Тайник. Сборник

– К обедне звонят, – и Ави перекрестился.

Я огляделся по сторонам. Здесь и вправду было тихо. Уже приподнявшаяся трава разливала над холмами невероятный цветочный запах, а холмы, волнами покрывавшие равнину, были сплошь в цветах и кустарнике. За белёсой полосой тумана, где-то вдали, синело море.

– Я бы остался здесь, будь я лисом, – сказал я.

– И я, – согласился Ави.

– И я…

Мы вскочили с земли и побежали чуть ниже, за холм, откуда нам показалось… но это не было иллюзией.

Лис лежал на боку, прислонившись к земле, сжавшись в комок. Глаза его были закрыты, и шерсть его торчала клочьями, он тяжело дышал, то и дело облизывая себе нос языком. Вся трава под ним была красной от крови. Когда мы с Ави подбежали к нему, он приоткрыл один глаз и уставился в нашу сторону. Казалось, что он даже не видел нас. Его зрачок был точно затянут белой плёнкой.

– Ну, что… Следопыты… Нашли, чего хотели? – недовольно прохрипел лис.

– Да… Да! Да! Мистер Лис! Мы очень рады! Правда, рады!

Ави было бросился к лису, но я успел поймать его за руку.

– Слепой, что ли, он же ранен!

– Брось, Том, это не ранение…

– Конечно-конечно… Всего лишь царапина, – отозвался я.

Лис захрипел и повернул ко мне голову.

– Я бы загрыз тебя за такую шутку!

– Вот и славно. А теперь поворачивайтесь набок – я попробую вас осмотреть! – заявил я, засучивая рукава.

– Том, ты же ещё не зоолог! Ты даже не знаешь, как лечат животных! – засуетился Ави.

– Замолкни, – только и сказал я.

Лис измученно уронил голову. Повернуться он так и не смог, и мне пришлось самому поворачивать его. То, что я увидел, едва не вывернуло меня наизнанку… Я думал, что Лис лежит на боку… но когда я повернул его, я увидел, что бока у него… просто нет. Там было кровавое месиво, висевшее обрывками на костях.

– Боже… – только и сказал я.

Руки у меня затряслись, и мне стало дурно. Я повалился на траву и отполз от лиса.

– Не распускай сопли! – услышал я голос лиса. – Зачем вы пришли? Оба! А?

– М-мы… Мы… Вчера не смогли… и… там гости… Мама просила… просила… сливки… и…

– Что?!

– Сливки и шарф… Она сказала, что эта ночь была холодной, и вы… должно быть, продрогли. Он велела нам отнести вам шарф. Она сама его связала. Одиноким животным ведь сложнее сохранять тепло… – пролепетал Ави.

– И она дала нам сливки для вас! – пропищал я.

Лис повернулся к нам. И, открыв второй глаз, посмотрел на Ави и на меня.

– Шарф?.. И сливки? О-ох! – И он кашлянул, как пёс, и уткнулся носом в траву.

– Мистер Лис! Мистер Лис! – испугался Ави.

– Оставь меня… Уходите. Прошу вас, уходите. А то быть беде… Он не оставит меня. Пока я дышу, он не успокоится… Мне нечего терять… Я всё сказал. Я решил… Я решаю один раз… А вы оба ещё мальчишки… Уходите. У вас есть мать – вот и заботьтесь о ней… Прочь! Прочь отсюда!

Лис приподнялся на лапах и повернулся к нам. В его горле что-то клокотало, и он дрожал, как будто в гневе.

– Нет, господин Лис. Это нечестно. Вы наш друг, и вы просите нас уйти. Так друзья не поступают! – шмыгнув носом, воскликнул Ави.

– Ты так думаешь?! … Друзья… Друзья есть только для того, чтобы предавать и бросать в беде. Уходите! Уходите!

Лис захрипел и, поднявшись на лапы, двинулся на Ави.

– Стойте! Стойте! Мы не такие. Вы только скажите, чем вам помочь. Я и вправду не знаю, как лечить вашу… рану. Но я не уйду, и Ави не уйдёт, пока мы не будем знать, что вам ничего не угрожает! – подал голос я.

– Глупцы!!! – лис упал на траву и зажмурился. – Если вы не уйдёте, он убьёт вас! Ну же… Я не хочу! Нет! Я не смогу защитить… Уходите же!.. Умоляю вас…

Нам показалось, что лис заплакал.

– Нет уж. Хватит с меня вашей чёртовой эпической героики!

Ави, дай сюда шарф!

Я быстро поднялся и выхватил у Ави протянутый мне шарф.

– Хватило с меня, что Кухулин… Хватило с меня, что все славные сыны Эрин… Довольно! А ну поворачивайся!

Я просунул шарф под тело лиса и крепко перевязал им рану. Лис при этом не издал ни звука.

– Вот… Теперь только попробуйте мне тут подохнуть! – со злостью вспылил я.

Ави протянул лису бутылочку сливок.

– Что толку… разве ж вы дадите… умереть спокойно… – и лис с удовольствием вылизал всю бутылку.

– Вот и славно, – вздохнул я. – А теперь скажите, мистер Лис. Как бы вы посчитали нужным вас лечить?

– Лечить?! Упрямый мой друг… я бы посчитал это бесполезным… Хм!..

– Но ведь в старину вылечивали и не такие раны. И Кухулин не умер после битвы с Фердией, – опомнился Ави.

– Кухулин? Да… Он не умер, потому что не должен был умереть.

– Но в книгах пишут, что в его раны могли пролететь птицы!

И он остался жив!

– Ах, это… Хм! И Конал Кирнах остался бы… если бы этого мудрствующего друида не было рядом!.. Жизнь и смерть назначены человеку. И если ему суждена жизнь, он не может умереть… но если ему суждена смерть…

– Но… вы же не человек, – осторожно вставил я. Лис приоткрыл глаза и повернул уши в мою сторону.

– Но я был им… – произнёс он растерянно. Мы замолчали.

– Много тысяч лет назад. Я был им!

Лис поднял голову, огляделся по сторонам и снова опустил её.

– Много тысяч лет назад…

Мы с Ави склонились над лисом. И я осторожно положил свою руку ему на шею, Ави приподнял его голову.

– Расскажите! Пожалуйста!.. – умоляюще произнёс брат.

– Рассказать? – Лис закатил глаза и снова закрыл их. – Ты так же упрям, Ави, как и я. И ты, Том, тоже. Я был упрям. И таким и остался. Вредным я был… И дерзким. Я считал людей непригодными для охоты. Романтик! Сентименталист! Нельзя, мол, так, они того не стоят! Упорствовал. Повздорил с Ним. Крепко повздорил. И он проклял меня. Будешь теперь сам жертвой на человеческой охоте. И всё. Его проклятья нерушимы. Я хотел искать у Поэтов защиты, но едва люди видели лиса… сам-то петь я тогда уже не мог… Он преследовал меня. Вместе со своим… Они отняли у меня всё. Мой прежний облик, мою молодость, мою силу, мою судьбу, мою надежду… Имя! А теперь хотят отнять и душу. Последнее из того, что у меня осталось.

– Так… вас прокляли? – ахнул я.

– Представь себе.

– Много тысяч лет назад?! – взвизгнул Ави.

– Много. По крайней мере, Сетанта ещё не появлялся на свет, и Небу с Подземным миром был более угоден мир, нежели… политика… Хм! Ох уж эта политика…

– Так значит… вы старше половины героев ирландских саг!

– Не старше. Нет. Я так же молод, как и они! Но моя молодость теперь под рыжей шерстью! В жилах моих! В глуби моих глаз! Я молод! Молод! Потому что я вечно был таким!

– Но люди не могут быть вечно молодыми, разве что не вкусят даров Страны вечной молодости, – уточнил Ави.

– Люди – да. – Лис тяжело вздохнул. – Но я был сидом. Всего-навсего. Просто сидом! Духом! Ши! Наполовину… на самую горькую половину!

– И что? Сиды же не причиняли людям зла! Почти, – шёпотом спросил Ави.

– Почти. Просто об этом не написано в тех книжках, что ты привык читать? Умные, умные поэты! Это хорошо, это плохо. Это я скажу, а вот это сами угадывайте… Никогда люди не могут принять всё как есть! Никогда! Сладкое они не хотят с горьким. Хотят отдельно. А так не бывает. Горечь – сила сладости. Как смерть… сила жизни.

– Мистер Лис… – осторожно перебил его я.

– Что тебе, мальчик?

– Вы сказали, что кто-то хочет вашей смерти? Это так?

– Так. Это действительно так. И теперь Он непременно захочет и вашей, раз вы ходите за мной и заставили меня нарушить Его зарок и заговорить с вами.

– Так это был ваш гейс?! – ещё тише спросил Ави.

– Действительно был. Впрочем, я давно привык нарушать все запреты… Да. Иначе бы никогда не был проклят… И даже теперь… Что за чёртова привычка! – Лис самодовольно хмыкнул и посмотрел прищуренным глазом на меня, сидящего справа.

– Мы можем как-нибудь помочь вам? Снять проклятье и вернуть утраченное, – серьёзно спросил Ави.

– Вернуть… утраченное… О! Если бы ты знал, что я утратил!.. И как это вернуть… если бы знал… сам я!.. Я был ничем и им же остался. Только теперь навеки я пленник плоти. Лисьей, противной, тесной, жалкой, дрожащей, старой, хрупкой плоти! Если бы ты, Августин, мог это знать!.. Это так больно. Не умереть… Лучше б Он убил меня! Как и всех. Но нет… Он подарил мне вечность. Вечность во плоти. Никогда мне не свойственной! Горе! Горе! Не было мне утешения… Кроме времени. Эта госпожа милосерднее смерти. Она притупляет все чувства… и зализывает раны на чужих телах, выпивая из них все соки. О-о, проклятое время! Вы, наверное, смотрите на меня и думаете, как это духу сетовать об утерянной человеческой плоти и отнятом имени? А ведь в этой груди билось сердце! Я заставил его биться там! Я не хотел быть таким… Как все. Как того хотел Он. Я хотел быть. Живым. Больше, чем это было нужно для того, чтобы сохранить себе жизнь… Он проклял меня, и смерть теперь ходит за мной, как моя тень. Только смотрит в мои глаза и стачивает зубы о мою гордость. Моя гордость… Как давно я бился с ней. Августин, знаешь, как я бился с ней? Мне пришлось отказаться от самого большого – от себя. От своей сути. Я выбрал… быть с людьми. Быть наравне. Не богом, не героем, не охотником, не жертвой. А вечным воином. Человеческая жизнь хрупка. И я вызвался охранять её от таких, как я… Я мог бы это делать словом… Да. Мог бы. Но я решил служить людям делом, а не Словом. А я решаю единожды. Мог бы быть Поэтом… Но не стал им. Мне было нечем. Всё было бы магией. Заклинанием, рождённым тьмою… Во мне было только сердце. Но в нём не было… ничего не было. Ничьего имени… И не может быть… Бездомная сила! Бездонная сила… спящая. Не верю, что там её нет… Она повсюду… Но… Он отнял даже моё собственное имя. А без имени, как без щита и без крепости. Августин? Нет… Нет… вы не можете понять… Я всего лишь лис. Старый лис, ожидающий дня, когда мой мучитель умилосердится и примчится из своих краёв, чтобы прервать мою муку. Но Он не умилосердится… потому что у него нет сердца. Он иногда приходит мучить меня. Мою плоть, которая теперь единственное моё убежище. Приходит не один… как и всегда. А я горд для мольбы о пощаде. Впрочем, как и все ирландцы. Но мне не будет смерти. Так скоро… Умереть. Только мечта. Сон… Ад меня не дождётся. Пока Он не утолит свою злобу. Будет мучить. И я буду умирать. И снова просыпаться. И так до конца. Умирать и просыпаться… и просыпаться… И если бы только прервать эту цепь… Вечный закон. Вы сможете? Нет. Я не мог. Нет силы… Сейчас её ещё меньше. Мой час близок… Я не до…

– Только попробуйте. Я вам уши надеру! Это нечестно! – Ави вышел из своего амплуа. – Раз уж вы начали, нельзя сдаваться! Надо бороться! Вместе – куда легче! Мы с Томасом сделаем всё, что будет в наших силах! Только скажите, что.

Лис зажмурился.

– Оставьте меня в покое!

– Ни за что! – ответили мы единодушно.

Лис засмеялся. Впервые за всё время нашего знакомства. Засмеялся.

– Сдаюсь. Ваше упрямство и доброе сердце – достойный искуситель для меня… Тогда… Августин, опусти мою голову… Вот так… Хорошо… Я предлагаю сделку… обмен. Я вам – сказки и… кое-что ещё, а вы… попробуете. Просто попробуете… Идёт?

– Да! – снова хором.

– Ваш выбор. А теперь пожмите мне лапу. Ну же. Крепче! Крепче! Не бойся, там уже ломать нечего. Вот так… а теперь – домой. И маме ни слова. И никому на свете. Правда, за сливки и за шарф спасибо… Спасибо. Наберите букет по дороге и подарите ей от меня. Вон тех жёлтых цветов. Тех жёлтых цветов… Они до сих пор ещё цветут. В старых книгах, что у вас в подвале, найдёте и про эти цветы. Может быть, и про меня. В самых старых книгах. Если найдёте, то хотя бы скажите мне моё имя. Вернёте копьё в слабые руки… То есть заточите когти на слабой лапе.

И он засмеялся снова, и шерсть его, всклоченная и спутанная, взъерошилась, а пелена с глаз спала, и они засверкали. Ни дать ни взять – по-вредному.

04. понедельник

Маме мы ничего не сказали о том, что случилось, и о том, что мы узнали. Мы только передали ей слова лиса и букет тех самых жёлтых цветов.

– Жёлтые цветы?! Хм?! Вижу, чего-чего, а природного воспитания у него не отнимешь, льстец этакий! – сказала она и засмеялась, правда, что-то было в этом смехе… совсем не весёлое.

На следующий день мы не спешили к лису и усердно помогали маме. Она ничего не спрашивала, зато мисс Шерри едва не снесла забор, выйдя из себя.

– Мама, она чего-то боится, – сказал я, заглядывая в сверкающие глаза коровы.

– Ей виднее, – ответила мама, по-доброму хмуря брови, и с молитвой перекрестила наш дом и двор на четыре стороны света.

Вечером мы с Ави пропали в подвале. Сидеть там мы были готовы бесконечно. Книги, что мы нашли там, обладали невероятной силой. Один их запах, заставляющий чихать раз пять кряду, щекотал наши нервы и воображение, а рисунки, коими щедро все книги были снабжены, сводили с ума своим причудливым жизнеподобием и сочными красками. Мы глотали легенду за легендой, уже не смущаясь ни нового гэльского, ни старого, будто и вовсе не говорили никогда на столь чуждом ему языке. Ночью со свечой в руке в проём в потолке заглянула мама.

– За полночь, мальчики. Поспешите.

– Мам, ну ещё немножко! – взмолился Ави.

– Нет-нет-нет. Когда луна прячется за ночные облака, все должны уже спать.

– Мама!

– Кто застанет луну за облаками, тому снятся скверные сны.

– Чушь! – забурчал Ави.

– Ваше преподобие, не спорьте. Сны после того, как луна спрячется, не для детских глаз. Поэтому все дети должны ложиться рано.

– Ну хорошо, а ты? – спросил я, закрывая книгу и помогая Ави подняться с пола.

– А вот мне сегодня будет не до сна. Есть ещё много дел, которые лучше всего делаются ночью.

– Мечтается? Или плачется? – спросил я.

Но мама тихо засмеялась и, оставив свечу на полу, бесшумно удалилась.

– Здесь всё не так… – прошептал Августин.

– А, по-моему, здесь всё так, как мы хотим, – ответил я, вставая на лестницу.

– Но я ничего такого не хочу!

– Врёшь ты, Ави. Нехорошо.

– Ничего я не вру… – но голос его выдал.

04. вторник

Утром мы проснулись невыспавшимися. Всю ночь снилась какая-то чепуха. Причём действительно страшная. То плачущая мама, то воющая, как волк, мисс Шерри, то хохочущее грозовое небо, то сожжённые книги и чья-то огромная и зловещая тень у дома, что всё ходит кругами, но никак не может подойти. С утра мы сразу попросились гулять.

– Конечно, это лучший способ развеяться, – улыбнулась мама.

Удивительно, но она вовсе не выглядела усталой, только тени легли под её глазами. И мы не стали с ней спорить.

– У ворот найдёте велосипед. Кто завтракал лучше, пусть сядет за руль. А ты, Ави, подложи на сиденье свитер, а то я тебе не завидую…

Мы только переглянулись.

Я крутил педали изо всех сил. Сначала, правда, было сложно, но потом я приноровился, вроде бы стало легче. Ави молился голосом, достойным крепких ругательств. Но я не виноват… холмы не объедешь… И наш велосипед звенел на всю округу.

Когда впереди показались рыжие пашни Типперари, я пустил велосипед с холма. Я вцепился в руль до боли, но он всё равно выскользнул у меня из рук, и мы, пролетев с три локтя, рухнули, протащив велосипед за собой, который в довершение ко всему упал прямо на нас.

– Великолепно! Тормоза на этой железке существуют для того, чтобы тормозить! Э-м… Впрочем, кто когда об этом вспомнит…

Мы подняли головы. Над нами на вершине холма стоял Лис. Противная улыбка растянула его рот до самых пушистых ушей, но глаза его, неизменно синие, по-доброму блестели.

– Если бы все возницы отпускали поводья во время скачки, то никто бы потом не сказал, что людям не дано летать, как птицам… Ха-хм! Хм! Хм! Ха-ха!

Лис осторожно спустился к нам и, поддев велосипед головой, отбросил его в сторону.

– Ну, живы? – спросил он строго.

– Наверное… – оскалился я.

– Скорее всего, – подтвердил Ави. – А вы? Как вы?

– Да, как?

– Я? Хм!.. Бесподобно, – ответил Лис, немного подумав. Он опустился на траву рядом с нами и, раскрыв рот, уставился на нас. Наш шарф всё ещё был на нём, сплошь пропитанный кровью, но, кажется, Лис вовсе забыл про него.

– Мы ничего не нашли. В тех легендах, что мы успели прочитать вчера, нет ничего подобного, похожего на то, что вы нам рассказали, – виновато произнёс мой брат.

– Угу. Ну, ничего… Терпение… Терпение… Крепкая перевязка на кровоточащую рану. А как ваша милая матушка?

– О, спасибо! Она была очень рада вашим цветам. Она даже сказала, что, должно быть, у вас природное воспитание, – гордо объявил я.

– И сказала, что вы льстец этакий, – добавил честный Ави.

– Хм! Ну, что ж… И это правда… Приятно польстить красивой девушке. – Лис зажмурился и, высунув язык, довольно задышал.

– Но как же ваше имя… – растерянно произнёс брат.

– Имя? – опомнился лис. – У меня было хорошее имя. Да. Я это знаю. Доброе имя. А теперь его у меня нет. И это я знаю тоже. Пусть я буду мистер Фокс для вас. Мистер Фокс!.. Только не надо на меня так смотреть! Я никого не имел в виду! Нет! Просто мистер Фокс.

– Мама так иногда звала нас в детстве… – вспомнил Ави.

– Да? Возможно… вы и вправду похожи на двух проказливых лисят. Два противных хитреца, удивляющихся из тёплой норы на огромный мир за её стенами… Как и все мы. Лисята тёплой норы… А как она ещё звала вас в детстве?

– Ягнёночек, милый, солнышко, звёздочка… – загибая пальцы, перечислил я.

– Солнышко… милый… – протянул лис. – Должно быть, у вашей мамы красивый голос, раз она произносила им такие слова…

– О да! Он у неё очень красивый. Ровный. Он, как ручеёк, журчит. И иногда в нём проблёскивают искорки солнца, а иногда, когда она говорит о чём-то весёлом, то ручеёк словно бежит по камешкам, а иногда и убаюкивает… У неё такой чистый ирландский выговор – жуть!

– Южный?

– Нет, она говорит, что северный, – подал голос Ави.

– Тогда действительно жуть! Ха-ха! Хм! Северный…

– А вы, мистер Фокс, бывали на севере? – вдруг спросил я.

– Как же! И за спиной северного ветра тоже! – оживился Лис с синими глазами.

– Расскажите! – взмолились мы хором.

– Ещё чего!

– Ну, пожалуйста! Мистер Фокс! Пожалуйста!

– Милый мистер Фокс! Пожалуйста!

Мы набросились на Лиса со слезливыми мольбами и, забыв о его ране, повисли на его шее, как если бы он и впрямь был человеком. Лис зажмурился.

– Теперь я понимаю, как это трудно отказывать, когда так просят… так просят… Я обещал. – Мистер Фокс приоткрыл один глаз и понюхал мою голову. – Мыть тебе её пора, – строго сказал он и вылизал мне языком макушку.

Колокольчики Мастера

На самом краю вселенной, где спят серебряные звёзды, жил старый Мастер. Похоже, что его волосы устлала звёздная пыль, а его глаза напоминали две маленькие небесные звёздочки. Мастер делал колокольчики. В эти колокольчики превращались погасшие звёзды, которые каждую ночь Мастер собирал на Млечном Пути. Возвращаясь домой, он аккуратно протирал их, потом вывешивал на бельевую верёвку и высушивал их. После этого звёзды превращались в колокольчики, и эти колокольчики звенели каждый раз, когда Мастер снимал их с бельевой верёвки, и, когда они звенели, люди на Земле улыбались.

С тех пор прошло немало лет, уже давно никто не собирает звёзд на Млечном Пути, никто не протирает их и не сушит на бельевой верёвке. Никто не делает из них колокольчики, а люди на Земле всё так же продолжают улыбаться.

Домой мы вернулись поздно. Велосипед пришлось катить через холмы, так как руль у него оказался безнадёжно свёрнут, а колесо помято.

– Мне кажется, ему уже лучше, – сказал Ави, срывая очередной жёлтый цветок на пути и вплетая его в венок.

– М? Думаешь, и вправду мне пора мыть голову?

– Дурак ты, Том!

– Да сам такой!

Едва мы показались на пороге, мама уже встречала нас, вооружившись скалкой, однако, едва завидев наш помятый велосипед и протянутый венок, смилостивилась.

– Всё ясно. Забыли остынуть. Тоже мне Лаэги! Господи! А ну марш мыться! Том, голову – с мылом!

Ави показал мне язык и, протянув маме венок, побежал к колодцу.

– И какой святоша из этого проходимца?! – пробурчал я и, пригладив волосы, поплёлся за братом.

04. среда

На следующий день полил дождь, но это не помешало маме вновь усадить нас в старую повозку и отвезти в город. В городе мы пробыли с неделю. Мама показала нам зоопарк и библиотеку. Ночевали мы у её знакомых в обстрелянном домишке на конце улицы. Старик и старушка, мистер и миссис МакКхетт, были всегда приветливы и рады нам. Они окружили нас с братом заботой и вниманием так, словно мы были их сыновьями, что пропали в застенках английских участков в годы Гражданской войны. Мистер Риз МакКхетт каждый день водил нас по городу, а его седоволосая жена в овечьем вязаном платке всё рассказывала и рассказывала нам что-то. Только, увы, я не могу вспомнить, что. Августин не может тоже. Оно и понятно: голова у него вечно забита чем-то более интересным, чем моя. Мама же тогда хлопотала по каким-то делам. Но все вместе мы обычно собирались на вечерний чай со сливками, за которым мистер МакКхетт неизменно раскуривал свою старую трубку и начинал рассказы о своих походах, когда он ещё состоял на флоте. Нам было так больно слушать его. Всё равно флот тот был английским, а путешествия его так не похожи были на путешествия Брана или хотя бы Майль Дуина…

Мы возвратились домой в начале второй недели. И каждый из нас был рад этому. Не знаю, как объяснить это чувство, но нам с Ави казалось, что мы не были дома уже много-много лет. И так радостна и жива была наша с ним встреча. Конечно, столица – чудный город, но наш маленький простой домик покорил нас. Как будто в нём было что-то такое, чего не могло быть больше нигде на свете. Что-то так необходимое для нас. Какая-то загадка, тайна, кроющаяся, казалось, в самой его простоте и светлых выметенных углах. Или под ковром? А может, за занавеской? Или на дальней полке старого серванта.

05. среда

Но в тот день, когда мы вернулись, лил дождь. Мы с Ави первым делом поспешили переодеться и проверить, не съела ли мисс Шерри всё оставленное ей сено.

– Рада видеть? Не то слово! – бросила мама кому-то через плечо. Странно, но ведь мы были только втроём…

После нашего возвращения из города всё вокруг нам вновь показалось необычным и новым. С трудом верилось в антисоциальные убеждения мисс Шерри, глупыми и бессмысленными казались мамины суеверия, и ещё более глупой, невероятной казалась история про лиса. С синими глазами.

– Может, это мы придумали сами? – спросил Ави меня.

Я серьёзно помолчал. Мне было бы очень больно ответить ему: «Да». Так не похоже было, чтобы в этом суровом и дождливом мире было действительно что-то волшебное, хрупкое и необычное, как надежда или мечта. Как в серую и унылую пору долгих сентябрьских дождей так сложно бывает поверить, что на этом небе когда-то бывает солнце. Сами мы всегда склонны что-то придумывать и так легко верим в придуманные сказки и небылицы. Так верим, что этой трогательной игрой пропитывается всё вокруг – все вещи и даже сам воздух, и мы сами готовы в любой миг за вспышкой в усталых глазах увидеть трепещущие крылья феи, а в отворившем дверь сквозняке узнать кого-то таинственного и нежданного…

Сытно пообедав, мы, сонные, как мухи, побрели в свою комнату, и мама отправила нас спать. День был сер и уже клонился к вечеру. Судя по хлопнувшей двери в её комнату, легла и она сама.

– Опять этот дождь, – начал я. – Как в тот день, помнишь?

– В какой день? – сонно спросил Ави.

– Не знаю… – я и вправду забыл, в какой.

Посреди ночи раздался невыносимый треск. Я быстро открыл глаза. Вокруг было темно, но тут я услышал стук в дверь и пронзительный и сильный голос мамы.

– Все из комнаты! Сюда! Скорее!

Ничего не понимая, я в одних трусах выскочил в гостиную.

– Мама, что случилось?! Где ты, мама? Что происходит?!

Но я и сам увидел, что… в темноте это было видно слишком хорошо. Со стороны кухни, находившейся рядом с маминой комнатой, вырывались языки пламени, которые стремительно захватывали сначала низ, потом верх и так бежали по потолку и стенам ко мне.

– Скорее! – услышал я со двора и бросился туда.

– В дом попала молния! Скорее доставай ведро из колодца!

– Да, мама! – крикнул я и метнулся к колодцу, но вдруг остановился, как дурак, замер, как простреленный. Ави… его не было рядом.

– Мама! Ави! – закричал я, но было уже поздно.

Мама бросила на землю своё полотенце, которым она напрасно махала на языки пламени. Они уже вырывались из окон нашей комнаты. Сильные и мощные. Огню уже было тесно в доме. Я не знал, что мне делать. В груди моей всё сжалось в такой комок, что мне показалось, что там и вовсе пусто и что я вот-вот задохнусь от ужаса. Послышался какой-то треск, и искры повалили из крыши, и она треснула напополам, и часть её рухнула прямо над кухней. Всё это было так стремительно, что, наверное, с того мига, как я выбежал под ливень, не прошло трёх секунд. И тут я увидел, как мама закинула волосы назад и рванулась к двери. Она сильно дёрнула её на себя, и та слетела с петель, а навстречу ей вырвалось красно-белое пламя. Но я не успел и крикнуть, как она шагнула в него. Крыша над домом зашипела и заискрила. Где-то в доме послышались треск и грохот. Мне показалась, что балки, державшие потолок, стали падать одна за другой. Крыша, шипя, двинулась на меня. Где-то в прихожей, где стоял сервант, что-то оглушительно грохотнуло. Ах, вот что это было, в полосатом носовом платочке в уголке прогнившей полки! Я в ужасе закрыл глаза. Мне показалось, что время замерло и тянулось невыносимо долго, вытягивая из меня жилы. Дождь был холодным и колким, а небо чёрным и низким. И я тогда подумал, что всё это неспроста, что всё это потому, что мы забыли про Лиса, а может, и потому, что Он узнал обо всём. И молния попала в наш дом, наверно, не просто так, а именно потому, что мы отказались верить во всё, что было с нами. А это так подло… Но стоило мне только подумать об этом, как в доме раздался какой-то шум и не прошло и нескольких секунд, как из горящего зева дверного проёма выбежала мама. В тот же миг крыша рухнула перед дверью, загородив выход. Я бросился к маме, не помня себя от волнения. Но она была не одна. У неё на руках был Ави. Я почти что не видел его лица от гари. Мама оттолкнула меня рукой, бросила Ави на траву и принялась бить его по щекам и махать на него рукой. Но Ави не шевелился. Тогда она повернулась ко мне и сказала: