Криасморский договор. Торг с мертвецами. Том 2

Сразу в нескольких кварталах бушевали пожары – Демос видел столбы дыма и чувствовал запах гари. Докладывали, что бунтовщики пытались ворваться в Эклузум, но церковники отстояли владения.

«И теперь Альбумусовы прихвостни обратили свой гнев на нас».

Демос неторопливо вышел за ворота.

– Расступитесь! – рявкнул герольд со стены. – Вы требовали видеть канцлера – он перед вами.

Не оборачиваясь, Демос жестом велел герольду замолчать.

«Спасибо, дальше я как-нибудь сам».

– Брат Альбумус, выходите, – обратился канцлер к толпе. – Это переговоры. Даю слово, мои люди вас не тронут.

Окружавшие мятежника бритые наголо женщины и дети тревожно заквохтали, когда монах-еретик стал пробираться сквозь свой живой щит.

– Всё в порядке, братья и сёстры, – успокоил он. – Лорд Демос, пожалуй, сейчас единственный человек в столице, чьё слово чего-то стоит.

«Враги меня ценят! Как приятно, с ума сойти».

– Никого не тронут, клянусь именем Гилленая, если и вы не станете…

– Как ты смеешь поминать его имя всуе, грешник? – взвизгнула одна из фанатичек. – Господь и так уже покарал тебя за грехи, но ты не остановился! Не смей осквернять его имя своим поганым ртом!

Демос вопросительно уставился на Альбумуса – тот широко улыбнулся и пожал плечами – дескать, был не при делах. Канцлер покосился на фанатичку.

– При других обстоятельствах такие заявления вам бы с рук не сошли, но у нас сейчас ситуация не из простых, – сказал он. – Поэтому я забуду то, что сейчас услышал. Ибо мы здесь затем, чтобы договориться.

Брат Альбумус жестом велел женщине отойти подальше и сам приблизился к канцлеру. Демос отметил, что он всё так же ходил босиком и носил самую грубую рясу.

– Вряд ли это получится, лорд Демос. Ибо вряд ли вы согласитесь на мои требования.

– Сначала изложите, а там посмотрим.

Еретик снисходительно улыбнулся и почесал старый шрам на правой стороне лба.

– Божья власть во всём Миссолене, – громко заявил он под одобрительное ворчание толпы. – Исключительная – на время чумы, а затем – совместно с малолетним императором. Слуги божьи проследят за его воспитанием и станут преданными советниками. Младенец Креспий – божий подарок для всей империи, он отмечен особым благословением Хранителя, ибо появился рассвет тогда, когда страна уже была в отчаянии. И он должен быть ближе к богу.

«Ага, и узнали мы о нём ровно за мгновение до того, как меня короновали. Истинное чудо! Божественное вмешательство, не иначе».

– Но младенец Креспий оказался не в тех руках, – продолжил Альбумус, кружа вокруг Демоса. – Мать с истерзанной душой, предводитель проделкой церкви и…

– Горелый интриган? – подсказал Деватон.

Монах фыркнул.

– Из всего регентского совета вы кажетесь мне самым вменяемым, ваша светлость. Хотя бы потому, что стоите сейчас передо мной и всё ещё пытаетесь спасти то, чему, по-вашему, я угрожаю. – Он остановился и изучающе уставился на обожжённую половину лица Демоса. – Но вы не понимаете, что я вам не враг.

– Другом вы мне тоже не кажетесь.

– Людям сложно принять нечего новое и чуждое. Вам ли этого не знать? И всё же это не означает, что я не прав.

Демос пожал плечами:

– Не нам судить.

– Соглашайтесь на мои условия – и останетесь в регентском совете, – уговаривал Альбумус. – Взгляд насквозь светского человека может быть полезен, да и политик вы достойный. Быть может, даже успеете спасти что-нибудь из предметов роскоши, которые мы так порицаем.

«Сколько лести и угроз одновременно».

Демос развернулся монаху так, чтобы оба стояли боком к толпе.

– Не думал, что когда-нибудь это скажу, но… – он повысил голос, – я предпочту, чтобы судьбу Миссолена, регентского совета и всего государства решали не покалеченный интриган и амбициозный еретик, а сила куда более великая.

Альбумус оживился.

– Интригует. Что вы предлагаете?

– Божий суд, – криво улыбнулся канцлер. – Если его величество Креспий – подарок Хранителя, как вы утверждаете, то его судьбу и судьбу всего его окружения властен определять лишь Хранитель.

– Божий суд! – выкрикнули из толпы.

– Да, – подхватили следом. – Пусть бог решит, кто прав!

– Пусть совершит чудо тот, чьё дело правее!

Демос в упор уставился на Альбумуса:

– Ваше слово?

– Хорошая идея, – ответил мятежник. – Что может быть лучше публичного разрешения нашего спора?

«Твоя лживая башка, отделённая от тела. Но рано».

Толпа зароптала ещё сильнее. Демос с опаской покосился на ворота дворца.

– Отличный план, ваша светлость. Если вы и двор достойны императора, как утверждаете, вам ничто не грозит.

– Как и вам, – отозвался Демос.

– Верно.

Демос набрал побольше воздуха в лёгкие и шагнул к толпе:

– Да будет божий суд!

Альбумус сладострастно улыбнулся.

– Прекрасно. Выбирайте испытание.

– Пусть люди, которых вы привели сюда, выберут испытание.

– Неплохо. – Монах обернулся к последователям. – Итак, какое испытание вы для нас выберете?

Вперёд шагнул чумазый мальчонка с тонкими руками и побитым оспинами лицом.

– Пройдите через стену огня, как некогда прошёл Гилленай, чтобы спасти сестру, – пискнул юнец. – Кого защитит Хранитель и кто доберётся не опалённым, тот и будет посланником божьей воли.

Толпа взвыла.

– Испытание огнём!

– Гилленаев суд!

Демос отступил на шаг.

«Вот и настал момент, когда я начал по-настоящему жалеть, что задумал всё это».

Альбумус широко улыбнулся и протянул Демосу руку для пожатия:

– Значит, стена огня. Здесь, на этой площади в ближайшее новолуние. На всякий случай советую исповедаться перед испытанием.

2.3 Эллисдор

– Господа, прошу, оставьте нас.

Тюрьма для Ламонта Эккехарда походила на что угодно, но не на темницу. Расположенная в господском доме, с небольшим, но симпатичным витражным окошком, гобеленами на стенах, большим камином и даже с кроватью под балдахином, она больше походила на гостевые покои. В иные времена Альдор не смел и мечтать о подобных удобствах и в глубине души тихо ненавидел Эккехарда, за то, что тот даже тюрьму получил роскошную.

Правда, сейчас самопровозглашённому королю-мятежнику светила не менее роскошная и громкая казнь.

– Всё будет в порядке, – добавил Альдор и жестом поторопил охранявших покои гвардейцев. – Ступайте.

Когда стража удалилась, Альдор придвинул табурет и сел у изголовья кровати Эккехарда. Наёмники «Сотни» слегка перестарались и едва не раскроили мятежнику череп, поэтому лекари заставляли узника соблюдать постельный режим. Зато пожар, во время которого и похитили Эккехарда, поговаривали, уничтожил треть лагеря. Неплохо.

– Как вы себя чувствуете, ваша светлость? – давясь вынужденной любезностью, спросил Альдор. Постоянно приходилось напоминать себе о приличиях. Он прокручивал в голове наставления духовников: «относиться по-человечески даже к нелюдям, проявлять милосердие даже к тем, кто его не заслуживает». Альдор держался за эту заповедь как тонущий в болоте – за протянутую палку. Только это, казалось, вытаскивало на поверхность остатки его человечности. Ибо последние годы, казалось, превратили его самого и всех, кто был ему дорог, в чудовищ.

Ламонт Эккехард приподнял голову и смерил Граувера высокомерным взглядом.

– Я твой король, – провозгласил он. – Обращайся ко мне подобающе. Но сперва преклони колени и принеси клятву верности.

Альдор с трудом подавил желание даже не расхохотаться – заржать. Перед ним лежал человек, чья голова уже гарантированно должна была отправиться на пику, но даже перед лицом поражения, в шаге от смерти, Ламонт Эккехард оставался несгибаемо спесивым.

– Мой король – Грегор Волдхард, а вы, ваша светлость, всё ещё герцог, – мягко, точно говорил с ребёнком, ответил эрцканцлер. – До тех пор, пока его величество не распорядится иначе, разумеется. И, что-то мне подсказывает, что он непременно распорядится – вы же знаете, каков знаменитый гнев Волдхардов.

Пленник отмахнулся от угроз как от назойливой мухи:

– Раз уж на то пошло, вы, болваны, взяли не того Эккехарда. Я стар, но у меня есть наследники.

Альдор сложил руки на коленях и подался вперёд:

– Один – в плену у рундов, а второй, насколько мне известно, валялся без сознания, когда наши люди видели его в последний раз.

– Но он жив. Погибни Фридрих, все бы узнали.

– Жив, – кивнул Альдор. – И он трус, что боится сделать шаг в сторону без отцовского согласия. Будем честны, ваша светлость. Оба младших Эккехарда унаследовали от вас лишь гордыню и амбиции, но стальными яйцами природа их обделила. Поэтому я рассчитываю, что трусость Фридриха окажется благоразумной. – Альдор выпрямился и уставился пленнику прямо в глаза. Тот выдержал. – Гонец королю уже отправлен, и вы будете находиться под стражей до его возвращения в столицу. Если ваш сын попытается штурмовать Эллисдор, мы казним вас досрочно. Попробует сделать что-то с моей женой – мы казним вас досрочно. Попробуете хитрить или связаться с Эклузумом…

– Вы казните меня досрочно, я понял, – прервал его Эккехард. – Смените песню, милорд эрцканцлер. Ваше решение было, безусловно, дерзким, и я искренне им восхищен. Боретесь до последнего – такие люди мне импонируют. И все же ваши усилия тщетны.

– С чего бы? – Альдор непринуждённо пожал плечами, но всё же по спине пробежали холодные искры. Всегда, всегда этот Эккехард оказывался опаснее, чем казался. Даже сейчас – Альдор знал – не следовало успокаиваться. Но внешне он пытался сохранять спокойствие. – Грегор вскоре обо всём узнает. Он и все верные ему вассалы. Помощь придёт.

– Уверен, придёт, – согласился пленник. – Но они не успеют. Неужели вы думали, что я не предусмотрел такого исхода? Моим людям даны инструкции на случай моей гибели или исчезновения. А вы, милейший, подайте-ка мне воды.

Граувер отчасти восхищался пленником. Понимал, что своим поведением Эккехард лишь пытался вывести его из себя, надеясь, что сам Альдор в порыве гнева сболтнёт лишнего. Но он слишком давно знал этого человека. Слишком давно неотлучно служил при дворе. И слишком хорошо знал правила этой игры. Вопрос оставался лишь в том, насколько всерьёз его воспринимал сам Эккехард.

Он молча подошёл к столу, налил воды в чашу и подал Ламонту.

– Что за инструкции?

– Штурмовать замок, если меня убьют или продержат в плену дольше семи дней.

– Ваш сын не способен на штурм. А вы – король. Ваше заточение – непременное падение боевого духа войска, и не думаю, что лорд Фридрих сможет его поднять.

Хотелось добавить «с проломленной-то головой», но Альдор не стал. В конце концов он понятия не имел, в каком состоянии находился наследник Эккехарда.

– Он даже в здравии не способен командовать войском, увы. Старшего, к моему прискорбию, природа мозгами обделила. У Райнера их побольше, да характером не вышел.

– После всего, что вы устроили, с Райнером, боюсь, придётся окончательно попрощаться, – напомнил эрцканцлер.

– Я уже очень давно с ним попрощался. Когда он не пожелал поддерживать мои амбиции.

Альдор усмехнулся. То-то криков было немного, когда Грегор распорядился отправить Райнера заложником в Рундкар. Выходит, отец был лишь рад избавиться от сына-помехи.

– Кто же будет правил после вас, если будет?

– Очень рассчитываю, что внук получится посмышлёнее. К слову о наследниках, – Эккехард приподнялся на локтях и посмотрел Альдор прямо в глаза. – Новости от леди Батильды. Ваша супруга отказалась от вас и направила великому наставнику прошение о разводе. Мой сын с удовольствием женится на ней, благо и ребёнок, что она носит под сердцем, от него, и, кроме того, в канцелярии Зулля сохранилась копия бумаги о помолвке Фридриха и Батильды. Ваш король некогда наплевал на это обстоятельство – лишь бы узаконить ваше владение Ульцфельдом, но мы не забыли. Мы ничего не забыли.

Альдор застыл, не веря ушам.

– Нигде не было…

Эккехард рассмеялся.

– Главное – вовремя прятать бумаги, вы же сами знаете. Ну же, ваша милость, подумайте сами, вы же умный человек. Девочка – дочь мятежника, вы не забыли? А Зулли – род древний, набожный и довольно мстительный. Неужели вы думали, что Батильда так лихо простит вас с королём после всего, что вы сделали с её семьёй? – Ламонт Эккехард насмешливо фыркнул и вскинул резко очерченные брови. – Ещё когда её отца и братьев схватили, она тайно получила нашу поддержку. Следует отдать ей должное, терпение у Батильды поистине ангельское – выжидать удобного момента столько времени, есть, спать, жить вместе с человеком, которого ненавидишь… Она ждала, лишь изредка выкраивая время на краткие встречи с нами. И, слава Хранителю, дождалась. Справедливость наконец восторжествует. Хотя бы для неё.

Тяжёлый сгусток в груди Альдора, что давил и мешал дышать всё это время, наконец-то лопнул, и барона едва не стошнило прямо на кровать пленника.

– Мы не захватывали Ульцфельд, милорд Эрцканцлер. Он перешёл под наши знамёна добровольно. Батильда сама передала Фридриху ключи как ранее – своё лоно, – не говорил, но словно добивал Эккехард. – Бывай вы на подаренной земле чаще, глядишь, и заметили бы неладное. Но вы же не видели ничего, кроме службы человеку, который оставил вас здесь умирать.

Альдор молчал, лишь немного покачивался из стороны в сторону, пытаясь осознать ещё одно предательство. Ламонт Эккехард поднялся с подушек и приблизил лицо к Грауверу:

– Грегор не успеет. Другие пути отрезаны. Даже если вы убьёте меня и Фридриха, Батильда родит наследника, который рано или поздно уничтожит еретика Волдахрлда и всех, кто его поддерживает. Замок падёт, и после дерзости, что вы учудили, щадить не станут никого. – Кислая вонь изо рта Ламонта в этот миг показалась Альдору дыханием смерти. – Я даю вам последний шанс остаться в живых, милорд Граувер. Присягните сейчас.

2.4 Сифарес

Десари вздрогнула и заползла под одеяло, когда хлопнула дверь в прихожей её покоев. Эфа шагнула за шум, и по тому, как низко поклонилась тучная рабыня, девочка поняла, что пришёл дед.

– Здравствуй, синичка! – Эсмий жестом велел Эфе раздвинуть занавески. – Как ты себя чувствуешь?

Десари нахмурилась, но тут же поспешила стереть недовольство с лица. Синичкой её называл лишь отец, и только они вдвоём знали, почему он выбрал это прозвище. Дед же… Десари чувствовала его отчаянную потребность быть нужным ей, страх за неё, но было в его взгляде и тоне что-то ещё. Нечто, что настораживало её всякий раз, как он приходил. Десари понимала, что ещё мала для его магистерских интриг, но сердце подсказывало: дедушка Эсмий держал её взаперти не просто так. А после того случая с участием Артанны Магистр, казалось, и вовсе сошёл с ума – не подпускал к ней никого, кроме лекаря да Эфы. Лекарь, к слову, оказался новым, и Десари догадывалась, что его прислали из Магуссерии.

– Десари, ты меня слышишь? – встревожился Эсмий.

Девочка поспешно отогнала размышления прочь.

– Да, конечно. Прости. Сегодня мне лучше. Я бы даже прогулялась в саду. Можно?

Магистр вопросительно взглянул на стоявшего за его спиной лекаря.

– Если магус Веллий разрешит, я буду только рад. – Эсмий посторонился, подпуская его к постели. – Прошу вас.

Десари тряхнула головой, отгоняя остатки дремоты, и улыбнулась магусу. Этот был совсем не похож на того, которого приводил отец. Она очень скучала по Симузу, но чуяла нутром, что не должна ни в коем случае говорить об этом Эсмию. Было между ними что-то, чего она пока не могла понять, но хорошо чувствовала. Холод, тщательно скрываемую ярость, вынужденные улыбки. Сидя взаперти ей только и оставалось, что вспоминать разговоры, которым она была свидетельницей, да размышлять над полутонами человеческих эмоций.

Ещё она иногда прикасалась к аметистовому котёнку, что однажды принёс отец, и пыталась мысленно до него дотянуться – так Десари узнавала, что Симуз жив, что рядом с ним Артанна и тот её хорошенький молодой племянник-ваграниец. Порой Десари жалела, что у неё не было никакой вещи Фештана – так хотелось посмотреть на мир его глазами! Артанна же, как и прежде, оставалась для неё закрытой.

Магус Веллий закончил беглый осмотр и, повернувшись к Эсмию, изрёк:

– Прогулка пойдёт молодой госпоже на пользу. Она полностью здорова, но ей ежедневно нужен солнечный свет и небольшая корзина фруктов для восстановления цвета лица.

– Магус Веллий, а ягоды мне тоже можно? – спросила Десари, воодушевлённая рекомендацией. – Я так соскучилась по тем крупным красным ягодам с косточками.

– Нужно!

– Прикажу подать на обед, – пообещал Эсмий. – Эфа, помоги ей одеться и выведи в сад. Буду ждать там.

Рабыня жестом показала, что всё поняла, и поклонилась вслед уходящим посетителям.

Едва закрылась дверь покоев, Десари вскочила с кровати и подбежала к балкону.

– Неужели мне наконец-то разрешат вернуться к занятиям, Эфа? Я так соскучилась по наукам! Так хотела бы вернуться к поездкам верхом! Может, если позволит здоровье, даже попрошу дедушку пригласить того мастера, который тренировал Артанну драться… Но это вряд ли. Не разрешит. Опять будет оберегать меня, как вазу из гацонского хрусталя.

Рабыня недоверчиво покосилась на девчонку, покачала головой – дескать, вечно всякая дурь в голову лезет, и потрясла в воздухе платьем.

– Иду!

Десари не видела ценности в дорогой одежде, поэтому никогда не крутилась перед зеркалом. Впрочем, по тому, как на неё начинали смотреть редкие гости дворца, она понимала, что с внешностью ей скорее повезло. Но это пока мало волновало Десари. Куда интереснее было гулять в саду, рассматривать цветы и деревья, слушать разговоры, глядеть на порт. В порту постоянно что-то происходило, это манило, и Десари мечтала однажды там побывать.

У пронзительно белых мраморных ступеней, что спускались к верхнему уровню садов и фонтанам, её уже ждал дед.

– Пойдём, синичка, – он протянул ей сухую морщинистую руку, и Десари едва не отдёрнула ладонь – до того кожа деда показалась ей горячей.

– Ты сам точно хорошо себя чувствуешь? У тебя жар!

Эсмий слабо улыбнулся.

– Всё хорошо, девочка моя. Это пустяк. Пойдём…

Десари насторожилась. При дневном свете она смогла разглядеть, что Магистр выглядел неважно, словно его высушили и выпили все соки – тонкие руки, дрожащие пальцы, кожа как пергамент. И дело было вовсе не в возрасте: ещё недавно Эсмий Флавиес пробежал большое расстояние с факелом в руках на церемониальных игрищах. Сейчас же он был худ и слаб, а ведь раньше любил поесть и баловал её разными лакомствами. Десари отметила, что дед даже не предложил ей пирожных, которыми всегда потчевал после прогулки. Значит, вовсе забыл о еде или сама мысль о пище его отвращала.

Что-что во всём этом было не так.

– Ты умираешь? – поражённая внезапным озарением, выпалила Десари, но тут же снова перестала быть хозяйкой своим мыслям. – Нечто растёт внутри тебя и съедает заживо. До следующего лета ты не доживёшь.

Её голос звучал словно откуда-то издалека, и она не могла контролировать его. Десари казалось, будто она повторяла слова по чьей-то подсказке. Девочка мотнула головой, пытаясь прогнать это странное состояние и увидела, что Магистр застыл, изумлённо глядя на неё.

– Мертвые боги, Десари! Ты даже сильнее, чем я предполагал. – Он доковылял до скамьи под сенью лимонных деревьев, и внучка послушно засеменила за ним. – Садись, девочка. Ох, моя милая, жаль, твоя мать мертва. Знала бы она, какой последний подарок нам преподнесла…

– Я сделала что-то важное? Или плохое? Не понимаю.

Магистр облокотился о мясистую ветвь дерева и тяжело вздохнул.

– Ты во всём права, – прошелестел он. – Что-то действительно меня пожирает, и наши лекари лишь разводят руками. Увы, даже могущественные магусы не всегда могут спасти человеческую жизнь. Кажется, я обречён. – Дед посмотрел на Десари так пронзительно, что она едва не разрыдалась. – Но прежде я должен многое успеть, особенно для тебя, синичка.

Десари не отстранилась, когда дед ласково прикоснулся к её щеке, лишь дрожала, сама не понимая толком, отчего. Она впервые чувствовала смерть так близко. Её холод, неумолимость, её… ничто. Смерть, это абсолютное уничтожение, всепоглощающая пустота, великая власть тьмы, была слишком близко. Её нельзя было увидеть, обонять – только почувствовать. Пах дед – стариком, благовониями и эннийским табаком. Благоухал сад: цитрусами, мёдом и розами. Пах порт – солью, помоями, рыбой. Смерть же не пахла ничем.

И Десари впервые испугалась до немоты.

– Не печалься, синичка, – проговорил Эсмий. – Немного времени у меня ещё есть, и мы потратим его с пользой. Только мне потребуется твоя помощь, чтобы сделать всё правильно. Ты поможешь?

– К-конечно, дедушка.

Не плакать. Десари впилась ногтями в ладонь, надеясь, что эта боль хоть немного отвлечёт. Она была Флавиесом, пусть и бастардом. А дедушка учил, что Флавиесы никогда не показывают слабости ни перед кем.

– Славно, – Эсмий вяло улыбнулся, достал из кармана шёлковый платок и протянул Десари. – Не могла бы ты посмотреть кое-то глазами владельца этой вещи? Это очень мне поможет…

2.5 Эксенгор

Фастред проснулся от мощного земного толчка. Опора шатра заскрипела, застонало дерево, треснула натянутая ткань. Он всё никак не мог привыкнуть к тому, что почва в этих краях не была спокойной. Местные жители давно приспособились к природе и не желали покидать земли, где горячая вода извергалась прямо из-под земли. Но Фастреду, как и большинству хайлигландцев, от этого было не по себе. Впрочем, лишь в Эксенгоре благодаря этой подземной воде впервые за долгое время он смог как следует помыться и отскрести дорожную грязь. Король Грегор и вовсе пристрастился к местной вонючей, но, якобы, целебной воде и ежедневно пил её по совету брата Аристида. Выглядеть его величество и правда стал чуть лучше, хотя всё равно часто мучился животом – частый недуг тех, кто проводил большую часть жизни в походах.

И всё же было во всей этой местности с её поистине волшебными явлениями нечто пугающее и настораживающее. И Фастред не мог отделаться от ужаса перед мощью незнакомой природы.

Снова тряхнуло – со стола свалился медный кувшин, расплескав воду, что Фастред приготовил для умывания. Брат-протектор вскочил, потёр глаза и огляделся. В шатре, который они делили с Аристидом, не было монаха.

– Странно.

Он наспех натянул сапоги и, зачем-то прихватив меч, вышел наружу.

Рассвет только-только занимался. На востоке желтела тонкая полоска света, в низинах стоял туман. К аромату луговых трав примешался странный запах – не то тухлых яиц, не то фекалий.

Фастред оглядел охотничий лагерь: слуги едва поднялись, должно быть, разбуженные тем же толчком, что и сам Фастред, и сонно готовились к завтраку. В шатре короля свет не горел. Наверняка Грегор ещё спал.

Аристида нигде не было. Обеспокоенный, Фастред поднялся на холм, чтобы попробовать высмотреть монаха.

Небо было затянуто тучами, да такими плотными и тёмными, что вершина Фатира спряталась в них, как в собольих мехах. Начал подниматься ветер, воздушные вихри подхватывали остатки тумана и гоняли белые лохмотья по низинам.

Наконец брат-протектор смог разглядеть светлое пятно на можжевеловом холме – рясу Аристида, и поспешил туда, проклиная скользкую предрассветную росу, темень и эксенгорские холмы.

– Не спится, святой брат? – поприветствовал он Фастреда. – Впрочем, немудрено. Ночь для этих мест неспокойная.

Брат Аристид закрыл Священную книгу, поудобнее устроился на мягком мху и похлопал рядом с собой, приглашая Фастреда сесть. Брат-протектор вспомнил, что даже не накинул плаща, и подстелить было нечего. Ну и ладно – он плюхнулся на мокрый мох в чём был.

– Говорят, Фатир на рассвете особенно прекрасен, – сказал Аристид. – Пришлось встать пораньше, чтобы это проверить. Жаль, что собирается дождь.

Солнце потихоньку всходило, подсвечивая туго набитые водой сизые тучи.

Аристид сорвал цветок – жёлтые колокольчики на коротком стебле – и, удивлённо хмыкнув, принялся его изучать.

– Нашли что-то необычное, патрон? – видя интерес монаха, спросил Фастред.

– Растение. Вы знали, что оно считается вечнозелёным и никогда не цветёт?

Аристид поднял цветок на свет и принялся внимательно разглядывать.

– Но оно, как мы видим, цветёт. Впрочем, здесь я уже ничему не удивлюсь.

– Весьма самоуверенное заявление, друг мой, – снисходительно улыбнулся монах. – Этому краю есть чем удивить, и удивит он совсем скоро.

– Вы точно не ошиблись? Это действительно то самое растение?

– Я не ошибаюсь в подобных вопросах, – ответил Аристид и принялся изучать цветок с ещё большим интересом. Фастред почувствовал себя идиотом. Он всегда чувствовал себя ужасно неловко, когда Аристид блистал знаниями. Ему-то, поди, сколько лет пришлось этому учиться, наверняка с самого детства. Ни поворовать соседских яблок, ни окрутить пару симпатичных девиц – все книги да молитвы. Это Фастред пришёл к богу уже много позже, и, глядя на монахов, воспитывавшихся при обителях с детства, каждый раз гадал: стоило ли оно того? И какая жизнь в божьих глазах была правильнее?