Красный камень Каррау

Так же, как он знал меня, до самых потаенных закоулков души. Хотя у демонов, конечно, строение иное.

Я бросил вдогонку за Боазом тень, и ее черный язык лизнул призрачный Каррау. Я почувствовал шершавость и холод камней проспекта, их структуру и память. Длинным прыжком Боаз отскочил вглубь города, а затем еще отбежал, пока не остановился в недосягаемости Тени, которая, как пес на длинном поводке тянулась, но не доставала. Демон поправил шляпу.

– Приблизься ко мне. – Произнес я. – Ко мне. К любому из тех, кто рядом со мной. В любом из своих обличий. И это я сожру тебя. …мне будет противно, но сожру.

Боаз выругался. Оставил за собой последнее, матерное, слово, и исчез.

Теперь зеркало отражало туалетную комнату и меня: темное от усталости лицо, кое-как собранные в хвост волосы, круги под нездорово блестящими глазами, болтающаяся как на пугале чужая куртка.

Нужно привести себя в порядок.

Нужны деньги.

В регистратуре я узнал номер палаты “дяди” Заны. Медсестра сочувствующе сообщила, что инсульт у него случился прямо в коридоре больницы, но к Эндрюсу не пропустила – я выждал время и сам заглянул.

Маг крови лежал под капельницей в крохотной одноместной палате, тоже став вдруг маленьким, съеженным каким-то.

Я стоял над Эндрюсом почти минуту, но он не просыпался.

– Выздоравливайте. – Мой голос прозвучал одиноко и как-то… фальшиво. Зачем я желаю ему здоровья, если сам отобрал у него всё? Город, учеников, крепкое тело. Но я желал искренне – Тень не даст соврать.

Нахлынуло чувство пустоты: с таким трудом вырванная победа ничего мне не принесла. У Эндрюса теперь нет города, и толку, что сила его при нем? Кровь мага крови, как кровь обычного смертного, предала его, разорвав сосуды и затопив умный мозг.

В коридоре я развернул дневник Блая – проверить, сколько страниц бесценного опыта и неоплаченных долгов повредила огнем Зана. Они были чисты. Все, до предпоследней. В самом конце Зана написала “гори в аду”.

Я перечитал дважды. Пьянящая раздраженная легкость накатывала волнами: хотелось то придушить девчонку, то посмеяться вместе с ней. Паршивка отодрала от блокнота обложку, вставив внутрь пустую тетрадь. Сам дневник цел. Цел, и где-то спрятан.

Если бы я дал ей умереть – утратил бы свой единственный шанс спастись от Тени.

– Вам ведь не назначено? – Подняла снайперский взгляд ведьма.

– Я был здесь вчера.

Секретарь ректора пригладила длинную иссиня-черную прядь, убрав за ухо. Под тяжелыми от туши ресницами – неприветливый темный взгляд. Грим скрывал и кожу, и морщины. Я ошибся в первый раз: ей точно за шестьдесят. Синие длинные ногти постучали по заполненному мелким ровным почерком ежедневнику. Мол, занята, не отвлекайте меня своим существованием.

Как ведьма она была слишком слаба, чтобы нервировать город, но достаточно сильна, чтобы чувствовать себя неуютно рядом со мной. Вряд ли она сама понимала почему.

– Я вас запишу. – Женщина вновь постучала по ежедневнику. – На следующий вторник.

Я уперся кулаком в секретарский стол.

Ведьма отодвинулась от меня на максимальное расстояние, которое позволяло кресло. Её окружал фиолетовый дымный вихрь, закрученный против часовой стрелки. В нем, если приглядеться, мелькали обрывки мыслей: лица, документы, двухэтажное здание и маленькая девочка. Сильный вихрь. Еще один человек, который работает не на своем месте: с таким даром разрушать ей бы в онкологию.

Боаз сказал бы “Мы всё исправим. Мы знаем, где кому лучше”.

Я отодвинулся, освобождая женщину от давления.

– Срочный вопрос. – Поболтал я в воздухе заявлением.

– Ректор занят.

– Я могу подождать. Немного. – И чем быстрее она устроит мне с ним встречу – тем быстрее её отпустит начинающаяся мигрень.

Я отошел к окну. Двор университета, несмотря на позднюю осень, зеленел: лужайку выстилала трава, которая теряет цвет только после первого мороза, и окружали высокие туи и аккуратные, высаженные кругами, кусты. Корпуса прикрывали друг друга от ветра. Студенты шли медленно. Иногда останавливались, поднимая голову вверх.

Я тоже перевел взгляд на небо. Из серой осенней тучи медленно кружась падал первый лохматый снег. Опускался и тут же таял. Блай говорил, что если смотреть на снег, можно увидеть будущее. Я пытался. В моем будущем было лишь кружение белых ледяных хлопьев, застилающих взор.

Вчера я сдержал слово: вернулся на чердак к Акраму и ждал, пока тот проснется. Немертвый очнулся от временной смерти в три утра. Сказал, что видел сон, и, восприняв мое присутствие как само собой разумеющееся, ушел на охоту. Чтобы вернуться перед рассветом злым и голодным. Вновь больше похожим на скелет гигантопитека, чем на профессионального притворщика. Я боялся, что, стоит мне задремать или отвлечься, он набросится, и, расценив, что безопасный отдых важнее, сам предложил кровь. Акрам отказался (когда это вампиры отказывались?) и в результате до самого рассвета мы не спали оба – пока солнце его не “отключило”.

Снежинки, большие как пух, опускались с неба. Вращались в потоках воздуха друг вокруг друга – изысканный, устремленный к смерти танец.

Писк.

Из кабинета ректора раздался короткий высокий писк, тут же оборвавшийся. Выдернувший меня из гипнотического созерцания снега.

– Кто у него? – повернулся я к секретарю. Она моргнула. – Кто у ректора сейчас?

– Я… не знаю. – Из глубин её темной ауры выплыла маслянистая серая дрянь, такая плотная, что почти не разрушалась вихрем, а вращалось вместе с ним на уровне лица женщины, и затянув ей глаза. – Профессор Иррагин сейчас занят. Приходите позже.

Ведьма провела пальцами по носу – словно хотела стряхнуть пятно с лица:

– Что… вы что-то спрашивали?

Звук не повторялся. Я подошел к двери – простая офисная деревяшка с вырезанным орнаментом в виде листьев и стрел. Дернул ручку. Заперто. Дернул еще раз. Постучал.

– Туда нельзя! – Поднялась секретарь.

С той стороны двери доносились быстрые шаги и шарканье. Что-то упало.

Я обернулся к ведьме:

– Дайте мне ключ.

– Нет!

– Я дверь выломаю. – Предупредил я. – Ключ!

– У меня нет! Я сейчас вызову охрану!

– Давно пора.

Сказать “выломаю” – легко. Я двинул дверь плечом – проверяя, а не изо всех сил. Обе створки выгнулись внутрь – и вернулись на место. Может быть, если ударить раза три подряд… Петли с внутренней стороны, замок тоже. Сломать можно, но это потребует времени и более крепких плеч, чем мои.

Я прижал кончики пальцев к замку. Ведьма требовала по телефону, чтобы явился, да, именно лично, начальник охраны. Ей всё равно, что он обедает. Пусть даже он в писсуаре свой хрен купает. Пусть явиться начальник охраны лично и немедленно.

Ведьма она ведьма во всем.

Замок был сделан из грязного железа, пористого и с охрупчивающими примесями. Дерево вокруг феррума мешало, еще помня, что значит быть живым. Я нащупал самую напряженную часть замка и подвинул: атом к атому, на доли пространства, всего лишь вероятные, а не реальные. Впустил Тень в материал – и нажал руками.

Замок лопнул с влажным болезненным вскриком. Обе створки распахнулись, и я с силой толкнул их входя.

Конструкция замка распалась на две части с зазубренными краями и вывалилась из дверного полотна. Я поднял их, не замедляя шаг, и положил на стол ректора, придавливая разлетающиеся от сквозняка бумаги.

Кабинет заполнял тяжелый аромат благовоний со сладкой тошнотной ноткой афродизиака и резкий запах табака. Пепельница в форме жабы была заполнена доверху и окурки выпадали из нее на документы и ковер. Синеватый дым вытекал сквозь распахнутую дверь и физическая форма ларвы, раскинувшей жгуты на весь кабинет, становилась жиже.

В прозрачном отражении окна я видел, как ведьма нажала отбой и медленно опустила телефонную трубку.

Адриана замерла с одной стороны загроможденного стола, прижав сумку-папку к животу, словно пыталась прикрыть разорванную юбку и защититься от пронзивших ее насквозь отростков ларвы: низ живота, желудок, горло и лоб. Ложноножки духа пульсировали, вытягивая из девушки силу. Светлые волосы помощницы ректора выбились из пучка, на лице проступали неровные розовые пятна, а глаза почернели от ужаса.

Иррагин застыл с другой стороны стола – низкий, перекошенный, с тоненьким хохолком волос, едва прикрывающим лысину. И страшный.

Даже для меня на миг – страшный. Так пугают гипсовые статуи и чучела с блестящими пластмассовыми глазами, которые в полумраке принимаешь сначала за живое, а потом понимаешь, что это нечто не то, чем кажется. Понимаешь, что видишь оболочку – и знаешь, что под ней нет ничего.

Иррагин был оболочкой, внутри которой ничего не пряталось. Или же пряталось нечто, пожелавшее пока оставаться невидимым. Неузнанным. Провал в черноту. Его тонкие, пожелтевшие от сигарет пальцы сжимались и разжимались, как когти нервничающего зверя.

Ректор медленно обернулся, оторвав голодный взгляд от Рин. Посмотрел на меня. На обломки замка. На распахнутую дверь. На меня.

– Что ты уставилась?! – Ведьме. – Дверь закрой!

Там, где прошел я, и где протянулась Тень, пульсирующая паутина ларвы, оплетающая комнату, рухнула, образовав своеобразный коридор. Сама ларва раздулась фиолетовым бугристым шаром в углу кабинета. Она все так же напоминала скифскую бабу: гипертрофированный образ женского тела, без головы, но с багровыми щупальцами между слоноподобных ног. Нити входили в затылок Иррагина и выходили из-под подбородка тонкими прозрачными отростками, становясь возле Рины широкими коричневыми кишками. Я старался не смотреть лишний раз на девушку. От пульсации нитей, похожей на перистальтику, к горлу подкатывала тошнота.

– Что вам нужно? – Иррагин сам пошел к двери и сам ее захлопнул. – Я вас уволил вчера. Вы уволены. Убирайтесь.

Оно не понимает, не чувствует, кто я? Слишком тупое? Или хитрое, и продолжает игру?

Возвращаясь, ректор направился к Адриане, вытянув руку и собираясь её коснуться. Девушка отшатнулась. Быстро, хотя и неустойчиво на высоких каблуках, отошла от него – занимая позицию так, чтобы их разделял не только стол, но и я.

– Мне нужны деньги. – Вспомнил я.

Иррагин глянул на Рин. Скривился. Подошел к столу со своей стороны и распахнул верхний ящик, что-то выискивая там:

– Сколько?

– Выходное пособие.

Ректор захлопнул ящик. Уставился на меня своим прозрачным “ты ничтожество” взглядом.

Игра так игра.

Я положил на стол – сверху разломанного замка – заявление.

– Вызовите своего адвоката, я вызову своего – и они договорятся? – Спросил я.

Заявление, написанное в кафе полчаса назад, адресовалось прокурора Каррау. Меня уволили без предупреждения, выставив виновным в несчастном случае на уроке – предоставив некачественное оборудование и, может быть, подослав неизвестного студента всё испортить. Мягко говоря, очень условные обвинения.

Боаз лжец и враг, а Давид вообще непонятно что теперь. Но они оба считают, что город принял меня – и это я не чувствую его, а не он меня. Если это так, счастливые врата все-везения откроются, и мир начнет вращаться вокруг меня. Хотя бы мирок университета. Так что я не только претендовал на компенсацию, которая мне очень нужна, но и проверял гипотезу.

Иррагин прочел заявление внимательно. Поднял двумя пальцами за угол, как грязный носовой платок и держал так целую секунду прежде, чем свернуть и разорвать на две части. Еще на две. И еще на две. Швырнул бумажки мне в лицо, но они не долетели, закручиваясь вокруг коричневых нитей.

Адриана опять пискнула – тот самый звук, который я слышал через дверь, и попятилась, прикрываясь сумкой.

– Выходное… значит… пособие. – Процедил Иррагин. – Я тебя уничтожу, сопля.

Я однажды помогал тестировать бота для психологической помощи. Глупая затея. Никакая программа, как бы она ни была похожа на человека, не создаст иллюзию сочувствия. И даже если обманет ум – глубоко под сознательным уровнем все равно понимаешь, что беседуешь с листками бумаги, на которых прописаны реплики под каждый стандартный ответ.

Оскорбления Иррагина ощущались так же. Никак. То, что руководило им, отпустило тело ректора на автопилоте, удовлетворившись тем, что прописало реакции.

Поэтому я молчал. Ждал, пока все цепи отработают до конца.

Иррагин ругался. Потом угрожал. Потом опять ругался. Я рассматривал, как работает эта механическая кукла и мысленно делал пометки. Зубы Адрианы несколько раз клацнули – её трясло.

– Решение за вами. – Произнес я, когда он переключался с одной подпрограммы на другую. – Выходное пособие, официально. Или я подаю в суд на университет. …вряд ли я один.

Девушка затихла – так резко, как если бы вскрикнула перепугано. Если она решится обвинить его в домогательствах – у нее целых два свидетеля.

– Нет. – Ректор вытянул из-под завалов бумаг лист, наклонился, что-то быстро написал и швырнул им в меня. – Этого не будет.

Это было расписание занятий по факультету, вычеркнутую “историю технологических открытий” ректор повторно вписал в самый конец среды.

– Никто тут не будет платить тому, кто не работал. – Выплюнул Иррагин.

Уволился, называется.

– Ты пожалеешь. – Пообещал Иррагин. – О, ты пожалеешь! Вера!

Сломанная дверь приоткрылась. Ведьма стояла сразу за ней, подслушивая.

– Оформи этого… его. Опять. Отмени расторжение контракта.

Я пожалею. Я не проработал ни дня здесь, но место мне уже не нравилось. Не само место – люди. Иррагин устроит мне невыносимые условия, лишь бы я ушел сам. Ушел, или пропал без вести, если тот, кто за ним, понимает, кто я такой.

Я приобнял застывшую Рину за напряженные плечи и потянул к выходу. Адриана переставляла ноги медленно, всматриваясь вниз, словно шла по узкой горной тропе. Коричневые нити отпустили её, избегая моего прикосновения, и отползли, волочась по ковру к ларве. В проеденных местах на Адриане остались рубцы, за которыми клубился черно-белый дым – тонкое тело Адрианы восстановилось, медленно и стыдливо затягиваясь.

Девушка шла к выходу как во сне. Затем вдруг вздрогнула. Вывернулась, стряхнув мои руки, и рванула прочь, бросив на пол сумку.

Я поднимал её, когда ларва ударила.

Укол в поясницу – сначала тонкий, а затем распирающий. Прогрызая зубами меня, разрывая, отрывая, выхватывая. Ноги подкосились, и я грохнулся на колени.

Зубы рвали мое тело, проделывая дыру к энергетическому центру. И я не мог их стряхнуть. Надо всего лишь повернуться к врагу. Вспомнить что-то. Нечто важное. А я не мог.

Алые туфли на кинжалообразных каблуках простучали, замерев у моего лица. Взмах руки. Тень от летящего в кабинет предмета. Слово.

Ларва отпрянула, вырвав из меня кусок. Тянущая боль в почках.

Цепляясь за дверную створку, я встал. Ведьма бросила в кабинет ректора еще пучок чар: травы, соль, и захлопнула за нами дверь, когда я наконец-то переступил порог.

– Заткнись… будь добр. Ты мешаешь.

Секретаря ректора звали Вера, она была ведьма, с глазами – я только вблизи рассмотрел – цвета темных фиалок. И я в нее влюбился.

Я всегда влюбляюсь в женщин, которые отдают мне свою еду. Вера поделилась домашним печеньем. С миндалем. Так что моя любовь грозила продлиться вечно. Как минимум – до вечера. Поэтому ей позволялось говорить мне “заткнись”, “кто к такому спиной поворачивается, безмозглый?” и “ты выглядишь как бомж, а не профессор”.

Кофе своего она мне тоже налила, заявив, что в университетской столовой подают мочу бронтозавра, и лет этой моче столько же. Мы сидели в приемной ректора, который заперся, связав изнутри скотчем ручки двери – я слышал характерный звук, и не выходил уже больше часа.

Тепло, еда, снег, падающий за окном. Не нужно бежать и сражаться. Так я представляю дом. Мягкая расслабленность, которая не мешает читать или думать. Наоборот, помогает. Узлы спешки, вынужденности и голода Тени развязаны. Можно просто сидеть. Смотреть на последний остывший глоток сладкого кофе на дне керамической кружки, вслушиваться в шелест бумаг и бормотание женщины.

Ларва отожрала от меня что-то. Не просто энергию, но какое-то… содержание. Я провел “инвентаризацию”, но чего не хватает так и не понял. А рана в тонком теле затянется. Уже почти затянулась. Есть только опять хочется.

Вера пересматривала стопки документов, скользя синим ногтем-когтем по длинным спискам и вполголоса проговаривала фамилии. Мне оставалось ждать и отдыхать.

Я ошибся: она знала, кто она, и поняла, кто я, но ни ларвы, ни того, что та сделала с Иррагиным, вовремя не заметила. Кто-то об этом хорошо позаботился. Теперь Вера видела и ругалась. Я ломаю миры тех, в чьих жизнях появляюсь. Её тоже разломал.

Целый пучок незавершенных дел давил, но еще не подгонял болезненно. Во-первых, разобраться с тем, кому досталась власть над городом или убедиться, что она – моя. Так утверждал Давид, но я не знаю, кем он был и чем стал, чтобы верить ему. Боаз тоже намекал на это, но он лжец. Он запечатал мой рот клятвой, которую я должен выполнить. Эта печать спасла меня, когда Эндрюс почти победил. Мог ли в тот момент демон выступить каким-то образом посредником… ведь это его роль – быть между… и украсть Каррау и у меня, и у Эндрюса? Сожрать власть он не мог, но передать тому загадочному третьему – запросто. Если он существует.

Во-вторых, найти, кто дал историку тинктуру. Сам он ее не изготовил, исключено. Он вился вокруг Терции, которая, скорее всего, и учила беднягу. Вот только мертвое не создает живого, а тинктура жива. Поэтому здесь точно должен быть еще кто-то. Был ли взрыв на уроке первой попыткой убить меня и отобрать силу? Или актом отчаянья? Или превентивной мерой? Если бы всё получилось с метеоритом, у меня были бы ученики. Слабые, неосознанные – но больше, чем у того же Эндрюса. Историк всё испортил. И погиб так глупо.

В-третьих, помочь Акраму вернуться к Принцу. Это я ему обещал как плату за спасение своей жизни. Единственная задача, которая кажется более-менее простой. Сложнее вопрос, как мне теперь взаимодействовать с вампирами. Я ведь знаю их. Знаю, что у Принца в голове: она сделает вид, что всё как должно, что я сразился – и стал её вассалом, и как только появлюсь – потребует клятв. Может быть, даже простит смерть тех, кого во время побега убил Давиде. Вот только я больше не хочу клятв и прощений. У меня самая сильная Тень из всех по эту сторону океана. Самая опасная и голодная. Пока это так, и пока она не засосала меня, и если город не вмешается, я могу диктовать условия. Даже вампирам.

Хотя пока что мне даже ректору-кукле условия продиктовать не удалось.

– Вот. Есть. – Вера едва не проткнула заостренным ногтем распечатку. Строгий взгляд: – Ты сейчас спишь? …Ты когда в последний раз спал?

– Нет. Всё в норме. – Конечно, под взглядом ведьмы захотелось зевнуть. Непреодолимо просто. Я крепче сжал челюсти.

– Что вы нашли?

– Номер твоего парня проходит по финансированию гранта.

Мы не смогли выяснить имя Историка. Вера отыскала список студентов, записавшихся на мой курс, и две фамилии в нем кто-то вымарал чернилами. Электронных документов не осталось вовсе: уволив меня в первый раз, Иррагин удалил все компьютерные записи – до невосстановимого состояния. Зато в печатном списке Вере удалось хитрым нумерологическим образом выделить коды студенческих этих парней. Одного мы идентифицировали как Минли Савара, Химика, который разливал расплав. Вторым, если мыслить методом исключения, должен быть Историк.

Ведьма уже клацала ногтями по клавиатуре, выискивая информацию по гранту.

– Открыт в том году. – Сказала она. – Руководитель Эндрюс Лаа. Исполнители – эти твои двое. Твой мертвый парень второй.

– Что за грант?

Вера пожала острыми плечами.

– Откуда финансирование?

– Университет. В переводе: анонимничает кто-то. Лаа этот… ты про него не спросил. – Подозрительный взгляд.

– Я знаю его.

Знаю, он лежит в городской больнице с инсультом, и это я его туда положил.

– Так кто он?

– Вера…

Я говорил ей, что не хочу вовлекать и не стану рассказывать лишнего. Она тогда кивнула, как будто согласилась.

– Я и так в твоем маргарине по уши. Что за Лаа?

– Маг города. Бывший. …В этом нет смысла.

Вера поднялась. Потянулась – хрустнули локтевые суставы. Затем, стоя, ровным почерком отличницы вывела несколько строк на клочке бумаги.

– У меня перерыв закончился, даже если я на боги весть что работаю. Здесь адрес твоего парня. Всё, что есть. Раз ты Лаа уклюкал, его теперь и не расспросишь… давай выметайся. Иди, иди. Пряники с собой бери. Вечно вы голодные, вороны.

Уже уходя, из коридора, я слышал её шепот. Секретарь подожгла метелку трав и размахивала ею крест-накрест, развеивая синеватый дым. Изгоняла неудачи, которые могли остаться после меня.

В Адриану я едва не врезался. Она стояла в коридоре, за дверью приемной.

– Я должна объясниться. – Девушка сменила порванную юбку на джинсы, а стыдливый румянец на щеках – нездоровой белизной.

– Нет, не должна.

– Нет, я… чувствую что…

Адриана выставила перед собой ладонь, останавливая меня жестом. Я шагнул вперед, ее пальцы прижались к моей груди – девушка отдернула руку, как если бы ее ударило статикой.

– У меня нет на это времени. – Произнес я. – И я не хочу знать.

– …Ничего не было. Он ничего не пытался. …Прежде.

Я обошел Рин, двинувшись к лестнице. Такое чувство, что опаздываю. Может быть, уже опоздал.

– У меня есть машина. – Крикнула вдогонку Адриана.

Дом стоял в центре Каррау, на пересечении трех улиц. Старый и нежилой, первый этаж – из красного кирпича, второй – из дерева. Низкие окна забиты фанерой.

Здание притягивало взгляд, как притягивает лежащий на асфальте труп. Такое же пустое.

Хлопнула дверца автомобиля – Адриана вышла из салона под пронизывающий ветер, и встала рядом. Скрестила руки, удерживая тепло под легкой блузкой.

– Поедем? – Заглянула мне в лицо девушка. – Вы здесь уже десять минут стоите…

– Езжай.

Она поджала губы и отрицательно мотнула головой.

Дом находился по адресу, который Историк указал как место жительства. Если же подойти к нему с другой улицы – то получался адрес, указанный в документах гранта как офис представительства. Две нити, которые без Веры я бы не нашел, сошлись. Нужно выяснить, кто дал парню тинктуру. Может быть, я даже обнаружу здесь этого человека.

Я направился к дому.

Крыльцо издало хруст и доска едва не провалилась под ногами.

Дверное полотно отходило от рамы на полсантиметра, а место возле ручки топорщилось раздавленными деревянными волокнами – кто-то недавно выломал замок, и аккуратно прикрыл за собой дверь.

Адриана шла следом на цыпочках, чтобы не повредить каблуками трухлявые доски крыльца. Я подал ей руку, и в дом мы шагнули вместе.

Прихожая здания была пуста, все внутренние двери сорваны, отчего по цементному полу с шорохами и выдохами гуляли сквозняки. Вместо лестницы на второй этаж – распахнутый рот черного арочного проема. Внутри дома оказалось холоднее, чем снаружи. На стенах – обои в мелкий цветочек, измазанные многочисленными граффити.

Тем, что я принял сначала за граффити.

Сигилы, многоугольники, неразборчиво нацарапанные слова. Знаки защиты и призывов перекрывали друг друга, уничтожали друг друга. В центре одной из стен, алел огромный символ Серы. Я тронул его, но он был лишен силы – как будто ее высосали.

Узкий коридор стрелой тянулся вглубь дома.

Адриан вцепилась ледяной ладонью в мою руку.

Место менялось, по мере того, как мы шли по коридору. Маленькие комнаты, прижавшиеся к нему, как перезревшие виноградины к лозе, выглядели все более пригодными для жизни. Больше мебели: узкие диваны и тесные шкафы, миниатюрные картины на стенах. Занавески на заколоченных окнах, подрагивающие от сквозняка. Разбросанные на полу маркеры и бумага. Здесь даже становилось теплее.

Некоторые комнаты чисты – как будто ожидая жильцов, в других всё перевернуто.

В конце коридора – единственная прикрытая дверь, с рваной раной там, где был замок.

– Подожди. – Попросил я Рин. Но когда толкнул ручку, и переступил порог – она последовала за мной.

Здесь размещался кабинет: ребра пустых книжных полок на стенах, тяжелый черный стол с распахнутыми ящиками. Окно занавешивали плотные темно-синие шторы, а в углу высилась груда одеял – замусоленных, как будто на них спали много месяцев.

– Тут кто-то жил? – Прошептала Рин. – Тот твой студент?

– Может быть.

Тени здесь нравилось.

Нравилось присутствие других теней и то, как шепчет ветер в щелях дома. То, что в пространстве его растягивает, стремиться разорвать на три части перекресток, а во времени – прошлое, когда этот дом был Домом, и будущее – когда он станет местом преступления. Нравилось сочетание порядка и насилия.

Здесь Тени было хорошо, и это тоже походило на отдых. Не для меня – для нее. Может быть, ей тоже тяжело? Перезревшей, едва не лопающейся ошибками и прихотями, которые я тяну-тяну-тяну с собой, и буду тянуть до конца жизни. Наверное, короткой.