Настенька

Единственное, что хоть немного радовало меня в моём новом облике, так это тёмно-каштановые волосы. Они, в сравнении со всем остальным, были густыми, длинными и красиво вьющимися. Шикарные волосы, одним словом. Если их коротко подстричь, то из меня получился бы самый настоящий мальчишка, такой себе смазливый пацанёнок – подросток.

Решив, что выглядела я более-менее приемлемо и самое главное практично, я категорически отвергла все попытки Матрёны меня переодеть, отвечая одной лишь фразой: «И так сойдёт».

Сенник, о котором упомянула Матрёна оказался чердаком, который располагался над крытым двором. Там, на широкий брёвнах, в самом дальнем углу, за кипой сухого ароматного сена был припрятан простой холщёвый мешок, в котором оказалось две пары коротких валенок тёмно-серого и коричневого оттенков. Валеночки были небольшими и очень аккуратными, как раз на мою маленькую ножку, размера наверное тридцать пятого, не больше. Помимо валенок, мешок обрадовал меня парой лёгких кожаных сапожек, правда изрядно поношенных, но довольно крепких и практичных. Они были тоже примерно моего размера, что несказанно подняло мне настроение. Ну и помимо обуви в мешке оказался небольшой овчинный тулупчик, как и говорила Матрёна, видимо тоже мой, или матери Насти. Он был лёгким и больше напоминал детскую дубленку светло-бежевого цвета. В тон к тулупу нашлись и меховые рукавички.

Находки сильно воодушевили меня, ведь теперь я могла выйти из дома. Не могла же я всё время сидеть в избе, ожидая чего-то, что поможет мне приспособиться к этой новой жизни?

Боже мой, мне до сих пор не верилось, что всё произошедшее со мной действительно было правдой. Сколько раз я читала фантастические романы о попаданцах, но никак не могла предположить, что нечто подобное может произойти со мной.

От мыслей о своей утраченной жизни, я вновь впала в уныние и, под внимательным взглядом Матрёны, спустилась по шаткой лестнице обратно вниз с сенника на крытой двор, видимо предназначенный для скотины.

И вновь мне вспомнились те моменты, проведенные в закрытом гробу. Но на сей раз, я думала уже о другом. Интересно, кто проводил меня, раздавленную мусоровозом, в последний путь там, в том мире? Кто пролил слёзы над моим остывшим телом? Кто-нибудь вообще хоть расстроился?

Осознание того, что я, в прямом смысле этого слова, была никому не нужна, почему-то больно кольнуло сердце. Родителей у меня не было, они погибли в автокатастрофе несколько лет тому назад, друзей тоже растеряла, муж ушёл, коллеги по работе меня недолюбливали, возможно уважали, но друзей я там так и не завела. И что осталось в сухом остатке? Пару –тройку дальних родственников и не наберешь.

Я представила, как меня тихо и без слёз похоронили на самом дальнем кладбище по эконом-варианту. Как мои троюродные кузины уже делят между собой мою квартирку в центре города. Как постепенно могила моя зарастает, крест кренится, надписи блекнут. И никто так больше и не вспомнит о ней и не придет навестить усопшую.

Тридцать пять лет! Мне тридцать пять, и как я прожила эту жизнь? На что её потратила? Ни семьи, ни детей, ни друзей. Купила квартиру? Поднялась по карьерной лестнице? Денег заработала? Молодец, конечно! Но для кого были все эти старания? Кому теперь они нужны? Кто вспомнит обо мне, хоть одним добрым словом помянет?

Горькие слёзы застилали мои глаза. Я утёрла их рукавом и громко шмыгнула носом.

Мрачно вздохнув, и ничего не говоря Матрёне, я скинула на пол свою поклажу и принялась натягивать на себя валеночки и свой, уже теперь, тулупчик.

Так мы и шли. Нахмуренная Матрёна и я, молчаливая и погрузившаяся в свои тяжёлые мысли.

Дом старосты находился в самом центре села. Он был огорожен высокой изгородью с большими деревянными воротами, рядом с которыми примостилась небольшая калика. Громкий тяжёлый лай собаки заставил меня отшатнуться от калитки и испугано прижаться к Матрёне.

– Не бойся, – проговорила мне женщина, открывая калитку и указывая на здоровенного пса, который оказался, к моему счастью, на привези, – Это Буран. Он, как видишь, на цепи в дневное время, так что проходи, не бойся.

Мне стало страшно от одной мысли, что этого здоровенного кобеля выпускают в ночное время, и он беспрепятственно бегает по всей территории двора старосты, а возможно и всей деревни.

Матрёна торопливо схватила меня за руку и повела по дощатому настилу двора прямо к широкому крыльцу дома. Жилище старосты представляло собой такую же избу, как и все остальные в этом селе. Хотя возможно дом был всё-таки побольше размерами. Пройдя сени, мы оказались в тёпло-натопленной комнате, где возле окна за столом сидело несколько человек.

Во главе стола расположился низенький плотный бородатый мужичок, сгорбившись над какими-то холщёвыми листами, похожими на бумагу, и что-то пытался вывести на них обожженным гусиным пером. Возраст его было определить довольно сложно, так как сильная растительность на лице, и косматая голова с проседью и со спутанными сальными прядями делала его в моих глазах стариком. Но я понимала, что скорее всего все мужчины этой деревни от двадцати лет и старше бородаты и косматы, так что вполне могло оказаться, что и этому аборигену не более сорока лет от роду.

Рядом с этим косматым, сидело двое молодых парней. Ну, так во всяком случае мне показалось, так как у одного борода была совсем ещё небольшой, а другой видимо был ещё юн, и его пушок на лице это подтверждал. Тот, что постарше, тихо пробормотал что-то похожее на слово «ведьма», и его рот злобно скривился. А другой, что помоложе, испуганно вытаращился на меня и перекрестился.

– Здравствуй, Трифан! – громко поздоровалась Матрёна, подтягивая меня за руку ближе к себе и пихая в бок локтем, чтобы я перестала пялиться по сторонам.

– Здравствуйте, – поздоровалась и я, внимательно разглядывая космача, понимая, что этот бородач и есть староста села Грязное.

– И тебе не хворать, Матрёна, – поздоровался в ответ староста, а затем его взгляд прищурился на меня, – И ты Настя, здравствуй. С чем пожаловали?

– За своим пришли, – ответила женщина и выжидательно уставилась на мужчину.

Космач хмыкнул и аккуратно отложил перо в сторону.

– За козой, стало быть? – важно провел он рукой по отросшим усам и бороде, – Хорошо, но только сначала разочтёмся.

Я с непониманием посмотрела сначала на него, а затем перевела взгляд на Матрёну. Женщина же после слов мужичка как-то недобро уставилась на него, а затем вскинула голову и упёрла свои руки в бока.

– Сиротинку ободрать хочешь? – зашипела она на старосту.

– Так за козой тоже как-никак уход нужен. Я её кормил, доил, загон выделил. С сеном опять-таки в расход вошёл. Чай не бесплатно всё это.

До меня наконец-таки начал доходить смысл слов мужичка, что типа за то, что он на время пригрел моё животное, с меня плата полагается. Я громко хмыкнула и, пару раз кашлянув, прочистив тем самым горло, обратила на себя внимание всех присутствующих.

– Позвольте поинтересоваться, уважаемый, – наконец заговорила я, и сама чуть ли не скривилась от своего тонкого девичьего голосочка. Тьфу, всё никак не привыкну, что я, блин, подросток.

Все присутствующие с удивлением уставились на меня.

– Так вот, позвольте поинтересоваться. Значит за то, что вы приютили мою несчастную скотинку, вы плату требуете? Я правильно поняла?

– А то как же? – утвердительно кивнул староста и нахально ухмыльнулся, – Только боюсь, Настька, тебе расплатиться нечем будет. Да и сама подумай, на кой тебе коза? Чем кормить её станешь? Сена-то поди нет у тебя, да и зерна тоже.

– Понимаю, – утвердительно качнула я головой, а потом как бы задумавшись, продолжила, – Тогда и вы мне должны, уважаемый староста, вот только пока не соображу, сколько с вас взять.

– Чего? – раздалось удивленное мычание кого-то из парней.

Я же, деловито поправив платок на своей голове, ответила:

– Так вы же молоко с неё доили, его пили, так оно тоже денег стоит.

– Ах ты ж тварь, – послышалось тихое ругательство от одного из парней.

Я, не обращая внимания на окружающих, продолжала нагло и с вызовом буравить глазами растерявшегося старосту.

– Так что, уважаемый? Как расплачиваться будете? – ухмыльнулась я, а затем добавила, – Хотя я могу и забыть долг в счёт доброго к вам отношения. Верните животинку обратно, и будем в расчёте.

Староста от моей наглости видимо совсем растерялся, но быстро взял себя в руки и крикнул одному из парней:

– А ну-ка, Никитка, отдай ей козу, и пусть уходит во свояси, чтоб духу её в моём доме не было.

Молодой парнишка с пушком на лице опасливо поглядывая на меня, быстро шмыгнул в сени, а затем во двор. И не успели мы выйти на улицу, как он торопливо всунул мне в ладонь веревку, к которой было привязано рогатое, жалобно блеющее, животное.

Блин, и в правду коза. И что я с ней буду делать? Как ухаживать? Как доить?

Я с испугом посмотрела на грязное тощее существо, и умоляюще перевела свой взгляд на Матрёну. Женщина что-то тихо хмыкнула и забрала у меня веревку.

До самого дома, нам пришлось в прямом смысле тащить упрямо упирающееся животное, которое никак не хотело возвращаться в свой родной сарай или загон, как он там правильно называется, не знаю.

– Это не коза. Это упрямая ослица какая-то, – тихо выругалась я, опасливо посматривая на длинные рога скотинки.

На мой комментарий женщина никак не отреагировала, а снова схватив меня за руку, вновь вывела на улицу к соседской избе.

Дальше мы вдвоём с Матрёной обошли с пяток соседских домов, требуя вернуть всех моих кур обратно. Соседи, отдать должное, курей вернули без споров и ругани, лишь испуганно посматривая на меня.

– Боятся, – ехидно заметила Матрёна, когда перед нами торопливо захлопнулась дверь, и последняя курица оказалась в корзине.

– Они реально думают, что я ведьма? – со смехом спросила я женщину.

На это она ничего не ответила, а только что-то тихо произнесла, по типу молитвы что ли.

– Марён, помоги пожалуйста, покажи как доить козу, и чем её кормить, – жалобно обратилась я к женщине, понимая, что без её помощи животное просто погибнет.

Добрых два часа моя новая подруга, а теперь я уже думала о ней только так и никак не иначе, показывала мне что и как надо делать: как доить, как кормить, как ухаживать, в том числе и за курами.

– Тяжёлая наука, – пожаловалась я, когда в очередной раз коза недовольно заблеяла от моих неумелых движений и холодных рук.

Матрёна только неодобрительно качала головой и хмурилась, а уходя, заверила меня, что завтра обязательно придёт проведать, всё ли у меня в порядке. Я же про себя подумала, что обязательно надо при возможности отблагодарить женщину каким-нибудь подарком. Ведь если бы не она, то как бы я справилась? Даже думать об этом страшно.

Вечерело. В соседних избах загорались лучины, звонко лаяла соседская собака, где-то на улице послышался чей-то заливистый смех. Уткнувшись носом в мутные стекла своего окна, я увидела шумную компанию из нескольких девушек и парней, которые смеясь проходили по улице.

– Скучно и тоскливо! – шумно выдохнула я в темноту своего дома и зажгла одинокую лучину у печи.

И как только неяркий свет огонька прогнал густой сумрак тёмной избы, я вдруг увидела какое-то тёмное очертание в самом дальнем углу у двери.

Несколько раз моргнув, я убедилась, что мне не привиделось. В углу у дверного косяка на куче приготовленных для печи дров сидело нечто, какое-то существо, фигурой напоминающее человека, только размерами гораздо меньше, где-то примерно до полуметра ростом. Серое лицо, чёрные без белков и радужек глаза, торчащие в разные стороны клочковатые волосы, спутанная бородёнка. И весь он такой, словно бесцветная чёрно-белая картинка.

Я трясущейся рукой зажгла ещё две лучины и, воткнув их поближе к себе, схватила подвернувшийся мне под руку печной ухват.

– А ну-ка выходи на свет! Чего прячешься? – как можно более грозным голосом прокричала я, а у самой всё дрожало внутри от страха.

Мужичок вперил в меня свои чёрные глаза-плошки и часто ими заморгал.

– Поди ж ты, увидела!? – раздалось скрипучее удивление названого гостя.

– Увидела, увидела, – закивала я головой, покрепче держась за ухват и наводя его на странное существо.

Гость издал что-то, напоминающее кашель, и ловко спрыгнув с дровяника, сделал шаг ближе.

– Здравствуй, хозяюшка! – поклонилось нечто и, внимательно присмотревшись ко мне, вдруг неожиданно подпрыгнуло на месте, – Тьфу ты, ведьма!

Я от внезапно услышанного высказывания в мой адрес чуть не выронила ухват.

– А ну-ка повтори, как ты меня назвал? – разозлилась я и почувствовала, как вокруг меня воздух налился морозной свежестью.

Гость снова откашлялся и вновь поклонился, но уже более учтиво и в самые ноги.

– Прости меня, навья дочь, не знал я, что застану тебя здесь, – снова поклонилось существо, и добавило, – Слух по селу пошёл, что хозяйка моя вернулась в дом, вот я и пришёл проведать, да присмотреть. Соскучился по хозяйству. Что домовой без дома? Вот и подумал, раз Настенька вернулась, так и я ворочусь.

Мужичок тяжело вздохнул, а потом уныло покачал головой:

– Да видно не судьба остаться, не вернулась Настенька, не наш теперь это дом. Ещё раз прости за беспокойство, навья дочь, – снова поклонился он мне в ноги и пошёл к двери, медленно растворяясь в сумраке тёмной избы.

Я ровным счётом ничего не поняла из того, что мне только что рассказало это странное существо. И поэтому, быстро прикинув, что это нечто не настроено против меня агрессивно, а значит, не представляет явной угрозы, я поспешила остановить его, пока оно полностью не растворилось в темноте ночи.

– Постой-ка, уважаемый, – торопливо произнесла я, не зная, как к нему обратиться, – Давай поговорим, проходи ближе, не стесняйся, – сделала я приглашающий жест, откладывая в сторону печной ухват.

Гость вновь будто бы материализовался прямо на моих глазах из сумрака и выжидательно уставился на меня. Н-да, блин, вид у него был не очень располагающий к общению.

– Присаживайся, – указала я рукой на деревянную лавку возле стола, – Угощайся, как говорится, чем богаты…, – вежливо проговорила я, попутно наливая в глиняные чашечки травяной сбор.

– Благодарствую, навьюшка, – одобрительно залепетал мужичок, запрыгивая на лавку, обтирая свои руки о грязные штаны.

Я пододвинула поближе к гостю тарелку с лепешками и налила из горшочка в маленькое блюдце мёда. Существо активно принялось за угощение, а я же, подперев ладошкой щеку, принялась внимательно его разглядывать. С каждым новым глотком он будто бы наполнялся красками. Возможно, это была всего лишь игра света и тени, но я была совершенно уверена в том, что его серое лицо стало вдруг нормального человеческого оттенка, а щёки даже приобрели лёгкий румянец. Некогда слипшаяся и спутавшаяся бородёнка расправилась, торчащие в разные стороны волосы легли на прямой пробор, а черные глазища приняли нормальный вид с белками и серыми радужками.

– Кто ж ты такой? – словно сама себе задала я мучавший меня вопрос.

Мужичок отложил в сторону недоеденную лепешку и посмотрел на меня внимательным взглядом.

– Так домовой я, дух дома этого, семьи Прохоровых, – как само собой разумеющееся проговорило существо.

– А звать-то тебя как? – поинтересовалась я, с интересом разглядывая домового и произошедшие с ним метаморфозы.

– Казимир, – снова с поклоном ответил мужичок.

Если бы не явная реальность всего происходящего, я бы давно поверила, что сплю, или у меня откровенно поехала крыша.

– Казимир, – задумчиво протянула я, – А вернулся зачем?

Мужичок снова схватился за лепешку, но ответил:

– Так домовой без дома разве может?

– Не знаю, – честно ответила я на скорее риторический вопрос, – А разве других домов мало? Нашел бы себе новый.

Домовой хмыкнул:

– Так в других домах свои домовые есть, – покачал головой гость, – Как Настю хоронить понесли, я и ушел. Дом запер, отворот наложил, чтоб не пожгли и не пограбили, всё ж не одно поколение Прохоровых здесь прожило. Вот и тебя в последний путь проводил, в косы нивяник вплел, узелок сложил и ушёл.

Казимир шумно отхлебнул отвар и снова продолжил:

– Меня Лукьян сначала приютил, домовой Зубовых, что отсюда через три дома. Но два домовых на одну избу…, – он удрученно махнул рукой, давая понять, что это что-то из ряда вон, совсем недопустимое.

– А что с тобой станет, если у тебя дома не будет? – поинтересовалась я.

– Домовой без дома погибает, в нежить превращается, – печально пояснил Казимир.

– В нечисть? – переспросила я.

– В нежить, – поправил меня мужичок, – Я и так нечисть, домовой.

– Нечисть, – ошарашено повторила я, а потом решила уточнить, – А нежить тогда что такое?

Казимир нахмурился, но ответил:

– Ну, это когда дух тело покидает, а само тело упокоения не находит, а бродит по земле, и в него силы разные вселяются, бесчинствуют, кровь проливают. Это и есть нежить.

Я с ужасом уставилась на сидящее напротив меня существо.

– То есть ты можешь таким стать?

На мой вопрос Казимир лишь удрученно кивнул и низко опустил плечи и голову.

Н-да, жаль существо. Вроде бы и не злой он, а вполне себе приятный дядечка, располагающий и дружелюбный, хоть и нечисть. Хотя, что я вообще знала о нечисти? Да ничего.

– А в этом доме почему остаться не можешь?

Мужичок лишь грустно усмехнулся на мои слова:

– Да где ж это видано, чтобы ведьма в свой дом кого впустила, тем более домового!

От услышанного у меня округлились глаза:

– Ты кого ведьмой назвал? – неожиданно вспылила я.

Мужичок с непониманием уставился на меня.

– Так тебя и назвал, – пролепетал он, всерьёз не понимая, чем вызван мой гнев, – Чем я обидел тебя, навья дочь?

– Какая я тебе ведьма? И что ещё за навья дочь? – снова начала я злиться и вновь почувствовала, как вокруг меня похолодел воздух.

– Постой, навьюшка, не серчай! Не с обидой я, без злого умысла! – снова залепетал дядечка, и я начала потихонечку успокаиваться.

Увидев, что я уже почти спокойна, он принялся тараторить:

– Навья дочь – это та, что на другом берегу Смородины была и вернулась, в Навьем царстве побывала, в загробном мире, значит.

– Погоди, погоди, – поспешно остановила я своего собеседника, – Давай-ка поподробнее. Что ещё за смородина? При чём тут куст или ягода?

Казимир снисходительно покачала головой:

– Новорожденная ведьма, молодая совсем, глупая, не знаешь ничего и не ведаешь.

Я же на его реплику решила никак не реагировать, а просто выжидательно сложила свои руки на груди и посмотрела на него вопросительно.

– Ладно, навьюшка, слушай, – проговорил мужичок загадочно и начал свой рассказ, – Мир наш на три царства поделён. Первое царство Явью зовут. Это царство живых, и населяют его живые существа и сущности, чьи души живы и имеют возможность обрести тело. Второе царство, оно как бы над Явью стоит, его величают Правь. Это вотчина богов, и правит там могущественный светлый бог Сварог. Некоторые вознесшиеся души попадают в Правь, чтобы в дальнейшем переродиться вновь. Третье царство, низшее, кличут Навью, это мир загробный, царство душ усопших. Царство это в вотчине тёмного бога Чернобога. Много столетий идет незримая битва между светлым и тёмным богами. Не могли они никак меж собой мир живых поделить, и придумали черту провести по царству Яви. Пропахали плугом по землице и стали это борозду границей считать между царствами Явь и Навь. Борозда эта водой заполнилась и в реку превратилась, чьи черные и ядовитые воды источали смрад и зловоние. И стала эта река называться Смородиной. Не перейти и не переплыть реку эту. Лишь один путь есть через неё в царство Навь, по Колинову мосту. Только те знают путь-дорогу к реке Смородине, кто Калинов мост прошёл и на том берегу побывал.

Мужичок закончил свой рассказ и мы оба погрузились в тишину. Н-да, что тут сказать. Красивая сказка.

– Ну а я то тут при чём? – решилась я, наконец, прервать затянувшееся молчание.

– Так ты из того царства, что по ту сторону Смородины, – уверенно проговорил Казимир, – Не принадлежишь ты миру этому, вижу я это. Хоть и тело хозяйки моей забрала, но не Настенька ты, навья дочь.

– Настенька я, – утвердительно проговорила я, но потом торопливо добавила, – Но другая, не Прохорова. Прав ты в одном, что в теле Настеньки оказалась. Но я и сама не понимаю, как так получилось, я не хотела этого, не желала быть тут. А по поводу ведьмы или, как там ты меня назвал, навьей дочери, то ошибся ты, домовой. Никакая я не ведьма.

Мужичок на мои слова лишь покачал головой:

– Это ты ошибаешься. Нечисть я и видеть умею. Ведьма ты, самая настоящая. Юная и неопытная, но ведьма. Человеческого в тебе много, гораздо больше, чем ведьмовского, но это со временем изменится, – с печальным вздохом закончил Казимир.

– Простым людям не дано нечисть увидеть, а ты видишь меня и говоришь со мной. Вот тебе и объяснение.

Я призадумалась и снова посмотрела на бородатого миниатюрного мужичка.

– Послушай, Казимир, а нечисть, типа тебя например, может навредить такой, как я? – задала я ему волновавший меня вопрос. Ведь я помнила ещё со времён моего детства рассказы и детские страшилки о разных домовых и их проказах.

– Что ты, навьюшка?! Разве смогу я? Куда мне тягаться с тобой? – замахал он ручонками с неподдельным ужасом на лице.

Я облегченно выдохнула, а затем решилась:

– Тогда давай договоримся с тобой Казимир. Я позволяю тебе остаться и жить в этом доме, а ты же со своей стороны обещаешь не вредить мне и по возможности помогать в том, что будет в твоих силах. Я же обещаю относиться к тебе с уважением.

Казимир на мои слова даже рот открыл в удивлении, да так и сидел несколько минут, не произнеся ни единого слова и с выпученными глазами-плошками.

– Ну так что? Договорились? – протянула я ему свою ладонь. Мужчина боязливо вложил свою ладошку мне в руку и тихонечко пожал мои пальцы.

– Договорились, – дрогнувшим голосом проговорил он.

Глава 5

Впервые за несколько дней я смогла, наконец, нормально выспаться. Видимо тело моё уже привыкло к жесткой лавке, на которой я лежала, и не чувствовало никакого дискомфорта. Надо будет приданное моё достать, да перинку на печь уложить. У Матрёны детишки на печи спят, там широко и тепло, вот и мне пора прекращать на этих лавках бока отлёживать. Всё, решено, сегодня же вплотную займусь обустройством своего дома по моему видению и удобству.

Какое-то тихое шуршание нарушило ход моих мыслей. Я повернула голову и увидела Казимира, ловко орудующего кочергой у печи.

– Доброе утро! – сказала я ему и видимо этим его напугала.

– Доброе, навьюшка, – с поклоном обернулся ко мне домовой.

– Эх, Казимир, Казимир, – запричитала я, – Давай пожалуйста без этих твоих навьюшек и ведьм. Зови меня просто Настей, а я тебя Казимиром звать буду, окей?

– Чего? – растерянно спросил он, видимо не поняв мою последнюю фразу.

– Хорошо? Договорились? – пояснила я.

– Хорошо, – кивнул домовой, и снова принялся шерудить кочергой затухающие угли.

Я медленно потянулась и уныло выдохнула. Холодное зимнее солнце вовсю светило в маленькие окошки моей избы, и судя по его расположению, день был давно в разгаре. Зимой темнеет рано, а мне надо столько всего успеть. Надо дров принести, воды натаскать, сготовить что-нибудь, да в доме убраться. Эх столько дел, и всё руками делать придётся, ведь здесь не было ни пылесоса, ни стиральной машины, ни микроволновки. Одним словом полное отсутствие цивилизации.

– Блин, у меня ж теперь коза есть! – испугано вскочила я с лавки, внезапно осознав, что несчастное животное не подоено, не напоено и не накормлено. А ведь помимо козы у меня же ещё и целый курятник. Пятнадцать кур и один краснохвостый петух, который вчера так и норовил меня клюнуть.

Пока я судорожно натягивала на себя свою замысловатую одежду, домовой выкладывал на стол теплые лепешки и что-то типа чугунной сковородки, на которой шкворчала глазунья с поджарками золотистого сала. От увиденного мой желудок издал жалобное урчание, а мой рот мгновенно наполнился слюной.

– Садись, хозяюшка, – довольно ухмыльнувшись, проговорил домовой, – Ешь, пока не остыло.

Схватив деревянную ложку и оторвав кусок теплой лепешки я, в прямом смысле, накинулась на еду, будто бы год не ела.

Тем временем домовой налил мне в чашку травяной сбор и добавил туда ложечку мёда.

– Ешь, хозяюшка, ешь, – причитал мужичок, явно обрадованный моему звериному аппетиту, – Худая какая, одни мослы, тела-то нету совсем в тебе. Ничего поправим, откормим.

Он ловко спрыгнул с лавочки и, взяв с подоконника деревянную гребенку, что-то прошептал себе в ладошку. И вдруг мои длинные каштановые волосы взметнулись вверх, а вокруг них, словно мотылёк запорхал редкий деревянный гребешок. Я так и замерла с полуоткрытым ртом, пока на моё плечо не легла туго заплетённая длиной до самого пояса коса.