Посвящение

Евгения Казакова

Посвящение

Пролог

Часы на городской ратуше пробили половину первого ночи. Стволы лип громко заскрежетали, прогибаясь под неистовыми порывами ветра. Валяющийся рядом с водостоками мусор закрутился в бешеном вальсе, а затем резко взмыл в воздух.

Небо над ночным Берлином ярко осветило изогнутой молнией. Гром прогудел низким басом, возвещая людям о приближении ливня.

Несмотря на поздний час, улица по-прежнему была довольно многолюдной. Туда-сюда проносились вездесущие дежурные патрули, пьяные офицеры, сбившиеся в кучки, неразборчиво вопили «Августина», не забывая при этом похотливо ощупывать своих, точно таких же подвыпивших дам.

Где-то истерически заорал кот. В подворотне что-то громко лязгнуло, и оттуда медленно выплыла темная высокая фигура.

Замерев на секунду перед мостовой, она, покачиваясь, двинулась в сторону сквера, изо всех сил стараясь оставаться в неровно падающей на тротуары тени.

В этот самый момент к горлу Даниеля Айхлера приставили нож, и с силой прижали к стене:

− Давай же, дорогуша… − ехидно пробормотал здоровенный как гора детина, затянутый в форму СС. − Выворачивай карманы!

В лицо трясущемуся от страха парню ударил отвратительный запах шнапса, разбавленный резкими нотками бриолина, от которого волосы и толстые щеки нападавшего блестели так, словно он побывал в чане с маслом.

− Заканчивай, Людвиг! − недовольно прошипел второй мужчина, стоявший чуть поодаль. − Кажется, я что-то видел. Не хотелось бы наткнуться на штурмшарфюрера Штольца в компании его громил! Говорят, на прошлой неделе двух ребят так отделали, что и родная мать теперь не признает…

Здоровяк самодовольно усмехнулся, обнажив свои крупные, покрытые желтым налетом зубы, и сильнее прижал острие к шее Даниеля.

− Да не волнуйся ты так, Фрицци! Сейчас наша дамочка откроет свою «сумочку», а затем, спокойно пойдет по своим делам, верно?

− В н-и-и-зж… н-и-и-зж… − лепетал парень, указывая своим длинным тощим пальцем на оттянутый нижний карман проеденной молью шерстяной куртки. − Воз… воз…

Нудно воющий ветер вдруг резко затих, а на асфальте заблестели дождевые капли, которые с каждой секундой все сильнее начинали осыпать собой все вокруг.

− Что? − проорал Людвиг. − Громче!

− По-моему, он хочет сказать, что его бумажник лежит в нижнем кармане… Людвиг, куриные твои мозги, отпусти же его! Только трупа нам еще не хватало!

Даниель лихорадочно затряс головой, давая понять, что его поняли правильно.

Здоровяк разочарованно вздохнул, и недовольно швырнул паренька на землю, понимая, что «шоу», к сожалению, на сегодня окончено. Круглые очки в дешевой проволочной оправе слетели с переносицы Даниеля и глухо приземлились на асфальт.

Первой мыслью, пронесшейся в голове у молодого человека, когда он поднялся и снова почувствовал земную твердь под ногами, была мысль о том, чтобы сорваться с места и броситься прочь. И чем быстрее, тем лучше.

Но, пару мгновений спустя, незаметно оглядевшись по сторонам, Даниель с грустью понял, что это, увы, невозможно.

Позади его тянулась глухая кирпичная стена, по бокам были густые заросли можжевельника, а впереди, прямо перед поворотом на главную аллею − путь преградили два здоровяка, которые вот-вот выпотрошат его как рыбу.

Дела действительно были настолько плохи, что Даниель, не в состоянии придумать ничего лучше, бессильно запустил руку в карман и неторопясь выудил оттуда кожаный потрепанный кошелек, надеясь на то, что это спасет ему жизнь.

Широченная ладонь Людвига одним махом выхватила бумажник из рук молодого человека.

− Ну, что там? − нетерпеливо пробормотал Фрицци.

Людвиг довольно хмыкнул, и, весело подмигнув Даниелю, ответил:

− Да этот одуванчик просто миллионер! Не удивлюсь, если в его карманах найдется еще что-нибудь…

Даниель сразу же понял, на что намекает проклятый эсесовец, и нехотя вынул из-под подкладки еще несколько купюр, которые всегда держал про запас, на случай «экстренной ситуации».

− Вот, − тихо прошептал он. − Это все, что у меня есть.

Людвиг протянул свою огромную ладонь к заветным шуршащим «бумажкам», но пронырливый Фрицци его опередил, и одним резким движением вырвал деньги из трясущейся ладони Даниеля.

− Все, Людвиг, мы получили то, что хотели. Пора убираться отсюда. Он нам больше не нужен.

Людвиг смерил Фрицци презрительным взглядом, и, недовольно хмыкнув, обратился к оправляющему одежду парню:

− Считай, что тебе повезло, дорогуша. Если бы не мой друг, то мы с тобой неплохо позабавились бы…

Даниель испуганно уставился на нациста. Тот, снова оскалив свои отвратительные зубы похотливо ухмыльнулся, и его огромный, начищенный до блеска сапог, с силой опустился на валявшиеся на земле очки.

Послышался тихий хруст.

Подняв ногу, Людвиг отступил назад и тщательно вытер подошву об асфальт. Так, словно он выпачкался в чем-то мерзком.

− Всего тебе хорошего, дорогуша…

С этими словами он резко развернулся на носках, и развалисто побрел к Фрицци.

Даниель облегченно вздохнул и опустился на колени, пытаясь нащупать то, что осталось от его единственной оправы.

− Тебе тоже удачи, грязная нацистская свинья! − пробормотал он, и почти сразу же ужаснулся словам, столь неожиданно слетевшим с его губ.

В этот самый момент что-то произошло.

Воздух вокруг словно пропитался электричеством, дождь заметно усилился, а удаляющаяся фигура Людвига вдруг резко замерла, словно кто-то дернул ее за невидимую ниточку.

− Что ты сказал? − пробормотал немец, и с силой втянул воздух в свои широкие, раздутые от злости ноздри.

Даниель понял, что ему конец.

У него был превосходный шанс на то, чтобы в целости и сохранности убраться восвояси, и спокойно дожить хотя бы до завтрашнего дня, но он только что по собственной глупости упустил его.

Сегодня, еще до того, как неподалеку от его дома на площади Хайнрихплац разорвался снаряд, а Марта Шефер, живущая этажом выше, повесилась в своей крохотной кухоньке, Даниеля снова посетило странное ощущение − некое предчувствие, о котором он предпочитал никогда и никому не рассказывать. Предчувствие, благодаря которому он сразу же понял, что смерть снова «пришла» в город. «Пришла», чтобы возвестить народу о приближении Апокалипсиса.

Молодой человек отчетливо ощущал, как она «проносится» по улицам с невероятной скоростью и диким неистовым смехом. Как она всюду «растягивает» свои безжалостные сети для того, чтобы затащить туда ни в чем неповинных бедолаг.

И Даниель, кажется, по иронии судьбы, оказался одним из таких «счастливчиков».

− Повтори, что ты сказал? − снова прошипел Людвиг, схватив Даниеля за грудки и заново прижав к стене с такой силой, что парню на мгновение показалось, что его худощавый силуэт оставит там фигурную вмятину.

− Не надо, Людвиг! − вмешался встрепенувшийся Фрицци. – Ты что, совсем спятил?! Оставь его! Нужно смываться!

Но Людвиг как будто не слышал ничего вокруг и продолжал так сильно трясти Даниеля, что при каждом толчке его голова, покрытая густыми темными волосами, глухо стучала о красный кирпич.

Парень почувствовал, как за шиворот его рубашки медленно сползает что-то теплое и густое. В глазах сразу же потемнело, а во рту появился тошнотворный привкус металла.

− Я пожелал тебе удачи, грязная нацистская свинья! − вдруг снова пробормотал он с издевкой в голосе, а затем, гневно посмотрел Людвигу прямо в глаза.

Маслянистые волосы здоровяка растрепались в разные стороны, а в безумных глазах застыла дикая ярость.

Послышался щелчок. Даниель посмотрел вниз, и увидел, как тонкое острое лезвие ножа выкинулось из стального корпуса, украшенного свастикой, и с новой силой прижалось к его горлу.

Резкая боль пронзила шею, и Даниель крепко зажмурил глаза. Его тело бессильно обмякло, а изо рта не посмело вырваться и звука. На секунду ему даже показалось, что он уже мертв, но тут до него донеслись возгласы Фрицци:

− Смотри! У него под рубашкой есть что-то еще! Кажется, это золотая цепочка…

Даниель резко открыл глаза. Слова Фрицци почти сразу привели его в чувство, и он, приложив последние силы, какие у него оставались, попытался вырваться:

− Не смейте трогать мой медальон! Уберите свои поганые руки…

− Спокойно! Не дергайся, красавчик! Ну-ка, что у нас здесь…

Руки Людвига сильнее вдавили Даниеля в стену. Фрицци, нащупав на его шее толстую витиеватую цепочку, с силой дернул ее на себя.

Послышался тихий треск. Звенья легко поддались противостоящей им силе, и податливо разлетелись в стороны.

− Господи, Людвиг… Ты только глянь на эту безделушку!!!

Фрицци показал свою распростертую тощую ладонь другу. Шестиконечная звезда, запечатленная в круг, притягательно поблескивала под тусклыми лучами уличного фонаря.

Людвиг громко засмеялся, и задорно подмигнув Фрицци, снова обратил свой взор на Даниеля:

− Так значит, я «нацистская свинья», да?

− Сделано из чистого золота! Это стоит кучу денег… − Фрицци был в полном восторге, и не отводил взгляда от внушительных размеров медальона, а Людвиг тем временем продолжал:

− Давай, отвечай на мой вопрос, ты, мерзкий еврейский выродок!

Немец «одарил» Даниеля увесистой пощечиной, и тот медленно сполз вниз по стене.

Как только тело молодого человека коснулось сырой земли, Людвиг с силой ударил его в живот своим огромным кожаным сапогом.

Даниель громко застонал, схватившись за ушибленное место:

− Пожалуйста, верните мне медальон… − прохрипел он. − Это все, что у меня осталось от матери!

− Заткнись, заткнись, заткнись! − заорал Людвиг и ударил Даниеля снова, а затем снова, и снова.

Разум немца был настолько затуманен, что он был не в состоянии справиться с собой, безоговорочно подчиняясь одному единственному чувству, которое завладело им сейчас − чувству непреодолимой злобы и ненависти.

− Людвиг, хватит! Слышишь, хватит! Ты же убьешь его!!!

Руки Фрицци крепко обхватили плечи Людвига, и он попытался оттащить друга в сторону, но уже через секунду тот вырвался, и отпихнул его в сторону. Фрицци не сумел удержать равновесия и грузно повалился на землю.

Пару мгновений спустя тощий немец резко встряхнул головой, одним ловким движением перевернулся на спину и посмотрел прямо перед собой.

Внушительная фигура Людвига нависла уже над ним. В руке мужчина крепко сжимал нож, его ноздри раздувались, как у разъяренного буйвола, а глаза повылезли из орбит.

− Не трогай меня Фрицци! Иначе, я за себя не отвечаю, − прошипел он.

«Кажется, он спятил»… − подумал Фрицци про себя, а вслух пробормотал:

− Ладно, ладно, приятель… Успокойся, слышишь?! Я все понял. Просто, мне кажется…

Он не успел договорить, так как в соседней аллее что-то с силой грохнуло. Звук был такой, словно кто-то уронил железный бак с мусором. Деревья снова прогнулись в очередном порыве ветра, а надоедливая морось вдруг неожиданно прекратилась.

− Что это? − обеспокоенно прошептал Фрицци.

Людвиг пристально всмотрелся в кусты, пытаясь что-нибудь разглядеть, но из этого так ничего и не вышло.

Недолго думая, он бросил:

− Иди и проверь в чем там дело, − его взгляд устремился на Даниеля, − а я пока закончу здесь.

Фрицци утвердительно закивал головой, и сразу же поднялся на ноги, боясь еще сильнее разозлить своего товарища:

− Да-да, дружище, конечно… Я все сделаю!

Его высокая худощавая фигура осторожно направилась вперед, и через секунду исчезла за утонувшим в легкой дымке поворотом.

Людвиг подошел к тихо стонущему, распластавшемуся на земле Даниелю, и пробормотал:

− Вот, мы и наедине. Ну что, дорогуша… Сейчас мы поглядим, насколько ты вынослив!

Даниель полными презрения глазами посмотрел на эсесовца.

− Ну, давай… − прошептал он. − Давай, прикончи меня! Или ты чего-то боишься жалкий нацистский недоумок?!

− Заткнись! Слышишь, выродок, заткнись! Я сам решу, когда мне…

− Просто сделай это!!! − заорал Даниель, и в этот самый момент по парку раскатился оглушительный вопль, спугнувший с деревьев задремавшее там воронье.

Людвиг вздрогнул. Нож выпал из его рук, и едва слышно ударился об асфальт.

− Какого черта? − пробормотал он, обращаясь в пустоту. − Что это, черт подери, было?

Даниель, несмотря на охватившую его слабость, был напуган ничуть не меньше, и поэтому так же пристально всматривался в затянутую густой дымкой темноту, столь неожиданно раскинувшуюся вокруг.

− Фрицци! − прокричал немец, вытаскивая из плечевой кобуры свой «Парабеллум», − Эй, Фрицци, это ты?

Ответом ему была зловещая тишина, нарушаемая лишь тихим гудением электрической лампочки, ввернутой в фонарь, да редкими раскатами грома.

− Я слышу чьи-то шаги…− прошептал Даниель. − Кажется, сюда кто-то идет.

− Фрицци, если ты задумал свалить с этой милой безделушкой, я за себя не отвечаю! − завизжал в темноту Людвиг, не обращая никакого внимания на замечания Даниеля. − Я тебе мозги вышибу!

Немец медленно дошел до конца аллеи и огляделся.

− Фрицци, выходи, мать твою! − его голос тройным эхом разлетелся по парку.

Вдруг, сбившаяся в кучку уличная пыль, которая еще не успела намокнуть, закрутилась в диком вихре, а перед самой физиономией Людвига резко промелькнула чья-то тень.

Он вздрогнул, попятился назад, но зацепился сапогом за решетку сливного отверстия, и с силой шлепнулся на спину.

− Значит, так ты поступаешь со своими друзьями, тощий мелочный ублюдок?!

Людвиг выставил пистолет вперед, и с силой надавил на спусковой крючок. Раздался оглушительный выстрел.

Тень, притаившаяся в густом тумане, снова промелькнула с невероятной скоростью, а Людвиг так и не смог как следует прицелиться. Он начал без разбора палить в стороны, надеясь на то, что хотя бы одна из пуль попадет в цель.

− Выходи подонок! − вопил он и нажимал на спусковой крючок снова и снова.

Даниель зажал уши ладонями, и медленно попятился к стене, крепко зажмурив глаза.

Вдруг, шум неожиданно стих, сменившись тихими короткими щелчками. Даниель открыл один глаз и увидел, как Людвиг с перекошенной от ужаса физиономией смотрит на пистолет. Обойма была пуста.

− Scheisse! − немец со всей силы швырнул теперь ставшее бесполезным оружие в темноту. − Где ты, Фрицци? Выйди, черт тебя подери!

Впереди что-то снова тихо зашуршало.

Даниель подтянул колени к подбородку, и издал еле слышный вопль. Из темноты вылетело что-то огромное, и глухо приземлилось прямо перед перепуганным Людвигом.

− Scheisse! Scheisse! − завизжал немец и ползком попятился назад.

На земле расползлось в нелепой позе бездыханное тело Фрицци. Его глаза закатились, а шея вывернулась.

− Господи!!! Боже… − причитал Даниель. Его глаза буквально остекленели от ужаса.

Впереди показалась темная, шатающаяся из стороны в сторону высокая фигура, медленно направляющаяся прямо к ним.

Людвига начало трясти, словно в лихорадке. Даниель же наоборот, пристально вглядывался в приближающийся силуэт. Сам не зная почему, он, вдруг, совершенно неожиданно понял, что его страх стремительно испаряется. Вместо этого по телу парня растеклось какое-то странное чувство невероятного тепла. Он знал, что «ЭТО», чем бы оно ни было, не опасно. Что оно не причинит вреда… по-крайней мере, ему.

Из мрака медленно проступило лицо мужчины. Молодого, и невероятно красивого мужчины.

Его синие, похожие на море глаза излучали приятное тепло, а ровный, идеально вылепленный нос, с жадностью втягивал в себя воздух.

Лицо незнакомца было бледно, а из уголков рта до самого подбородка, словно он только что осушил банку с вишневым сиропом, растекалась темно-красная краска.

Лишь через мгновение мысли у Людвига и Даниеля, хоть в чем-то сошлись: это была не краска, а густая свежая кровь.

Молодой человек остановился, и внимательно посмотрел на Людвига:

− Этот мужчина был вашим другом? − его величественный голос напоминал звучание колокольчика, разбавленное легкой ноткой хрипотцы. − Да, или нет?

Людвиг растеряно посмотрел на незнакомца, и неуверенным, срывающимся голосом пробормотал:

− Он… был моим боевым товарищем.

Мужчина тихо хмыкнул, а затем кивнул в сторону Даниеля:

− А что насчет этого юноши?

Молодой еврей пристально всмотрелся в глаза столь неожиданно возникшего из темноты мужчины. В них читались бесконечные сочувствие, доброта и… боль. На секунду Даниелю даже показалось, что он слышит у себя в голове тихий отчетливый шепот:

«Тебе нечего бояться. Я знаю, что ты хороший человек…».

Людвиг колебался с ответом, косясь на Даниеля, и смеривая его полным презрения взглядом.

− Ну? Я жду! − в аристократичном говоре незнакомца послышалось неподдельное недовольство.

− Он… − пропищал Людвиг, словно затравленная мышь, − Он просто прохожий.

Мужчину слегка шатало из стороны в сторону, но голос его все равно звучал невероятно уверенно:

− Гм, − хмыкнул он снова. − «Просто прохожий», значит?

− Да, просто прохожий… − глаза Людвига предательски сузились.

− А не у него ли вы отняли вот это?

Молодой человек вытянул сжатую в кулак ладонь вперед, а затем резко ее разжал. Вниз скатился круглый медальон Даниеля, и повис на толстой крученой цепочке, зацепившейся за длинные тонкие пальцы незнакомца, и медленно покачивался из стороны в сторону.

− Что ты ходишь вокруг да около? − вдруг заорал немец. − Да, да черт возьми! Ты все правильно понял! Мы избили и ограбили этого еврейского недомерка, ясно?! Неужели ты сам считаешь его за человека?

Даниель, чувствовал на себе взгляд бездонных голубых глаз, но не решался снова обратить на них взора, стесняясь застывшего на собственном лице выражения бессилия и страха.

− Не убий… − снова зазвучал прекрасный баритон. − Так гласит одна из десяти заповедей, дарованных Моисею…

− Не надо… − еле слышно пробормотал Даниель, чувствуя, как из его глаз начинают течь слезы, − Пожалуйста, пощади его! Пусть идет своей дорогой…

Но незнакомец, словно не слышал его, продолжая свой тихий монолог, и обращая свой взор к небу:

− И, видит Бог, я ее нарушил!!!

Глаза Даниеля скользнули по перепуганному лицу Людвига, а затем снова обратились к незнакомцу.

Глаза молодого мужчины полностью заволокло темной непроглядной пеленой, словно его телом завладел сам дьявол:

− Я должен… ТЕБЯ УБИТЬ!

В мгновение ока незнакомец резко наскочил на полностью растерявшегося немца.

С удивительной легкостью он отшвырнул в стороны его широкие, пытающиеся оказать жалкое сопротивление руки, и, изогнув шею мужчины, одним мощным движением вонзил в его разгоряченную плоть свои невероятно острые жемчужные зубы.

Из разбухшей вены с силой брызнула кровь. Громкий хрип вырвался из груди Людвига.

Несколько густых капель долетели до Даниеля, и тяжело сползли вниз по его побледневшим щекам. В нос ударил резкий запах металла, к которому примешивался все тот же прогоркловатый аромат шнапса.

Даниель с отвращением стер их с лица, и посмотрел на свои ладони. Они были темными и липкими.

Мир завертелся перед глазами, и он потерял сознание.

Глава первая. Перемены

Громкий писк будильника резко ворвался в мой затуманенный сном разум и молниеносно стер последние остатки ночных грез. Мозг послал телу сигнал о пробуждении, и я нехотя приоткрыла свой правый глаз. Светло-зеленые яркие цифры возвещали о том, что сейчас семь утра.

− Только не это… − недовольно протянула я себе под нос, и со всей силы шлепнула ладонью по кнопке отключения сигнала.

Комната снова погрузилась в ласкающую слух тишину, нарушаемую лишь монотонным гудением воды в радиаторе. Моя голова рефлекторно рухнула обратно на подушку.

Не прошло и минуты, как за дверью послышались шаги. В комнату, словно метеор, влетела мама:

− Амелия Гумберт, подъем! Завтрак уже на столе!

Одним резким движением она развела в стороны тяжелые парчовые занавески, и в лицо ударил ослепительный поток света, окончательно пробудивший меня ото сна.

Я приподнялась на локте и смерила маму презрительным взглядом:

− Мам, ну что ты со мной делаешь?! Это же просто неприлично, будить свою дочь такими бесчеловечными способами!

Мама рассмеялась, и, подхватив со стоящего рядом с окном кресла небольшую подушечку, с задором запустила ею прямо в меня:

− А, по-моему, способ − что надо! Нам ведь больше не нужны опоздания, верно?

Я откинула теплое ватное одеяло в сторону, опустила ноги на прохладный дубовый паркет, и громко застонала:

− Мам, ну пожалуйста! Прошу тебя, не начинай все заново…

Она опустилась на кровать рядом со мной, и, приобняв за плечи, примирительным тоном проговорила:

− Девочка моя, я знаю как тебе сейчас тяжело… − ее горячая ладонь ласково потрепала меня по волосам. − Но пора, наконец, уже двигаться дальше! Тебе следует как-то развеяться. Сходи куда-нибудь с друзьями, развлекись, выпусти пар. Так больше продолжаться не может…

Да, я была полностью согласна с мамой − так продолжаться действительно больше не могло. Нужно срочно переступить через себя, и как можно скорее начать возвращаться к нормальной, наполненной позитивными эмоциями жизни. К тому же, конец семестра был уже на носу, а с оценками у меня было совсем плохо.

Мама глубоко вздохнула, и начала нервно растирать виски своими тонкими длинными пальцами с ногтями, украшенными темно-красным, почти что черным лаком:

− Если в ближайшее время не будет никаких улучшений, то мы обратимся к врачу. Твой отец на этом настаивает.

− Что?!

Я резко вскочила с кровати, и обреченно схватившись за голову, начала нарезать нервные круги по комнате.

− Мам, да я в полном порядке! Мне не нужна помощь психотерапевта, ясно?! Я в состоянии самостоятельно справиться со своими проблемами…

− Но ведь ты сломала ему нос на прошлой неделе! Мне потом двадцать раз пришлось извиняться перед Еленой Дмитриевной за твой поступок! Ты не в состоянии контролировать свои эмоции! Я даже думать боюсь о том, что будет, если ты снова сломаешься и…

− И снова попытаюсь вскрыть себе вены? − закончила за нее я, нервно теребя пальцем ноги паркетину, по темно-коричневой поверхности которой замысловато «растекся» солнечный луч.

Мама закрыла лицо руками и громко всхлипнула:

− Господи, да что же ты с нами делаешь, дочка?!

По ее щекам потекли слезы, а грудь содрогнулась от подошедших к горлу рыданий.

Я тупо стояла в стороне и уже, наверное, в миллионный раз, проклинала себя за свою глупость, и за все то, через что маме с папой пришлось пройти за последние несколько месяцев.

«Мама права. − Подумала я про себя. − Действительно, пора, уже, браться за голову и переставать быть такой закоренелой эгоисткой!».

Я согнула ногу в колоне, оперлась ей о матрац, и приобняла маму за содрогающиеся от рыданий плечи. Моя щека осторожно легла на ее мягкий золотистый затылок. Ноздри «защекотал» легкий аромат «шанели».

− Мам, прости меня… − тихо прошептала я. − Я не хотела снова делать тебе больно.

Мама замерла, а затем тихо вздохнула. Ее голубые глаза покраснели от слез, а дыхание все еще было неровным:

− Милая, я просто хочу, чтобы все снова было по-прежнему. Хочу, чтобы ты снова стала той жизнерадостной, веселой девочкой, которая никогда ничего не боялась, которая ни перед чем не останавливалась и всегда во всем стремилась быть первой!

Из-за приоткрытой двери до моего слуха доносилось приглушенное звучание телевизора.

По ногам жутко дуло:

«Наверное, мама открыла балкон в их с папой спальне», − подумала я, а вслух произнесла:

− Может, во всем я, конечно, первой быть не смогу… а вот оценки подтянуть действительно не мешало бы! И чем скорее, тем лучше.

Глаза мамы просветлели. Уголки ее губ дрогнули, и уже через секунду мы обе сотрясались от хохота.

− Господи! − вскрикнула я, снова взглянув на будильник. − Уже двадцать минут восьмого! Если не выдвинусь через двадцать минут, то снова опоздаю…

Я со всех ног понеслась в ванную, по пути, чуть не сбив с лап толстячка Марса − нашего огромного белого персидского кота, который медленно ковылял на кухню на запах приготовленного мамой бекона.

− Ты подготовила доклад? − прокричала она мне вслед.

Вода тихо загудела, мерно спускаясь в сливное отверстие. Я вытащила из стаканчика свою ярко-сиреневую щетку, намочила щетину под мощной струей, и прокричала в ответ:

− Осталось доделать заключение. В метро этим займусь. Не беспокойся мам, все в норме!

На кухне звонко прогудел чайник, заглушая звук новостей. Мама загремела посудой.

− Надеюсь на это! − снова выкрикнула она, а через секунду добавила:

− Амелия, да… еще кое-что… Умоляю тебя! Пожалуйста, уберись, наконец, в своей комнате! Там самый настоящий свинарник!