Ведьмин дом

Спустя два месяца мне надоела эта дурацкая ситуация, и я перестала отвечать, пока в один ужасный день не случилась трагедия. Сначала я винила себя в том, что не подняла трубку, но быстро осознала: виновата не я, а Оливия. Если часто кричать: Помогите! Убивают! А потом по собственному желанию падать на нож, то нет смысла искать спасителя.

Злосчастной ночью на помощь Оли побежала Жужу. Рон избил Оливию до полусмерти и скинул с лестницы. Жужу нашла Оли на улице, и потребовался месяц на восстановление после травм. Оливия отказалась от претензий к мужу и не стала писать на него заявление. Сказочная идиотка.

Едва выздоровев, она направилась домой к детям. А Рон вдруг изменился в лучшую сторону. Ещё бы. На него натравили несколько плохих парней. Кто натравил? Мы с девочками. Обошлось нам это в крупную сумму. Но главное не деньги, главное – результат. Тем летом Оливия и Рон поехали в отпуск, отправив детей в дом Эллингтоном, то есть в мой дом. Иисусе! Я думала, что сойду с ума.

В январе две тысячи восемнадцатого вернулся старый озлобленный Рон. Ему предложили открыть совместный бизнес, связанный с недвижимостью. И как только Рон почуял большие деньги, моментально превратился в короля, который вылез из лужи. Он заставлял Оливию гладить его вещи и носки определённым образом, и если она выполняла указания плохо, то получала кулаком в глаз. Она вновь не рассказывала нам о побоях и издевательствах, лишь скрывалась, ссылаясь на домашние дела. Из-за отчаяния Оливия пристрастилась к вину и различным сайтам знакомств, где нашла мужчину по имени Аарон. Ей отлично удавалось скрывать новую интрижку, ибо Рон часто бывал в командировках, где заводил нескончаемый поток любовниц.

Аарон жил в Штатах, в маленьком городке под Северной Каролиной. Оливия с восторгом показывала нам фотографии самого Аарона и его роскошного дома. Кстати, парень был симпатичным. Аарон играл то ли в бейсбол, то ли в баскетбол и, по его словам, неплохо зарабатывал. Как обстояли дела на самом деле, никто не знал. Одно радовало – Аарон вытащил из Оливии печаль, сотворил то, что не смогли мы. Тогда я поняла, что некоторые женщины живут лишь для мужчин, и только мужчины способны даровать им счастье. Такие женщины словно пустые сосуды, поэтому они всеми силами пытаются заполнить пустоту мнимой любовью и страстью, убеждают себя, что это и есть счастье. Но никто не сделает человека счастливым, если он не может найти счастье в себе.

Оливия являлась пустым сосудом.

Конечно, можно до бесконечности ссылаться на неблагополучное детство, плохих отца и мать, но маленькая Оливия давно выросла. И, на минуточку, она росла с мудрой бабушкой. Вместо того, чтобы брать правильные примеры, делать разумные выводы, Оливия предпочла укрыться в волшебной стране грез и превратилась в пустышку. Её не заполняли эмоциями дети, не даровали радость друзья. Ей хотелось болезненной любви, оставляющей порезы, словно Оливия получала удовольствие от кровоточащих ран. Она никого не слушала, но постоянно жаловалась. Проливала тонны слез и проклинала мир. Порой казалось, будто я говорила со стеной. Любые советы проскальзывали мимо её ушей, и под конец Оливия снова ныла и плакала.

Но появился Аарон. Таинственный брюнет. Сладкоголосый обаятельный незнакомец, который сумел налепить пластыри на раны Оливии. Вот только сдирать эти пластыри пришлось нам.

Что же произошло? Ох, это до жути печальная и весёлая история.

На протяжение двух месяцев Аарон и Оливия вели интересные беседы о будущем, занимались виртуальным сексом, слали друг другу интимные фотографии. Аарон внушил ей, что не против пятерых детей и, мол, всегда мечтал об огромной семье. Оливия достала нас рассказами. Аарон едва не снился нам. Вернее, член Аарона, которым Оливия почему-то гордилась, хотя я была убеждена: это член кого-то парня с просторов Интернета.

В марте Оливия сообщила, что летит в Штаты. Её не волновали дети, только большие искренние чувства Аарона. Ох, не так. Её волновал большой член Аарона. Вместо того, чтобы сберечь накопленные с трудом деньги, которые Оли воровала у мужа, она потратила их на билет. Аарону следовало подготовить документы для Оли, но за две недели до отлёта брутальный мужчина исчез. Он перестал отвечать на звонки и сообщения, удалил страницы на сайтах и заблокировал Оливию в социальных сетях. Мы предупреждали, но она нас не слушала.

Начался хаос.

Оливия Флеминг сошла с ума. Она мучила нас каждый божий день. Заставляла писать Аарону с наших аккаунтов, а он моментально блокировал нас. Оливия отыскала его адрес и отправляла письма. Естественно, те остались без ответа. Наступила чёрная весна, в тьме которой вместе с Оливией потонули и мы. Она напивалась по ночам и звонила. Иногда являлась на порог и тарабанила в дверь. Доходило до того, что малышка Кэтрин брала мамин сотовый и набирала мой номер. Ребёнок был голодным, а Оли спала.

Беспределу пришёл конец. Я, Жужу и Энн ворвались в квартиру Оливии и испытали шок. Помещение напоминало свинарник, хотя я бы не сказала, что жилище и раньше выглядело идеально. Крохотные комнатушки со стенами болотного оттенка вызывали отвращение. Болото оно и есть болото. В маленькой кухне едва умещались несколько шкафов и мини холодильник. В зале, как на мусорной свалке, видимо со времен, когда королева была ещё молодой, стояли облезлый коричневый диван и два таких же кресла. Древний телевизор работал с перебоями. В потресканных деревянных полах жили мыши. Что-то мне подсказывало, что эти зверки жили лучше обитателей квартиры.

Самым ужасным было то, что малышке Кэтрин приходилось убирать рвоту и дерьмо с пола и дивана, на котором спала Оливия.

В тот день Оливию избили мы. Да, вот так. Сначала искупали в холодной воде, а потом наставили синяков. Убрали квартиру, накупили еды, привели детей в порядок. Я хотела забрать малышей к себе домой, но Оливия истошно выла и клялась, что исправится. Я поверила. Оливия не соврала.

В середине апреля в одной из социальных сетей Оли познакомилась с новым мужчиной. Его звали Каан Гюзель. Каан был турком, живущим в Берлине. Иисусе! Мужчина походил на высохшую ветку. Сморщенный, мелкий, страшный. Понятия не имею, как за неделю общения Оливия умудрилась влюбиться в него. Хотя она могла. Это же Оливия. Каан красиво говорил, вернее лил сладкую ложь в уши Оли. А ещё мужчина оказался мафиози. Смеялась я долго. Щуплый Дон Каан, гроза Берлина и Германии. Богатый мафиози, который верил в настоящую любовь и хотел семью. Всю жизнь Дон Каан искал такую, как Оливия, и, наконец, нашёл. Оливия являлась воплощением его желаний. Богиня и роза его души. Только с ней его сердце билось чаще, и член вырастал до размеров баржи.

Это был человек с темной историей. Он пленил Оли напускным благородством и истерзанной страданиями душой. Мерзкий коротышка с огромным эго.

– Девочки, он правда мафиози. Мне рассказал его друг, – призналась как-то Оли.

– Что за друг? – поинтересовалась я.

– Лучший, – это был очень исчерпывающий ответ от Оли.

Оливия верила всему, что говорил Каан и его таинственный друг, тоже турок. А через несколько недель некая женщина с убогим английским написала Оливии. Каан оказался её женихом, и она знала, что Оли замужем. Также у неё был номер телефона Рона и фотографии детей Оли. Естественно, ведь фотографии детей занимали все страницы социальных сетей Оли.

Начался очередной хаос.

Ведомые глупостями Оливии, мы начали писать девушке по имени Дениз. Угрожали ей и пытались выяснить истину. Дениз быстро сдала позиции, а Каан клялся всеми Святыми, что Дениз – безумная фанатка. Иисусе, как у такого гнома появлялись фанатки? Хотя одну я знала.

Оливия поверила ему и позабыла о невесте в лице Дениз, а Каан собирался купить билет в Берлин, чтобы роза его души прилетела и разделила с ним ложе великого мафиози.

– Он приезжает в Лондон! – Оливия кричала, прыгала и хлопала в ладоши.

– А как же Берлин? – я едва не пролила на себя кофе, когда Оли ворвалась в кафе, где мы любили проводить досуг.

Нашим местом по праву считался The Prince Alfred Formosa Dining Room недалеко от дома Жужу. Белое трехэтажное здание с чёрными рамами и крупными окнами. Мы предпочитали сидеть снаружи на кованных стульях под аркой с колоннами. Нам нравилось наблюдать за прохожими. А ещё нам нравился официант, который не выговаривал букву «Р».

– Сказал, что не может ждать и хочет меня увидеть. О, мой, Бог! – Оли продолжала прыгать и корчить рожицы.

– Сядь. Фак, из-за тебя разболелась голова, – Жужу насильно посадила Оли на стул.

– Он приедет в Паддингтон и остановится в мотеле, а я приду к нему, – Оли прикрыла веки и заулыбалась. – О, мой, Бог, это так романтично.

Мы с Жужу переглянулись.

– Чего она кривляется? – из уборной вернулась Энн.

– Каан скоро прибудет в Лондон, – прошипела я и отпила из чашки кофе.

– Эмм. А как же Берлин? – у Энн вытянулось лицо.

– О, мой, Бог! Чего вы прицепились к этому Берлину? Он любит меня и хочет увидеть. Через два дня будет здесь, – у Оли вдруг заблестели слезы. – А если я ему не понравлюсь?

Я поперхнулась и закашляла. Энн постучала по спине.

– Хочешь сказать, что тебя волнует, понравишься ли ты ему, а не он тебе? Фак, Оливия, это слишком! – Жужу закатила глаза и откинулась на спинку стула.

– Знаешь, нелегко найти нормального парня, когда у тебя пятеро детей, – Оли раздула ноздри.

– А кто тебя просил рожать столько детей? Мы предупреждали. Но ты же никогда не слушаешь! – Энн повысила голос. Я похлопала её по руке.

– Как можно не рожать детей? Это же дети! – из взгляда Оли выливалась напускная злость.

– Да, дети, которые тебе не нужны, – Энн отвернулась. Я замерла.

– Повтори! – Оли вскочила со стула.

– Ты прекрасно меня слышала, – Энн продолжала пялиться на дорогу.

– Я хочу найти свое счастье! О, мой, Бог! Вы меня не понимаете! – Оли разрыдалась, схватила сумку и убежала.

Как я и говорила. Разговаривать было бесполезно.

Двадцатого мая прилетел Каан, а двадцать третьего мая мы собрались в кафе The Prince Alfred, чтобы послушать восторги и очередные рыдания Оливии.

– По порядку. Ничего не поняла, – Жужу потирала виски от воя Оли.

– Хорошо, – Оли высморкалась в салфетку. – Я пришла к нему в мотель.

– С кем оставила детей? – Энн презрительно поглядела на Оли, но та не заметила.

– С матерью Рона, – ответила Оли, а мы оторопели, ведь старуха пыталась убить детей при каждом удобном случае. – Не смотрите на меня так! О, мой, Бог! Я не монстр! Ничего не случилось! И главное, не дети! – на это заявление Жужу побледнела и ударила себя по лбу. – Перестань. С детьми все в порядке. Я пришла в мотель. Каан встретил меня…

– И как тебе эта мумия? – Энн захихикала.

– Плевать на его внешность. Он чудесный человек, – Оли сощурилась, и слезы высохли. – Он накрыл стол, купил шампанское и фрукты. Мы болтали всю ночь, – она тяжело вздохнула.

– О чем болтали? – Жужу откусила кусочек бисквита.

– Он рассказывал о жизни в Берлине, о работе и сыне, – да, мы знали, что он был женат и развелся. – О бывшей жене, которая изменяла ему. Падшая женщина. Фу.

У меня брови взлетели почти до макушки.

– Эмм. А ты не изменяешь мужу? – Энн всегда говорила жёсткую правду и никогда не стеснялась. Порой её слова серьёзно ранили и задевали за живое.

– Это другое. Каан с женой жили чудесно, а ей не сиделось на месте…

– Да-а-а-а. Это действительно другое, – Энн прочистила горло.

– Анна! – Оли ударила рукой по столу.

Жужу резко подняла чашку, испугавшись, что та упадёт.

– Продолжай, – Жужу пригрозила Энн кулаком.

– Рассказывал о планах. что хочет открыть ещё один бизнес-проект.

– Погоди, – я поближе придвинула стул. – Он говорил лишь о себе? А как же ваше будущее? Вы же собирались обсудить совместное проживание, твоих детей и ещё много того, что нужно тебе, а не ему.

– Ещё рано для таких разговоров, – заявила Оли, грозно поглядев на меня.

– Фак! – Жужу пролила кофе на новые джинсы. – И что было дальше?

– Мы переспали, – Оли зажала рот ладонью, а глаза загорелись, как фонари в ночи. – Девочки, его запах – это блаженство. Не думала, что мужчина может так пахнуть. Он словно создан для меня. Каждая его частица. А какой у него член! – она облизнулась, а мы разом скорчились. – Не то, что у Рона. Сточенный красный карандаш.

– Чего? – у Энн изо рта выпала шоколадка.

– Ну, знаешь, сточенный такой, – Оли начала показывать, какой у Рона член. Иисусе! Моя бедная фантазия! – Я уже забыла, что такое секс. Карандаш Рона не встаёт. Не мудрено, ведь он пихает его во все щели, и сперма уже сожгла кожу или стёрла её, – она опять принялась демонстрировать, как и куда пихается.

– Отмените мой пудинг, пожалуйста! – крикнула я официанту, после столь живописных описаний спермы.

– Откажусь сегодня от ужина, – Энн отодвинула блюдце с шоколадками.

– О, мой, Бог! Будто мы впервые обсуждаем мужчин, – Оли закатила глаза.

– Не впервые, но карандаши впервые, – Жужу тоже отказалась есть бисквит. – Про члены твоего дружка и мужа мы поняли, а вот почему ты подняла истерику – нет.

– Мы не спали до утра, – продолжила Оли. – Утром он отвёз меня домой, а потом пропал, – она вновь зарыдала.

– Что значит пропал? – я замотала головой.

– Перестал отвечать на звонки и сообщения. А потом я связалась с его другом, и тот сказал, что Каана арестовали, – из Оли вырывались завывания.

– Где арестовали? – я уже ничего не понимала.

– Тут! – слезы Оли могли затопить наш район. – Он же мафиози, – она сказала это так, словно мы идиотки.

– Аха-ха-ха! – смех Энн взорвал накаленный воздух. – Оливия, только ты находишь таких особенных мужиков. Этот дрыщ, видимо, ездит по странам, чтобы потрахаться, поскольку в Берлине никто не даёт! – Энн согнулась пополам от смеха. – Бедолага.

Я едва держалась, чтобы не захохотать, но вид Оливии заставлял сдерживаться.

– Это не так! Его правда арестовали. Друг Каана врать не будет! – Оли готова была лопнуть.

Я не выдержала и заржала, как конь, а за мной, повторила Жужу.

– Оли. Фак. Что у тебя в голове? – Жужу растрепала волосы Оли.

– Ему надо помочь. Перестаньте ржать! – Оли злилась, а нам становилось ещё веселее.

– И как мы должны ему помочь? – я постаралась успокоиться.

– Надо найти, где его держат, и заплатить, чтобы выпустили.

Если бы не серьёзное выражение лица Оли, я бы подумала, что она шутит.

– Оли. Эмм. Как бы сказать помягче. Детка, тебя развели на секс и явно хотят развести на деньги, – Энн махнула рукой официанту, требуя счёт.

– Нет. Почему вы не верите? – Оли надула щеки и, похоже, собиралась опять рыдать в три ручья.

– Нам пора. У всех дела. Пойдём, я тебе подробно объясню, почему мы не верим, – Энн подмигнула Оли.

Каан испарился, как капля воды в море. Был человек – нет человека. Оливия страдала, но благо, без вина и свинства в доме. Мы снова и снова доказывали ей, что мумия – это очередная куча дерьма, в которую она наступила. Но мы снова и снова бились о стену. Тогда я задумалась. Когда же нам надоест нянчиться с Оли? Наверное, никогда. Близкие люди не оставляют друг друга. И мы не оставили Оливию, когда появился её отец. Сам Рон Флеминг заявился на порог дочери. Больной, старый и нищий. Любящий папа приехал навестить дочь и высосать из неё побольше денег. Вот только сосать было нечего.

Предприимчивый Рон Флеминг вычитал в одной малоизвестной газетенке про мужа Оливии, когда тот встал на ноги, но спускал все деньги на развлечения и шлюх. В газетенке пестрила семейная фотография, и, конечно же, настоящий отец сразу узнал дочь, а потом нашёл её адрес. Романтичная и бесконечно глупая Оливия встретила папулю с распростёртыми объятиями. Его также с радостью встретило семейство Рона. Дерьмо тянется к дерьму, и это факт.

В трехкомнатной квартире, где с трудом умещались семь человек, появился восьмой, другой Рон, точная копия первого Рона, только постарше и наглее.

Оливия таскала отца по больницам, лечила, холила и лелеяла, и, наконец, узнала, что у неё есть сводные брат и сестра, которые плевать хотели на больного отца. Оливия негодовала, как можно вот так поступать с родителем. Она ругалась, а иногда и грубо материлась, пока не поняла, насколько прекрасен её папочка. Пока не заметила, как из её портмоне начали пропадать деньги, а вместе с ними и отец, уходящий в глубочайший запой в низкопробных забегаловках. Естественно, мысли о мужчинах улетучились, как туман в ясную погоду, и Оливия гонялась за своим шестым ребёнком в лице отца.

Второго июня Рон Флеминг пропал без вести, прихватив украшения Оливии и деньги из сейфа. Как оказалось, в квартире был сейф, о котором Оливия не знала, а муж знал. И когда это случилось, расплата последовала незамедлительно. Оливии пришлось платить за грехи отца. Рон избил жену, но ничего ей не сломал. Собрал вещи и уехал в Африку, где его бизнес партнёр открывал новое дело.

Перед моей аварией мы собрались в пабе в Паддингтоне, где Оливия рыдала и говорила, что Рон намерен разводиться. Я ликовала. Жужу хотела отметить столь радостную новость, а Энн собиралась уже искать Оли новое жилье. Но наши надежды утонули, как в море корабли. Оливия решила вернуть мужа и во что бы то ни стало быть хорошей женой. На мой вопрос, что значит быть хорошей женой? Оли ответила: Хорошая жена – это та, которая слушается мужа, не перечит ему, выполняет приказы, любит и ухаживает. Короче, хорошая жена – мертвая жена.

Сегодня я узнала, что за год, который я забыла, Оливии удалось наладить отношения с Роном. Он вернулся из Африки и простил жену за отца афериста. Насколько благороден Рон. Оливия занялась детьми и их обучением, окончательно завязала пить вино. Записалась на курсы саморазвития, а добрый Рон продолжал её периодически бить и издеваться.

Жужу поведала мне, что Оливия просила делать ей расклады на одну и ту же тему три раза в неделю. Она мучила меня, выжидая услышать нечто новое, а Таро постоянно советовали развестись, подать на алименты, строить собственную жизнь, независящую от мужиков. Карты направляли её по нужному пути, но Оли упрямо ждала предсказания, что она и Рон будут жить счастливо, пока смерть не разлучит. Любые советы воспринимала в штыки и не желала верить картам. Однако вновь и вновь просила у них совет.

Энн давно махнула рукой и умоляла меня перестать потакать Оли и отказать ей в раскладах. А я не решалась. Не могла лишить её надежды. Вдруг и правда, однажды карты сломали бы стену Оли, и она бы приняла информацию, заполнила сосуд настоящими чувствами. Вдруг мне удалось бы достучаться до неё. Энн не верила, Жужу тоже, а я раскидывала карты и видела лишь дьявола.

Глава 4. Энн

Анна Хардман младше меня на два месяца. Она появилась на свет в больнице Святой Марии тринадцатого ноября тысяча девятьсот девяносто четвёртого года.

Она родилась в благополучной семье, где мать, миссис Виктория Хардман Пинкертон и отец, мистер Гарри Хардман, являлись воплощением греха и порока.

Малышка Анна росла в белом двухэтажном особняке на улице Мейда-вейл. Дом с мансардой, чёрной крышей в виде пики, крохотными окнами и огромной верандой скрывался за кирпичным забором, что покрылся плесенью вместе с железной непробиваемой дверью. Стоя напротив здания, можно было разглядеть лишь чердак, где и творились леденящие душу события.

Когда Анне исполнилось пять лет, у всеми уважаемой и почитаемой Виктории Хардман Пинкертон родился второй ребёнок. Маленькая Аннабелль украла не только имя сестры, но и любовь матери. Хотя сложно утверждать, что миссис Виктория испытывала тёплые чувства к старшей дочери.

В шесть лет Анна Хардман прочувствовала глубочайшую любовь родителей.

Когда Гарри Хардману стукнуло восемнадцать, он потерял голову из-за особы пятнадцати лет. Соблазнил её и захотел уехать с ней подальше от богатой семьи. Если подумать, именно в то время уже было ясно, что юноша падок на девушек младше него. Но не мне судить о большой любви, если разница в возрасте три года. Другие в такой ситуации приводят пример Ромео и Джульетты, забывая, что Джульетте было тринадцать. Но опять же, не мне судить о любви подростков, вернее, одного подростка и ребёнка.

Грозный и жестокий Отец Гарри Хардмана насильно заставил того жениться на дочери лучшего друга Виктории Пинкертон, которая отличалась хладнокровием и умением доводить людей до исступления. Дивная женщина с милой хищной улыбкой и ядом за пазухой. Молодому Гарри Хардману пришлось смириться с участью, а в дальнейшем влюбиться в свою старшую маленькую дочь.

Виктория Пинкертон Хардман обожала мужа. И когда один человек испытывает к другому болезненную, удушающую любовь, то не способен замечать изъяны. Зараженная гнилой любовью женщина теряет душу.

Такие женщины опасны и в первую очередь для самих себя.

Такие женщины глупы, а нет никого страшнее глупой, заболевшей любовью женщины.

Такие женщины лишаются рассудка, зрения, слуха, живут рефлексией, знают только то, что им нужен определённый мужчина, а остальное пускай горит огнём.

Такие женщины пожирают себя и каждого, кто оказывается рядом с ними.

Любовь – не всегда награда, порой она тяжёлый груз.

Гарри Хардман пользовался болезнью жены. Ему льстило, что столь горделивая женщина едва ли не ползала на коленях рядом с ним. Ему нравилось, что она исполняла его прихоти и могла отдать жизнь, лишь бы такой же больной, как и она подарил ей хотя бы частичку любви. Но его чувства, подобно мрачным теням с острыми зубами и когтями, тянулись сначала в комнату с обоими в цветочек, а потом на чердак.

Прекрасная мансарда, где стояли игрушки и милый диван облачко, предназначалась для детских игр, но превратилась в место для иных игрищ, а диван стал лежанкой, накрытой покрывалом из стекла и слез.

Анна Хардман разделила мир на две части. В одном она жила в роскошном доме, в красивой комнате с розовой кроватью, шкафами, полными плюшевых игрушек и любимых книг, кукольным домиком для Барби, прозрачными шторами, через которые забирался ветер озорник и играл с Анной в догонялки. Она бегала по саду, где росли белые, как снег, розы, а среди них возвышался миниатюрный домик со столом и стульями. Там проходили чаепития и бурные обсуждения с куклами. В этом первом мире Анну безумно любили мама и папа, который водил ее на соседнюю улицу за мороженным, гулял с ней в парке, а потом читал сказки перед сном.

В другом, реальном мире Анна Хардман жила в ужасном доме, в серой комнате с кроватью, сделанной из иголок, шкафами, полными остатками детства, кукольным домиком с призраками, прозрачными шторами, сквозь которые пробирались кошмары и душили её.

Она не бегала по саду, где росли бледные, как глаза покойника, розы, среди которых возвышался миниатюрный домик страха с поломанными столиком и стульями в шипах, а пыталась убежать оттуда. В этом настоящем мире Анну безумно ненавидела мать и отец, который тащил её на чердак, доводил до колючего дивана, а потом, насвистывая тошнотворную мелодию, насиловал дочь.

Я никогда не пойму, как мать способна ненавидеть дитя? Тем же вопросом я задаюсь и по поводу отцов. Но мать – это совершенно другое. Больше всего меня убивает вопрос: Как мать может молчать, зная, что мучают её ребёнка? Говорят, мать надо уважать и обожать, несмотря ни на что. Не согласна. Некоторые матери не заслуживают называться матерями. Их даже нельзя назвать женщинами, ибо женщина – великое создание, которое творит великие дела.

В минуты отчаяния, боли и страха Анна прибегали к матери, ища ответы, а главное, ища помощи и защиты, но получала гневный взгляд и слово, звучащее как пощечина: Шлюха. Анна не понимала, что означало данное оскорбление, а ещё не понимала, в чем провинилась. Почему по её венам, как горючее, растекалась агония, а мать бросала в него спичку? Почему отец утверждал, что любит и терзал её каждую ночь?

Виктория Хардман Пинкертон считала дочь скверной, липким комом грязи, прилипшим на благочестивую семью. Она молилась и ходила в церковь. Просила Бога очистить грехи её дочери и направить ту на истинный путь. Она воспринимала Анну как порочную девицу, вместо того, чтобы разобраться с мужем – педофилом. Миссис Виктория ненавидела старшую дочь за то, что та стала жертвой в руках монстра, скрывающегося в теле уважаемого и добропорядочного Гарри Хардмана.

Осенью, тринадцатого сентября, когда мне исполнилось тринадцать лет, после празднования дня рождения в шикарном кафе мы с семьёй возвращались домой. Часы на панели папиного автомобиля показывали десять вечера. С неба потоком лился дождь, словно кто-то, сидя на чёрных облаках, решил поразвлечься и откатить людей водой из огромного ведра. Грузные капли тарабанили по стеклам, омывали улицы и ранили пышную листву. Я сжимала в объятиях коробку с подарком и таращилась на размытые огоньки, когда вдруг приметила одинокую девочку, сидящую на скамейке без зонта.