Мечта длиною в лето

Фёдор не сопротивлялся. Он даже не пытался возражать, когда Марья Семёновна объясняла растерявшейся маме:

– Ваш мальчик, видимо, болен и по ошибке или в бреду зашёл в мою квартиру, пока я ходила к соседке за луковицей для супа.

– Да, да, спасибо вам! Он ещё ночью начал кашлять. – Мама одной рукой щупала Федьке лоб, а другой поддерживала его под локоть при каждом новом приступе.

Марья Семёновна сочувственно покачала головой и сказала:

– Вам бы вывезти ребёнка на свежий воздух, а то в этом году столько машин развелось под окнами: у любого может астма начаться.

– Вы думаете, что это – астма?

Судя по голосу, мама была близка к панике.

– Астма не астма, я не врач, дорогая Татьяна Ивановна, но как учитель твёрдо знаю одно: детям на каникулах в городе не место.

Тут бы Федьке и вставить своё слово про Подболотье, но сил на разговор совсем не осталось, и, уже лёжа на диване, он прохрипел, глотая окончания слов и тяжело дыша:

– В нашем классе все ездят в деревню.

– Кабы знать, в какую деревню, – развела мама руками. – Сам понимаешь, у нас в деревне родственников нет.

Вплывшая в комнату Юлька, услышав разговор про деревню, застыла на полпути и недоумённо подняла брови:

– Делайте со мною что хотите, но я в деревню не поеду.

Может, от категоричных слов Юльки, может, от маминого поглаживания по голове кашель утих так же внезапно, как и начался.

– Что я там не видела, в деревне?! – снова с вызовом повторила Юлька, и Федя понял, что она сейчас заведётся на весь день. – Я студентка, у меня на носу сессия! Никуда не поеду!

– Не волнуйся, Юляша, о тебе речь не идёт! Сдавай свои экзамены. Конечно, это самое главное! А поехать с Федей в деревню мы попросим деда. – Задумавшись, мама сплела пальцы перед грудью: – Ума не приложу: у кого узнать, где можно снять дом в деревне? Чтобы было и место хорошее, и недорого.

– В Подболотье, мама! – закричал Федька так громко, словно его ударили кулаком по спине. – Все мои одноклассники ездят не на Кипр или Майорку, а в деревню Подболотье! Там сдаётся море домов и совсем за копейки.

– Подболотье? Никогда о таком не слышала. Но, впрочем, идея неплохая, – пробормотала мама в раздумье. – Надеюсь, там хорошие магазины и детская поликлиника недалеко.

* * *

«Выдумала мать – в деревню ехать!» – Юлька скрестила ноги под столом и грудью навалилась на столешницу. Она закрыла глаза, чтобы ничего не видеть. Прибавив громкость, она принялась ладошкой отбивать ритм, бодро плескавшийся в наушниках плеера.

«Когда слушаешь весёлую музыку, то жизнь кажется намного лучше, чем есть на самом деле. И кто только выдумал эту учёбу и, главное, зачем?» – думала она.

Сессия приближалась стремительно, заражая мысли тягучей тоской.

– Меньше знаешь – крепче спишь, – сказал Валентин Свербицкий из параллельной группы. И добавил: – Если бы не армия, меня бы в университет калачом не заманили. Пусть учатся дураки, которые не умеют делать деньги. Умный мужчина всегда сумеет развернуть свой бизнес. А вам, девчонкам, учёба и вовсе ни к чему. – При этом он одобрительно окинул взглядом Юлю, стоявшую в группе девушек, и сказал: – Женщина должна украшать общество, а не сидеть в конторе с утра до вечера. Подумайте, кому нужна задёрганная, измученная жена? Никому! А если у дамы вдруг обнаруживается талант руководителя и она становится топ-менеджером, то это вообще бррр… – Свербицкий зябко пожал плечами, демонстрируя собеседникам, чего стоят женщины-руководители.

Компания студенток слушала Валю раскрыв рот, и Юлька то и дело ловила направленные на него восхищённые взгляды сокурсниц, думая, как здорово иметь такого парня: остроумного, в модных джинсах, ладно облегающих стройные ноги, в кармане которых лежат ключи от новенькой «тойоты».

…Сквозь звуки музыки пробился кашель брата, и Юлька ещё сильнее заколотила ладонью по столу. Пусть кашляет сколько угодно… Как ей всё надоело!

Прибавив звук, она нагнула голову к рукам, чтоб не бил в глаза свет от окна, и принялась перечислять то, что ей надоело хуже горькой редьки.

Во-первых, надоел Федька. Она не выпрашивала у родителей братишку или сестрёнку.

Во-вторых, надоела квартира, где ей приходится ютиться на половине комнаты.

Надоела нравоучениями мама, всегда уставшая и одетая в тряпки из китайских магазинов.

Надоел равнодушный к жизни отец, всё свободное время читающий книжки.

Надоел дед, указывающий, как ей жить.

И наконец, надоела сама эта жизнь – никчёмная и ненужная.

Музыка в наушниках зазвучала медленнее, и Юлька, не поднимая головы, притянула к себе последний номер журнала «Космополитен», с обложки которого победоносно и белозубо улыбалась юная девушка в леопардовом пальто и бежевых туфлях на умопомрачительных шпильках. Вот она – настоящая жизнь, наполненная лёгким запахом духов и восхитительными морскими круизами на белоснежных лайнерах.

Это тебе не занюханная деревня Подболотье.

Вспомнив про деревню, Юлька снова фыркнула и крикнула в глубину квартиры:

– Мама, я пойду погуляю!

– Поздно не приходи, а то папа будет ругаться, – не высовываясь из кухни, отозвалась мать.

Обе знали, что угроза не имеет никакого значения: папа, зачитавшись, даже не заметит отсутствия дочери.

Сразу не попав ногой в брючину, Юлька запрыгала по комнате, больно ударившись локтем о стеллаж с книгами. С полки упала книга «Золотой ключик» и раскрылась на первой странице. На ней ровным маминым почерком было выведено: «Юленьке от мамы и папы». Эта короткая надпись царапнула лёгким воспоминанием о давнем дне рождения, на который вместо обещанных часов с плавающими стрелками она получила в подарок книжку. Но не прочитала до сих пор. Зачем читать, если каждый новогодний праздник по телевизору показывают «Приключения Буратино»?

Юлька тщательно причесалась, оценивая яркость голубых глаз и красоту бровей – предмет зависти подружки Кати.

Модная английская футболка нежно скользнула по спине, лаская тело тонким трикотажем.

– Твоя футболка стоит столько же, сколько моя осенняя куртка, – сказала мама, когда увидела выброшенную в помойное ведро бирку с ценой.

Тогда Юлька вяло произнесла:

– Хочу и покупаю. Я деньги заработала на презентации сыра в супермаркете.

То, что денег от случайного заработка хватило ровно на обновку, она маме не сказала. Пусть думает, что дочь становится независимой и успешной.

Проходя через комнату, Юля заметила очень бледного брата, лежавшего на папином месте. Его дыхание ещё не выровнялось после приступа, и Юльке стало жалко тихого и беспомощного Федьку. Ещё ночью, слыша его ненатуральный кашель, она была уверена, что парень прикидывается и хочет прогулять школу, но, похоже, он действительно заболел.

Ещё не хватало! Перед её глазами снова замаячил призрак деревни. Хоть мать и обещала не ссылать её туда, но у них есть дед с правом решающего голоса, который если упрётся, то обязательно настоит на своём. Дед даёт почти половину денег на учёбу, а против такого аргумента не поспоришь.

На лестнице Юлька чихнула от забравшегося в ноздри лёгкого запаха газа и, не став ждать лифта, побежала вниз, с удовольствием слушая, как цокают по ступеням каблучки новых босоножек.

Пахнувшая в лицо волна тёплого воздуха немного улучшила настроение. В этот субботний день двор многоэтажного дома, всегда плотно заставленный автомобилями, был почти пуст.

«Ах да! Конец мая, дачники копают огороды», – вспомнила Юлька про увешанных гроздьями рассады дачников, заполонивших метро в преддверии выходных.

Под ногами пучилась вздыбленная за зиму корка асфальта, и приходилось всё время смотреть под ноги, чтобы не упасть. Девушка так сосредоточилась, что не заметила, как рядом с ней притормозила серебристая машина, свежо отблескивающая на солнце тщательной полировкой.

– Привет!

Не сразу сообразив, что обращаются к ней, Юлька остановилась, с радостным удивлением встретившись взглядом с Валей Свербицким, привлекательным, как сериальный герой.

– Привет! Ты откуда?

– Случайно мимо ехал.

Валентин вынырнул из машины, став вровень с ней так, что Юлька едва не уткнулась лбом в его плечо.

Наверное, она не возражала бы против такой близости, если бы из другой дверцы не выпорхнула Лизка Вахрушева с юридического факультета. Ни волосы медного оттенка, ни тщательный макияж и фирменная одежда из бутиков не могли улучшить внешность Вахрушевой – мелкозубой, длиннолицей девицы с близко посаженными недобрыми глазками.

– Привет, Джулия!

Лизка любила коверкать имя Юлия на иностранный манер, зная, что это выводит из себя его обладательницу.

В другое время и в другом месте Юлька нашла бы для нахалки достойный ответ, но при Валентине выказывать себя скандалисткой ей не хотелось, и, через силу улыбнувшись, она выдавила ответное приветствие.

– К сессии подготовилась, раз гуляешь? – ехидным голосом продолжала надоедать Лизка, прекрасно зная, что сессии Юлька сдаёт из рук вон плохо.

– Ага. Подготовилась.

Юлька с вызовом подняла голову, поведя глазами в сторону Валентина, отметив, что он почему-то покраснел и засуетился.

– Юля, Лиза, девочки, я знаю неподалёку уютную кафешку с живой музыкой. Поедем? Я угощаю.

Принять предложение Валентина хотелось нестерпимо. Что может быть приятнее, чем в тёплый день сидеть в кафе у окошка, потягивать через соломинку сладкий коктейль и слушать, как молодой человек говорит тебе комплименты?

Но рядом стояла Вахрушева, и Юлька, впечатав ногти в ладони и независимо дёрнув плечом, посмотрела на Валентина так, чтобы он понял причину её отказа:

– Спасибо, в другой раз. Веселитесь без меня.

* * *

Школьный порог Фёдор Румянцев переступил с чувством собственного превосходства, снисходительно посматривая на суетившихся перед уроком одноклассников.

Глупые, они даже не представляли, что, хлопая его по плечам или поддразнивая: «Привет, Хомяк, успел набить щёки?», встречаются не с простым мальчишкой, а с хранителем тайны. И, возможно, будущим кладоискателем.

«А я знаю про рукопись с крюками», – хотелось выкрикнуть прямо в лицо Серёге Лисину, который мнил себя крутым пацаном. Интересно взглянуть, как Серёга сначала сделает вид, что ему неинтересно, а потом начнёт потихоньку выспрашивать: «Хомяк, а Хомяк, расскажи: что за рукопись?» Увидев, как Серёга подмазывается и набивается в друзья, другие мальчишки тоже принялись бы уговаривать поделиться секретом.

Пусть сгорают от любопытства. Он, Федька, останется непреклонен. В конце концов, только ему пришло загадочное письмо. А всё на свете происходит не просто так.

Тайна, которой овладел Федька, распирала его, как пузырьки газа распирают бутылку тёплого кваса. Она пенилась мыслями, пузырилась мечтами и грозила вылиться наружу, если бы в решительный момент, когда ухо лучшего друга и соседа по парте Даньки Малькова оказалось поблизости, русичка Ольга Юрьевна не вызвала бы Федю к доске.

Невысокая, полненькая Ольга Юрьевна, по прозвищу Колобок, предупреждающе постучала карандашом по столу, призывая класс к работе, и заявила:

– А запятые в прямой речи нам расставит Румянцев.

Обречённо вздохнув, Фёдор нехотя побрёл к доске, лихорадочно думая, где стоит поставить кавычки: перед вопросительным знаком или после него?

«Перед, перед» – показывал ему на пальцах сидящий на первой парте Миша Суворов.

– Хомяк, ставь после, – сложив руки лодочкой, подсказывал Женя Лукин.

До или после?

Покатав в пальцах мел, Федя нерешительно перечитал предложение, оттягивая время для ответа.

– Румянцев, я жду, – напомнила учительница.

Встав поблизости от доски, она сложила на груди пухлые руки и принялась перекатываться с носка на пятку. «Как колобок», – точно подметили ученики, когда Ольга Юрьевна впервые приняла классное руководство.

Федька не знал, где ставить знак вопроса, и, немного посопев от раздумий, вляпал кавычки наугад, вынеся их перед вопросительным знаком.

– Всё ясно. Правила ты, Румянцев, не повторял. Хоть ты и написал контрольную на четыре, я ещё подумаю над годовой оценкой. – Голос учительницы зазвенел укоризной, и Федя понял, что сегодняшний день испорчен.

Полными тоски глазами Фёдор обвёл класс, в три ряда заставленный голубыми партами и увешанный портретами литераторов.

Некрасов, выставив вперёд тощую бородёнку, глядел на него явно осуждающе, а задумчивый Пушкин, подперев руку ладонью, не обращал на происходящее в классе никакого внимания. У него, небось, над душою учительница не стояла.

Но угрозой снижения оценки Фёдоровы неприятности не закончились. На большой перемене, когда шестой класс бодро понёсся в столовую, Федю остановил резкий удар по спине:

– Не дави на газ, Хомяк! Разговор есть.

Самый противный в мире голос принадлежал семикласснику Ваньке Павлищеву по кличке Пава, держащему в страхе всю среднюю школу номер триста двадцать.

Высоченный вертлявый Ванька с мучнистой кожей и корявыми болячками в уголках рта славился в школе своим бешеным нравом и непредсказуемостью действий. В минуты гнева его взгляд замирал на одной точке, превращая желтоватые глаза в подобие стеклянных пуговиц и пугая своей бессмысленностью даже учителей, много повидавших на своём веку.

Федька собственными ушами слышал, как математичка однажды сказала Ольге Юрьевне:

– День, когда Павлищев закончит школу, администрация обязана отметить пышным банкетом с заказанными клоунами.

– С клоунами? – Ольга Юрьевна хмыкнула, сделав упор на последнем слове. – Клоунов у нас своих хоть отбавляй…

Пава на клоуна был не похож, хотя и растягивал губы в противной улыбке.

Чувствуя, как лоб покрывается бисеринками пота, Фёдор остановился и, стараясь не выказать страх, спросил как можно беспечнее:

– Чего надо?

Ванькина улыбка стала шире, и кучка подпевал за его спиной подобострастно захихикала, предвкушая очередное развлечение.

Павлищев снова хлопнул Фёдора по спине и почти с сочувствием сказал:

– Понимаешь, Хомяк, долг за тобой. Когда отдавать будешь?

Растопырив руки в стороны, Ванька загородил Феде дорогу, не давая пройти вдоль стены. Федька успел заметить, как одноклассники, опасливо оглядываясь, спешат в столовую. Краем глаза он увидел и маячившего вдалеке Даньку Малькова и понял, что остался один.

– Какой долг?

– Обыкновенный, тысяча рублей. – Павлищев сделал шаг вперёд, возвышаясь на целую голову над Федькой, и ссутулил костистые плечи, ожидая ответа.

– Я у тебя не занимал, – прошептал Фёдор.

– Занимал не занимал, какая разница! Всё равно должен! – Ванька подмигнул, приглашая друзей повеселиться вместе с ним.

Его дурашливый тон вызвал новый взрыв смеха группки парней за спиной.

– Не трясись, Хомяк, будем бить сильно, но аккуратно, – выкрикнул один из Ванькиных приближённых, Юрка Ляпунов.

Фраза из любимого фильма «Бриллиантовая рука» показалась мирной и домашней, хотя Федька знал, что Пава шутить не любит.

Не зная, как лучше ответить, он уставился в пол и принялся разглядывать розоватую напольную плитку с белыми крошками, похожую на колбасу «Любительскую» в нарезке.

– Ты меня слышал, Хомяк?

Продолжая изучать напольную пол, Федька кивнул, но промолчал.

– В ступоре, – жизнерадостно провозгласил Ванька, ткнув пальцем в Федьку. – Учитесь, орлы.

Павина компания жизнерадостно загоготала, поддерживая своего атамана и шурша кроссовками по полу. Она единой массой двинулась дальше по коридору, оставив стоять столбом растерявшегося Федьку.

Тысяча рублей у него была. Пятьсот рублей подарил дед на Новый год, а ещё пятьсот он помаленьку подкопил из карманных денег, рассчитывая купить хорошую игровую приставку. Две новенькие бордовые купюры лежали между страницами детской книжки про муравья Ферду.

«Уж в эту книжку Юлька точно никогда не полезет», – рассудил Федька, предусмотрительно закладывая в хранилище свой капитал. Приставку он задумал купить давно, когда увидел такую же у тихони Лены Зубовой с последней парты. Очень удобная вещь: сидишь себе спокойно на переменке, занимаешься делом, и никакая учительница тебе не скажет: «Что ты, Румянцев, мечешься по коридору? Лучше бы уроки повторил».

Самое обидное в этой ситуации то, что Федька не понимал, за что к нему привязался Пава и о каком долге идёт речь. Правда, по школе бродили слухи, шёпотом передававшиеся из класса в класс, что Пава любит выбирать жертвы среди ребят и требовать себе дань. Говорят, что один восьмиклассник отдал Ваньке новенький фотик, а Кирилл Сонькин из седьмого «А» каждую неделю покупал Паве билеты в кино. Хотя от обиды и унижения из Федькиных глаз готовы были брызнуть слёзы, он сдержался, помня о своей тайне. Мысль о ней поддерживала его.

– Федька, что они тебе сказали? – Подлетевший Данька Мальков захлёбывался от возбуждения. Голос его звенел сочувствием.

– Ничего не сказали, – пробурчал Фёдор, мгновенно решив, что неделю до начала каникул будет прятаться от Павлищева, а потом, когда найдётся клад, наймёт себе охрану из старшеклассников или ещё что-нибудь придумает. Главное сейчас – дотянуть до каникул.

* * *

Фёдор с великим трудом доплёлся до поворота в тёмный проулок между домами и остановился. Пройти предстояло ещё шагов двадцать. Федька затих, чувствуя, как от страха горят щёки. А ну как в безлюдном месте подкараулят дружки Павлищева и с удовольствием переломают ему рёбра и свернут челюсть? Может, лучше не связываться и отдать Паве деньги? Неужели паршивая тысяча рублей дороже здоровья?

Федька перебросил с плеча на плечо рюкзак и задумался. Нет! Всё-таки речь шла не о здоровье, а о том, что если он сейчас безропотно подчинится, то так и будет до десятого класса плясать под чужую дудку. Сейчас Пава приказал принести тысячу, а завтра скажет: «Иди, воруй»… Он не мог решить, как ему поступить.

Хорошо тем, у кого есть старший брат! Фёдор с завистью вспомнил Рому Мезенцева и его старшего брата – сержанта десантных войск. Вся школа знает, что тот, кто хоть пальцем тронет Рому, будет немедленно стёрт в зубную пасту и закатан в тюбик.

Стой не стой, а идти домой надо, и Фёдор, чувствуя, как противно дрожат жилки под коленками, шагнул в пустоту проулка. Никого. Вдоль высоких стен змейкой холодка дул ветерок, взметая вверх пару пустых полиэтиленовых пакетов и обрывки бумаги. Раздуваясь в воздухе, пакеты скачками парили над головой, напоминая весёлые воздушные шарики, подаренные ему давным-давно на выпускном утреннике в детском саду.

– Пусть каждый из вас загадает желание и выпустит шарик, – сказала мама Жени Богдановского, раздавая дошколятам яркие пузыри, просящиеся в полёт.

Что же он тогда загадал? Фёдор прибавил шаг, словно стремясь догнать то своё желание, исчезнувшее в голубом небе. Ах да! Он загадал робота-трансформера. Совсем был глупый. Сейчас он пожелал бы себе избавиться от Ваньки Павлищева. Хотя нет! Сейчас Фёдор загадал бы желание уехать в Подболотье, чтобы разыскать рукопись. Да хорошо бы поехать не когда-нибудь, после начала каникул, а прямо завтра. Тогда он убьёт сразу двух зайцев: до конца каникул не услышит о Паве и постарается разыскать рукопись с крюками.

Он так уверил себя, что рукопись находится именно в ближнем Подболотье, что других вариантов уже не предполагал. Или там, или нигде.

Позавчера, вволю накашлявшись после отравления газом, он для очистки совести переправил мейл по тому адресу, с которого пришло загадочное письмо. Написал всего одно слово: «Проверка» – и с удовлетворением прочитал выданное компьютером послание: «Адрес не существует или заблокирован». Теперь сообщение про рукопись принадлежало ему всецело и безраздельно.

Фёдор так увлёкся размышлениями, что не заметил, как проскочил опасное пространство и оказался вблизи своего подъезда.

Бережно положенная под вешалку кофта подсказала, что мать дома, и не одна. По тихому разговору из кухни, окрашенному звуками мужского голоса, Фёдор догадался, что пришёл дед, живший через два дома вниз по улице. В отличие от Юльки, побаивавшейся суровых дедовых суждений, Фёдор безоговорочно любил дедулю Колю, всегда относившегося к внуку с уважением, как к взрослому человеку.

Бабушку Лизу Фёдор знал лишь по фотографиям в альбоме. Она была полная, улыбчивая, с короткой мальчишеской стрижкой и крупными серьгами в ушах. Эти серьги с красными камешками лежали у мамы в шкатулке, и она надевала их только в день рождения деда, чтобы сделать ему приятное.

– Такой ширпотреб давно уже не носят, – сказала про серьги Юлька, но к своим ушам их приложила и даже покрутила головой перед зеркалом, любуясь густым рубиновым цветом камня, похожего на капельки вишнёвого джема.

Бабушка умерла, когда внуки ещё не родились, и дед не любил говорить на эту тему, сразу темнея лицом так, что Федька пугался.

Скинув кроссовки, Фёдор устремился на кухню, но серьёзный тон разговора заставил его задержаться и прислушаться.

– Николай Петрович, миленький, вы поймите, – говорила мама просящим голосом, – мы с Олегом оба работаем, у нас на руках Юля, которую нельзя оставить без присмотра. Вся надежда только на вас.

Поняв, что решается вопрос о поездке, Фёдор затаил дыхание и на цыпочках прокрался поближе, боясь лишним движением оборвать нить беседы. Затянувшаяся пауза показалась бесконечно длинной, но прозвучавший ответ деда заставил подпрыгнуть от радости.

– Хорошо, Таня, я согласен. Но, знаешь, полагаю, что нам следует ехать, не дожидаясь начала каникул, иначе снять приличный дом уже не удастся. Контрольные в школе давно прошли, предварительные оценки выставлены и ничего страшного не случится, если Фёдор прогуляет последние дни.

Сдерживаться дольше не было сил, и Федька, одним прыжком преодолев коридорчик, ворвался в кухню:

– Деда! Деда! Я всё слышал! Ура!

Сидящий на табурете дед повернул голову, и Фёдор в который раз подумал, что дед выглядит совсем молодо, даром что недавно семьдесят три стукнуло. Лицо гладкое, ровное, без единой морщинки. Круглая лысина, окружённая редкими седыми волосами, придавала деду сходство со старичком-лесовичком из детской сказки. Федька хорошо помнил эту картинку, изображавшую маленького крепенького дедушку с длинным посохом, на котором пристроился воробышек.

– А вот и Фёдор! – Дед хлопнул себя ладонями по коленкам и весело посмотрел внуку в глаза: – Признавайтесь, молодой человек, почему вас так тянет в местечко с чудным названием Подболотье? Мне тут мама рассказывала, что твои одноклассники ездят туда отдыхать, но что-то верится с трудом. Может, подружка виновата?

Дед лукаво подмигнул, намекая, что внуку давно пора завести симпатию. От такого предположения Федькины брови поползли вверх, и он сказал:

– Ещё чего выдумаешь! Это у Юльки одни глупости на уме.

– Ну-ну…

Шум чайника заглушил ироничное дедово «ну-ну», и Федька подумал, что вопрос с поездкой решён окончательно, как вдруг мама предложила:

– Знаете, приятельница посоветовала нам снять домик в посёлке Котово, недалеко от Боровичей. Место живописное, чистая речка, сосновый бор.

– А что? – Дед, не сходя с места, взял с кухонного стола чайник и налил себе кипятку. – По-моему, неплохая идея. Ехать по рекомендации куда приятнее и надёжнее, чем надеяться на авось.

От этих слов Федьке показалось, что кипяток дед вылил не в чашку с розочкой, а ему на голову. Он с мольбой поднял глаза и разлепил губы, едва сумев выдохнуть:

– Де-е-ед!

* * *

– Вам туда. Килóметров десять прошагаете, и будет ваше Подболотье, – сказала толстая стрелочница в ярко-жёлтой куртке. Накрученный на голову зелёный платок с торчащими вверх концами делал её похожей на луковицу с грядки.

– Десять киломéтров? – вежливо переспросил женщину дед Коля.

– Килóметров, – весомо поправила она деда, затыкая за голенище резинового сапога свёрнутый в трубочку жёлтый флажок, которым только что сигналила поезду, и поинтересовалась: – Дачники?

– Дачники. – Дед покаянно опустил голову, кивком указав на два объёмистых рюкзака – свой и внука.

– Вижу, что дачники. – Стрелочница обтёрла рот двумя пальцами, оценивающе осмотрев приезжих.

Коротко стриженный парнишка с каштановыми волосами, примерно одногодок её внуку Серёжке, восторженно крутил головой из стороны в сторону, осматривая убогую станцию. Дед, напротив, интереса не проявлял. На его лице читалось явное разочарование, и это задевало стрелочницу.

«Ежели у нас не нравится, так чего приехали?» – подумала она, но вслух вежливо посочувствовала:

– Что ж вы в такое дальнее село наладились, или родня там у вас?

– Никого нет. Приехали наудачу, а теперь вот оказывается, что и до места неизвестно как добираться придётся. Одни, по лесу, по незнакомым местам. – Дачник потерянно развёл руками в стороны, и стрелочница заметила, какие у него молодые глаза. Серые, как речная вода в половодье. Точно такие глаза были у её мужа, когда он ещё женихом бегал за ней на станцию, чтобы вместе встречать поезда.