Ведьмин дом

– Я стала сентиментальной, – мама вытерла щеки. – Оставьте подарки там! – она внезапно закричала, как обычно, успевая проследить за всем. – Не туда! – мама драматично застонала и убежала.

– Подарки? – я завертелась на месте.

– Эммм, ерунда.

Энн провела пальцем по шраму на затылке. Я вздрогнула и укусила её. Раздался наигранный вопль.

– Ты правда забыла целый год? – у Оли были синяки под глазами, наверное, опять дети не давали спать всю ночь.

– И курить начала, – Энн прищурила левый глаз.

– И одежду сменила, – Жужу повторила за Энн.

– Мяу! – под стол забрались верные псы.

– Идите сюда, – я вжалась в диван, и коты прыгнули на колени.

– Их тоже не помнишь? – Жужу указала на котиков.

– Нет, – я погладила деток.

– Эммм. А может это от лекарств? В тебя столько вливали, – Энн призадумалась.

– Да, да, – Оли заелозила на подушках. – Возможно, когда они выйдут из организма, ты вспомнишь обо всем и станешь прежней…

– Прежней? – я посмотрела на неё с осуждением.

– Фак. Оли! – Жужу ударила себя по лицу. – Рири. Она имеет в виду, что ты вспомнишь прежнюю себя и все остальное, – миловидная улыбка не скрыла стыда.

– Тебе идут короткие волосы, – Оли захлопала в ладоши. Иногда она вела себя как ребёнок, а не мать пятерых детей. – О, мой, Бог! – она округлила глаза. – А шрам не болит?

– Нет, – я гладила Люцифера и чувствовала себя отменно.

– Фак. Мы так испугались! – у Жужу заблестели слезы на глазах.

– Вопрос, – я почесала щеку. – Если я въехала в дерево, то почему рана на затылке? Причём это единственная рана на теле, если не считать царапин и ушибов.

Я принялась кусать нижнюю губу. Проклятая старая привычка.

– Эммм, – Энн откинулась на спинку дивана.

– На заднем сидении был каркас для нового шкафа, – выпалила Оли, и её глаза забегали.

Лгала?

– Она вернулась к нам! Она вернулась к нам! – в кафе раздались голоса, поющие «Happy Birthday» на новый лад. – Кира, милая, вернулась к нам.

На нас надвигался гигантский торт в пять или больше слоев.

– Встаём, – прошептала Жужу, и меня подняли за локти.

– Задувай свечи!

Торт перекочевал на стол.

– Задувай! Задувай! Задувай! – люди заголосили

Я быстро задула примерно двадцать свечей.

– Ура! – Жужу захлопала, а меня опять начали обнимать и целовать.

– Нельзя! – Энн шикнула на Маджик, которая тянула лапу к торту. – Нельзя! – повторила Энн, но кошке было плевать. Она оставила отпечаток на белоснежном креме.

– Мэри, неси тарелки! – прокричала Жужу, и началась беготня.

Я сидела в окружение друзей и котов и ощущала успокоение. Присутствующие что-то выкрикивали, слышалась музыка, смех. Моё кафе воплощало собой воронку уюта и тепла. Я словно попала в пряничный домик, но без злой ведьмы. Наверное, я мечтала о таком убежище, где могла укрыться от бед, быть собой и делать то, что хочу. Кафе-библиотека походила на иной мир, по ту сторону реальности. Я разглядывала незнакомые лица и видела в них добро. Добро притягивало добро. Восемь месяцев, как открылось заведение, а я чувствовала, будто оно стояло здесь веками и хранило наши голоса.

Взгляд блуждал по залу и цеплялся за детали, которые продумали до мелочей. Каждая вещь имела смысл, даже плакаты. Мне удалось совместить сад, библиотеку, бар, чайную и кофейню в одном, сделать единым организмом. Отними что-то одно – все разлетится на щепки. Я остановила взор на цитатах, выписанных каллиграфическим почерком на шершавых листах, которые поместили в рамы и запечатали под стеклом. Кажется, их писала я с подругами, ибо такой бред могли придумать только мы. Хотя не совсем уж и бред.

«Будь как вампир. Пей кровь с удовольствием».

«Когда заключаешь договор с дьяволом, читай мелкий шрифт».

«Все женщины – ведьмы. Все мужчины – орки».

«Если принц на белом коне не прискакал, переключись на короля».

«Никто не без греха. Ни у кого не шуршат крылья за спиной».

«Если тебя называют монстром, не переубеждай. Будь монстром».

«Алкоголь вреден, как и всё вокруг».

«Если ты во что-то не веришь, то это не значит, что этого нет».

«Раз уж натрахтибидохтал, то трахайся и дальше».

«Добро конечно, хорошо, но зло веселее».

«Легко быть капризной принцессой, а вот до королевы нужно дорасти».

«Ты можешь жить, как в сказке, если сказка живёт в тебе».

«Если оказался в темноте, ложись спать».

– Читаешь нашу писанину? – хихикнула Жужу, протягивая мне блюдце с тортиком.

– Угу, – ответила я, запихивая крем в рот.

– Мы месяц это писали. О, мой, Бог. Возомнили себя писателями, – Оли пальцем выковыривала клубнику из прослойки.

– Эммм. Кто виноват? – Энн развела руками.

– Рири! – хором заорали трое.

– У нас тут библиотека, – начала Оли.

– Надо развесить умные цитатки, – продолжила Энн.

– Мы обязаны написать нечто свое, особенное! – Жужу изображала меня, корча гримасы. – Что-то незабываемое, – она захохотала. – Фак. Мы действительно создали самые умные цитаты.

Я засмеялась.

– Где уборная? – я привстала, передав котов Жужу, а Люцифер успел облизнуть кусок торта с моей тарелки.

– Там, – Жужу махнула рукой. – Фак, я забыла, что ты не помнишь. Вон видишь плакат с зефиркой на ножках? – я обшарила взглядом зал и нашла зефирку. – Там дверь напротив. Спустишься вниз по лестнице, найдешь уборную.

Она принялась вытирать крем с усов Люцифера.

Ступени скрипели и стонали под ногами. Похоже, я специально сделала такую разговорчивую лестницу. Вдоль стен тянулись старые газеты с заголовками об известных писателях и их книгах.

В конце меня ждали две двери. На одной изображалась ведьма, на другой орк. Я расхохоталась. Это были рисунки с цитаты. Открыла зелёную дверь и окунулась в новый сад. Туалет пах пирожными с персиками, да и само помещение напоминало большой персик на лужайке. По стенам вились лианы, мраморные раковины походили на фонтаны в парке. Огромное зеркало подсвечивалось дюжиной огоньков. Я посмотрела в стеклянную гладь, и мне понравилась смотрящая оттуда девушка. Она светилась счастьем. Щеки порозовели и, кажется, проходила худоба.

Я открыла кран и залюбовалась мыльницей в форме русалки, но вдруг почувствовала, как леденеет спина. Ужас укусил за горло. Я начала шипеть и задыхаться. Отскочила назад и ударилась о дверь, едва не поскользнувшись на вычищенном до блеска зеленоватом полу. Подняла взгляд на зеркало и остолбенела. Холод пробрался до костей и норовил сломать хрупкую конструкцию. Кровь отлила от лица, а пальцы покрылись инеем. Я выдохнула, и изо рта вырвался пар. Хотела закричать, но стояла столбом, пялясь на женщину в чёрном платье, с чёрными губами и чёрными глазами.

– Вспомни, – прошептала она.

Из меня вырвался вопль.

Я бежала на одеревеневших ногах обратно к друзьям. Спотыкалась на лестнице, упала три раза, но снова вставала и бежала, хотя казалось, что ступеней становилось больше, и я поднималась в небеса. Добравшись до зала, рванула в сторону дивана, откуда доносился громкий смех Жужу. Присутствующие гости смотрели на меня, как на сумасшедшую. Я понимала их, ибо, возможно, они были правы. Не успела дойти до стола, как под ноги кинулись коты, и я мгновенно успокоилась. Приглушенное мяуканье согрело кусок льда, что раньше было сердцем. Я прикрыла веки, а когда открыла, передо мной стояла мама с обезумевшим взглядом.

– Булочка, что такое? У тебя губы синие, – она дотронулась до моей руки. – А! – резкий крик заставил скорчиться. – Ты ледяная. Сейчас. Принесите плед! Быстрее! – мама обняла меня и потащила к дивану.

– Рири? – Оли подскочила с места и ухватила меня.

– Фак. Что случилось? – Жужу усадила возле себя и начала растирать мои пальцы.

– Голова закружилась, – я оглядела толпу чуть поодаль от нас. Боялась увидеть там женщину. – Ещё не до конца вылечилась, – лгала и не краснела.

– Надо позвонить доктору Янгу и папе, – мама схватилась за телефон. Я хотела остановить её, но она уже упорхнула к выходу.

– Говори, – Жужу поджала нижнюю губу и уставилась на меня. – Говори правду. Я знаю, когда ты врешь.

– Я? Это вы расскажите правду. Что на самом деле произошло в тот день? Как я попала в аварию? – я посмотрела на Жужу исподлобья.

– Ты врезалась в дерево…

– Я тоже знаю, когда ты врешь, – я сложила руки на груди. Иисусе, те действительно были ледяными.

– Я не вру, – Жужу открыла рот.

– Тебе позвонил Килиан и попросил забрать его из дома. Он был расстроен. Ты оставила нас и поехала за ним. Вот так, – Оли смотрела на меня чистыми, милыми и лживыми глазенками.

– И вы остались… Кстати, а где вы остались? – я пробежалась по ним взглядом.

– В пабе Prince Wales. Эммм. Ты сама сказала нам остаться, мы и остались, – Энн не глядела на меня, а тянулась за очередным куском торта.

– Где Эмма? – я только вспомнила, что у Энн была дочь.

– Эммм. На курсах. Ох. Ты же не помнишь. Я отдала её на курсы по рисованию.

– Ладно. Значит, я велела остаться, и вы послушались? Что за дерьмо вы вливаете мне в уши? – холод внутри сменился пожаром.

– Рири! – воскликнула Оли. – О, мой, Бог! Ты никогда так не выражалась!

– Мортиша, угомонись! – Жужу стукнула меня по плечу. – Вот это словечки. Фак! Даже я так не выражаюсь! – она перебросила толстую косу на спину.

– Ничего, скоро память вернётся, и тогда вам не поздоровится, – я ухватилась за ножик и пригрозила им каждой.

– Всё, Рири. Отныне ты реально Мортиша Аддамс, – Жужу состроила гримасу, напоминающую то ли призрака, то ли Франкенштейна.

Глава 3. Оли

Оливия Флеминг родилась в тысяча девятьсот девяносто третьем году в Ливерпуле.

Ливерпуль – это «Битлз». «Битлз» – это Ливерпуль. Духом Битлз город пропитался насквозь, и стоит там очутиться, тень музыкантов будет сопровождать повсюду.

Ливерпуль находится на северо-западе Англии, в Мерсисайде. Погода такая, что жарко не бывает, но и сильных холодов нет. Умеренная зима, прохладное лето и вечные дожди, что слишком даже для Британии. А ещё в Ливерпуле почти не выпадает снег. Город напоминает серое пятнышко среди зелёных равнин королевства.

Жителей Ливерпуля называют «скаузерами» из-за дичайшего акцента, разобрать который весьма сложно. Раньше Оливия разговаривала так, что болели уши.

Коренные скаузеры чаще обитают в Буттл, куда лучше не заходить, ибо это одно из самых бедных и криминальных мест города. И именно в данном районе жила Оливия с матерью Дианой и отцом Роном.

Неблагополучная семья из трущоб, где единственным, кто зарабатывал, был Рон Флеминг. Толстый, неуклюжий мужчина, который ненавидел жену, но любил дочь. Ненависть прорастала в нем, как сорняк, и чтобы забыться, мистер Рон начал выпивать.

В один пасмурный дождливый день, каких в Ливерпуле не сосчитать, Рон Флеминг ушёл из семьи, оставив жену и дочь в двухкомнатной прогнившей квартире, аренду за которую платил он.

Оливии было восемь лет, когда она узнала, что значит утрата и пьющая мать.

Денег не было, еды, соответственно, тоже. И миссис Диана, хотя лучше называть её мисс, нашла простой способ заработка. Проституция.

Маленькая Оливия пряталась в каморке, чтобы не видеть различных мужчин. Маленькая Оливия убирала рвоту, а порой и дерьмо с пола и дивана, где спала её мать. Маленькая Оливия попрошайничала на улице и рылась в мусоре, чтобы не умереть от голода. Маленькая Оливия погибла бы, но в квартиру ворвалась полиция.

Как оказалось, у Оливии была бабушка, с которой не общалась покойная мисс Диана. Да, покойная. Она умерла от передозировки героином. Благо Оливии посчастливилось не наблюдать столь позорную гибель матери. Бабушка Оливии, достопочтенная Гвенделин Литлвотер, с радостью забрала внучку к себе в Лондон, где жила в прекрасном месте под названием Мейда – Вейл. В районе, где родилась я, Кира Эллингтон.

Оливии исполнилось одиннадцать, когда мы познакомились. И я сразу стала называть её Оли.

Гвенделин Литлвотер пожелала, чтобы внучка научилась играть на фортепьяно. В тот момент такая же идея посетила мою маму. Две девочки, ненавидевшие клавиши и ноты, мгновенно сдружились и дружат уже четырнадцать лет. Ох, забыла, что из памяти стерся год жизни. Мы дружим уже пятнадцать лет.

У Гвенделин Литлвотер было три дочери. У двоих дочерей родилось по две дочери, а у одной одна дочь – Оливия. Женский клуб, не иначе. Но заботливая бабушка больше всех любила Оливию. Почему? Потому что растила её, занималась ею, воспитывала и вкладывала уйму времени и сил. Когда постоянно заботишься о ком-то, то начинаешь обожать и привыкать. К сожалению, остальные члены женской змеиной секты не испытывали тёплых чувств к младшей девочке семейства и всеми возможными способами показывали свою неприязнь.

Находясь наедине со злобными кузинами, Оли часто слышала оскорбления и издевки. Лакомым издевательством для неокрепших умов являлась тема матери. Гадкие девчонки называли её блудницей, насмехались, что неизвестно, кто на самом деле отец Оли. Хохотали над смертью молодой, глупой, растерзанной жизнью Дианы. Оливия терпела и тайком плакала, но не обижалась. Ведь она помнила другую маму. Ту, которая устраивала праздники на день рождения дочери и пекла пироги из дешёвых продуктов. Пела колыбельные и разрезала свои наряды, чтобы сшить Оливии красивые платья.

В роскошном доме, чьи окна глядели на канал, по которому проплывали лодки, нельзя было найти хотя бы одну фотографию младшей дочери Гвенделин Литлвотер. Оливия считала, что бабушка прятала память о Диане на чердаке. В попытках отыскать родное лицо Оли облазала весь злосчастный чердак, перевернула содержимое каждой коробки, но так и не обнаружила ничего, связанное с матерью. Диана Флеминг исчезла без следа, не оставив о себе даже крохотный кусочек воспоминания. И Оливия начала забывать, как выглядела мать.

Однажды, когда мне было тринадцать, а Оли четырнадцать, я пришла с ночёвкой в ее дом. Тогда же приползли и змеи семейства. До сих пор помню, как мы сидели в походящей на спальню кукольного домика комнате, и туда заявились четыре несносные девчонки. Старшей было семнадцать лет. Семнадцать! В таком возрасте стоит понимать, что такое хорошо, а что такое плохо. Но Айрис не понимала. Мерзкая, высокомерная рыжая дрянь, которая подначивала трех других, чтобы те обижали Оливию. Вот только они не знали меня, истинную дочь Кристофера Эллингтона, способного одним словом заткнуть любого.

Тот день стал последним, когда четыре курицы оскорбляли Оливию. Я довела до истерики семнадцатилетнюю Айрис. Ох, как же долго на меня жаловались и лили слезы! Но Гвенделин Литлвотер была умной и к тому же дружила с моей матерью. Она, конечно, догадывалась о колких ядовитых фразах, травящих Оливию, пускай та и молчала. Гвенделин Литлвотер отказалась слушать нытье. Она выставила родню за дверь и велела вернуться лишь тогда, когда научатся манерам и способностью держать язык за зубами.

Я обожала старую занудную даму.

К пятнадцати годам Оливия расцвела, как бутон диковинной розы. Волосы цвета грецкого ореха напоминали шёлк и никогда не кудрявились. Черт возьми! Её волосы и по сей день словно с фотографии на обложке глянцевого журнала. Зеленовато-желтые глаза, как листочки в лучах солнца, хранили в себе глубокую доброту и веру в прекрасное. Я бы назвала её дурой с сердцем, но без мозгов.

Губки бантиком и нос кнопка. Единственное, что смущало саму Оли – длинный подбородок и торчащие уши. Я не видела в ней изъяна, но что поделать, девушки не умеют жить спокойно. Нам вечно что-то не нравится. А ещё Оли комплексовала из-за маленького роста и кликала себя «Хоббит». Многие называли её фантастическим созданием с бесом в голове.

Несмотря на ужасы, пережитые в детстве, она верила в настоящую любовь и преданность. Оли являлась самой романтичной особой, которую я когда-либо знала, и самой плаксивой. Но именно романтичная натура принесла Оли не мало бед.

В шестнадцать лет, по мнению Оли, она повстречала парня мечты. Энн терпеть не могла этого худого напыщенного идиота и прозвала его «Тролль». Кличка подходила ему, потому что, во-первых, он походил на тролля. Гигант с кривым носом, в огромных ноздрях которого всегда торчали волосинки, а порой и засохшие сопли. Со сгнившими здоровенными зубами. С мелкими бегающими сальными глазенками. Казалось, в его взгляде читался голод, и он готов был сожрать всё, что угодно, вплоть до Оливии. Во-вторых звали его Трой. Трой – Тролль. Как вспомню, так вздрогну. Отвратительный парень с корявыми пальцами и длинными, вечно грязными чёрными волосами. Мы с Энн пытались раскрыть Оли глаза на это чудо, но любовь зла. Так зла, что Оли вышла за него замуж.

Иисусе. Гвенделин Литлвотер едва не лишилась рассудка, попала в больницу с давлением, а после у неё случился инсульт. Наверное, какая-то дурацкая карма преследовала младших женщин рода Литлвотер. Дьявольская печать, поставленная как клеймо на всю жизнь.

Гвенделин Литлвотер умерла, когда Оливии исполнилось семнадцать, и она была беременна мальчиком.

В спальне бабушки, на комоде рядом с кроватью Оливия нашла письмо, где Гвенделин Литлвотер написала, что больше всех на свете она обожала двоих – младшую дочь Диану и Оливию. Обе принесли ей счастье и большое разочарование.

Говорят, родители любят детей одинаково. Но эти слова не о Гвенделин Литлвотер. В прощальных строках старушка раскрыла страшную тайну. Гвенделин выдали замуж по расчёту за подходящего, по мнению её отца, мужчину. Грубого сухаря, адвоката, которого юная Гвенделин ненавидела всем сердцем. Грэм Литлвотер привёз жену в дом на Мейда-вейл и относился как к вещи, хотя она ни в чем не нуждалась. Потом родились две девочки, и мистер Грэм стал уделять внимание дочерям, которых безумно любил, но до конца жизни так и не смог полюбить жену. В принципе, как и она его.

Гвенделин Литлвотер не сумела проникнуться чувствами к первым двум дочерям, считала их копией отца. И дело не только в лицах. Мистер Грэм растил девочек по своему подобию. Бабушка Оливии вела несчастливую жизнь, пока не повстречала молодого офицера, прибывшего в наш район на две недели по службе. Их поглотила любовь, что описывалась лишь в книгах. И плодом этой страстной любви стала Диана. Любимая дочь и лучик счастья в мрачной обители Гвенделин.

Молодой офицер исчез также внезапно, как и появился. А когда Диана не оправдала ожиданий матери, то Гвенделин поняла, как её грех измены лёг на плечи ребёнка. Гвенделин корила себя, ведь дети всегда платят за грехи родителей. Но упрямая и непреклонная Гвенделин не простила дочь, и когда на её пороге оказалась внучка, решила: Сам Бог сжалился и дал ей второй шанс. Она поклялась, что не допустит с Оливией ту же ошибку, совершенную с Дианой. Но не получилось. Внучка убежала из дома ради нищего идиота, который испортил той будущее.

В семнадцать лет Оливия осознала, что означало разочаровать кого-то до смерти.

Тролль. Ох, Трой рассчитывал на внушительное состояние после кончины «богатой бабки», а Оливия получила только дом. Можно было бы назвать Гвенделин Литлвотер жадной старой брюзгой, пожалевшей денег для любимой внучки. Однако она знала, что состояние разлетится пеплом по ветру, если до него доберётся Трой. Поэтому наследство досталось тётушкам Оливии.

Вот так Оливия оказалась беременной рядом с мужем, у которого не было и пени за гниющей душонкой, жаждушей чужих денег и славы.

Пока я готовилась к университету, Оливия готовилась к родам.

Трой не стремился работать и каким-то чудом получал пособие, но его категорически не хватало. Отчего тролль начать пить. Сначала немного, а потом перешёл на тяжёлую артиллерию и периодически бил Оливию. Мы с Энн старались помочь, уговаривали Оли уйти от него. Но хрупкий цветочек Оливия продолжала верить в хорошее и вернулась в детство. Убирала рвоту с пола и дивана, где спал Трой. Это был сплошной круговорот дерьма в жизни Оливии, который она с удовольствием принимала.

Мальчик умер при родах.

Никогда не забуду боль, выходящую из Оливии сгустками. Не забуду маленький гробик, обложенный цветами. Не забуду душераздирающие рыдания. В тот день я повзрослела. Оливия – нет. Она забеременела второй раз через три месяца после похорон малыша Дэниела. Не стану рассказывать, как на неё кричала моя мама, я и Энн.

Я поступила в университет и уехала, а Оливия волочила печальное существование и в какой-то момент перестала с нами общаться. Когда срок беременности Оли достиг семи месяцев, я узнала, что дом Гвенделин Литлвотер продали. Трой спустил все деньги, вместо того, чтобы купить хотя бы крохотную квартирку. Оливия осталась на улице, никто не мог до неё дозвониться. Мои мама и папа объездили весь Мейда – Вейл в поиске Оли, которую нашла Энн в приюте для бездомных.

Естественно, мои родители забрали Оли в наш дом и следили за её благополучием. Когда я приехала на каникулы, родилась малышка, которую назвали в честь моей мамы – Кэтрин.

Всё складывалось хорошо, пока не заявился Трой с требованиями отдать ребёнка и какие-то деньги. Иисусе. Судебные тяжбы длились год, благо моему отцу удалось уладить проблемы. Оливия и кроха Кэтрин должны были зажить нормально. Мы бы помогли. Но непроходимая тупица Оливия повстречала мужчину по имени Рон, который был старше её на десять лет. Да, его звали также, как отца Оли.

Роман начался, словно сказка. Рон Ходжинс ухаживал, как истинный джентльмен. Одаривал цветами, водил в дорогие рестораны, обещал достать для Оливии звезды и луну. Он замечательно относился к малышке Кэтрин и хотел, чтобы та стала его дочерью. Мои родители были против. Однако влюблённая Оливия в привычной манере, наплевав на мудрые слова и доводы, упорхнула из нашего дома и поселилась в трехкомнатной квартире Рона на Рандольф Кресент, в многоэтажке муравейнике Клифтон Гарденс Понд Филф Хаус.

Поначалу семейная жизнь Оливии текла по спокойному руслу. Рон неплохо зарабатывал, на удивление прекрасно относился к жене и приёмной дочери. Но после рождения первого мальчика Алекса, изменился до неузнаваемости. От джентльмена не осталось и следа. Рон стал вести себя агрессивно и пропадал на несколько дней. Иногда приходил домой пьяным и в порывах гнева лупил Оливию до потери пульса. Она скрывала это и продолжала беременеть. Когда, окончив университет, я вернулась домой с подругой Жужу, у Оливии уже было пятеро детей. Одна девочка и четыре мальчика. Алекс, Майкл, Тим и Рон младший.

Жизнь Оливии превратилась в ад.

С каждым новым ребёнком мы уговаривали её остановиться и развестись. Мы могли помочь ей и с жильём, и с работой. К сожалению, Оливия вновь и вновь верила в волшебное будущее с мужем. Она будто жила в особом мире и боялась переступить черту между реальностью и вымыслом. Череда неудач, как их называла Оли, тянулись за ней кровавым шлейфом. Вместо того, чтобы изменить судьбу, она потуже затягивала на шее петлю и не понимала, почему же ей тяжело дышать.

С севера Британии приехала родня Рона. Иисусе! Это были не люди, а свора шакалья. Мать Рона, злобная старуха, однажды громко вопила и заявляла, что дети не от Рона, и насыпала стекло в завтрак, предназначенный для деток. Слава Богу, Оливия всегда пробовала еду, прежде чем раздать детям. К сожалению, обвинили Оливию, и Рон избил её за наговор на его мать. Злобная старуха не остановилась, продолжила терроризировать невестку и даже подсунула таблетки от давления Рону младшему. Ребёнок пролежал в больнице две недели.

Сестра Рона, Аманда, золовка змеиная головка, заявлялась в дом Оливии и обвиняла её в том, что та бестолковая мать и не достойна такого сокровища, как её брат. Аманда била детей Оливии и как-то раз даже дала пощёчину Оли, которая призналась в этом только Энн и Жужу. Она испугалась говорить мне. Когда я узнала об инциденте, то кричала на неё два дня. Хотела поехать к Аманде и переломать кости, но Оли слёзно умоляла не вмешиваться, чем взбесила меня ещё больше.

Брат Рона, мерзкий Кит, воровал деньги у Рона и настраивал того против Оли. Хотя вся семейка Рона настраивала его против Оливии. В прочем, Рон и сам неплохо настраивал себя против жены.

– Рири! Он выгоняет меня из дома! – орала в трубку Оливия.

Я посмотрела на часы. Время было четыре утра.

– Я сейчас приеду!

В ту ночь я сорвалась и поехала забирать Оли. А потом такие звонки вошли в привычку. Каждую неделю Оли названивала мне по ночам и просила о помощи, а на следующие дни мирилась с Роном и возвращалась домой. Каждую неделю.