Тени холодного солнца

– О!.. Вижу вы прекрасно разбираетесь в северогерманской древней поэзии, – произнёс он, пораженный моей начитанностью. – Но все эти произведения, так сказать, местного значения. Они известны лишь специалистам и энтузиастам-любителям. В среде романских и славянских народов о них почти никто не знает. К тому же, написанные в раннем средневековье они нуждаются в серьёзной литературной обработке, прежде чем получат мировую известность.

– А вы значит, решили создать поэму мировой известности, которая прославит наши северные легенды? Что ж прекрасно! Вместо Зевса будет Один, вместо Ахиллеса – Сигурд.

– Вот вы опять иронизируете, Людвиг. Между прочим, среди наших легенд полно совершенно оригинальных. Кстати, я отправил несколько своих стихотворений Эрику Верлауфу1. Известному в Дании собирателю фольклора.

– И что же вам ответил Верлауф?

– А.., – Струэнзе огорчённо махнул рукой. – Он мне написал что не собирается давать художественную оценку моим сочинениям. Лично его интересуют только подлинные древние тексты а не их современная интерпретация. – Затем он опять схватил свою тетрадь и стал перелистывать. – Так… Сейчас я вам прочитаю ещё кое-что. Так… Так… А вот оно. Вот это я думаю поставить в начале поэмы. Я назвал его «Молитвой викинга»

– Олав, Олав, – взмолился я. – На сегодня достаточно поэзии, друг мой, пора подкрепить свои силы.

В дверь постучали и на пороге купе появился Алоис, держа поднос уставленный бутылками и тарелками с закуской. Но датчанин уже вошёл в раж, и только отмахнулся.

– Ну уж нет, барон, вы сами меня попросили, так что теперь сидите и слушайте. Вечер поэзии продолжается.

               Услышь нас, Водитель ратей,               Отец богов нам внемли.               Небесного свода создатель,               Ветров, хладных волн и земли.               Дай в брани, мечам нашим, ярость,               Сердцам нашим дай огня.               Борту корабельному крепость,               И крепость хребту коня.               Внемли нам, Зачинщик распрей,               Где сталь крушит вражий строй.               Где смерти росою красной,               Пленяешь взор грозный свой.               Там где, о щитов ограду,               Ударят мечи, звеня.               Победу нам дай в награду,               Всё прочее возьмём без тебя.               Когда же, изрублены в сече,               В крови мы на землю падём.               Прими наши души, при встрече,               В Вальгалле за бражным столом.

_____________________________________________________________________

1. Эрик-Христиан Верлауф (1781—1871). Датский историк и этнограф, изучал народные песни и исландские памятники древности.

_____________________________________________________________________

– Браво! Браво! – раздалось позади меня. – У распахнутой двери купе стоял подвыпивший прусский офицер с щёгольскими, закрученными кверху усиками и хлопал в ладоши. Позади него стоял ещё один пруссак, по видимому, денщик, и держал поднос с начатой бутылкой коньяка и несколькими бокалами.

                                           * * *

В молчании граф мерил шагами пространство своего кабинета. Стоявший у входа маленький человечек докладывал ему своим монотонным и нудным голоском, то и дело вытирая вспотевшую лысину.

– Сегодня, Ваше Сиятельство, ещё двое слуг потребывал расчёта. Я ничего не могу поделать, народ бежит. Случай с Катариной окончательно лишил всех присутствия духа. – Человечек, снова вытер платком вспотевший лоб, откашлялся и затем продолжил, с горькой усмешкой. – И ведь всё выходит именно так, как в этих чёртовых легендах. Катарина его первая увидела, и на следующую ночь с ней произошло такое.

– Хорошо, Фриц, я понял. Ещё что-нибудь? – Человечек замялся и снова промокнул лысину платочком.

– В округе не спокойно, разговоры всякие идут…

– Фриц, говори конкретней, – резко одёрнул его граф. – Что за слухи, кто их ведёт? Терпеть не могу недомолвок.

– Ну, насколько мне известно, там, так сказать, мутит воду местный пастор, отец Пауль. В своей последней проповеди он так и заявил, что мол, из-за проклятия Траумбергов не должны страдать невинные люди.

– Фриц, отцу Паулю нет и тридцати лет. Что он вообще может знать о здешних событиях произошедших полвека тому назад? Он всего четыре года служит в нашем приходе.

– Да, но жив ещё старый пастор – отец Бернардо. Ему сейчас уже семьдесят четыре года, он хотя уже не служит но вполне ещё бодр.

– Да я хорошо его знаю, – кивнул граф.

– Так вот наш молодой пастор, отец Пауль, постоянно с ним встречается, консультируется по разным вопросам. А ведь, отец Бернардо появился в нашем приходе всего через два года после… тех событий. Выслушивая исповеди прихожан он, конечно же, смог составить полную картину того что здесь произошло.

– Ну и что из этого? – Так, вчера вечером они опять встречались. Видите ли, Ваше Сиятельство, у отца Бернардо служит горничной девица Клара. Ну у нас с ней… впрочем это не важно.

– Понятно, – граф усмехнулся. – Значит ты в курсе всего о чём говорят в доме старого пастора. – Фриц слегка покраснел и замялся, но потом, в очередной раз вытерев лысину, продолжил.

– Вчера к вечеру отец Бернардо вызвал к себе отца Пауля. Они закрылись в кабинете и долго о чём-то говорили. Клара, как не старалась, расслышать смогла совсем немного. Они говорили о проклятье, о каком-то пророчестве Магды, ещё о чём-то. Потом отец Бернардо заявил что, на этот раз, нельзя допустить чтобы умерло столько людей как в прошлый раз. А отец Пауль во всём соглашался с ним, а прощаясь, сказал такую фразу – «Жаль несчастную девушку, но если ничего другого не остаётся, придётся действовать более решительно».

– Негодяй! – граф так сильно вцепился руками в подоконник, что побелели костяшки пальцев. В этот момент в дверь постучали, и в кабинет вошёл мужчина средних лет, в строгом но не очень модном костюме с коротко подстриженной бородкой и в пенсне.

– Хорошо, Фриц, можешь идти, – граф поспешно отпустил своего дворецкого. После того как тот вышел, он повернулся к своему гостю.

– Ну что скажете, доктор, как находите свою пациентку? – Но мужчина прибывал в глубокой задумчивости и кажется не сразу услышал заданный ему вопрос. Потом, словно очнувшись, ответил.

– Я осмотрел госпожу Анну-Марию, Ваше Сиятельство. С нею всё нормально, уверяю вас.

– Но она так бледна, и… эти тени под глазами, – недоверчиво произнёс хозяин кабинета. – Она почти ничего не ела несколько дней.

– Она абсолютно здорова, – продолжал настаивать его собеседник. – Здоровая молодая девушка. Разве-что, имело место небольшое нервное расстройство, но это, в общем-то, пустяки.

– А как та, вторая девушка? – поинтересовался граф, устраиваясь в кресле. Небрежно махнув рукой он указал собеседнику на соседнее кресло.

– Вы имеете в виду ту служанку. Ну что ж… Здесь всё гораздо хуже, намного хуже. Думаю нам не стоит пытать на её счёт благополучных надежд.

– Но что с ней? – достав сигару из коробки, граф закурил. – Чем она больна? Вы можете поставить диагноз?

– Ну, точно пока сказать не могу, – развёл руками мужчина. – Совершенно очевидно что девушка пережила очень сильное душевное потрясение. Бедняжка очень слаба, постоянно впадает в забытьё, и у неё наличествуют все симптомы сильной кровопотери.

– Кровопотери? – резко переспросил граф. – Но каким образом? У неё же нет никаких сильных повреждений? Мне говорили, всего лишь пара царапин на шее. Вы что доктор, уже успели наслушаться местных сказок?

– Каких сказок? Не понимаю о чём вы? – удивился доктор.

– Так не о чём, неважно. Значит похоже на кровопотерю?

– Вот это то и удивительно, – вздохнул доктор. – У неё действительно есть небольшие ранки на шее, но они никак не могли стать причиной сильной кровопотери. Может быть какая-нибудь инфекция? – он снова развёл руками. – Девушка лежит в забытье уже сутки. И она периодически бредит, и вот этот её бред меня очень беспокоит.

– Это ещё почему? – удивился граф. – Люди часто бредят находясь в беспамятстве, что же тут удивительного?

– В бреду она упоминала какого-то «Зелёного дьявола». – Граф вздрогнул услышав это имя, но быстро взял себя в руки. – И постоянно просила закрыть некую дверь, говоря что за ней прячется сам Сатана, ну и тому подобное. Но самое интересное здесь то, что она говорила на разных иностранных языках: сначала на старорумынском потом на венгерском, итальянском, точнее на пьемонтском наречии. А затем ещё на двух каких-то языках, совершенно незнакомых мне. – Мужчина взял сигару, предложенную ему хозяином кабинета, и затем продолжил. – А я, между прочим, знаю все европейские языки, и ещё турецкий с персидским.

Насколько мне известно, эта девушка, до её болезни, говорила только на немецком и богемском, то-есть чешском, языках. Да и себя она в бреду называла разными именами: Матильдой, Феофанией, Умарундой, – он усмехнулся. – Вы когда-нибудь слышали такие имена как Умарунда или Индасурата? Уверен что нигде и никогда.

А два часа назад она начала всё время повторять одну фразу на старосербском. Фраза звучит очень зловеще «Бойся мертвецов ходящих в ночи» – Внезапно доктор замолчал и схватился за голову. – Боже мой… Боже мой… Как же я сразу об этом не догадался. Но если это так… то это ужасно. Ужасно! – Доктор обжёг себе ухо сигарой, но даже не почувствовал боли.

– Что вы там шепчите, Войцеховский, скажите, девушка поправится? – Спросил граф, но его собеседник, погруженный в свои мысли, не расслышал вопроса. Сжимая руками голову он что-то про себя шептал, раскачиваясь из стороны в сторону.

– Да что с вами? Я спросил, девушка поправится? – вновь спросил граф, повысив голос. Доктор, тяжело вздохнув, посмотрел на него.

– Что? А… Нет-нет. Не поправится, – произнёс он скороговоркой. – Процесс превращения начался и его уже не остановить. Не думал что вновь столкнусь с подобным, – пробормотал он себе под нос. – Хозяин кабинета с удивлением посмотрел на него.

– Что? Что вы сказали? Какое ещё превращение?

– А? Нет… Превращение? Нет, я сказал отравление. В организм девушки попала какая-то инфекция и процесс отравления зашёл слишком далеко. Я бессилен помочь бедной девушке.

– Жаль. Бедная, бедная, Катарина, – вздохнул граф. – И всё же, господин Войцеховский, если в замке произошла вспышка инфекции, надо принять меры. Очень хорошо, доктор что вы оказались здесь.

– Да- да, конечно, – доктор поднялся с кресла. – С вашего позволения я вернусь к постели больной. – И уже взявшись за ручку двери он произнёс. – Удивительно это всё, Ваше сиятельство. Вот мы с вами образованные люди, и в силу этого, боимся назвать истинную причину происходящего здесь. Мы не в силах произнести это вслух. А ваши слуги, – доктор грустно усмехнулся. – Кажется, прекрасно всё поняли. Вон, посмотрите, чесноку везде понавесили, прямо как в глухой румынской деревушке.

Через пять минут после того как ушёл доктор, в кабинет заглянул Фриц.

– Господин, пришёл Адольф Клюге, владелец нотариальной конторы «Клюге и сыновья», он очень просит его принять.

Вошедший, был невысокий лысый мужчина с моноклем в правом глазу. Он держал в руках большой конверт из плотной коричневой бумаги и заметно волновался.

– Ваше Сиятельство, я счёл своим долгом лично прибыть к вам, чтобы принести свои самые нижайшие извинения.

– Извинения? Что случилось, господин Клюге, я не понимаю, – удивился граф. – За что вы собираетесь извиняться?

– Произошло чудовищное недоразумение. За все сто двадцать два года, что существует наша контора, такое произошло первый раз. Мы обнаружили это письмо, адресованное вам. И к нашему ужасу, выяснили что должны были передать его, ещё полтора года назад. – Глядя на помрачневшее лицо фон Траумберга и его насупленные брови, господин Клюге поспешно добавил. – Я понимаю, Ваше Сиятельство, что это абсолютно непозволительная оплошность, и что она бросает тень на нашу фирму. Но, прошу вас, посмотрите на дату! Это письмо было оставлено в нашей конторе почти пятьдесят лет назад! Ещё при моём дедушке, царствие ему небесное. Немудрено что о нём забыли. – С этими словами нотариус положил перед графом конверт.

                                          * * *

Пруссак криво улыбался и был, что называется, уже изрядно навеселе. Весь он был какой-то лощёный, подтянутый, и гусарский мундир на нём смотрелся очень эффектно.

– Разрешите представиться, господа, Вальтер фон Гертвиг, – кавалерист картинно щёлкнул каблуками. – Женюсь, господа, вот такие дела. Увы, наступил конец моей холостяцкой жизни. Еду к невесте в Дрезден, а весь поезд забит скучными бюргерами и их унылыми жёнами. Нескем даже выпить. Вот взял Ганса и пытаюсь отыскать здесь какого-нибудь брата – офицера. А тут сразу двое, да ещё и любителей поэзии.

Тут взгляд пруссака скользнул по эполетам Струэнзе. От удивления он открыл рот а его рука потянулась к револьверу. Дат… Мой датский спутник уже начал создавать проблемы.

– Датчанин?! Но, чёрт возьми! Что это значит, господин капитан?! Вы путешествуете в компании вражеского офицера?! – голос Гертвига зазвучал угрожающи. Кажется пруссак посчитал своим долгом прояснить эту ситуацию. – Вы ещё и выпиваете с ним! Вон – почти целую бутылку распили, а ведь он враг. У нас, господин артиллерист, между прочим, война с ними идёт. Хороши союзнички, ничего не скажешь. Не зря наш король Вильгельм и Его Превосходительство, господин Бисмарк не доверяют вашему императору.

– Успокойтесь, господин Гертвиг, – негодование пруссака меня изрядно позабавило. – Не стоит везде видеть лишь врагов и изменников. Я, барон Людвиг фон Хагендорф, и как и вы, тоже еду к своей невесте. А, сидящего перед вами господина зовут Олав Христиан фон Струэнзе. Он уже не враг а военнопленный, везу его, так сказать, в качестве трофея, продемонстрировать своей невесте. – Пруссак от удивления закашлял и покрутил головой. Подкрутив свои щёгольские усики он усмехнулся.

– Значит как трофей! Чёрт возьми, а ведь неплохая идея, господин барон. Жаль что а сам до этого не додумался. Я ведь тоже взял в плен несколько датчан, – Гертвиг пристально взглянул на Струэнзе. – Правда ещё больше прикончил, – добавил он со злобной усмешкой. Повернувшись к своему денщику он взял с подноса бутылку и поставил её на стол. – Ступай в наше купе, Ганс, и приготовь мне постель.

                                           * * *

Мой славный Алоис, бесшумный и незаметный, подобно заправскому официанту, поставил на столик, между нами, новую бутылку коньяка, и так же незаметно исчез. Пруссак и датчанин, между тем, ожесточенно продолжали свой бесконечный спор.

– Да, Пруссия действительно стремится играть первую скрипку в объединении Германии. Радуйтесь, господин Струэнзе тому что мы заберём у вас только две провинции. А ведь могли- бы захватить всё ваше королевство. Мы, без особого труда, сделали бы это ещё в сорок восьмом году. И я не понимаю зачем русский царь Николай I, тогда вступился за вас, – горячился пруссак. Не понимаю какое дело царю до вашего королевства?

– Нет, вы, Гартвиг, ещё увидите, что такая агрессивная политика Пруссии выйдет ей боком. Думаете Великобритания и Франция будут молча смотреть как в Европе поднимает голову ещё один военный монстр?

– Чепуха! Объединить все германские земли в одну мощную, стальную империю, это историческая задача Пруссии. Её священная миссия, если хотите. А вы, барон, вероятно предпочли бы, чтобы роль объединителя Германии взяла на себя Австрия? – усмехнулся Гертвиг.

– А почему-бы и нет? – ехидный тон прусского кавалериста привёл меня в негодование. – По-моему это вполне естественно. Австрийская империя является самым большим из немецких государств, и так-сказать, самым культурно развитым. Так кому же как ни нам выполнять эту историческую миссию.

– Совершенная чепуха! – нагло заявил Гертвиг. – Вашу Австрию, словно черви разъедают инородцы. Вас тевтонов в империи менее половины, все остальные это инородцы: венгры, славяне, евреи, итальянцы.

– Что же плохого в культурном многообразии? – спросил я. – Разные народы могут прекрасно сосуществовать в пределах одного государства, взаимно дополняя друг-друга.

– Нет! К чёрту инородцев! – яростно выкрикнул пруссак. – Немецкие земли должны объединяться вокруг исконно германских, монолитных территорий, а вовсе не вашего культурного многообразия напоминающего лоскутное одеяло. Нет, господин барон, будущая Германская империя будет строиться вокруг прочного как алмаз ядра. И этим ядром конечно же может стать только Пруссия как истинная хранительница германского духа. – К моему удивлению и досаде, наглого пруссака вдруг поддержал Струэнзе.

– Знаете, Людвиг, а мне кажется что господин Гертвиг прав, – вдруг заявил он. – Если объединение немецких государств произойдёт под эгидой Австрии, то будущая империя будет напоминать тот же рыхлый, бессмысленный, и наполненный внутренними противоречиями, винегрет, чем являлась, почившая в 1806 году Священная Римская Империя.

– Вот именно, ваш Струэнзе прав, – пруссак стукнул по столу кулаком та что зазвенели бокалы. – Прислушайтесь, барон, к тому что говорит ваш «трофей». Нам больше не нужно лоскутное одеяло.

– Но все империи многонациональны, – возразил я.

– И потому недолговечны, – категорически отрезал лощёный пруссак. – Многонациональность, дорогой барон – страшное проклятие для любой империи, и государства вообще. Это основная причина их гибели. Молчите? Вот-вот, потому что вам нечего возразить. Вспомните Древний Рим. Когда римляне были едины, им никто не мог противостоять. Их непобедимые легионы из отважных парней с красными щитами, громили всех своих врагов, проявляя на полях сражений чудеса храбрости. Они завоевали почти весь цивилизованный мир того времени.

И что же было дальше? А дальше они стали давать римское гражданство представителям покоренных народов. Допустили их в свои легионы, стали заимствовать их религии, их стремление к роскоши и их варварские формы разврата. И вот, спустя непродолжительное время, из героического, победоносного народа, народа-завоевателя, народа-господина они превратились в тупой скот, жаждущий только хлеба и зрелищь.

– Послушайте, господин Гертвиг, всё-таки, Римская империя просуществовала почти пятьсот лет. По вашему это мало? – Пруссак неопределённо пожал плечами думая что-бы возразить. Но ему на помощь снова пришёл неугомонный Струэнзе.

– Мало! Конечно мало! К тому же, можно считать что реально она прекратила своё существование на столетие раньше официальной даты её гибели: Сразу после битвы при Адрианополе в 378 году. Тогда, как вы помните, погиб весь цвет римской армии, тридцать пять трибунов и сам император Валент. Последующие же за этим сто лет, представляли собой лишь предсмертную агонию великого государства. Так что их Бисмарк совершенно прав стремясь объединить в империю исключительно немецкие государства.

– Конечно Бисмарк прав! – воскликнув, изрядно набравшийся, прусский кавалерист. – Империя состоящая из народов близких по происхождению, языку и культуре, будет не в пример прочнее. Германская железная империя просуществует тысячу лет! – выкрикнул он пьяным голосом. – Мы объединим не только немецкие земли, но и весь германский мир.

Дорогой господин Струэнзе, я надеюсь вы не будете против если мы в нашу железную империю затолкаем и вашу Данию! – ехидно спросил он подливая датчанину в бокал коньяк.

– Конечно против! – покрасневший Струэнзе начал протирать очки. – Мы неплохо чувствуем себя в нашем маленьком королевстве.

– Тогда вас никто и спрашивать не будет. Великие империи создаются железом и кровью. Кого интересует мнение слабого. Решено! Вы будете всего лишь одной из провинций Великого Рейха, также как Саксония, Бавария, Тюрингия Голландия, Норвегия, и… всякая там… всякая… неважно. Затем мы присоединим все немецкие земли входящую в вашу Австрию. А земли населённые инородцами просто превратим в колонии, как британцы Индию, нечего церемониться с этой швалью.

Я верю, господа, что так и произойдёт, Великий Рейх будет создан в недалёком будущем. Дремавшие так долго, силы немецкого народа наконец пробудились. Мы не потерпим то что английские торгаши и эти чёртовы лягушатники лишили наш великий народ колоний. Нет, мы потребуем передела мира. Мы тоже хотим получить свой кусок, и в Африке и в Азии. По этому им придётся потесниться.

Но для этого нашему немецкому народу будет нужен вождь. К сожалению, вряд ли им будет Бисмарк. Увы, но даже великие люди – смертны! Наше грандиозное пробуждение произойдёт позднее. И совсем не обязательно что он, то есть вождь будет из королевской семьи. Гогенцоллерны слишком связаны всякими условностями и родственными отношениями с другими правящими домами. Нет! Подлинно национальный, харизматичный лидер может прийти, подобно Зигфриду или Арминию, из самых мистических глубин германской расы. – Гертвиг закашлялся и налив бокал, тут же осушил его. – Вы кажется, господа, когда я вошёл, читали стихи. Позвольте и мне прочесть вам кое-что.

      Германия! Склоняю взор!      Приют арийцев гения, и ярости Вотана1.      Пусть зазвенят тевтонские мечи,      От Эрина холмов до гор Ирана.      Блистает сталь, нас Фюрер в бой ведёт,      Мы знаменем своим укутали пол мира.      И наш орёл Германский воспарит,      От Юкатана до вершин Памира.

Прочтя эти строки пруссак распрощался с нами и, шатающейся походкой отправился спать.

– Отвратительно, – сказал я вслух, погруженный в собственные мысли.

– Почему? Стихи грубоваты но совсем не плохи, – пожал плечами Струэнзе. Правда первую строчку он безбожно украл у Байрона, но там, кажется, говорилось про Албанию.

– Да я не про стихи. Отвратительно то, что он говорил здесь. После ухода этого чортого пруссака, кажется, даже воздух стал чище. Его слова будто-бы сочились кровью.

_____________________________________________________________________

1. Вотан – так германские племена, живущие за пределами Скандинавии, называли верховного бога Одина.

_____________________________________________________________________

– Позволю себе заметить что это ваш союзник, барон, а не мой. Может быть вам пора признать что армия Франца-Иосифа воевала не на той стороне. Единая Германия при гегемонии Пруссии неминуемо станет агрессивным, милитаристским и реакционным государством. В этом вопросе я всецело на стороне вашего барона Бигелебена1. А вообще, я читал что в Германском союзе большие надежды возлагают на, только что взошедшего на Баварский престол, Людвига II.

– Не смешите меня, любезный Олав Христиан, Людвиг Баварский безнадёжный эстет и романтик, безумно влюблённый в музыку Вагнера. Но как политик он пустое место. Увы, но мой баварский тёзка совершенно не создан для великих дел. Так что, Струэнзе, – сказал я поднимая бокал. – Если это не суждено ни Австрии ни Баварии, то пусть хоть маленькая Саксония объединит вокруг себя Германию. Только бы не пруссаки. К чёрту Пруссию!