Красный камень Каррау

– Скажи мне.

Но он вновь молчал. Шел медленно вперед, и молчал.

– Ты скучаешь по свету? – Спросил я, вспомнив рисунки на его чердаке. – По озерам в полдень, по восходам?

– Нет. Отвали от меня.

– Не хочешь разговаривать?

– Отстань от меня, колдун. Я… покажу тебе путь. И проваливай. Оставь меня… у меня есть… дело.

Мы прошли под корпусом библиотеки. Я ощущал её как громадного кита, проглотившего тонны человеческих мыслей. Она давила на материю мира сильнее, чем остальные здания.

– Дело, связанное с тем, что демон тебе показал?

Вампир споткнулся. Выровнялся. Пошел быстрее.

У меня по коже пробегал озноб. Отовсюду здесь тянули сквозняки, сеть ларвы колыхалась в них, как занавесь. Мы двигались в сторону главного корпуса университета. Акрам иногда останавливался, как будто вспоминал. Никого и ничего кроме нас в коридорах.

Ощущение пустоты нарастало. Пустоты иного рода, чем воронка вампирского присутствия – и даже иного, чем ларва. Голод – это просто пустыня, которая голодна, которая жаждет хоть немного жизни – чтобы вспыхнуть кратко жизнью.

Пустота, к которой мы приближались, давила. Изгнала тараканов, мышей, пауков, всю мелкую живность, которая могла бы обитать в здешних коридорах. Вампиров тоже должна была гнать прочь, как ультразвук. Но Акрам шел к ней не сворачивая.

На перекрестке, рядом с указателем, сообщающим, что к пятому корпусу – в противоположную сторону, я остановился.

Акрам обернулся:

– В чем дело? – Раздраженно. – Пойдем.

Тень легла на лицо вампира, перечеркивая, словно черная лента на глазах.

Я не брал у Акрама чужих паспортов – он должен был проверить после моего ухода. И по дню он тосковал, все немертвые тоскуют. Я не знаю его почти, но… я знаю того, кто сейчас в его теле. Узнал.

– Что ты ему показал? – Спросил я. Потянул тень Акрама – она разошлась, как гнилая бесполезная тряпка. – Что ты сказал, что он так быстро сдался?

– Я сказал? – Расплылся в клыкастой улыбке Боаз, занявший тело вампира, и на целый разговор обманувший меня.– Это ты сказал!

Шутовской поклон, с хищной острой грацией, которой в движениях немертвого прежде не было:

– Одно и то же. Вам нужно одно и то же, чтобы сдаться.

– Что?

– Смерть!!

Боаз прыгнул на меня. Вытянув вперед когтистые пальцы и оскалившись. Целясь в лицо. Я отшатнулся, ударился плечом об угол коридора. Когти его левой руки проехались по стене, оставляя борозды и застревая в ней осколками. Когти правой зацепили меня за куртку, с треском раздирая рукав.

Я ткнул кулаком неглядя, попадая по твердому. Отталкивая его от себя. Развернулся и побежал.

Толчок сзади повалил меня на каменный пол. Я упал, ударившись подбородком и грудью – выдохнул с хрипом. Боаз запрыгнул мне на спину, тяжелый, как камень. Я поднял плечи прежде, чем демон достал до артерий – зубы-скальпели чиркнули по мясистой части шеи.

Я пытался сбить его как животное. Катаясь по полу. Толкая назад локтями. Попадая по твердому и по мягкому.

Он мог оторвать мне голову и напиться из раны. Мог свернуть шею одним движением рук. Я ждал внутреннего хруста и острой боли. В любой момент.

Но он был демоном, а не вампиром. Он пытал беспомощностью.

Боаз завизжал, когда я, в очередной раз ткнув назад, попал пальцами в упруго-мягкую глазницу. Он разжал на секунду хватку – я вскочил и побежал.

Боаз-Акрам догнал меня через два шага. Схватил за разодранное плечо – я задохнулся на вдохе – и швырнул спиной на трубы, лишенные здесь изоляции. Горячие даже через куртку. Прижал предплечье к моему горлу, медленно надавливая. Приближая лицо к моему лицу – всматриваясь.

Черты Акрама заострились. Вены проступили на висках и лбу. Я опустил взгляд, спасаясь от черных и расширенных провалов его зрачков – врат, которые вели еще глубже, туда, где он – настоящий, где он – само отрицание материи. Боаз подступил еще ближе, носки его туфель соприкоснулись с моими. Нажал еще сильнее: давящая боль на трахею, не перекрывая дыхание, но затрудняя. Мы боролись, мне давно не хватало кислорода. Я распахнул рот, пытаясь вдохнуть глубже. Вцепился в руку Акрама – но не мог ее от себя отодрать.

Демон потянулся ко мне – будто хотел поцеловать в губы. Рассмеялся хрипло, почувствовав, как я содрогнулся.

В висках нарастал гул. Я толкнул пяткой Акрама в колено – он даже не почувствовал.

– Ну. – Протянул Боаз-Акрам, слизав черным языком кровь, льющуюся из раненого глаза. – Приятно было познакомиться, Керри. Всегда хотел узнать каково на вкус твое мясо.

– Нет. – Я уперся ладонью в его подбородок, отталкивая от себя. Мышцы горели. Ноги ехали по полу. Он давил мне на горло так, что слова вырывались с хрипом. Едва слышимые. – Нет, не делай этого.

– О. – Под моей рукой улыбка Боаза стала масляной. – Да. Да, умоляй меня. Проси меня. О, Керри, я так давно не слышал…

– Нет!

Давид, подошедший сзади и не послушавший меня, схватил Акрама за волосы, дернул голову вампира на себя и перерезал ему горло.

Демон моргнул. Медленно повернулся – сам проезжая мускулами на лезвии кукри. Давид отшагнул в сторону, оставаясь невидимым для демона.

Вампир скользнул вниз, стягивая меня вместе с собой на пол. Я вывернулся – в сжатых пальцах Акрама остался кусок куртки, которую я у него одолжил.

Он упал так, как лежал до этого на полу. Свернувшись. Под лопаткой в спине Акрама, воткнутый по самую рукоять, торчал еще один нож. Давид наклонился, чтобы вытянуть его – но передумал. Отступил, встряхивая грязное лезвие.

Я не мог отвести взгляд от тела Акрама. Нечто неуловимое – легкое, тонкое, намного более тонкое, чем у людей, покинуло его.

Боаз выиграл. Опять.

Спутник Давида – короткостриженый парень, из Товарищей Лара, достал из-под брезентовой куртки обрез и прицелился в голову мертвого Акрама.

Щелчок предохранителя вывел меня из ступора. Я шагнул вперед, закрывая собой тело вампира. Перехватил ствол оружия.

– Какого черта ты делаешь?! – Давид. – Ребята, добиваем этого и идем…

Помимо мальчишки “ребят” было еще двое. Давид одет так же как они – как один из людей Начальника Крепости.

Я дернул приклад на себя, пробуя вырвать, и тут же толкнул, отшвыривая парня на два шага. Отвернулся, опускаясь на колени перед вампиром.

Разрез на его шее почти не кровоточил, хотя, будь Акрам человеком, тут все бы забрызгало, как в фильмах Филини. Лужа крови натекала медленно – старая, коричневая, с затхлым запахом. Вампир умер не потому, что ему вскрыли вены, а потому, что сталь повредила энергетический узел.

Он умер. Я чувствовал, как он умер. Мертвого не вернуть. … По крайней мере – не такого.

– Не вздумай! – Давид не ожидал и не успел меня остановить: я вытянул тонкий нож, проткнувший сердце Акрама – пришлось приложить силу. Лезвие царапнуло ребра.

– Конрад, – Давид, в новой жесткой куртке и с новым жестким выражением на еще не старом – и очень старом одновременно – лице, опустился на одно колено рядом со мной, стараясь не коснуться мертвой крови.

– Конрад, чувак… – Повторил Давид, – вампир сдох и пусть таким остается. Надо уходить отсюда. Здесь что-то… есть.

Пшеничные взъерошенные волосы Давида торчали во все стороны, наэлектризованные невидимым потоком. Он хмурил сросшиеся брови. И еще он зачем-то убрал все пуссеты – мочки и раковины его ушей теперь украшали черные точки.

Давид шевельнул зябко плечами.

– Хорошо, уходи. – Ровно ответил я. На том же дыхании прошептал старую фразу, призывая дух спирта. Скользнул пальцами по лезвию ножа, снимая кровь Акрама и дезинфицируя.

– Нет, ты с нами.

– Лар послал проверить, разбил ли я голову?

Преодолевая протест тела, я провел лезвием по ладони. Стараясь рассекать не глубже кожи, но нож был острым, и длинный порез быстро заполнился кровью. Я повернул руку так, чтобы она стекала Акраму в приоткрытый рот.

Давид оттолкнул мою ладонь – кровь выплеснулась на стену. Я выпрямил правую руку, с зажатым ножом, в его сторону.

– Ты не представляешь, что натворил. – Прошептал я. Стараясь не обращать внимания на то, что спутники Давида уже держат меня на прицеле, ожидая только его кивка.

– Он же сожрать тебя пытался!

– Он заставлял себя убить! И ты сделал это… а теперь уйди, будь добр. Пока я не передумал.

Боаз в теле Акрама заставлял себя убить. Нет, он убил бы меня, поняв, что я этого не сделаю – Давид спас мою жизнь. Но я его не просил. Как и он меня, впрочем. Давид убил Акрама, чья тень почему-то мне повиновалась.

Мое единственное оружие.

Убил Акрама и освободил Боаза, застрявшего в теле немертвого. Не уверен, но могу предположить: ларва проглотила демона, но не успела или не смогла расщепить. Боаз в миллиард раз сильнее паразита, но сейчас оказался связанным. И ждал нас здесь – меня, или кого-то другого, кого можно использовать как сосуд, чтобы ускользнуть от ларвы. А затем вырваться, конечно. И Боаз теперь свободен. Совсем свободен.

Давид отошел. Беседа вполголоса – между ним и товарищами. Я не вслушивался. Я нараспев звал дух Акрама, вливая в имя остатки своей силы, все, без жалости. Выжимая её, как старый мех. Стискивая кулак, чтобы кровотечение не останавливалось, и вкладывая призыв в кровь. Я звал Акрама, как зовут духов – зная, что это место, где призывать духов, тем более кровью, плохая идея. Других идей все равно у меня не было.

В ответ на каждое слово призыва тень Давида дергалась, будто от вспышек молнии.

Младший из компании обошел меня со спины. Замахнулся – я видел движение, но не мог шевельнуться сейчас – и ударил. Всё потемнело.

Я не терял сознания. Я слышал, как товарищи спорят. Чувствовал, как меня подхватили под руки и потянули. Подошвы цеплялись за каждый выступ, замедляя движение.

Те, что меня волокли, побежали. Вывернутые руки болели. Всё еще было темно, и тело не подчинялось. Они бежали – и нечто преследовало их. Я не слышал, но чувствовал стелющееся внимательное присутствие. Зная взгляд хищника, ни с чем его не перепутаешь. Нечто шло по их следу.

Меня уронили. Я успел услышать гул в голове, прежде чем отключиться полностью.

Давид молился на латыни.

Он произносил не всю молитву, а лишь одну повторяющуюся вновь и вновь фразу, как будто забыл остальные, но боится остановиться. Четко проговаривал каждое слово. Выдерживая паузы. И возвращаясь к началу.

Я приоткрыл глаза: каменные стены, тусклая желтая лампочка под потолком раскачивалась в такт слов Давида, ящики вокруг.

– Sub tuum praesidium confugimus,sancta Dei Genetrix:

nostras deprecationes ne despicias in necessitatibus:

sed a periculis cunctis libera nos semper, Virgo gloriosa et benedicta.

[Под Твою защиту прибегаем, Святая Богородица! Не презри молений наших в скорбях наших, но от всех опасностей избавляй нас всегда.]

Я сел – раскачивания усилились. Похоже, это болтается не лампочка, а мозг у меня в черепе.

Давид стоял на коленях, лицом на восток (и вавилонскую башню коробок). Дочитал отрывок до конца. Обернулся:

– Ты очнулся. – Подытожил он. Сел на пятки, перекладывая на колени кукри.

Голос его звучал устало.

– Не могу с уверенностью сказать. – Придерживая затылок, я прислонился спиной к холодной стене. Подрагивающей рукой потянулся к ближайшей коробке. Внутри были отсыревшие пособия по статистике.

– Где эти… твои? – спросил я. В каморке, не считая методичек, мы были вдвоем. Да и больше, чем двое, тут бы не поместилось. Из-под закрытой двери лился лимонный, нехорошо пульсирующий свет. Сам по себе пульсирующий, а не из-за того, что меня двинули по затылку.

– Я их отправил.

– А сам – тут?

Мысли пока плохо формулировались. Я хотел злиться на Давида – но сил на гнев не было. И желания тоже. Ощупывая, выяснил, что шишки на затылке нет, но прикасаться больно.

– В мое время товарищей не бросали. – Ответил Давид, – … даже полоумных.

Я замер. Прошел долгий холодный миг прежде, чем я понял, что он обо мне. А не о том, как я помог прогнать Клариссу и оставил тело Акрама тому, что кралось по коридору за нами.

– В твое время… – Прошептал я. – Потому ты и умер молодым.

Давид запрокинул голову и рассмеялся открытым юным смехом – как будто там, за дверью, нет того, что ждет, пока мы устанем. Пока мы выйдем. Пока рассеется флер молитвы, чтобы просочиться в кладовку.

Что бы там ни говорил Давид – умнее остаться с магом, пусть даже бессознательным, чем самостоятельно бродить по коридорам, в которых нечто охотится.

– Я вернусь. – Сказал я, хватаясь за ящики, чтобы подняться.– Это нужно остановить.

– Чувак, я уже понял, что у тебя в голове проблемы.

– Нечего по ней бить.

Давид ухмыльнулся и помог мне встать.

Я отворил дверь.

Мерцание в коридоре сменило оттенок с лимонного на молочно-голубой. Красивый. Тонкий слой тумана стелился по полу и поднимался по стенам, как вьюнок, перенося мерцающие огоньки. Туман пах гнилостной органикой. Потому что был органикой. Метан и тухло-сладкие ноты разложения.

Ларва использовала мглу как носитель, и ее отростки теперь были видимы даже для Давида. Ее сеть двигалась, сладострастно покачиваясь.

Давид пошел первым и почти сразу закашлялся. Достал платок, повязав на лицо, и шел, время от времени прочищая горло. Ларва его сторонилась. Мне приходилось напоминать себе кто я, как я себя ощущаю в самом своем центре, отметая то внезапное раздражение, то желание, то страх. Паразит наелся и вошел в силу. Давиду же, похоже, никаких ментальных напряжений не требовалось. Он был идеальным собой, совершающим безукоризненные действия.

Я прикрыл рот рукавом, но дыхание не задерживал. Наоборот, втягивал запах и молекулы тумана в легкие, медля перед выходом. Делая газ частью себя. Головокружение усилилось, в висках к стучащей боли добавилось жжение. Но мы… познакомились.

– Что? – Переспросил Давид. Он опережал меня на два шага и держал кукри так, словно прорезал нам путь.

– Я не тебе.

Дух вещества оказался равнодушным и несговорчивым. Он приставал к коже и одежде, в этом была вся его функция. Цепляться. Прилипать.

Мы шли по указателям – вроде бы по тем же самым, что мне встречались, когда меня сопровождал Боаз-Акрам… но заблудились. Опередивший меня Давид то и дело замирал на поворотах, смешивая интуицию и память, чтобы решить куда идти. Поэтому выбирать стал я – поворачивая туда, куда правильным казалось мне. Если наши мнения расходились – Давид возвращался и догонял.

– Точно направо? – Шепотом спросил он, в очередной раз вернувшись.

– Тише.

Я ориентировался на градиент тумана. Мы пришли к месту, где плотность и высота бело-голубой прослойки выросли десятикратно. Вещество уже пропитало насквозь мои одежду и волосы. В голосе Давида слышались хрипы и он спотыкался. Туман не ядовит – но даже неядовитое может убить, вытеснив кислород.

Путь дальше преграждала деревянная дверь, повисшая на единственной петле. Место, где был замок, разъедено каким-то черным составом. Из щели между дверью и стеной туман выходил толчками, похожими на биение артериальной крови. Ложноножка ларвы, в которую вплетались отростки потоньше, тоже начиналась здесь.

Под потолком наоборот тянуло свежим воздухом в сторону двери. Выход был близко. Как и источник газа. Давид вытянул шею, ловя носом струю кислорода. Глубоко вдыхая и выдыхая.

Я выглянул из-за развороченной двери.

За ней располагалась маленькая комната, из которой вело несколько коридоров, устланных газом, как ковром, лестница наверх и шахта с разбитым лифтом. На стенах висели белые елочные гирлянды, дающие много рассеянного света. По периметру комнаты стояли деревянные перекладины, сооруженные, похоже, из подручных вещей: кресел, столов. К перекладинам привязаны люди.

На полу, в центре комнаты, четыре нарисованных квадрата – один в другом, создавали иллюзию уходящего вниз коридора, подобно зеркалам, поставленным напротив. Разные материалы отозвались на мой вопрос: квадрат, выложенный землей, квадрат, нарисованный углем, квадрат, созданный куриными мелкими костями, и, самый маленький, в центре, квадрат из пролитой крови. Рисунок блестел – сверху его закрыли толстым стеклом, видимо, для защиты.

В углах внешней фигуры располагались четыре баллона, из приоткрытых вентилей выходил голубоватый газ. Сквозняком газ разносился по подземным коридорам. Дух газа, подчиненный знаком, выведенным на каждом из баллонов, молчаливо подчинялся.

Многих из привязанных к сложенным наспех деревянным крестам, я знал. Дети, которых вместе с моими студентами, собирались съесть вампиры – в мою первую ночь в Каррау. Принц города в пышном бальном платье. Голову вампира закрывал туго завязанный на шее мешок – она обмякла, прикованная к деревянной раме наручниками. Бледные руки тонки и бессильно свешиваются.

Я вздрогнул, когда сзади моего плеча коснулся Давид, чтобы тоже заглянуть.

Всё это была искусно созданная, отлично просчитанная структура: сосущая пустота вампиров – воронки, помещенные в углы внешних и внутренних квадратов. Наполненность людей, расставленных по линиям, – густая, примитивная. Чем старше вампир – тем ближе к центру его поместили, но все же жертв не хватало – во внутреннем круге единственной немертвой была Принц.

Проходили последние приготовления: человек в грязно-белом мокром, и оттого липнущем к ногам, балахоне, приковал к деревянной раме девушку в такой же одежде. Она улыбалась улыбкой идиотки и с ее одеяния капало. Я вспомнил девушку: возле оранжереи она пожалела Историка, а нас с Давидом назвала жестокими.

Из противоположного коридора появились двое, волоча тело Акрама. Голода в нем не было – он был мертв. Но его все равно привязали к конструкции. А затем те, кто принесли Акрама, позволили приковать себя.

Давид сжал мне плечо. Я мотнул головой отрицательно. Я понятия не имею, что делать. Как и что здесь происходит.

Нить в структуре газа завибрировала. Я сдвинулся, чтобы натягиваясь, она нас не задела, и проследил по нити до носителя.

Ректор – прежде это было ректором – в таком же, как все, балахоне, кружил по сужающейся спирали по комнате. Он наматывал на себя структуру, выстроенную в линиях газа, ломая и поглощая ее. Дух газа замычал от боли, звякнул баллонами – но подчинился, позволяя питаться собой ларве. Его воля не могла соперничать с волей того, что заполнило небольшое тело мужчины и, не помещаясь, вываливалось из него. Созревшая ларва прорывала ректора, как огромная нога раздирает маленький носок. Её плотные части вытягивались из ушей, глаз, живота носителя.

Еще трое одержимых – незнакомые мне мужчины и женщина, присоединились к кружению. Уверен, они из преподавательского состава. Завершив движение, все четверо заняли места на линиях самого маленького, внутреннего квадрата.

Нечто, скрывавшееся до этого в тени, вышло в центр энерго-смысловой конструкции. Оно давно не было человеком. Мозг защищал, не позволяя увидеть, кем именно оно было – я понимал, что знаю его, но отказывался узнавать.

Существо прятало поврежденную плоть в слои красной блестящей ткани. Достало маленький предмет и щелкнуло им. Затем щелкнуло еще раз – высекая искру.

Зажигалка.

Зажигалка, а газ, пропитавший всё здесь, пропитавший мою одежду и волосы – с метаном.

Я отшатнулся. Толкнул нечаянно Давида. Его кукри чиркнул о стену.

Исковерканное, разорванное тело того, кого я называл Историком, повернуло ко мне лишенную половины лица голову.

У Историка в руках была зажигалка, а мои волосы, кожу, одежду пропитал липкий горючий газ.

Я рванул прочь прежде, чем понял, что скрыться негде – туман везде. Прежде чем осознал, что потерял Давида – он остался сзади. Огонь еще не пылал, но я знаю его жжение на костях, я знаю запах горящей кожи, я знаю какова эта боль. Сотни тех, чей долг я носил, погибли в пламени. Связанные, избитые, запытанные. Сорвавшие горло криком, пока жар объедал их ноги.

Я побежал прежде, чем понял, что бегу.

Выскочил на троицу, одетую в пропитанные бензином балахоны.

Я отбивался, пока они тянули меня назад – в зал к существу, занявшему тело Историка. Отбивался, пока привязывали колючими веревками к крестовине. Почти не осознавая, кто я, и что я делаю. Задыхаясь от паники.

Газ лип к коже, ластился как бродячий кот. Чумной кот, заразивший меня болезнью. Один поворот кремниевого колеса, одна искра – я сгорю. Все здесь сгорят.

Пульс бился в примотанных к дереву запястьях, в голове, в глазах. Я хотел вопить, но вопль застыл в животе. Затвердел, погружая в немоту.

Историк – то, что было в нем – приблизился, играя зажигалкой – щелчок, щелчок. Улыбаясь в ответ на мой ужас. Питаясь им – или просто радуясь ему.

Тело Историка искалечено и мертво. Половины лица нет – вместе с частью черепа. Нечто темно клубилось там, где был прежде мозг. Шея разодрана и бескровна, отпечатки вампирских зубов украсили ее словно ожерелье. Движения шаткие, хотя под блестящей красной тканью, которая прежде была гардинами в богатом доме, а сейчас оборачивала его саваном, не угадать, какие именно кости перебиты.

Я сосредоточился на этом: подсчитать, сколько в зале живых и мертвы, количество костей в их телах вместе взятых, и по отдельности, число глаз (единственный зрачок Историка мертвенно бел), чтобы вытеснить когнитивной деятельностью ужас перед зажигалкой в сухих длинных пальцах. Руки парня, как и я думал, растворитель проел насквозь, проделав тончайшие черные отверстия. По крайней мере, сейчас он не чувствует боли. Дурак, притянувший сюда и раскормивший… вот это.

– Что ты такое? – Прошептал я.

К стулу справа от меня – крестовин не хватило – люди в бензиновых балахонах привязали бессознательного Давида. Голова его болталась, и он всё время съезжал в сторону.

Вместо ответа существо еще дважды щелкнуло зажигалкой в воздухе.

Развернулось и ушло к другому углу внутреннего квадрата – меня привязали напротив Принца, как одного из вампиров. Бормоча вполголоса, тварь поднесла огонь к платью немертвой – и то занялось факелом. Корсет, мешок, закрывающий ее голову, тонкая старая кожа. Вампир заверещала как птица. Пылая, дергалась, пытаясь вырваться, выламывая крестовину – но ей не хватало сил. Она горела и пахла ладаном. Вторая смерть вампиров долга.

Продолжая влажно и невнятно бормотать – в мертвом горле клокотало – Историк зажег от пылающей Принца свечу и, прикрывая ее ладонью так близко, что пламя должно было жечь, по часовой стрелке пошел по кровавой линии внутреннего квадрата. Ко мне.

Я выкручивал руки из-под веревок, сдирая кожу и пытаясь освободиться. Шептал, призывая Тень – но эта сила не приходит к слабым и дрожащим от ужаса.

Я знаю огонь. Знаю, как долго, как больно, как жутко погибать в нем. Но страшнее даже не пламя – беспомощность. То, что тебя принуждают к свету и жару, отдают ему как овцу. Само пламя голодно и равнодушно.

Тварь со свечей остановилась передо мной, склонилась к пламени свечи – и дунул. Длинная лента огня протянулась от фитиля к моему горлу. Куртка загорелась. С треском и вонью вспыхнули волосы. Жар прижался к лицу, к груди, словно любовница, требуя, чтобы я я метался, пытаясь сбить его.

Тонкое пламя кисеей застлало взгляд, скрывая демона – и позволяя видеть четче. Я не зажмурился, хотя в глазницы дышало жаром. Я смотрел на треугольную змееобразную голову, покачивающуюся над макушкой Историка. Я не знал это существо.

Сотни моих предков кричали в пламени. Им нужен мой голос в хор. Моя боль в хор. Мой ужас и мой долг. Всё несделанное, не свершенное – мне же еще тридцати нет, все, что я делал всю жизнь – это учился, учился…

Я позволил ужасу сковать тело, пока огонь питался моей одеждой и кожей. Отдал боли сознание – чтобы отступить от нее.

Закрыл глаза.

На лобовом стекле автомобиля, там, где одни крепят иконки святых, другие – семейные фото, учитель держал вырезку из старой газеты. Зернистую черно-белую картинку, изменившую однажды мир: Тхить Куанг Дык, буддистский монах, сидящий неподвижно на асфальте, а чуть дальше – две канистры с бензином. Пламя обнимает тело Тхить Куанг Дыка, но не может коснуться сущности.

Аннаут Испанский сказал однажды, что отдаст Тень Клариссе, а не мне, потому, что для алхимии нужен огонь. Наш огонь, Гераклитов. А я его боюсь.

– Как твое имя? – Потребовал я ответ через пламя, втягивая в себя оранжевые пляшущие языки, чтобы сделать вдох. Забирая его внутрь – пусть ест. Оно голодно, и я накормлю его.

Историк прорычал невнятный ответ.

– Как твое имя?! – Я позволил себе крик: иначе было не вдохнуть. Вокруг огонь. Всё огонь. Это лишь тело. Я – не тело. Жжет.

– Тебя убил Яншааер. – Ответило существо. – Тебя, чья Тень сейчас так мала… Тебя, которого я приманил сюда за Тенью – а ты потерял ее прежде. Ничтожный бестолковый маг, убитый Яншааером.

– “Пошел прочь”. – Произнес я мысленно потому, что дышать невозможно. – “Я изгоняю тебя, Яншааер. Оставь это тело, оставь эту землю, проваливай туда, откуда взялся. Вон!”