Настенька

От всего увиденного я совсем потеряла остатки здравомыслия. Ведь это была не я, совсем ничего общего со мной. Куда подевалась я настоящая?

Я снова глухо застонала, и деревянный ковш с громким стуком упал на деревянный пол, и остатки воды расплескались в разные стороны.

На шум откуда-то поспешно вышла женщина и испуганно уставилась на меня. Я обернулась и ответила ей не менее настороженным взглядом.

– Настенька, – тихо позвала она, медленно приближаясь. И меня вдруг осенило, что она обращалась ко мне. Ведь я была тоже Настенька. Правда меня так звали только родители, и то это было в далеком детстве.

– Это вы мне? – нерешительно поинтересовалась я, и снова удивилась звукам своего голоса.

– А кому ж ещё, – всё также вкрадчиво говорила женщина. Она остановилась в нескольких шагах от меня и задумчиво покачала головой.

– Кто вы? И где я нахожусь? – решительно поинтересовалась я у незнакомки, и снова обернулась, оглядывая небольшой деревянный дом.

Женщина снова приложила ладонь ко рту и с выражением глубокой задумчивости на своём лице вновь покачала головой.

– Макар, – как-то надрывно позвала женщина, – Макарушка!

Из-за угла показался мужчина, при виде которого у меня расширились глаза, а точнее от лицезрения его внешнего вида. Это был невысокий косматый, бородатый мужичок среднего возраста и крепкого телосложения. Он был одет в широкие штаны и рубаху-косоворотку.

Приплыли. И этот одет не пойми как. Какое-то наваждение или помешательство.

Но что-то мне подсказывало, что это был не сон и вовсе не бред сумасшедшей, ведь я отчетливо разглядывала каждую деталь, мельчайшую подробность в их внешнем виде и интерьере.

На какой-нибудь квест это тоже было мало похоже. Уж слишком все было реалистично, слишком правдоподобно.

Так, значит, дурдом и ролевуха отпадают. Что тогда? Что остается?

Мне было даже страшно подумать, даже не так, страшно допустить мысль о реальности всего происходящего сейчас со мной. Мне проще было признать, что у меня съехала крыша ко всем чертям, нежели признать тот факт, что всё это происходило со мной по-настоящему.

– Бред какой-то, – тихо простонала я и устало прикрыла глаза рукой.

– Макарушка, – всхлипнула женщина, – Она меня не признает!

– Кхм, – послышалось чье-то кряхтение, – Настенька, девонька, – обратился ко мне мужчина, – Скажи-ка нам, ты узнаешь нас с Матрёной?

О боже! Они действительно обращались ко мне, и на полном серьезе ждали от меня ответ. Вот черт!

– А…эм… ну… – начала я мямлить неопределенно, – Не узнаю, если честно, – наконец выдавила я из себя.

– Святые угодники! – ошеломленно выдохнула женщина.

– Матрёна! – одернул её этот Макар, и вновь обратился ко мне, – А как зовут тебя, и кто ты, ты помнишь?

– Ну… в общем… нет. Не помню, – честно призналась я, чем сильно удивила этого самого Макара.

– Н-да, – растерянно крякнул мужичок и сел на лавку возле стола, – Ну вот что, девонька. Зовут тебя Настёной Прохоровой. Ты дочка Марии и Семёна Прохоровых. Твои родители год назад преставились от горячки, а оба брата осенью от червухи. Ну а ты…

На мне его повествование как-то резко оборвалось, он помрачнел и глубоко задумался.

– Короче, сирота ты теперь, Настенька, – проговорил он удручённо.

Он говорил, а я начала припоминать разговоры, которые уже слышала сквозь сон и жар горячки. Или это был не сон?

– Постойте, – торопливо произнесла я, – Меня же чуть не похоронили!

Глава 3

Я сидела за столом и тупо пялилась в пространство невидящим взглядом. Наверное, я так сидела уже довольно долго, даже возможно несколько часов, так как услышала встревоженный голос женщины.

– Настенька, ну не надо убиваться-то так, – всхлипнула она, понимая, что я не реагирую на её слова и вообще веду себя как-то странно.

– Подождите, – только и смогла выдохнуть я, – Мне нужно подумать.

Да, а подумать было над чем.

Первое, я – это была уже не я, а какой-то другой человек. Я то и дело зрительно цеплялась взглядом за эти тонкие худые ручки с детскими длинными пальчиками и маленькими аккуратными ноготочками. И голос мой был другим и тело, и даже волосы.

Второе, я попала в какую-то ни то деревню, ни то село. Но это село было не простым, а каким-то допотопным, не современным что ли. Ну, если я смогла переместиться в чужое тело, то почему бы не переместиться и в другое время? Логично? Логично. Ох, голова кругом пошла от всех этих мыслей. Попахивает психушкой.

Третье и самое главное, что теперь делать? Мало того что я не знала толком кто я теперь такая, так я ещё и не знала куда я попала, кто эти люди и вообще.

Голова начала сильно болеть, в висках застучало, словно отбойным молотком. Мне все больше стало казаться, что я сошла с ума, и это моя разыгравшаяся фантазия так изощренно со мной шутит. Голова резко закружилась, и я вдруг почувствовала, как на мои сложенные на столе руки упало несколько горячих алых капель.

– Ах ты ж, божечки! – вскричала женщина и метнулась из дома.

Не прошло и несколько секунд, как женщина вернулась в дом с полным ковшом снега.

– На-ка, приложи, – засуетилась она вокруг меня, – Кровушку остановить надобно.

Я посмотрела на растёкшиеся красные капли на руках и на столе, и меня вдруг накрыло понимание. Это не сон, и не сумасшествие. Это всё реально!!!

Я зачерпнула полную ладонь снега и приложила его к своей переносице. Странно, снег не показался мне холодным и обжигающим. Он был прохладным и только. Он даже почти не таял в моих руках. Какой странный у них тут снег. Но развить дальнейшие мысли по этому поводу мне было некогда.

– Значит, меня зовут Анастасия, – решила уточнить я, утирая лицо снегом от кровавых подтеков. Кровь уже не шла, да и чувствовала я себя уже лучше.

– Да, Настенька ты, Прохоровых дочка, – кивнул мужичок.

Я положила комочек снега на стол и стала наблюдать, как он начал медленно таять, превращаясь в розовую лужицу. Все-таки странный у них тут снег, в руках не тает, а на столе и в ковше растаял.

– Сколько мне лет? – снова спросила я.

– Так пятнадцать, – ответила женщина, и торопливо спросила, – Неужто совсем ничего не помнишь?

Я посмотрела на неё мрачным взглядом и отрицательно качнула головой.

– Совсем ничего, – утвердительно произнесла я, а потом снова поинтересовалась, – Что это за место? Где я вообще нахожусь? И какой сейчас год и месяц?

Мужчина, который всё это время стоял молчаливой тенью в сторонке, решил-таки поучаствовать в разговоре:

– Село Грязное, январь, год 1050 от Рождества Христова.

– Тааааак, – протянула я. Только этого ещё не хватало, – Какая страна? – и, увидев непонимание во взглядах своих собеседников, добавила, – Какое государство? Кто правит здесь?

– Так князь правит, – как само собой разумеющееся проговорил мужичок.

– Какой князь? Имя? – проговорила я нетерпеливо.

– Димитрий Ярый, он же Онежский, – получила я долгожданный ответ.

Я лихорадочно начала напрягать память. Так, Великая княгиня Ольга правила с 945 года, кажется. Владимир крестил Русь в 988 году, это я помнила точно. После него правил Ярослав Мудрый вплоть до 1054 года. А они мне тут про какого-то Димитрия Ярого говорят. Хм… Это какая-то другая Русь, и Русь ли вообще? Или месторасположение иное, или альтернативный мир? Скорее всего.

Я снова внимательно огляделась вокруг. Так, образа и иконы православные в правом углу избы, это раз. Медные крестики на местных аборигенах, это два. Речь русская, хоть и устаревшая, но однозначно русская, это три. Одним словом всё-таки Русь-матушка, но какая-то другая. Видимо, всё же альтернативный мир. Ладно, разберёмся.

А дальше я всеми возможными способами выуживала из этих неразговорчивых людей нужную для меня информацию. Некоторые вещи меня сильно изумили, какие-то откровенно порадовали.

В целом, как оказалось, как такового крупного государства не имелось вообще. Были небольшие княжества и баронства, где правили князья и бароны. Онежское княжество было среднего размера, имело три крупных города и восемнадцать сёл. Одним из таких было село Грязное, в котором я и оказалась. Здесь жили люди вольные, то есть свободные. Хотя крепостное право или рабство все-таки в княжестве было. Только я пока не совсем поняла, рабство это было или крепостничество. Вот как-то так дела обстояли. Я же про себя искренне порадовалась, что оказалась свободной.

– Хорошо, – подытожила я, – Значит, жильём я обеспечена, в смысле дом у меня есть, и никто его отнимать у меня не собирается.

Женщина утвердительно кивнула:

– Прохоровых дом твой по праву. Свободная ты, значит, тебе и принадлежит. Из всех Прохоровых ты одна и осталась.

– Хорошо, – выдохнула я с облегчением. Жильем обеспечена, это уже решало много проблем. Осталось понять, чем жить? Как и на что существовать?

На следующее утро в сопровождении всё той же четы Семёновых, Матрены и Макара, я шла через всё село к своему новому месту жительства. На мне был тяжелый овчинный тулуп, одолженный у Матрены, плотный шерстяной платок и нечто напоминающее меховые сапоги или унты. Пока мы шли тихой процессией по улице, я видела, как люди останавливались, перешептывались и откровенно тыкали в меня пальцами, при этом крича что-то нелицеприятное. Н-да.

– Почему они на меня так смотрят? – спросила я нахмуренную женщину, – Я им что-то сделала? Что не так?

– Не обращай внимания, – сердитым взглядом окинул прохожих Макар, – Чего уставились? А ну-ка расступитесь, – прикрикнул он на толпу молодых парней, что перегородили нам путь.

Да, со мной явно было что-то не так, раз люди смотрели на меня такими испуганными и шокированными глазами.

– Матрёна, – потянула я женщину за рукав и повернула к себе, – В чём дело? Почему они так на меня смотрят?

Глаза женщины нервно забегали, а губы поджались, что по всем признакам указывало на то, что она не знает что мне ответить, а сказать правду очевидно не входило в её планы.

– Говорите, – жестко произнесла я, но из-за моего тонкого девичьего голосочка прозвучало это как-то не убедительно. И я взяла её руки в свои и крепко их сжала.

– Ты ж до смерти-то была совсем другой. Лицо словно в печи обожженное, паршой всё покрытое. А как из гроба поднялась, так кожа чистая, белая, ровная. Вот люди и боятся. Ведьма думают, вурдалачка.

Я на это только хмыкнула. Да, деревня полная суеверий и прочей ерунды. Хотя… Я же и впрямь из гроба встала. А если учесть то, что со мной произошло, то конечно получается мистика в чистом виде. И не удивительно, что люди остерегаются. Я бы тоже напугалась.

А тем временем мы приближались к окраине села. И я увидела дом, который принадлежал семье Анастасии Прохоровой.

Что ж, на первый взгляд домик показался мне маленьким и низеньким. Но это было лишь на первый взгляд и по меркам моего мира. Подойдя ближе, я увидела хорошую такую крепкую избу, с тремя небольшими окошками и резными ставнями. Невысокое, но довольно широкое деревянное крылечко примостилось с правого бока, а с левого что-то типа крытого двора или сарая, очевидно для хозяйственных нужд, а возможно даже для скотины.

– А что, у меня и скотина какая-то есть? – поинтересовалась я с испугом в голосе.

– Была, – согласно кивнул Макар, – Корову ещё твои братья продали. А у тебя осталась коза и пару десятков кур. Но после твоей…, хм, ну в общем, курей соседи разобрали, а козу староста взял.

– Понятно, – хмуро закончила я.

– Ну, ты это, не печалься, – потрепал меня по плечу мужчина, – Курей тебе соседи вернут, а про козу тебе надобно самой с Трифаном поговорить, авось и воротит.

– Трифан – это кто? – поинтересовалась я.

– Староста нашего села, Колобов Трифан Степанович, – с почтением произнесла Матрена.

– Понятно, – кивнула я. Ох ты ж, ну и имена у них тут у всех, как бы не запутаться.

А тем временем, мужчина ловко справился с нехилым таким замком на двери, я бы даже сказала с амбарным.

– Вот, – протянул он мне не маленький такой ключик от замка, – Ну хозяюшка, заходи в дом.

Мы втроём вошли в темное и небольшое помещение, очевидно предбанник или, правильнее назвать, сени. В комнате чувствовался запах засушенных трав, и действительно, под потолком повсюду были подвешены пучки различных растений.

Следующая дверь вела уже непосредственно в дом, который представлял собой одно общее большое помещение, перегороженное на несколько частей одной большой печью. Таким образом получалось, что печь не только отапливала весь дом, но и разделяла его на две части. Первая, из которых представляла собой кухню со всеми её атрибутами. Здесь и печь растапливалась, и стол стоял большой кухонный, и утварь различная имелась, а также стеллаж со всевозможным скарбом и посудой. В целом это помещение мне понравилось, здесь было уютно и по-деревенски очаровательно.

Вторая комната очевидно носила характер одновременно общей спальни, столовой, гостиной и детской. Эта комната мне не понравилась совсем, она была не уютной и перегружена унылой темной мебелью и сундуками. Ладно, разберемся со всем этим старинным барахлом позже.

– Ты давай, Макар, дров и воды натаскай, – толкнула в бок мужа Матрена, – А я пока снедь разложу, – проговорила женщина и начала распаковывать узелок, который принесла с собой.

Я внимательно посмотрела на её поклажу:

– Что это? Зачем? – стала я смущаться. Мне и так было жутко неудобно, что я почти двое суток проживала у них и объедала их семью.

– Я тут тебе немного еды собрала. А то и так тощая как жёрдочка, – грустно покачала головой женщина, – Вот тут маслице, медок, лепешечки, яички, капуста квашеная, – перечисляла женщина, раскладывая небольшие глиняные горшочки на столе.

Следующий пару часов я сидела неподвижной статуей на скамье и со странными чувствами наблюдала, как чета Семеновых развернула в моём, теперь уже, доме бурную деятельность. Макар принес дрова и затопил печь. Матрена подмела пол, принесла воды, и уже даже что-то кашеварила на печи.

Я же продолжала сидеть и ощущать себя совершенно чужой и не на что не способной. Хотя, в сущности, так оно и было на самом деле. Ведь я была уже не я, точнее не та я, какой я себя помнила. Я толком не знала, в какой мир я попала. Я не знала даже, кем теперь я являлась. Мне было известно только имя и то, что я была круглой сиротой.

Чем больше я думала о сложившейся ситуации, тем хуже мне становилось. Что делать мне в этом мире? Как выжить? Ведь я абсолютно не приспособлена к подобной жизни, я ничего не знала о ней и ничего не умела.

Уже ближе к вечеру, оставшись совершенно одна, моё моральное состояние скатилось в полнейшее уныние. Я медленно бродила по темному совершенно чужому для меня дому, разглядывая старинные непонятные предметы и всё больше и больше погружаясь в мрачные мысли.

Не улучшало настроение и полное отсутствие электричества. Лишь три лучины, горевшие возле печи, давали скудное освещение, наполняя избу страшными мрачными тенями.

– Божечки мои, – с тяжелым вздохом выдохнула я, закрыв лицо обеими ладонями, окончательно впадая в отчаяние.

Всю ночь я так и не смогла сомкнуть глаз, просидев до самого рассвета на полу возле печки, укутавшись в теплый овчинный тулуп Матрены. И только когда тусклое зимнее солнце заглянуло в маленькие окошечки избы, я смогла, наконец, задремать, свернувшись калачиком на широкой деревянной лавке.

Проснулась я на закате. Точнее что-то громкое разбудило меня. И это что-то было не чем иным, как оглушительным стуком в дверь моего дома.

Ещё не до конца проснувшись, я села на лавке и долго и испуганно всматривалась в темноту. Кто-то так яростно барабанил в дверь, что казалось, что вся моя маленькая изба сотрясалась от этого напора.

Медленно приблизившись к двери, я нерешительно её отворила. Дверь громко и протяжно скрипнула, а я же чертыхнувшись, начала вглядываться в темноту сеней. Шум снаружи становился всё громче, а стук яростнее.

Тихонько скользнув в сени, я застыла у самой входной двери, из-за которой послышалось:

– Ведьма гулящая, а ну выходи! – раздались мужские голоса и, судя по возгласам и посыпавшимся далее в мой адрес выражениям, говорившие были сильно пьяны.

– Выходи, девка подзаборная, кому говорят! – продолжали кричать с той стороны, после чего снова послышались сильные удары.

Я с испугом прижалась к двери, которая на первый взгляд казалась довольно крепкой. Тяжелый металлический засов ходил ходуном, под яростным напором ломившихся, но всё же выдержал натиск непрошенных гостей. И уже через несколько минут шум стих, как и пьяные голоса.

Я еще долго стояла, прижавшись к двери, с бешено колотившимся сердцем.

– Здорово, просто отлично, – подытожила я немного позднее, когда смогла уже полностью успокоиться.

– И что теперь делать? – спросила я саму себя, – Ведь они могут вернуться в любой момент. Могут убить или изнасиловать.

Да, ситуация была на грани. Отчаяние новой волной захлестнуло меня. Все следующие долгие часы я, как ненормальная, металась по тёмной избе, ища хоть какие-нибудь подходящие предметы, чтобы защититься. В моём арсенале нашелся большой тяжеленный топор, печной ухват с длинной ручкой, несколько тупых кухонных ножей также лежали наготове, был здесь и небольшой молоток.

Обложившись всем этим нехитрым оружием, лишь только на рассвете я смогла наконец задремать.

Проснулась я через несколько часов. Солнце ещё не село, и мне выпал шанс наконец нормально рассмотреть свой новый дом при дневном свете.

Не теряя времени даром, я подбросила в затухающие угли новую партию дров, и отправилась осматривать своё новое имущество. Особо меня интересовала одежда, ведь ходить в сарафане и лаптях зимой мне совсем не хотелось. Да и убегать при необходимости в таком виде крайне неудобно.

Первый, открытый мною сундук порадовал меня несколькими отрезами грубо сотканного серого льняного полотна, тремя парами мужских сапог, и тремя овчинными тулупами, опять-таки мужскими. Ну конечно, ведь у Насти был отец и двое братьев. Эх, жаль, что никого из них не осталось в живых, была бы мне хоть какая-то защита и опора.

Второй сундук оказался доверху набит различными рукоделиями, начиная от красиво вышитых льняных скатертей и салфеток, заканчивая расшитыми рубахами и сарафанами. Н-да, прям, как из музея народного промысла. Хорошенько порывшись во всём этом старославянском барахле, я отложила для себя пару плотных рубах без вышивок, а также пару длинных сарафанов, очевидно принадлежащих прежней Анастасии. Увы, но никакого нижнего белья или чулок я не нашла, зато заметила берестяную коробку, внутри которой оказались различные приспособления для шитья, если здоровенную иглу длиной в пятнадцать сантиметров можно было так назвать. Отдельно примостились небольшие клубочки с грубо скрученными нитками, в основном шерстяными.

Третий и самый большой сундук удивил меня наличием в нём небольшой тонкой перины и двух ярких лоскутных одеял.

Раздавшийся стук в дверь отвлёк меня от созерцания всего моего имущества и заставил не только неожиданно подпрыгнуть, но и ощутимо испугаться. Кто это ко мне пожаловал в гости? И с добром ли?

Схватив с лавки тяжеленный топор, я тихой поступью подошла к двери, ведущей в сени, и начала её медленно открывать.

– Твою ж…, – выругалась я шепотом, снова услышав громкий протяжный скрип здоровенных кованых петель. С этой дверью определенно нужно было что-то делать. От этого скрипа у меня все волосы на теле дыбом встают.

Вероятно, незваный гость тоже его услышал сквозь входную дверь, и подал голос:

– Настенька, это я, Матрёна!

– Фуууух, – облегчённо выдохнула я и положила на пол топор, попутно откидывая тяжеленный металлический затвор.

– Здравствуйте, Матрёна, – проговорила я ей устало и отошла от двери, приглашая гостью зайти в сени.

Женщина быстро вошла внутрь и поспешно захлопнула за собой дверь.

– Всю избу выстудишь, – объяснила она уже в доме и укоризненно посмотрела на весь тот бардак, что я учинила, производя ревизию имущества всех трёх сундуков.

– Мать твоя приданное для тебя собирала, – проговорила женщина печально качая головой, глядя на перину и стёганые одеяла.

– Ясно, – проговорила я. Теперь мне было понятно, почему перина и одеяла прятались в сундуках. Приданое моё это, значит.

– Ладно, Настёна, собирайся, к старосте пойдём, – проговорила женщина, деловито подвинув меня в сторону и начав аккуратно укладывать моё имущество в сундуки.

Глава 4

– Матрёна, могу я вам вопрос задать? – обратилась я к женщине, раздумывая, как бы разжиться нормальной одеждой.

– Вот третий день я тебя слушаю, и никак не уразумею, что говоришь. Иной раз вроде и по-нашему, понятно вроде бы, но всё чудно как-то, – хмыкнула женщина, снова окинув меня внимательным взглядом.

– Матрён, да говорила я уже, что не помню ничего. Ты лучше на вопрос ответь, – от волнения я неожиданно перешла на «ты», – Скажи, где бы мне можно было бы одежду прикупить или пошить? Ну, или обменять может можно на что-то из моего имущества, – неожиданно додумалась я, понимая, что скорее всего денег-то у меня и нет совсем.

Матрёна посмотрела на меня, как на душевнобольную:

– Где же это видано, чтоб девка себе обновы покупала? – возмущенно всплеснула руками женщина, – А руки то на что? У матери твоей в сундуках отрезы льна были, вот и шей.

Понятно. Видимо, здесь покупать что-то было не принято. Значит, придётся носить то, что есть.

– Матрёна, так мне бы тулупчик полегче, – сделала я как можно более наивное лицо, – Я как раз тебе твой вернуть хотела. Глядь, а у меня кроме мужских тулупов и нет ничего. На улицу не выйти, сапог тоже нет.

Женщина задумалась, а потом махнула рукой.

– Давай-ка полезай на сенник, – скомандовала она, деловито глядя куда-то на потолок, – Там твои, да матушки твоей и сапожки, и валенки, да и тулуп овчинный твой лежит. Я перед похоронами припрятала…

Женщина вдруг осеклась и потупилась, видимо имея в виду именно мои похороны. Помрачнела и я, вспоминая, как очнулась в гробу с закрытой крышкой. Судорога ужаса от всего пережитого пробежала по моему телу, и я нервно задышала, хватая ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба.

Видя моё состояние, женщина в последний момент успела подхватить меня, не дав повалиться на пол, и усадила на лавку, интенсивно растирая мои запястья и виски.

– А руки-то ледянущие какие?! – с ужасом принялась она тереть мои холодные ладошки, – Давай девонька, держись, не ровён час помрёшь ещё.

Я медленно приходила в себя. Матрёна подала мне полный черпак воды, и я жадно принялась пить, чувствуя, как с каждым новым глотком ко мне возвращались силы.

– Сейчас к старосте пойдём, по поводу козы говорить будем. Не робей, девка, глядишь, воротим скотинку. Всё ж молочком козьим разживёшься, а то смотреть на тебя страшно, кожа да кости, – женщина тяжело вздохнула и удрученно покачала головой, – Да переодеть тебя надобно. Не дело молодой девке в мужских портах расхаживать.

Я торопливо опустила на себя взгляд и посмотрела на свои худые ноги с одного бока, затем с другого. И что не так? Эх, знала бы Матрёна, сколько времени мне потребовалось, чтобы ушить это безобразие и приспособить что-то вроде пояса, чтобы этот ужас с меня не сползал. В конечном итоге, на мне красовались широкие мужские штаны из плотного тёмно-коричневого сукна, тонкая рубашка, видимо предназначенная под сарафан, но использованная мною как нижняя сорочка. А сверху я натянула плотную свободную простую рубаху, грубо сотканную из серого льна. Она доходила мне до середины бедра и напоминала тунику. Финальным штрихом служил широкий коричневый пояс, он видимо шёл в комплекте с брюками, и который теперь плотно облегал мою узкую талию, тем самым ещё сильнее подчёркивая хрупкость юного девичьего тела.

А вот с бельём мне довелось повозиться часа три, не меньше. Конечно до шикарных изделий Victoria’s Secret мне было как до Пекина в одной позе, но всё же это лучше, чем ничего. Ну не приучена я ходить без белья. На это дело даже пришлось пожертвовать одну из тонких расшитых скатёрок, мягкая и гладкая ткань которой лучше всего подходила для этих целей. На моё счастье или на печаль, на бюстгальтере получилось сильно сэкономить и время, и материалы, так как моя микроскопическая грудь в нём абсолютно не нуждалась. Я в очередной раз с унынием посмотрела на себя и вспомнила свой роскошный бюст полного четвёртого размера из прошлой, теперь уже, жизни.

Эх, что ж всё грустно-то так? В прошлой жизни я уже в пятнадцать лет была ростом сто семьдесят сантиметров с бюстом третьего размера, густыми светлыми волосами и красивыми длинными ногами, как любили говорить парни, от ушей. А что сейчас? Мелкая пигалица ростом дай бог сто шестьдесят или чуть более того сантиметров, худое костлявое подростковое тело, бледное лицо с тёмными кругами под глазами, черты которого я никак не могла разглядеть. Ясное дело, ведь в ведре с водой много не увидишь, а зеркал тут не водилось, ни в моём доме, ни в доме Мартёны.