острова.

– Смотри, прячься хорошенько! – крикнула я. – Потому что я вожу лучше всех!

Её хихиканье горохом рассыпалось под пологом леса, и я ориентировалась на него, пока не выскочила на узкую тропку, по которой мы вчера ехали на гольф-каре.

– Кто не спрятался, я не виновата! – повторила я.

– Ни за что меня не найдёшь! – взвизгнула она.

К тому времени, как я добралась до долины с развалинами дома Уэллсов, липкий пот стекал у меня по шее в три ручья. Я бегом спустилась к дому, но стоило проскочить в окно, заплетённое корнями, как по коже пополз холодный, пропахший мхом воздух. Из-за дома послышался сдавленный писк.

– Ага, вот ты где! – крикнула я.

Писк превратился и хихиканье, какое-то очень уж визгливое и восторженное. И не очень человеческое. Мне стало не по себе, и даже захотелось развернуться на месте и сбежать обратно на пляж. Через кухню наружу пронёсся вихрь каких-то серых лохмотьев. Но стоило мне кинуться вдогонку, как нога зацепилась за корень, которого явно не было там секунду назад – и я кубарем покатилась по земле.

– Осторожнее! – Её голос так неожиданно стал совершенно безразличным, что я остолбенела.

«Ааа-ди-ди-ди!» – заливались птицы.

Я встала, выпуталась из корня толщиной не меньше моей руки, и лишь потом смогла шагнуть в дом. Раздражающее детское хихиканье слышалось откуда-то слева, но я не смогла ничего разглядеть в той стороне.

– Плоховато ты водишь! – прошептала она.

И тут мой взгляд прикипел к серому личику: подбородок упирался в землю, а на лбу расположился здоровенный паук. И что-то в этом лице было очень, очень неправильным.

Это было лицо трупа.

При виде того, как раскрывается чёрный провал рта, я сама подавилась истошным воплем. Это было совершенно невозможным, но я ещё никогда в жизни не была так уверена в том, что вижу мертвеца. Я не обезвожена и не в бреду. И Билли не вешал мне на уши лапшу. Я играю в прятки с мёртвой девочкой.

– В… Вайолет? – Я присела на корточки, поскольку ноги меня не держали.

– Что? – Её беззубый оскал стал ещё шире.

– Как ты это делаешь? – Я снова сглотнула комок в горле. – Как будто ты… будто ты взяла голову и положила на землю. Ты ведь не можешь просто снять голову, правда?

Она буквально взвыла от хохота, а потом её голова поднялась с земли, и стали видны плечи. Остальное тело также принадлежало трупу: испачканное в земле, с обвисшей кожей, покрытой синими пятнами. Ростом она была ровно с мою кузину, отчего мне сделалось ещё страшнее. Даже подумать о том, что Грейс могла бы выглядеть вот так, казалось невозможным, и мне едва хватало выдержки, чтобы не обратиться в бегство. Честное слово: если бы я с самого начала могла бы вот так рассмотреть Вайолет, в жизни не отважилась бы гоняться за нею по лесам.

– Я спряталась на лестнице, – прошептала она, сняла паука со лба и сунула его в карман фартучка. – Смотри!

Она показывала на что-то у себя под ногами, но я не смогла двинуться с места.

– Не бойся, – продолжала она. – Мама не любит, когда мы играем на лестнице, но если не зевать, то и не провалишься.

– Твоя мама тоже здесь, на острове? – У меня заледенела спина.

– Нет. – Вайолет скорбно вздохнула. – Мама пропала давным-давно. И я почти всегда одна.

Я невольно придвинулась, всё ещё содрогаясь при воспоминании о голове без тела, но не в силах не поддаться жалости к этой неупокоенной, потерявшей маму малышке. Рядом с грязной босой ножкой Вайолет обнаружилась квадратная дыра в земле, незаметная под густым подростом. В темноту вели бетонные ступеньки. И прежде чем я успела что-то сказать, Вайолет прыгнула в дыру и пропала.

– Погоди! – крикнула я.

Из дыры дохнуло влажным воздухом с густым кошмарным запахом. Где-то глубоко внизу я услышала плеск воды.

– Игра окончена! – крикнула я. – Я тебя нашла. Пожалуйста, вылезай.

– Ты меня не осалила! – игривый голосок Вайолет был едва различим в порождённом им же эхе.

Я тёрла и тёрла глаза, пока в них не замелькали тёмные мушки, не в силах поверить, что это происходит наяву. Что мне предстоит прожить ещё две недели на острове с привидением. И хотя Вайолет скорее вызывала брезгливость и жалость, чем страх, это нисколько не улучшало положения. Не иначе как меня кто-то сглазил как раз перед тем, как я чуть не утонула.

– Аддии-дии! – окликнула она. – Иди сюда!

Стараясь не обращать внимания на рвотные позывы, я сунула голову в зловонную дыру.

– Откуда ты знаешь, как меня зовут?

– Я люблю подслушивать, – заявила она. – Мама говорит, что это отвратительная привычка, но мамы больше здесь нет. Ты не знаешь, как мне её найти?

Голос Вайолет удалялся, и мне пришлось наклониться ещё ниже, чтобы её услышать.

– Нет, извини, – отвечала я. – Но если бы ты вылезла, мы могли бы об этом поговорить.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Фридайвинг – подводное плавание с задержкой дыхания. Эта самая старая форма подводного плавания до сих пор практикуется как в спортивных, так и в коммерческих целях (здесь и далее примеч. переводчика и редактора).

2

То есть привязанный.

3

Сенот (на языке майя – «колодец») – естественный карстовый провал в грунте, в который протекает пресная вода. Открытая или закрытая пещера с подземным озером.

4

Сноркелинг (нем. Schnorchel – дыхательная трубка) – вид плавания под поверхностью воды с маской и дыхательной трубкой и, как правило, с ластами.