Дети подвалов

Напомню, что Саня Крах страдал близорукостью, поэтому без очков он не то что в темноте, но и при свете дня вдаль очень плохо видел. Когда мы с ним где-то путешествовали, то он всегда рассчитывал только на меня – я видел гораздо лучше.

– Да? – прищурился, всматриваясь в темноту, Саня. – Я тебе верю, Доза11. Много их там? Далеко?

– Похоже, что много, – ответил я, – и уже недалеко – до поездов не добежим.

– Что делать?

– Давай думать.

Испытывать судьбу, и биться с животными с помощью рук, ног и нунчаков нам не хотелось – собаки могли быть заразными, а укус или два в такой своре пропустить можно запросто. Мы принялись озираться по сторонам. Прямо посреди свалки стояла вышка, на самом верху которой находилась небольшая смотровая площадка с прожекторами. Прожектора не горели, да и самой вышке был уже не один десяток лет. Хотя высоту она имела приличную.

– До вышки успеем, – крикнул Сане я.

К этому времени даже Крах увидел, что к нам приближалась действительно большущая собачья стая, особей на тридцать, если не больше. Заметив нас, они ускорили свой бег в нашу сторону, и начали неистово лаять.

Я и Крах рванули к вышке, которой достигли за несколько секунд. Думать было некогда, и мы мигом взобрались по железной лестнице на площадку первого уровня. Псы к этому времени уже суетились прямо под нами, злобно рыча и гавкая. Некоторые из собак даже грызлись друг с другом, выясняя, наверно, кто первый будет нас жрать.

Почувствовав себя в относительной безопасности, мы перегнулись через перила вышки и стали стебаться.

– Ага, не поймали, оборотни хреновы!

– Шиш вам, а не свежего мясца!

– Передайте своему Бесносвяту, что он в очередной раз обломался!

Ещё раз повторю: дети есть дети! Однако мы смогли ловко переключиться с воображаемой опасности на реальную.

Собаки выли, скулили от отчаяния, скрежетали зубами о стальной каркас вышки, громко гавкали, но не убегали, всё на что-то надеясь.

Я вспомнил увиденный недавно в кинотеатре отечественный ужастик Дмитрия Светозарова под названием «Псы», и мне стало жутковато.

Так прошло, наверно, полчаса. Я и Крах заскучали, а псы успокоились, и разлеглись вокруг вышки в смиренном ожидании. Создавалось впечатление, что собаки понимали, что деваться нам всё равно некуда, и претворились спящими. Авось мы решимся на побег, и тогда они нас – хап, шмяк и хрум-хрум – на всех бы хватило.

Чтобы себя чем-нибудь развлечь, я стал плеваться сверху в лежащих собак. Крах тут же подключился к этому весьма интересному занятию.

– А-ха-ха, Доцент, представь, если бы наши плевки состояли из какой-нибудь кислоты, типа той, что в фильмах «Чужой» и «Чужие»! – фантазировал Саня.

– Ага, оборотни уже бы давно все разбежались, потому что я бы на них тогда этой кислотой помочился!

Этот прикол нам показался с Крахом очень смешным, и мы заржали. И тут я заметил, что Саню бьёт дрожь – он всегда умудрялся одеться не по погоде. А тут ещё ночная прохлада…

– Чего-то тебя колотит, а Сань? – поинтересовался я у друга. – Опять надел скафандр не той конструкции?

– Да, что-то я реально начинаю подмерзать, Дозик, – ответил Крах и стал растирать себя руками.

– Слушай, – вдруг пришло в голову мне, – а давай на самый верх залезем! Интересно же позырить, что там и как. Заодно согреемся. И потом, в нашу миссию входит осмотреть территорию и доложить на базу.

– Да ну в жопу, Лёх…

– Ну чего ты, Саня? Что ещё делать? Собаки тут ещё долго могут торчать.

Саня молча обдумывал предложение. Затем он достал и закурил «верблюда».

– Ладно, – наконец сказал Крах, выпуская дым, – сейчас выкурю энергетическую сигаретку, и полезем.

Вообще-то я высоту не очень люблю. Нет, никаких чрезвычайных происшествий в моей жизни не было, просто лет до десяти высота мне была совершенно по барабану. И вдруг щёлк, в какой-то момент почему-то я стал её опасаться. Скорее всего, в малом возрасте я просто был ещё безмозглым амиго, и не было чувства страха, так как понимание опасности отсутствовало. С годами же – поумнел, стал ценить жизнь. Но, видимо, ещё не в совершенстве, поскольку, пусть высоты я и побаивался, но любопытство и игровая эйфория здесь сумели пересилить мою фобию. К тому же, хотелось произвести впечатление на друга, ведь подростковому возрасту свойственно постоянное соперничество. И как только Крах выкинул свой хабарик, мы с ним рванули по лестнице наверх: я лез впереди, Саня – сзади.

Второй и третий уровень мы преодолели быстро, но с четвёртым, самым последним, возникли проблемы. Лестница на этом пролёте вызывала определённые опасения – сварка от коррозии разрушилась, и всё ходило ходуном. Оказались надломленными даже некоторые её ступеньки. Однако сдавать назад уже было совсем не круто, тем более, что до верхней площадки оставалось всего метра полтора.

Вдруг лестница под нашим весом стала отходить от каркаса вышки в сторону, и я быстро ухватился правой рукой за каркасный швеллер.

– Ааа, чего за хрень?! – вскрикнул Крах.

– Лесенка хреново держится! – ответил я, – Но ничего, давай я подержусь за каркас, а ты взберёшься наверх через меня.

Ничего больше не говоря, мы всё так и сделали. Я, уцепившись за стальную конструкцию, сдвинулся немного вправо, чтобы дать пролезть Сане, и он быстренько взбежал на верхнюю площадку. Затем, придерживая лестницу, наверх залез я. Выбравшись на площадку через люк, я уселся на его край передохнуть. Крах уже стоял, облокотившись на ограждение, и рассматривал обстановку на земле возле вышки.

– И чего ты там видишь, Саня? – спросил я, вытаскивая из карманов сигареты и зажигалку. – На фонарик.

Крах взял у меня фонарь, и посветил вниз.

– Высоко – свет рассеивается. Но собаки походу ещё там – вижу много светлых пятен, – ответил Крах, и снова плюнул «кислотой» вниз.

– Ааа-ха-ха! – захохотал я, вспомнив один голливудский прикол, – Как Хан Соло в «Звёздных войнах»: я, говорит, стал лучше видеть – раньше я видел перед собой только сплошное чёрное пятно, а теперь – сплошное белое пятно!

Мы вдвоём засмеялись.

Я тоже поднялся на ноги и, встав рядом с Крахом, закурил. Сделать это было не просто. Как оказалось, здесь наверху дул неприятный ветерок, гася собой пламя зажигалки, и нещадно окатывая наши тела холодом. И тут мы почувствовали, что с резкими порывами ветра вышка сильно качается из стороны в сторону.

Я и Саня ухватились за перила.

– Не нравится мне эта хрень! – задумчиво проговорил Крах.

– И мне, – согласился я. – Интересно, основание хорошо закреплено?

– Да? Может, об этом надо было подумать прежде, чем лезть сюда?

– Ну, и чего же ты не подумал?

– А я что ли придумал на самый верх переться?

– Ладно, Саня, – пресёк я развивающийся недобрый спор, – так мы можем и посраться. Оба лезли. Давай думать, что дальше делать.

А между тем, как назло, ветер продолжал усиливаться. И, как нам показалось, со стороны Купчино приближалась дождевая тучка – небо там было более мрачным. Нам следовало бы спускаться ниже, но из-за раскачивания вышки лезть обратно по отваливающейся лестнице было страшно.

Вскоре пошёл дождь, и железная конструкция стала мокрой и скользкой, что сделало возвращение на землю в ближайшее время почти невозможным.

Короче говоря, два шестнадцатилетних дурака, у которых до сих пор играло в заднице детство, оставались торчать на самом верху осветительной вышки, ночью, посреди свалки «Ленмольер», в дождь и ветер ещё несколько часов, не решаясь начать спуск. От ветра вышка качалась, и устрашающе билась об каркас оторванная лестница, а Доцент с Крахом, все насквозь мокрые и замёрзшие, сидели на полу площадки и ритмично выстукивали зубами популярные музыкальные шлягеры 90-х. Вкупе с завываниями непогоды, получался такой симфонический оркестр, что позавидовал бы сам Геннадий Рождественский12!

И у меня, и у Сани промокли все сигареты, а одежда совершенно перестала выполнять свою согревающую функцию. Что вертелось в наших головах на тот момент – трудно себе было представить. Мы злились на погоду, на зомби, на собак, друг на друга, на то, что эту ржавую конструкцию не демонтировали, но обессилили настолько, что ругаться возможности не имели. Мы даже не заметили, что все псы, загнавшие нас на вышку, уже давно убежали прочь – даже собаки оказались умнее нас.

Часов ни у кого из нас с собой не было – тогда вообще часы у молодёжи были не в моде, и узнать, сколько прошло времени, не представлялось возможным. Но дождь и ветер постепенно стали стихать, и, наконец, совсем завершили свою неугомонную миссию.

– Д-д-доцент, – пробубнил Саня, – в-в-ветер утих, д-дождь почти кончился, давай п-пробовать спускаться вниз.

– Д-д-да, давай, – согласился я.

– Л-л-лезь первым.

– Х-х-хорошо.

– Ос-с-сторожней.

– П-п-постараюсь.

В общем, кряхтя и сопя, минут за двадцать нам кое-как удалось достичь долгожданной земли. Ступив на твердь «Зоны-51», мы, сначала медленно, затем всё быстрей, засеменили в сторону своих домов. Обратно мы уже шли другой дорогой – теперь нам было уже совершенно не до игр. Впрочем, и зомби тоже куда-то все подевались из-за непогоды – замёрзли, наверно.

По тротуарам улиц Ольги Берггольц, Седова и Ткачей мы уже почти бежали, пытаясь таким образом согреться. На ходу я и Крах договорились больше никогда не лазить на сомнительного рода конструкции, да и вообще, не шляться ночью по разным свалкам, где бродит много оборотней, на которых наше «супероружие» не действует.

Когда мы разбежались по домам, было уже ранее утро. Прыгнув в постели, мы проспали почти до самого вечера и, слава Богу, ни кто из нас не подхватил даже насморка.

Да, в будущем мы ещё не раз вспоминали это занятное приключение, и весело смеялись над ним, но преподанный нам жизнью урок усвоили навсегда.

Как пел наш Юра Хой из группы «Сектор Газа»: не шныряй в незнакомых местах!

Первая мусарня

Слоган серии: Я не мужик, а майор!

Музыка к финальным титрам: НоГГано – Мент.

В главных ролях: Лёха Доцент, Саня Крах.

Автор текста: Алексей Доцент.

Это, увы, не смешная история,

но должен рассказать её вам я,

чтобы сложились у вас образы,

и жизнь с шипами, как у розы,

была что в смутные года,

понятней стала вам тогда…

Дело это произошло в конце лета. Погода была сероватая, что соответственно влияло и на настроение. Мои предки, как всегда, уехали на дачу, где пребывали почти всё тёплое время года, лишь иногда заезжая домой в город, чтобы что-то оплатить, прикупить или по иным делам. Меня они оставляли дома за старшего, хотя старшим я быть всё никак не хотел, и постоянно вляпывался в какие-то переделки. И сейчас я расскажу вам один случай – это был самый первый мой привод в милицию, который в очередной раз подтверждает главную мораль предыдущей серии – не шнырять где ни попади.

Обычно, когда мои мать с отцом сваливали на дачу, я приглашал к себе домой кого-нибудь из своих друзей, бывало и с ночёвкой. Чаще всего кого-то одного, чтобы толпу не создавать. В этот раз я пригласил Саню Краха.

Что мы делали обычно у меня, когда оставались наедине с самими собой? Курили, трепали языками, обсуждая всякие подростковые разности, ели, пили, а иногда (если было что) и выпивали. Всё это мы делали тихо, чтобы не нервировать мою соседку Тамару Петровну, и не давать ей повода нажаловаться предкам. Но бывало, что мы ночью выходили и погулять: пошастать по дворам, чтобы бомбануть беспечного «кирюшку»13 на бабло, ларёк какой-нибудь «азеровский» кинуть на пузырь водяры, или… просто прогуляться по набережной реки Невы, дабы посмотреть на звёзды и развод Володарского моста. Ну, романтика же, согласитесь!

И вот, в ту ночь мы с Крахом решили именно посмотреть, как разводится Володарский мост. Честно, так бывало. Да, мы уже это видели неоднократно, но захотелось ещё раз пробздеться по холодку, да ещё и на трезвую голову.

Тем более что накануне мы записались с ним в секцию бодибилдинга, которая находилась в Парке культуры и отдыха имени И. В. Бабушкина. Три занятия мы уже прошли, мышечная ломка закончилась, и в теле появился первый богатырский дух. Что теперь нам, супер-кабанам? Всё нипочём! Всех перебьём!

Мы с Саней вышли из дома примерно где-то в час ночи, и почапали в сторону Невы. По улице Крупской вырулили на проспект Обуховской Обороны, затем пошли параллельно забору легендарного Пролетарского завода, и вышли на каменную набережную. На улице уже стемнело, машин и людей почти не было. Шли, болтали. Слева – Нева, справа – проезжая часть, а за ней – жилые дома. В одном из домов, как сейчас помню, номер 141 по Обуховке, на углу магазин был. Даже не знаю, чем он торговал – никогда не интересовался. Смотрим, напротив этого магаза, на проезжей части стоит ржавый милицейский «козелок»14 с работающей мигалкой, а около «козла» – два мента трутся. Один из них увидел нас с Саней, и к нам рысцой.

– Чего тут топчемся? – говорит. – Документы ваши?

Мы с Крахом опешили. Я отвечаю:

– Документов нет с собой. Мы вот с другом гуляем, хотим на развод моста посмотреть.

– Неужели? А в магазин по пути залезли? Вас видели здесь недавно.

Мы, конечно, в недоумении. Какой магазин? Зачем? Кто нас видел?

– Так, пройдите к машине, разберёмся! – скомандовал мусор.

И мы покорно поплелись за ним через дорогу к «мусоровозу»15. Из-за малости годков и нехватки мудрости, дать дёру от стражей порядка у нас даже не было и мысли. Какая-то ошибка, наверно, думали мы. О том, что нас, дурачков, могут просто-напросто для галочки подставить, мы тогда не сообразили.

Возле машины у нас обоих потребовали выпотрошить все свои карманы. Саня обычно носил с собой самодельные нунчаки, если мы шли на какое-нибудь серьёзное дело, но сегодня мы просто шлялись, и, слава Богу, сего запрещённого оружия у него за пазухой не оказалось. Мы вывалили на капот «козелка» всё своё курево, зажигалки и ключи от домов. Конечно, ничего из этого хлама мусорам не показалось подозрительным, и они велели его забрать обратно.

Мент открыл одну из дверей УАЗа и потребовал, чтобы мы с корешем срочно забрались на заднее сидение. Мы залезли. Оба мусора уселись впереди: один за руль, второй рядом. Вдруг затрещала ментовская рация. По ней сообщали, что «подозрительный клоун замечен возле дома номер 130 по проспекту Обуховской Обороны». Менты ответили: «Принято», и мы на УАЗе помчались по указанному адресу. Адрес этот был совсем рядом – через дом. Развернувшись на Обуховке, «козелок» нырнул во дворы.

Я прекрасно помню, как мы с включенными фарами носились во дворах и догоняли какого-то чувака в сером драном свитере. Потом он споткнулся, упал, мы его нагнали, и под дулами «стволов» менты запихнули парня в УАЗовский «обезьянник»16. Затем мы поехали по проспекту Обуховской Обороны в сторону 10-го отделения милиции Невского района, где, собственно, наше небольшое путешествие и закончилось.

Возле ментовки нас троих вытряхнули из «козелка», и через «дежурку»17 закрыли по камерам. Точнее даже так: Саню Краха – в камеру для мужчин, парня в свитере – в камеру для женщин (все камеры были пустые), а меня – в предкамерный коридор, но тоже за решёткой. Так, вероятно, сделано было для того, чтобы мы друг с другом не перешёптывались. Снаружи коридорной двери-решётки сидел мусорок-цирик с автоматом, и следил за нами, по крайней мере, – подслушивал.

Короче, в «дежурке» нам объяснили, что в тот магазин на Обуховке накануне было проникновение, и что нас всех троих видели на месте преступления. А поскольку сейчас ночь, то лишь утром явится следователь, который будет с нами работать. В то, что этого третьего кренделя в свитере мы впервые видим, и в то, что мы шли смотреть развод моста, нам, конечно, ни кто не поверил. Ну, ещё бы.

Я устроился в коридоре на табуретке рядом с большой чугунной батареей. Единственная электрическая лампа накаливания, что освещала коридор, была мощностью ватт, наверно, в сорок, и света давала, мягко говоря, немного.

Парень в рваном свитере, что сидел в бабской камере, иногда вскакивал и начинал во весь голос требовать, чтобы его выпустили, что он просто ходил за водкой, и что его сейчас ждут дома бухать. На его вопли, естественно, ни кто внимания не обращал. Кроме того, он меня начал подбешивать! Я нервничал. Моё тело сильно колотило, хотя я бы не сказал, что ночь выдалась зябкая – лето ведь ещё. Скорее всего, это на психологической почве.

Я попробовал пообщаться с Саней, но из-за коридорной двери сразу звучало:

– Я всё слышу! Ни каких разговоров между собой до прибытия следователя!

Спустя какое-то время, из-под двери Саниной камеры, тихонько шелестя, просунулась бумажка, на которой было что-то написано. Я глянул на коридорную дверь и, пока там никого не было, снял и кинул на бумажку свою кепку-бейсболку.

Моё шевеление услышал мент, и заглянул в коридор.

– Чего там рыпаемся? – грозно спросил он, уставившись на меня.

– Закемарил чуток и шапка с головы свалилась, – говорю. – Возьму?

– Ну, возьми, – без тени подозрения разрешил мусорок.

Я нагнулся и вместе с бейсболкой заграбастал рукой записку. Забросив кепку обратно на башку, я украдкой прочитал:

«Лёх мы в 11:30 вышли из дома и пошли смотреть мост. Нас тут же взяли менты. Этого драного пирдосю мы не знаем. Больше ничего не говори. Чтобы всё совпало тверди одно и то же».

Оказывается, в одной из стенных щелей камеры Крах обнаружил несколько спичек. Пошарил в своей куртке, и во внутреннем кармане нащупал старый, уже постиранный чек из продуктового магазина. И ему пришла в голову идея написать мне маляву. Саша стал слюнявить спичечные головки и ими писать – получалось весьма сносно.

Рекомендации Краха я понял. Это он советовал говорить следаку, когда тот утром вызовет нас по одному к себе в кабинет, как обычно делается. Я порвал бумажку на несколько мелких частей и засунул их за батарею.

Было где-то около трёх часов ночи, наверно, когда я начал реально клевать носом. Крендель в свитере затих, и я дреманул, потом ещё разок, и ещё, пока мент-цирик не загремел замком и не скомандовал:

– Так, кому в толчок надо?

Сразу подорвался чувак в женской камере:

– Мне! Я ссать хочу!

– Вот ты и пойдёшь самый последний! – рявкнул на него цирик, открывая сперва коридорную дверь, потом дверь в камеру с Саней Крахом. Саня, заспанный, выполз из камеры и прошлепал к параше, которая была в торце коридора. Потом наступила моя очередь. Выходя из толчка, я спросил у мента:

– Сколько сейчас времени?

– Полседьмого утра, – ответил цирик.

Последним бежал на горшок драный свитер, но уже по-большому, потому что по-маленькому он умудрился сходить в камере, о чём мне потом не без гордости сообщил.

Спустя час с небольшим, цирик снова открыл коридорную дверь.

– Так, Касим18, выходим к следователю, – мент открыл камеру Сани, и куда-то его увёл. Крах мне успел лишь подмигнуть глазом: держись, дескать, всё будет хорошо.

Минут через тридцать Сашку вернули обратно, и позвали парня в свитере. Ещё через полчаса пришли за мной. «Пирдосю» вернули в женскую камеру и, пока он проходил мимо меня, я заметил, что у него разбита нижняя губа. Но тогда я не придал этому особого значения.

Цирик вывел меня из коридора на лестничную клетку, где меня ждал какой-то тощий и лысый мужик в штатском. Рукава его болотного цвета рубашки были по локоть засучены, как у фашистов. Он подтолкнул меня в спину и указал на лестницу:

– Давай шустрее на второй этаж и налево! Руки держать за спиной!

Меня снова стало нехило колбасить – нервы, сука. Но ничего, когда-то уже надо было попасть в ментовку. Мужик я, в конце-концов, или нет? Всё будет о’кей! Лишь бы побыстрей…

Я поднялся по ступенькам на второй этаж, как и сказал лысый, повернул налево, прошёл ещё шагов пять и услышал сзади:

– Стоять! Вторая дверь.

Лысый подошёл к двери, открыл её ключом и втолкнул меня внутрь. На улице к этому времени уже рассвело, но внутри кабинета этого фашика было мрачновато. Единственное окно было завешано толстой светонепроницаемой шторой тёмно-зеленого цвета. Рядом с окном стоял рабочий стол с включенной настольной лампой, за столом – кресло лысого, перед столом – железный стул. На столе лежала кипа бумаг, папок, стоял дисковый телефон, а в центре – исписанный лист бумаги и авторучка.

– Давай, давай садись, не стой! – скомандовал лысый и снова подтолкнул меня рукой к стулу. Падла, переломать бы тебе руки, думал я! Наверно, распускать их любишь!

– Меня зовут майор Воробьёв, я – следователь, – представился лысый. – А тебя, насколько мне известно, – Кумачёв Алексей, если ты в «дежурке» не наврал. Где проживаешь?

Я прекрасно помнил, что назвал в «дежурке» ночью несуществующий адрес: ул. Ольги Берггольц, дом 17, кв. 8. Точнее, такой адрес существовал, но я никогда не жил там. Интересно было, они его пробили или нет? Ведь я же наивно рассчитывал, что до следака дело не дойдёт, думал, что выпустят из ментуры максимум часа через два, мы ведь ничего такого не сделали. Но, увы…

– Ольги Берггольц, 17, квартира 8, – продолжал гнуть свою линию я.

– Домашний телефон?

– Нету.

– С кем живёшь?

– С матерью и отцом.

– Брат, сестра?

– Есть, старшие, сводные, но мы вместе не живём.

– Учишься, работаешь?

– Школу в этом году закончил. В ПТУ – первого сентября.

– Вместо ПТУ в «малолетку»19 поедешь!

– Почему?

– Магазины грабить нравится?

– Я не грабил магазины.

– А вот свидетели говорят, что грабил – видели тебя и друга твоего сегодня ночью, как вы из магазина на Обуховской выходили. И друг твой, кстати, уже во всём признался. Вот это с его слов записано, и подпись его. Прочти.

Следак мне придвинул лежащий на столе лист бумаги. Я прочитал чьё-то полное ереси сочинение про то, как он залез с дружбаном в магазин автозапчастей и украл из кассы приличную сумму денег. И подпись… Я не знал, чья это была подпись! Я видел, как подписывается Саня, но здесь было не его художество. Может того, что в свитере? Или, если Саня дал показания под давлением, то у него хватило бы ума подписаться по-другому, чтобы это понял я. Саня – умный парень!

– Я не знаю, кто это вам рассказывал, гражданин следователь, и эта подпись не моего друга. Мы ни какой магазин не грабили. В час ночи мы с другом Сашей вышли из моего дома, и пошли смотреть, как разводится Володарский мост. На набережной, на проспекте Обуховской Обороны, к нам подошел милиционер, и усадил обоих в УАЗик. Потом мы по дворам догоняли какого-то парня в свитере и, когда догнали, нас всех троих привезли сюда. Мы не знаем этого парня. Мы не грабили ни какой магазин! Отпустите нас!

Глаза фашиста налились гневом, он молча встал, нависнув надо мной злобным грифом, потом как даст мне с локтя в ухо! От неожиданности я свалился со стула на пол. Ухо стало саднить.

– Долго вы мне эту херню гнать будете? – заорал лысый. – Я из вас всё равно всю правду выбью! Вставай живо!

Я, покачиваясь, поднялся на ноги. Следак достал из стола лист бумаги с точно таким же текстом, что я читал, но без подписи.

– Подписывай, или ты отсюда никогда не выйдешь! Не выйдешь, сука!

– Да не буду я ничего подписывать, дядя! – стал возражать я. Мандраж у меня резко прошёл, и тело охватила безудержная злость. Мне было уже по барабану, что со мной будет делать эта скотина, но подписывать я уже принципиально ни чего не собирался.

– Я тебе не дядя, а товарищ майор! Будешь, падла, подписывать, будешь! – яростно прошипел ментяра и ударил меня по шее вдруг откуда-то появившейся в его руках резиновой дубинкой. – Подпишешь, всё подпишешь!

Следак стал колошматить дубиной меня по ногам, из-за чего я снова упал, потом по спине, по рукам, по чему попало…

– Вы что делаете? – орал я, закрываясь от побоев руками. – Я всё родителям расскажу, они в прокуратуру пойдут! Чего творите?

– Да хоть самому Папе Римскому! – рявкнул фашик, занёс дубинку для очередного удара, но… в дверь его кабинета постучали.

– Чего ещё? – крикнул туда следак.

Дверь открылась, и в неё заглянул какой-то молодой мент в фуражке, которого я до этого не видел.

– Сергей Палыч, выйдите на секунду, – сказала фуражка и вновь прикрыла дверь с той стороны.

– Сядь за стол! – приказал мне следак, выходя в коридор.

Минут пять его не было. Я слышал краем уха отголоски их разговора за дверью, но не понимал о чём он. Моё тело всё болело! Вот ведь гандон! Мразь ментовская, а не товарищ! Я встал с пола, поднял упавший стул и сел на него.

Вскоре следак вернулся. Молча прошёл мимо меня к своему креслу, уселся в него и вперил в меня свой крысиный взор. Мы, ни слова не говоря, смотрели друг на друга минуты две, после чего пасть лысого открылась.