VIP PR

Зекоев и Шмюльц налаживали поломанный калибратор на первой линии не торопясь. Спешить им было не куда. Один раз прибегал Плотников, таращил глаза и пытался давать советы, но Эльмир Зекоев вежливо дал ему понять, что бы он не вмешивался. Игорь Валентинович не мог оставаться в стороне, его натура требовала отдавать приказы и контролировать каждое действие своих подчиненных. Он нетерпеливо топтался над душами Зекоева и Шмюльца постоянно что-то говоря. Его советы были неверны, потому что он не очень хорошо разбирался в калибраторах. Петр Шмюльц мысленно рычал и очень хотел прогнать своего босса. Эльмир Зекоев, оставаясь совершенно спокойным, улыбался и делал по-своему. Игорю Валентиновичу в конце концов надоело бестолково крутиться под ногами и он как всегда внезапно развернулся и исчез из цеха. Шмюльц и Зекоев облегченно вздохнули.

– Давай побыстрей закончим, пока он не вернулся, – сказал Шмюльц.

– А чего он тебе? Плюнь на него и все.

– Он меня бесит!

– Он всех бесит, – улыбнулся Зекоев. По его виду, однако, нельзя было сказать, что его что-то может бесить. Эльмир был всегда всему рад. – И его все бесят. Подай ключ на двенадцать.

– Когда-нибудь кто-нибудь не выдержит и врежет ему промеж его глаз!

– А попробуй ты! – на это Шмюльц ничего не ответил. Зекоев не переставая улыбаться затягивал необходимые гайки. – А торопиться не стоит, Петро. Сиди ковыряйся потихоньку. Плотник все равно в этом не шарит. Если сделаем быстро, он найдет мне другую работу, а нам с тобой это нужно?

С этим доводом Шмюльц спорить не стал. По этому принципу и строилась вся работа в цеху. Трудную работу надо делать быстро и кое-как, а легкую долго и тщательно. Как говориться – растягивать удовольствие. Шмюльц и сам так же делал. Чем быстрее ты сделаешь одно задание, тем быстрее начнешь другое. Никому кроме Игоря Валентиновича Плотникова это было не нужно.

Наладка калибратора заняла у них почти три часа, хотя Зекоев сказал, что мог бы все сделать за час. Теперь за дело взялся Шмюльц. Он стал настраивать починенный станок, крутить датчики, задавать температуры, скорости, массы и так далее. Шмюльц достал специальный блокнот и перелистав несколько страниц, остановился на необходимой. Тут были записаны все настройки аппаратуры. Ага. Шмюльц подошел к панели настройки и принялся набирать соответствующие цифры, записанные в блокноте. Итак, сырье которое сейчас будет засыпаться в бункер сделано не из дробленки, а из чистого ПВХ с добавлением мела и некоторых других компонентов. Приготовитель этой смеси уже прилепил заметку с процентным соотношением ПВХ и мела в данной смеси.

Шмюльц поморщился. По приказу Плотникова приготовитель смесей опять добавил мела около сорока процентов! Хотя по правилам мел должен составлять в смеси всего тринадцать процентов. А это значит, что Шмюльц теперь будет мучиться, пытаясь из этой смеси сделать конфетку. Хорошо, что хоть у него есть все необходимые записи, добытые в ходе многочисленных мучительных экспериментов. Глядя в блокнот, он настроил температуры нагрева на разных стадиях, скорость вытяжки, давление и еще несколько параметров. После того, как датчики зафиксировали настроенную температуру, зажглась зеленая лампочка и Шмюльц включил линию. Пошло полотно. Но сначала его надо было вручную вытянуть на несколько метров, пока его не ухватит вал в середине линии. Шмюльц с упаковщиком в тяжелых ботинках, обжигая пальцы, вытянули горячее полотно и сунули в станок-ламинатор, покрывающий полотно пленкой с разнообразными рисунками. Так, нормально… Шмюльц включил пилу и путем настройки приказал ей резать полотно на куски, длинной 2,7 метра. Это была стандартная длинна стеновых панелей, но часто выпускалась и так называемая «трешка», то-есть панель, длинной три метра. А по заказу панель можно было отрезать любой длинны. Потом он одел рулон пленки-ламината с рисунком и ламинатор стал приклеивать на панели рисунок, называемый «Идилия». Рисунок «Идилия» представлял собой бессмысленное сочетание геометрических фигур пастельных тонов. Почему это называлось именно «Идилия» не знал даже художник-дизайнер, придумавший этот рисунок. Просто каждый рисунок должен иметь название, это лучше привлекает покупателей, чем обычный порядковый номер типа «А53В2». Итак, полотно шло ровное, беленькое, без дыр и морщин, пила резала все исправно, рисунок «Идилия» не навевал никаких ассоциаций. Петр Шмюльц взял в руки одну готовую панель и отнес ее на весы. Весы, однако, показали, что панель на сорок семь грамм тяжелее, чем надо. Вообще-то для панели это было хорошо, чем она тяжелее, тем крепче. Но Игорь Валентинович экономил на каждом грамме и строго следил, что бы каждая панель весила минимально возможно. Что-ж… Шмюльц убавил вес и кивнул молодому упаковщику в тяжелых ботинках. Наладив все что нужно было, Шмюльц мог расслабиться неспеша пройтись мимо всех четырех линий.

– Ну че? – спросил он у упаковщика с третьей линии. – Все в порядке?

– Да, – ответил упаковщик. – Все в порядке.

– Ну как? – спросил он у упаковщика со второй линии. – Как идет?

– Да нормально все, – отвечал упаковщик.

– Ну че? – спросил он у упаковщика с первой линии. – Брак шел?

– Было, – ответил упаковщик. – Полосы шли.

– А чего не говорил?

– Да они прошли уже. Это из-за мусора в смеси.

– Еще раз будут – сразу скажи мне, я отрегулирую.

Тут у Шмюльца заиграл смартфон и для ответа он отбежал в другой конец цеха. Игорь Валентинович Плотников повесил в цеху объявление, по которому за разговоры по сотовым телефонам рабочие наказывались штрафом в размере пятисот рублей. По мнению Плотникова рабочие обязаны работать, а не болтать по телефонам. Однажды один грузчик попытался оспорить это мнение и объяснить Игорю Валентиновичу, что это ущемление его прав и что он приобрел гаджет именно для того, чтобы разговаривать. За это грузчик отделался увольнением без пособия. Более смельчаков не находилось и все старались не вынимать сотовые в присутствии босса.

– Да? – ответил Шмюльц, косясь в ту сторону, в какой находился Плотников. Босса пока было не видно. – Чего-то случилось, Рита?

– Петь, звонили из компании насчет кабельного телевидения. Они должны придти сегодня.

– Так… – кивнул Шмюльц. – Хорошо.

– Но их нужно встретить.

– Ну пусть Аленка встретит, она же дома.

– Да я ей уже звонила, она ушла.

– Куда?

– Не говорит. Опять к своим дружкам, наверное. Я ей сказала, но она не… – Шмюльц не расслышал что сказала его супруга про их дочь, потому что в этот момент включили дробилку. Цех наполнился громким грохотом. Шмюльц отошел совсем в дальний угол.

– Ну тогда ты отпросись с работы, – заорал он в трубку, стараясь заглушить грохот.

– Что?

– Ты отпросись!!!

– Я не могу!

– Что?

– Я не могу!!!

– Я тоже не могу!!!

Дальше разговаривать не имело смысла и Петр Степанович убрал телефон в карман. Из-за дробилки было практически ничего не слышно. А что бы перезвонить, надо было выходить на улицу. Тут вновь раздался телефонный звонок. Шмюльц даже краем уха не расслышал мелодию, он определил звонок по вибрации.

– Я говорю, что я не могу отпроситься с работы!!! – вновь заорал он в трубку.

– Чего?

– Я не могу!!!

– Чего не можешь?

Шмюльц взглянул на экранчик телефона. Так и есть – сейчас звонила не жена. На экранчике зелеными буковками сияло имя «Вячеслав Борисович». При этом голос был женский, даже, можно сказать – девичий.

– Гульшат, я перезвоню позже! – крикнул он в трубку своей любовнице и отключил связь.

В двенадцать ноль-ноль на предприятии наступил обеденный час. Война войной, а обед по расписанию. Вообще-то упаковщикам и операторам не разрешается покидать рабочее место даже на обед – рядом с линиями стоял столик и электрочайник и рабочие должны были обедать именно там, что бы им хорошо было видно свои линии. Особенно это касалось операторов. Потому что в любой момент может случиться всякое и оператор всегда должен находиться поблизости и немедленно все исправлять. Но это не касалось разнорабочих они обедали в раздевалке.

Петр Шмюльц заметил, как несколько разнорабочих небольшой стайкой последовали к двери и вышли из цеха на обед, оставив четверых упаковщиков есть свои принесенные в пластиковых контейнерах макароны и пельмени прямо в пыли и грязными руками. Шмюльц обошел все четыре линии и подошел к окну, которое выходило на небольшую стоянку, на которой парковалось начальство. Плотниковской «Мазды» не было. Шмюльц кивнул.

– Слыш, Артем, – обратился он к упаковщику с третьей линии, – я пойду наверх похаваю. Если что – звони мне, я спущусь. Мой номер есть?

– Да, есть, – ответил Артем, не отрываясь от пережовывания быстрорастворимого картофельного пюрэ со вкусом курицы и грибов с размешанным в нем бульонным кубиком с ароматом говядины. Вонища сбивала с толку – то ли пускать слюнки, то ли рыгать под ноги.

– Успеваешь? – спросил Шмюльц. – И пакуешь и жрешь одновременно?

– Да, блин, че то я запариваюсь, – пожаловался Артем и сунул в рот большую ложку горячего пюрэ. – Скорость «три и шесть». Даже поссать некогда.

– Если после обеда Плотник не приедет, я уменьшу скорость, – пообещал Шмюльц.

– Он приедет. Он всегда приезжает. Уменьши сейчас. Хотя бы до «трех».

– Сейчас не могу, нам к двум нужно сто десять пачек «Сосны» и тридцать пачек «Майской фантазии». Заказ на Нижний.

– Ломов?

– Новгород. Все я пошел хавать.

Обед прошел как всегда в матерном галдении, в клубах сигаретного дыма, и в звуках открываемых бутылок со спиртным. В этот раз пили мало. Всего трое. Двое купили бутылку водки, один – портвейн «Мадера». Сегодня почему-то не было пива, хотя Шмюльцу иногда казалось, что магазин «Слоненок» только и выживает благодаря реализации пива работникам «Пластдекора +». Это было только начало, вечером народ пойдет за спиртным и, наверняка, не один раз.

Шмюльцу сегодня выпивать не хотелось, хотя иногда он был не прочь. Но сегодня что-то не хотелось. Он достал смартфон и углубился в чтение свеженькой «желтизны».

– Петро! – позвал его Санёк Дачников. – Будешь?

– Не, – ответил Шмюльц. – Не хочется.

– Че так? Давай, дерни соточку. Закусь есть.

– Нет, сегодня без меня.

– Ну как хочешь, – Дачников лихо опрокинул в себя полстакана водки и занюхал бутербродом с дешевой колбасой. – Че читаешь-то? Поди опять свою херню про артистов? Ерунда какая-то! Мне, например, вообще совершенно пох вся эта херня про звезд. Мне пох кто там с кем трахается.

– А мне интересно, – невозмутимо ответил Шмюльц.

– Да дело твое. Читай что хочешь, – Дачников доел бутерброд и налил стопочку другому коллеге.

– Да все эти звезды гребанные – пидорасы и х…сосы! – громко гаркнул уже вполне захмелевший Санек Дачников и чуть не выронил большой чайный бокал с портвейном. Он пил «Мадеру» как квас, причмокивая и сыто выдыхая. Закусывать бормотуху он считал излишним, довольствуясь только подушечкой жевательной резинки. Почему-то он считал, что взрослый покрасневший мужик, немного шатающийся и жующий после обеда мятную жвачку не вызовет подозрения у Плотника. – Хер они мне не щекотали! Хотя вон той сучке беленькой я бы вставил! Зырь, какие губищи! – Дачников присмотрелся к одной из фотографий на шмюльцевском смартфоне. – Сосет, поди, как вантус… Вон губищи какие! По полкило силикона на каждой. Эх… я бы те вставил, сучка беленькая…

Петр Шмюльц улыбнулся фотографии которая так понравилась Дачникову. Светловолосая девушка неопределенного возраста кому-то что-то говорила, сверкая очень ровной и неестественно белой металлокерамикой. Губы были большие, тут с Дачниковым не поспоришь. В тонких пальчиках она держала маленький флакончик с какой-то туалетной водой, духами или еще с чем-то. Можно было даже прочесть конец названия – «… NELE ». Заголовок под фотографией гласил: «ОКСАНА КАПУЧИНО ОПЯТЬ ИЩЕТ ПРИНЦА НА БОРДОВОМ «МАЙБАХЕ».

«Значит она все-таки развелась со своим нефтяным бизнесменом, – подумалось Шмюльцу. – Кто же теперь ее будет продюссировать? Наверно новый принц на «Майбахе»… Хотя, принца ей будет мало, ей нужен король!»

– Да пошла она в жопу! – Дачников рыгнул и налил себе еще полбокала бормотухи. – Сосулька крашеная! У нас вон в Колышлее коров некому доить, все бабы по москвам разъехались! Принцев им всем подавай, бл…м малолетним!

Весь обед Дачников пил свое пойло и материл демократию и столицу. Гоша Лаймонайнен обсуждал карбюраторы на старых «Москвичах», другие говорили кто о чем: о мировом кризисе, о президенте, о ментах. О том, как невкусно закусывать чистый спирт сухой лапшой быстрого приготовления, о том как смастерить в домашних условиях телевизионную антенну из пустых алюминиевых банок, о том как топить котят в унитазе и о том как отлынивать от уплаты алиментов.

Петр Степанович Шмюльц в разговоре не принимал участия. Ему было не сильно интересно как Дачников в пьяном угаре бил морду любовнику своей жены, при этом активно изменяя ей же с соседкой. Шмюльцу также было мало интересно как Гошу Лаймонайнена рвало щами на новогодний стол в гостях.

Шмюльц читал «желтые» новости.

– О! – воскликнул он. – Прикиньте, Вероникина родила девочку!

– И че? – раздался вопрос из людской массы.

– Так она же только недавно рожала девочку. Сначала от канадского хоккеиста, а теперь от владельца сети ресторанов. – Шмюльц только многозначительно пригладил усы. – Когда успевает только?

– А кто это? – опять раздался вопрос из людской массы.

– Вероникина? Ну как же? – Шмюльц даже опешил. – Ну эта… Певица. Ну песни поет…

– Они там все песни поют.

– Ну про тюльпаны! И еще «Чудесная Любовь», «Чао, дружочек»… Ну гоняли ее еще недавно по всем каналам… «Чао, чао, мой дружочек! Поцелуй меня в пупочек!» Че, не помнишь, что ль?

– Да мне похеру! Санек, наливай!

Московская область. Поселок Бояринское-1

Кристина Веерская подошла к огромному окну, выходящему прямо на озеро, гладь которого резали катамараны и лодочки. Делая маленький глоток черного мокко она заметила сначала один парусник, а после и еще один. Лодочная станция, которая сдавала в прокат лодки и катамараны с этого сезона стала предлагать парусники. Веерская сделала еще один маленький глоток и удовлетворенно кивнула сама себе. Когда она покупала этот коттедж в элитном поселке Бояринское-1 на берегу озера, она так и знала, что со временем цена на здешнюю землю будет только подниматься. Уже сейчас по предварительным данным стоимость ее коттеджа стала выше процентов на тридцать от той цены за которую она покупала. С тех пор прошло почти четыре года.

Веерская открыла окно и свежий озерный ветерок обдул ее почти обнаженное тело. Был сентябрь, но погода была чудесная, ничем не отличающаяся от летней. Ее атласную кожу с медным загаром прикрывал только полупрозрачный халатик из тончайшего белого шелка. Ремешок не был завязан и ветер разметал полы халатика, обнажив красивое тело, соски приобрели упругость, а грудь стала четко вырисовываться из-под ткани. Веерская закрыла глаза и представила, что она совершенно голая. Она даже хотела снять трусики, но не стала. Свежий ветерок обдувал ее, а она маленькими глотками пила мокко и блаженно улыбалась.

Она с удовольствием потянулась…

Время было обеденное, но лично для нее сейчас было утро. В то время как большинство людей в это время наяривали обеденные супы и макароны, она не торопясь смаковала кофе, ела круассаны с персиковым джемом и два-три марроканских мандарина, принимала душ и делала пару телефонных звонков.

Она как раз допила кофе и поставила чашку на подоконник, когда раздался звонок домофона. Пришла Люсенька – личный косметолог Веерской. Люсенька приходила практически ежедневно к часу дня.

– Добрый день, Кристина Андреевна, – поприветствовала Люсенька и сразу же осмотрела лицо Веерской. – Так-так… Мешочки …

– Сильно заметно?

– У вас сегодня есть съемки?

– Есть.

– Тогда заметно. Опять мало спали? Кристина Андреевна, ну вы же знаете, что вам надо больше спать. От недостатка сна кожа стареет.

– А от переизбытка сна мое грызло опухает, – пожаловалась Веерская.

– Не ешьте соленое на ночь. – Люсенька посадила Веерскую в специальное кресло перед большим зеркалом. На зеркале уже ожидали своей участи множество флакончиков, кремов, пудр, духов, туалетных вод, дивизии губных помад, армии всяких туш, красок, румян, лаков и еще много-много всего разнообразного. – Так-так… Сухость… опять сухость… Кристина Андреевна, вы ведь снова не пользовались увлажняющим молочком.

– Люсь, я вчера поздно пришла, устала… Хотела спать.

– Ладно, сейчас все исправим. Я купила вам новый крем с куэнзимом, – Люсенька показала Веерской голубую тубу с изображением каких-то мыльных пузырей. – Тут витамины, минералы, вытяжка желез морских котиков…

Люсенька принялась «рисовать лицо» Кристине Веерской.

– Сильно не мажь, – сказала Веерская косметологу. – На съемках меня все равно будут гримировать.

– Ох, опять сделают из вас японскую гейшу! Почему вы позволяете, чтобы вам делали такие толстые слои, ведь кожа должна дышать!

К двум часам, когда Люсенька закончила свою работу и ушла к другому клиенту.

Теперь к окну подошла уже несколько иная женщина. Тело осталось прежним, а вот лицо стало другим. Качественный макияж превратил Веерскую из чуть припухшей сони в утонченную элегантную особу. Теперь можно было и из дома выйти без стыда.

Однажды у Веерской случилась аллергия на один крем и Люсенька запретила пользоваться косметикой целый день! А ведь Кристине именно в тот день нужно было вылетать в Санкт-Петербург. Она приехала в «Шереметьево» без макияжа и чуть не умерла со стыда! Сидела в салоне самолета, напялив громадные темные очки и уткнувшись в иллюминатор, только бы не показываться на глаза посторонним. Ей казалось, что все на нее пялились и хихикали за спиной. Хотя на самом деле ее никто не узнал и даже не попросили автограф. Никто даже и не взглянул на нее, но с тех пор она не выходила на люди хотя бы без минимального макияжа. И только Люсенька могла «нарисовать» ей правильно лицо.

Пенза

– А я тебе говорю, что-бы ты сегодня вечером была дома, будешь мне помогать!

– Чего помогать-то! – выражения лица Алены изображало только кислое презрение. – Сам что ли не сделаешь!

– Сделаю, если надо! – Петр Шмюльц строго посмотрел на свою дочь. Так строго, что она отвела глаза. – Но мне будет нужна твоя помощь! Будешь подавать.

– Че я-то сразу! Че, больше никого нет?

– А кто? – Шмюльц не отрывал сурового взгляда от дочери. – Извини, но братишку мы тебе пока не настругали! Ты у нас одна. Или, по-твоему, я должен просить соседей?

– Мать пусть помогает!

– А что ты будешь делать? – Алена отвернулась, но Шмюльц взял ее за руку и резко повернул к себе. – Что ты будешь делать вечером? Опять пить! Опять к дружкам своим побежишь?

– Это не твое дело!

– Как раз мое! Я твой отец, Ален, и изволь меня слушать!

Их спор стал привлекать внимания окружающих и что бы не стоять посреди улицы, Шмюльц повел свою дочь вперед. Они шли в магазин стройматериалов выбирать кафельную плитку для ванной комнаты. Изначально Шмюльц планировал пойти в магазин со свой супругой Маргаритой, но в последний момент ей кто-то неожиданно позвонил и она ушла, сославшись на важную встречу. Тогда с отцом пошла шестнадцатилетняя дочь. Она сказала: «С тобой надо кому-нибудь идти, потому что ты выберешь какие-нибудь дебильные цветочки! И оттенки, с твоим дальтонизмом ты ни фига не разбираешься в оттенках». Петр Шмюльц даже и не помышлял брать цветочки, он хотел что-то монотонно-бежевое (этот цвет он хотя бы различал), но дочь с собой взял за компанию. Он и так с ней редко куда ходил.

– Почему я должна тебя слушать, – возмущалась Алена. – Я уже совершеннолетняя! Чего хочу, то и делаю! И перестань держать меня за руку, я тебе не маленькая!

– Замолчи, Ален.

– А не замолчу! Не затыкай мне рот!

– Ален, хватит орать! Если пошла со мной, то веди себя нормально!

– Лучше дай мне денег, – буркнула Алена будто себе под нос.

– Сколько?

– Не много… Как всегда… Пятикаточку.

– Зачем?

– Не твое дело!

Петр Шмюльц набрал побольше воздуха, закрыл глаза и медленно выдохнул. Он остановился.

– Ты каждый день требуешь от меня денег и при этом грубишь! Когда это закончиться, Ален?

– Дай пятикатку, жалко что-ль?

– Скажи зачем.

– На прокладки.

– Не ври! Это тебе покупает мать. А тебе деньги нужны на спиртное! – Алена попыталась вырваться и уйти от отца, но Шмюльц вовремя сжал ее запястье. – Ален, сколько можно! Как хочешь, а сегодня ты будешь помогать мне класть плитку и никуда не пойдешь. В конце концов в ванной мы все моемся! И ты тоже. И не какой пятикаточки я тебе не дам! Если дам, ты опять придешь домой пьяной! А тебе всего шестнадцать!

– Мне УЖЕ шестнадцать!

– А знаешь, почему тебе продают твое пиво? Продают и даже не спрашивают паспорта? – Шмюльц пронзал дочь острым взглядом. – Потому что ты выглядишь на восемнадцать! Потому что ты рано начала стареть, Алена!

– Не учи меня жить!

– Буду учить, Ален! Я твой отец, у меня обязанность такая – учить свою дочь!

Тут Алена вскрикнула и Шмюльц ослабил хватку, испугавшись, что сделал своей дочери больно. В тот же момент она вырвалась и побежала в обратном направлении. Шмюльц было бросился за ней, но она бежала слишком быстро и он знал, что не догонит ее. В глубине души он хотел крикнуть ей вдогонку что-нибудь злое, но не стал этого делать. Отношения между дочерью и отцом были слишком сложными и колебались на грани между терпением и ненавистью. Он не хотел окончательно портить их.

Тяжкий глубокий вздох был вместо крика… А может быть тем лучше? Денег у нее все равно нет, поэтому сегодня она должна остаться трезвой. Зато Шмюльц выберет кафельную плитку на свой вкус. Потому что с Аленой они все равно не договорились бы, она принципиально спорила с отцом по всем вопросам, даже если он был прав. Наверняка в магазине она бы остановила свой выбор именно на той плитке, какая Шмюльцу совершенно не нравилась, да еще и какого-нибудь зеленого цвета, зная, что что ее отец из-за врожденного дальтонизма вообще не знает как на самом деле выглядят оттенки зеленого. А вот его супруга Маргарита – вот та бы выбрала ненавистные Аленой цветочки. В их семье, состоящей из трех человек, никогда не было компромисса, каждый гнул свою линию и ежедневные рутинные дела напоминали басню Ивана Крылова «Лебедь, рак и щука».

«Великолепно! – подумал Шмюльц. – Не хотите – как хотите! Без вас даже лучше!»

Время у него было, деньги у него были, погода была теплой и солнечной, поэтому Шмюльц расслабился. По пути он купил себе две пары новых носок и батарейки к настенным часам, молока, зачем-то заглянул в магазин сувениров. Гуляя, он присел на лавочке и по привычке достал смартфон. Загрузил новости звезд. Итак: ага, кое-кто у нас залетел! Актер театра и кино разводиться с третьей супругой, пара из тик-ток-поколения объявила себя парой и выкладывает видосы с тропического отдыха. Телеведущий умирает в коматозном состоянии. Еще один артист сорвал выступление из-за алкогольного опьянения, а накаченная ботексом ютьюберша призналась в многочисленных любовниках. Продюсер продает виллу, а хип-хоп исполнитель разрывает контракт с известным лейблом.

Ясно, о чем была эта пресса? Петр Степанович Шмюльц другого и не читал.

Начитавшись сегодняшних новостей из мира шоу-бизнеса полупрогулочным шагом он вышел сначала к Центральному рынку, а потом на улицу Урицкого. На перекрестке Урицкого-Суворова он остановился, ожидая красного сигнала светофора. В этой точке города как всегда было многолюдно и многомашинно. Очень часто тут возникает пробка, которая может протягиваться до самого Бакунинского моста и уходить чуть ли не в район Маяка. Другие ветви пробки распространялись на центр города.

Петр Шмюльц встал на перекрестке и, отвернувшись от ослепляющего солнца, напоролся взглядом на блистающий полумесяц на шпиле стоящей неподалеку мечети. Луч солнца, отразившись от стального полумесяца ослепил Шмюльца еще больше и он опять повернулся в другую сторону.

Светофор моргал желтым и Петр Степанович приготовился переходить улицу. Кто-то толкнул его в спину и Шмюльц сделал шаг вперед на проезжую часть… В тот же момент его уши заложило от пронзительного сигнала автомобильного клаксона. Он, перепугавшись, сделал шаг назад. Но сзади его опять подтолкнули. Сразу две маршрутки и грузовик с кондитерскими изделиями пронеслись прямо перед его носом. На прощание грузовик пустил облако ядовитого угарного газа от чего Шмюльц поперхнулся и изошелся кашлем. Какая-то девчонка рядом взвизгнула и Шмюльц опять растерялся. Подавляя кашель, он взглянул на светофор. Светофор моргал желтым и тут Шмюльц сообразил, что он не работает.