Жилище страха

Толпа офицеров притихла.

– Спокойно, герой! – капитан Самойлов поднял ладонь в успокаивающем жесте. – Что ему будет-то в бронескафе?

Офицеры одобряюще загудели, но Владу всё же было неспокойно. Капитал прикинул что-то в уме и сказал стоящему рядом рослому офицеру:

– Вот что, Звягинцев, отправь туда бойцов, пусть поищут.

– И я пойду! – встрепенулся Влад. – Разрешите, товарищ капитан?

Командир кивнул:

– Ладно. Возьми на свою броню четверых со второго взвода, и чтоб пулей! Звягинцев, подсоби. А мы пока решим, как связь восстановить.

Влад выскочил из десантного отделения командирского БМП и бросился к вездеходу. И зачем он оставил младшего брата одного?! Он крыл себя последними словами, пока бежал, потом – пока ждал четвёрку бойцов поддержки, потом – пока ехал, нещадно перегазовывая и сжигая сцепление на особо трудных участках подъёма. Когда рифлёные протекторы шин остановились точно на оставленных ранее следах, Влад выскочил из машины и бросился к тому самому месту, где последний раз видел неясный силуэт, показавшийся ему бронескафандром брата. Четверо бойцов соскочили с брони и оцепили местность, косясь по сторонам. Освещая себе путь тактическими фонарями, закреплёнными на ускорителях частиц, они стали потихоньку расходиться в противоположные стороны, смещаясь радиально, тем самым увеличивая радиус поисков.

Влад не нашёл никаких внятных следов, поэтому решил вернуться к вездеходу и осмотреть то место, где стоял оборванец в момент, когда они с братом на него наткнулись. Буря понемногу утихала, удаляясь на восток, но за то время, пока ветер бушевал на возвышенности, острые осколки камней стёрли следы, оставленные лёгким подростком, но отпечатки тяжёлых ботинок бронескафандра Санька всё ещё виднелись. Влад, светя себе под ноги встроенными в грудную пластину скафандра фонарями, направился по ребристым следам в сторону ближайшей рощи. Буквально на входе в чахлый кустарник он наткнулся на бойца, сидящего на корточках у тела в бронескафандре. Во рту пересохло, сердце замерло, внутри стало холодно. Силясь сглотнуть, Влад бросился к лежащему на бурой земле Саньку. Упав на колени, он всхлипнул, не до конца осознавая происходящее. Как же ему быть дальше, ведь младший братишка – это единственный на всём этом поганом свете близкий человек? Отца он не помнил, ушёл он рано, заработав тяжелое радиоактивное поражение на восстановлении после аварии на квадриевых рудниках. Мать вскоре тоже слегла. Колония быстро вырождалась тогда, поэтому двух здоровых, незаражённых – «чистых» – пацанов, как надежду на выживание колонии, определили в интернат. Влад заботился о Саньке как мог, считай, тогда это стало его смыслом жизни, чтобы не чувствовать горя потери родителей. Позже долг перед обществом встал на первое место в его сознании, но братская любовь пройти не могла.

Влад приподнял тело брата за плечи и прижался шлемом к его, чтобы можно было говорить напрямую. Пусть не при жизни, но он всё же скажет ему эти слова:

– Чёрт, Санёк, ты даже не представляешь, как много я хотел бы тебе сказать. Ты же ведь единственный у меня близкий. И пусть я был хреновым братом, и пусть шпынял тебя частенько, и пусть заглядывался на твоих девчонок… Ты всегда был… Был… – Влада захлестнули чувства с головой, и он тихонько завыл.

– Харе выть, башка трещит, – буркнул Санёк.

Влад уставился на недовольную физиономию живого Санька. Тот подслеповато щурился, потому что свет внутренней подсветки шлема Влада бил в глаза.

– Ах ты ж гад! – задохнулся Влад. – Ты жив?!

– Чего ты там про девчонок говорил? – просипел Санёк.

– Я ему тут душу изливаю, думаю, он труп, а он, гад, жив!

– Ну жив, вроде. Пока ещё. Хватит меня трясти. И вообще, что произошло?

Влад удивлённо отпрянул.

– А ты что же, не помнишь ничего?

– Ну помню, как мы ехали, потом пацана какого-то чуть не сшибли. Мута… Не уверен.

– А потом?

– А потом не помню!

– Ты преисполнился жалости и попёрся ему помогать.

– Кому? Мутанту? Ты чего несёшь, братишка?

Солдат, сидевший всё это время рядом, аккуратно похлопал Влада по плечу и показал на шлем. Влад прижался к его шлему бронестеклом.

– С ним будет всё в порядке. Я проверил его аптечку, банки нанороботов израсходованы полностью. Заражения нет. Непонятно вот что: скаф сзади оплавлен, словно на него плеснули кислотой. Не похоже на бластер или чего-то в том же роде. Хотя, я не исключаю, что это удар молнии. На руднике есть стационарный медпункт. Разберемся.

– Хорошо. Грузим его в машину.

Взревев двигателем, вездеход направился к уже оправившейся от нападения колонне. Перенеся брата в БМП и кратко доложив информацию капитану, Влад взял в качестве пассажира одного из бойцов и снова отправился в головной дозор. Потрёпанная колонна продолжила опасный путь по петляющей среди камней дороге на запад. Поднимая клубы бурой пыли, тяжёлые машины перевалили через пригорок и прошли всего в нескольких метрах от того места, где был найден Санёк.

Уходящая на восток буря продолжала зло огрызаться ветвистыми молниями. Выбивая призрачным светом резкие тени из причудливых нагромождений скал, молнии проявляли и маленький силуэт лежащего в пыли подростка. Его лохмотья развевались на остром ветру, оголив генетическое уродство, исказившее лицо. Вместо нижней челюсти у него была огромная складчатая пасть, похожая на длинную рваную рану от носа до груди. С присосок, обильно усыпавших её, потихоньку капала жёлтая тягучая слюна. Падая на бурую землю, капли плавили камень, и тонкий сизый дымок тихонько подымался вверх, несмотря на ветер. Существо жалостливо всхлипнуло, судорожно сглотнуло последний раз и затихло навсегда. Свою роль в этом безнадёжном бою оно выполнило.

Жаркое лето Орфеи

Четверть века «Икар» нёс «Надежду» на орбиту Орфеи сквозь холод и мрак космоса. Но открыть гиперврата от умирающей Земли к новому дому человечества ему суждено не было. Увы, в первобытных океанах молодой планеты плескалась кислота, а атмосферу, не укрытую озоновым слоем, пронзали потоки смертоносного излучения. Возвратиться на Землю «Икар» не мог, как и сообщить ужасную новость. Экипаж утратил смысл жизни.

* * *

За толстым бронированным стеклом танцует дымка. Воздух раскалён полуденной жарой. Почти осязаемое марево стелется над серой каменистой почвой, обжигая своим прикосновением обломки гранита. Я вижу неровный росчерк обрыва и бледно-голубую бесконечность неба, где-то вдалеке тающую в море.

Передо мной появляется образ Катрин, белокурой девушки, которой уже нет. Она поправляет свою «сбрую» перед выходом в пекло.

Хочу окликнуть её, но она сама оборачивается.

– Смелее! – шепчут её губы.

Киваю.

– Я жду тебя ровно час, Стефан, – раздаётся в крохотном наушнике голос Ники. Пугаясь его, видение Катрин исчезает.

Ника выбрала свою судьбу: заточение длиною в жизнь на борту «Икара». Я уйду вместе с Катрин.

Шелест открывающегося люка исчезает в гуле раскалённого воздуха, врывающегося внутрь. Из-за резкого перепада давления меня мутит, а в ушах – звон.

Когда жар затапливает всё вокруг, я выхожу. Кожа на лице натягивается, кажется ещё чуть-чуть, и она лопнет от палящих лучей солнца.

Я осторожно вдыхаю запахи знойного мира. Измождённая земля источает сероводород. Пахнет гарью, чем-то мёртвым.

У края обрыва плавятся в мареве два ярких пятна. Десятиметровые треугольники, оранжевые с белым крылья покорно ждут своих икаров, чтобы, вознеся их к Солнцу, неминуемо сгореть, жестоко наказав за дерзость. Даже здесь жар такой, что дакрон почти плавится.

Катрин машет мне рукой. Поднырнув под переднюю левую кромку крыла, она защёлкивает карабин подвески и, легко взявшись за трапецию, приподнимает крылья дельтаплан.

Короткий разбег и Катрин ныряет в бездну. Тело девушки вытягивается параллельно килевой балке и парус крепнет, набирая мощь. Яркое пятно стремительно удаляется, набирает высоту и исчезает.

Мой черёд. Лезу под крыло, закрепляю карабин, затягиваю лямки. Берусь за перекладину и, однако, крякаю – конструкция не так легка, как кажется.

Дрожь возбуждения прокатывается по телу. Всё, нет смысла оттягивать неизбежное. Я делаю шаг к обрыву. Горячий воздух обволакивает меня как желе. Порыв ветра наполняет купол, крылья трепещут как живые.

Лёгкий упругий толчок – безумный прыжок в пустоту. Подо мной голубая пропасть, предо мной бесконечная синева. Дельтаплан клюёт носом, голубая чаша переворачивается вверх тормашками, окуная меня с головой. Я падаю, не в силах оторвать взгляд от бушующей внизу стихии.

Жутко свищет обжигающий ветер и бешено гонит на берег вспененные волны. Они похожи на табун диких лошадей, в чьи белые гривы вплетены седые всполохи. Они бьются о скалы неумолимо: отступают, снова атакуют, и снова.

– Долгий отрицательный угол тангажа, – раздаётся бездушный голос компьютера.

– Стефан, одумайся, – это уже Ники. В её голосе грусть, приправленная слабой ноткой отчаянья.

Не отвечаю, мне нет дела до обоих: меня зовёт Катрин.

Я слышу её голос далеко внизу, где сердито гудят прибрежные камни, где бросаются на гальку жгучие брызги, где стонут пещеры и гроты. Их песнь завораживает и лишает воли. Плеск, гул, шорох, свист, неравномерные удары волн о камни звучат, точно рифмы – всё звуки слилось в один непрерывный плач о моей потере.

Пенящийся ад всё ближе. Мне кажется, что дельтаплан Катрин всё ещё кружит над ним, прощаясь со мной. Вот он кренится и, словно решившись, срывается в крутом пике. Яркое пятно дельтаплана исчезает в серой пелене прибоя. Я вижу только острые пики, на них зловеще шипит, испаряясь, кислота.

Ники плачет:

– Стефан, пожалуйста… Не делай этого!

– Почему? Меня ждёт Катрин.

– Опомнись, Стефан, она умерла неделю назад, – кричит Ника.

– Нет же… Она там…

– Там её тело, изломанное и обожжённое.

– Пусть так, но зачем мне жить без неё?

– Чтобы жить! Наперекор всему! – она шепчет, – Потому что я люблю тебя.

«Люблю тебя», – повторяю я, пробуя слова на вкус.

Катрин была горячо влюблена в небо, а умерла в море. Она много рассказывала о невероятном ощущении свободы, на фоне которой секс кажется жалкой каплей плещущих через край чувств. Я вновь представляю её: обнажённая, по щиколотку в бурлящем океане, она улыбается мне и манит. Но сжимаю ручку управления крепче, и дельтаплан охотно подчиняется. Расправив крылья, наплевав на законы физики, он выходит из затяжного пике. Ветер подхватывает, его напор так силён, что мне кажется, будто я снова падаю в голубую бездну. Но на этот раз уже вверх.

Я смещаю центр тяжести, кренюсь влево и замираю над бесконечной тёмно-голубой гладью, по которой безмятежно перекатываются маленькие белые барашки. Упиваясь пьянящей свободой, я думаю о том, что пройдёт ещё много лет, прежде чем в океане Орфеи зародится жизнь, и сейчас ему незачем знать, что такое смерть.

– Ника, я вернусь.

Зеркало сомнений

Энергетический щит замерцал и исчез. Луч дезинтегратора впился в беззащитный корпус корабля. Не встречая сопротивления, когерентный пучок излучения прошил его насквозь. Из боевых люков по периметру корабля вспучились огненные облака. Теряя кислород, словно кровь, километровой длины крейсер завалился по крену, вздрогнул и переломился пополам.

Оставляя пылающие развалины испаряться, сотни громадных кораблей яростно швырялись друг в друга смертоносной энергией. Бледные лучи радиации, слепящие комки плазмы, крылатые ракеты, рогатые мины, позитронные ловушки – жгли, рвали и плавили металл, кремний, кости и плоть.

Всё и вся валилось в гравитационный колодец, как в чудовищную мясорубку.

И вот, защитники планеты Эола дрогнули…

* * *

У командующего Д’эбуа не осталось и тени сомнений. И не было иного выхода.

Нечеловеческая четырёхпалая рука легла на холодный металл. Биосканер опознал владельца и подчинился. Гигантская машина, спрятанная в каменных недрах планеты, ожила.

* * *

Старый подхалим советник К’уатэ вошёл в Зал Преклонений. Переступив порог, он слегка качнул несуразную, усыпанную мелкими рогами голову вперёд, считая этот небрежный жест поклоном. Шесть маленьких пронзительных глаз, глубоко утопленных в глазницы, беспокойно зашарили по огромному залу. Он на секунду замешкался, пытаясь понять, где сейчас находится Серый Император.

Наконец, он увидел мутное облако у Витража Сомнений и поспешил к нему, громко цокая когтями по мрамору.

Уходящие на километровую высоту своды зала множили звуки, создавая иллюзию нереальности происходящего. Еле слышное шуршание просторных одежд К’уатэ рождало грохот водопада. Скрип его костлявых конечностей множился эхом; звук существовал, кажется, независимо от движений советника.

У Лестницы Тринадцати Шагов, на самой вершине которой клубился Серый Император, К’уатэ остановился и преклонил колени. Все три, от чего стал похож на живой канделябр. Зал отозвался противным скрипом.

– Мой Император, спешу доложить, победа Серого Ордена близка. Тяжёлые корабли теснят Д’эбуа на правом фланге. Флот уже продавил его хвалёную эшелонированную оборону до верхних слоёв атмосферы. Не осталось никого, кто мог бы помешать Вам опустить Сумерки на города Эолы. Я…

– Что ты наделал?! – прервал советника стрекочущий голос императора. Облако у выложенного кристаллами зоте витража качнулось. Словно тень, по нему прошла рябь.

К«уатэ предпочёл, не задумываясь грохнуться рогатым лбом в пыльный камень. Будучи в гневе, Серый Император взрывал звёзды одним только усилием воли, а превратить К’уатэ в щепотку пепла – мог невзначай.

– Я преклоняюсь пред тобой, Император! Прости мою тупость, но чем же я провинился?

Облако забурлило, заклубилось негодуя, но вскоре успокоилось.

К«уатэ, зная вспыльчивость своего господина, предпочёл ещё сильнее вжаться в холодный пол. Лучше во плоти, чем пылью, на которой он лежал.

Прошла, кажется, вечность.

– Дурные вести… – наконец, проскрипел император. – Ты принёс дурные вести…

Выдирая сознание из темницы уродливого черепа К’уатэ, Серый Император не испытывал никаких чувств. Он давно привык не считаться вообще ни с кем во Вселенной. Кроме, конечно, Алого Повелителя.

Пыль от распавшегося на мельчайшие частицы К’уатэ медленно осела на первой ступени Лестницы Тринадцати Шагов.

Зал Преклонений подёрнулся дымкой. Серый Император Зо’элла в ужасе содрогнулся. Он знал – это меняется суть пространства. Так всегда было, когда Алый Повелитель желал его видеть.

* * *

Зо’элла раздвинул энергетические плети, окружающие Зал Преклонений, и втёк внутрь. Он беспокойно затрепетал, понимая, что не ощущает присутствие Алого Повелителя. Но он точно знал, что тот находится в зале, хотя может быть и не всем своим существом.

Наконец, он распознал среди серо-белых молний, бьющих в центре зала, красный отблеск. Алый Повелитель глядел в Витраж Сомнений, стоя на вершине Лестницы Трёх Порядков.

Зо’элла направился к Алому Повелителю, медленно перетекая через потоки энергии.

У первой ступени Лестницы Трёх Порядков Зо’элла остановился. Бесконечная череда нейтрино кружила вокруг, пугая своей хаотичностью.

Сфокусировав на отблеске разум, Зо’элла стал передавать смыслограммы Алому Повелителю:

– Мой Повелитель, победа Алого Ковена близка. Тяжёлые энергии теснят Д’эбуа у скопления Семисот границ. Когеренты продавили его оборону до верхнего слоя эфира. Не осталось почти никого, кто мог бы помешать Вам озарить Рассветом энергоячейки Эола. Я…

– Что ты наделал?! – мощный поток антипротонов прервал смыслограммы Зо’элла. Отблеск Алого Повелителя зло вспыхнул и исчез.

Зо’элла предпочёл погасить разум, оставив только одну смыслограмму подчинения. Лучше так, чем вечное блуждание в бесконечной пустоте.

Прошла, кажется, вечность.

– Дурные вести… – наконец, прошелестел Повелитель, – ты принёс дурные вести…

Дезинтегрируя сущность энергии Зо’элла, Алый Повелитель Ц’Эка потерял всего пару сотен квантов энергии. Он давно привык не считаться вообще ни с кем вне Вселенной. Кроме, конечно, Великой Тени.

Танец нейтрино у границы первой ступени Лестницы Трёх Порядков чуть-чуть изменился, приняв пополнение – две частички остаточной эмиссии Зо’элла.

Зал Преклонений чуть снизил напряжённость радиационного фона. Алый Повелитель на целую пикосекунду замер от ужаса. Он осознал, что его мир меняется. Так всегда было, когда Великая Тень хотела его видеть.

* * *

Ц«Эка поглотила пустота Зала Преклонений, как только он решил сформировать смыслограмму.

В тот же миг Великая Тень ощутила, как от руки Д’эбуа остановилось время.

Это произошло снова.

Это происходило в прошлом.

И будет происходить в будущем.

Глядя в Зеркало Сомнений, Великая Тень поняла, что ей не победить, пока он не посмотрит в него.

Кармалгур

Оседлав грифона и стремительно взмыв на нём в грозовые небеса, Олаф думал о сговоре, случайным свидетелем которого стал. Честно говоря, у него в голове никак не укладывалась мысль о том, что магистр Дорум и высший эльф Элендил задумали предать Орден Защитников Седьмого Круга, открыв Звёздный Портал тёмному иерарху Майгешу. Однако, притаившись в огромной библиотеке замка Эйенворт, он лично слышал разговор двух величайших магов. Они обсуждали место и время свершения ритуала, и дальнейшие планы демона-захватчика из другого измерения. Олаф с удовольствием списал бы услышанное на неуёмное воображение, присущее юношам, возомнившим себя спасителями мира, но он своими глазами видел толпы фанатиков, стекающихся со всех концов Астэрии к старому замку магистра Дорума. Мерзкие ритуалы этих безумцев были полны кровожадной жестокости, непонятной светлому мага, всю свою недолгую жизнь посвятившему изучению таинств жизни.

Зловонный дым от чадящих костров, во множестве раскиданных вокруг замка Эйенворт, поднимался достаточно высоко, именно поэтому бегство Олафа осталось не замеченным. Представив на мгновение, что с ним могли бы сделать фанатики-палачи в холодных подвалах замка, попадись светлый маг по неосторожности, Олаф содрогнулся и энергично пришпорил грифона. Золотистого цвета существо с головой орла и туловищем льва, словно почувствовало тревогу Олафа и поспешило подняться как можно выше. Сделав несколько сильных взмахов белоснежными крыльями, грифон вышел из пелены горького дыма и, заложив крутой поворот, направился на юг. Животное знало путь в Тимбертаун – Оплот Защитников, где находился его насест, по каким-то своим признакам, поэтому даже далёкая гроза не могла ему помешать.

С каждым взмахом больших крыльев грифона тревога Олафа становилась меньше. Мрачные серые стены замка Эйенворт быстро удалялись. Когда они смешались с высокими острыми пиками Мрачного Ущелья, а мерцающие ритуальные костры скрылись из вида, Олаф успокоился окончательно.

Под когтистыми лапами грифона монотонно стелились Пепельные земли, усыпанные серыми обломками и напоминающие позавчерашнюю кашу. А впереди путника ждала необъятная туча, зло хлеставшая землю извилистыми молниями. Очень скоро небо затянула чёрная клубящаяся тьма, надвигающаяся так же неумолимо, как и легионы демонов Майгешу, пожирающие миры Седьмого круга.

Яркая вспышка треснувшего пополам неба осветила землю мертвенно бледным светом, выхватив причудливые силуэты высохших деревьев. Последовавший за молнией близкий раскат грома оглушил Олафа. Грифон испуганно заверещал и встал на дыбы, чуть не сбросив седока. Заметив в последний момент, что соскальзывает, Олаф встал в стременах и покрепче прижался к шее дрожащего всем телом грифона.

Непрерывно шепча что-то успокоительное и гладя покрытую перьями шею, Олафу удалось успокоить животное. Вздрагивая при каждой вспышке, грифон продолжил путь.

Хлынул дождь невероятной силы. Олафу показалось, что он со всего маха влетел в бушующий водопад. Он мгновенно вымок до нитки и замёрз.

Очередной раскат грома прозвучал подобно выстрелу из пушки, дуло которой расположили прямо над головой Олафа. Грифон взбрыкнул, и пронзительно крича, заметался по сторонам.

Не понимая, в чём дело, Олаф оглянулся и обалдело уставился на летящий к нему огненный шар. Тот приближался с протяжным гулом, увеличиваясь в размерах будто походя впитывал энергию грозы. Раздувшись до большой тыквы, не долетев буквально пары метров, он взорвался с оглушительным грохотом.

Олафа обдало жаром, но внутри у него всё похолодело – сбоку приближался ещё один шар, а сзади шипел другой. Подсознательно пальцы Олафа сплели узор защитного пасса, а язык произнёс заклинание. Чуть раньше, почуяв опасность, грифон рванул вверх.

Это-то и спасло Олафа от неминуемой гибели: его верный грифон и вовремя поставленный щит.

Но бой не был кончен. Вокруг Олафа клубился пар. Горящие шары, раскалённые до температуры лавы, красили струи дождя в кровавый цвет. Грохот близких разрывов слился в сплошную канонаду. Три чуть более светлых, чем окружающая мгла силуэта всадников на огромных орлах, преследовали Олафа. Будучи сзади, сбоку и сверху, маги непрерывно творили огненные шары и метали их в ошеломлённого Олафа.

Очередной раскалённый шар прочертил сквозь стену воды дорожку, окутанную паром, и взорвался, ударив в магический щит. Олаф почувствовал, как исчезает подпитывавшая его энергия, слишком много сил требовалось для поддержания защиты. Мерцающая сфера стала меркнуть, ещё одного попадания она могла не выдержать.

Яркая молния осветила поле боя, ослепив нападающих. Последовавший за ней грохот настоящего грома напугал орлов. Птицы истерично забились, истошно крича и пытая скинуть всадников.

Олаф понял, что это его шанс. Пригнувшись пониже, он сжал покрепче поводья и опрокинул грифона в крутое пике. Благодаря мысленной связи со своим наездником, грифон послушно сложил крылья и камнем рухнул в низ. Всё быстрее и быстрее набирая скорость, Олаф понёсся навстречу земле. Чудом, лавируя меж высоких шпилей сходящего на нет Мрачного Ущелья, он стремился к причудливым деревьям Проклятого леса. Там, как он надеялся, будет безопасно. Относительно, конечно, потому что лес не даром носил имя Проклятый. Главное скрыться подальше от магов.

Грифон бесшумно нёсся над развесистыми кронами тысячелетних деревьев, следуя ландшафту и буквально как вода, перетекая от одного к другому. Боевые маги не стали преследовать Олафа, видимо, потеряв его в суматохе. Но ещё долго были слышны разрывы огненных шаров, соревнующихся с грохотом бури.

Немного отойдя после неравного боя (если быть точнее – избиения), и уняв бешено колотившееся сердце, Олаф попытался сориентироваться. Но никаких ориентиров: ни лун, ни звёзд, вообще ничего из-за грозы видно не было. Ему снова пришлось понадеяться на чутьё грифона. Слева еле-еле виднелись острые шпили Мрачного Ущелья, а грифон забирал правее. Прикинув в уме, что, судя по когда-то виденным картам, город должен быть как раз по правую руку от ущелья, он доверился животному окончательно.

Грифон летел больше трёх часов. Олаф, устав от потрясений, за это время умудрился немного вздремнуть. Буря кончилась, тучи рассеялись и на небосводе появились звёзды. Вскоре взошла луна Леля, малая сестра Фаты, стало гораздо светлее.

Стало понятно, что грифон движется в правильном направлении. Но было странным то, что лес редел, хотя должен был становиться гуще с приближением южного края материка. Видимо из-за бури грифон всё же немного заплутал, и сделал крюк. Успокоившись, было, Олаф заметил, что грифон как-то странно дышит. Да и каждый взмах белых крыльев давался ему с трудом. Несмотря на огромную силу и выносливость полулев полуорёл требовал отдыха.

Приметив небольшой водоём, Олаф направил животное туда. Сделав для подстраховки круг над тёмной водной гладью и не заметив ничего странного на берегу, заросшему густой осокой, он подлетел к небольшой отмели. Зависнув в воздухе, Олаф собрался уже приземлиться, но неожиданно услышал свист.

Выпущенный кем-то из пращи камень прилетел из темноты и угодил Олафу прямо в висок. Фейерверк разноцветных пятен перед глазами молодого мага сменила кромешная тьма.

Пробуждение было мучительным. Голова, казалось, была наполнена расплавленным свинцом и готова была просто взорваться. Олаф застонал и попытался разомкнуть набухшие веки. Получилось открыть только один глаз, другой был залит засохшей кровью. По болезненным ощущениям он понял, что вся правая сторона лица представляла собой один сплошной синяк.

Он висел вниз головой, будучи подвешенным за ноги. Руки были заломлены за спину и связаны так, чтобы нельзя было пошевелить даже пальцем. Его покрывала верёвка, виток к витку туго оплетавшая тело паучьим коконом. Пара витков проходило через рот, заменяя кляп. Кто-то отлично знал, как следует правильно обездвиживать магов.

Олаф услышал откуда-то сбоку невнятное бормотание и попытался повернуть голову на звук. Но путы были крепкими, у него получилось лишь чуть-чуть качнуться. Бормотание стихло. Кто-то вопросительно хмыкнул. Потом зарычал.