Тени холодного солнца

Кроме большой кованной щеколды, дверь запиралась на огромный деревянный засов, больше похожий на, средних размеров, бревно. Но и это было ещё не всё. Изнутри, дверь так же удерживали два железных крюка длинной примерно в метр. Одним своим концом они крепились к железной скобе прикрученной к полу, а другим, цеплялись за стальные кольца в самой двери. Да, трактир запирался не хуже какой-нибудь крепости. И сразу бросалось в глаза то, что все эти неодолимые запоры, кроме щеколды, установили здесь совсем недавно.

Глава 7

Страшная ночь на постоялом дворе. Истории леденящие кровь и новые вопросы. Фрау Магда Шлоссе показывает свою силу. Знакомство с Бруно

Ужин был по крестьянски простым и обильным. Я взял цыплёнка с молодой картошкой. Цыплёнок, по правде говоря, слегка пригорел, да и приправа, на мой взгляд, была излишне острой. Струэнзе сначала присматривался к бараньему боку с гречневой кашей, но затем взял свиное жаркое с овощами и кнедликами. Было много сыра, хлеба и различных закусок. Алоис. что скромно сидел с краю, уплетал заячье рагу. Он явно чувствовал себя, что называется «не в своей тарелке», так-как из-за походных условий, впервые сидел за одним столом с офицерами.

Никаких приличных вин в этом заведении, конечно же не было. Но хозяин очень рекомендовал нам сливовую наливку, две бутылки которой теперь стояли перед нами. На мой взгляд, излишне приторная и крепкая, она очень пришлась по вкусу Алоису. Наши радушные хозяева ушли к себе, в жилую часть трактира, на второй этаж. Михель завалился спать где-то в своём чулане. Таким образом, мы и четверо наших невольных соседей, остались предоставленными сами себе.

Случайные наши соседи, как я понял, хорошо знали друг-друга, и по началу оживленно переговаривались. Они обсуждали обычные для крестьян темы: как-то – погоду, виды на урожай, деревенские сплетни и скандалы. Потом принялись ругать какого-то перекупщика, господина Прохазку, называя того жирной свиньёй, подлым негодяем и ещё, какими-то уж совсем безобразными и неприличными словами. Они говорили на местном диалекте немецкого языка, но использовали много богемских слов и выражений. Из-за этого я далеко не всё понимал из их разговора.

Только человек одетый в охотничий костюм держался особняком и почти не принимал участия в общем разговоре. Он медленно пережёвывал пищу периодически прикладываясь к кружке с лёгким пивом и, по видимому, о чём-то напряжённо размышлял. Очевидно что он не был местным жителем. Его манеры и правильная речь, о которой я мог судить по нескольким оброненным им фразам, выдавали образованного человека, возможно даже аристократа.

Утолив голод и прикончив почти все выставленные на столе блюда, трое крестьян достали свои трубки и закурили. Алоис, опрокинув в себя ещё одну рюмку наливки, тоже вынул трубку. За окном, между тем, совсем стемнело, это было видно сквозь узкую щель между закрытыми ставнями. Разговоры велись всё более тише, а лица людей за столом становились мрачнее и напряженнее. Вскоре их беседа вообще свелась к редким фразам произнесённым полушёпотом.

В зал спустилась хозяйка фрау Магда. Она молча задёрнула плотными зелёными занавесками все три имеющихся окна. Уходя, она оглядела нас присутствующих оценивающим взглядом и сказала:

– Что бы не случилось, не вздумайте подходить к двери. Если у кого возникнет надобность, то в конце коридора, за занавеской есть ведро с водой. — Я вынул из кормана часы и взглянул на циферблат, все сидящие за столом посмотрели на меня с непонятным интересом.

– И сколько там времени, господин офицер, позвольте полюбопытствовать? – Спросил краснолицый толстяк.

– Без четверти полночь, – ответил я, щёлкнув крышкой и убрав часы обратно в корман. Над столом нависла гнетущая тишина. Люди молча курили свои трубки уставившись прямо перед собой, будто боялись поднять глаза. Мы со Струэнзе налили себе ещё по рюмке наливки.

– Говорят, что как раз в полночь их сила намного возрастает, – тихо произнёс краснолицый. – Слава Богу что нынче не полнолуние. – Оказывается его звали Клаус Штрубе, и он был пивоваром из соседней деревни. Краснолицый достал из своего мешка толстый молитвенник и положил рядом с собой на стол.

– Мне тут старый пастор, отец Бернардо, отметил некоторые молитвы, которые его должны отвадить, – сказал он снова понизив голос почти до шёпота. – Нынешний то, отец Пауль, в таких делах ничего не понимает.

– Это против них не поможет, – убеждённо заявил чернобородый господин Маречек. Выбив трубку он налил себе той же наливки что поглощал и Алоис. – Вот если-бы молитвы читал человек возведённый в священный сан, пусть даже и отец Пауль, тогда другое дело. Тогда возможно и помогло бы.

– Святая молитва и сама по себе имеет силу! – упёрся краснолицый пивовар. – Отец Бернардо знает что говорит.

– Так ведь он не может просто так сюда войти, – внезапно подал голос мой дуралей Алоис. – То есть я хочу сказать что у него нет права и силы войти в человеческое жилища без приглашения. Я слышал что такое заклятье на них Господь наложил. От знающих людей я это слышал.

– Ты солдат, не знаешь что в наших краях творится. Так что сиди и помалкивай, – осадил его толстый пивовар. – Многие так думали, за что и поплатились. Вот мне, ещё в детстве, бабка рассказывала про семью Михеля Вёльте. Жена его, Анна, вдруг взяла да пропала. Целый день её искали и нашли мёртвой с прокушенной шеей. По началу думали что какой-то дикий зверь её порешил. Ну похоронили её как положено, с соблюдением всех церковных правил. Только отчего-то глаза не смогли ей закрыть, так с открытыми глазами и в гроб положили.

А спустя три дня, вот как-раз в полночь, и заявилась она. Пришла с кладбища и стала в двери да окна стучать, просить чтобы её впустили. Жалобно так просить, мужа и детей по именам выкликать. Говорила что по детям скучает, что холодно ей одной на кладбище. Ну дети то маленькие, понятно, стали кричать – «Мама! Мама!». Но Михель то не дурак был, вмиг понял что к чему. Зажал рты своим детям и не давал им кричать, мать звать. Так и сидели, и час и два, рассвета ждали.

– И что же? – дрожащим голосом спросил Алоис, в очередной раз наполняя свою рюмку.

– А всё едино. Незадолго до рассвета всё же вошла она в избу, хоть и незваная никем, и всех там порешила. Детишкам обоим горла перегрызла, да кровь всю выпила. А Михелю, своему мужу, так и вовсе сердце вырвала.

– Так если она всех порешила, кто же тогда обо всём этом рассказать-то мог? – совершенно резонно заметил Алоис.

– Всех да не всех, – парировал господин Штрубе – Мать Михеля, старуха Берта уцелела той ночью, спряталась в углу за шкафом, и уцелела. Она же после и рассказала о всём что видела. Но я думаю что упыриха её не убила потому что сполна насытилась. Просто, старухина кровь была ей без надобности.

– Ох, неправильно ты Клаус всё рассказываешь, – заявил господин Маречек. – Зачем человеку врёшь? У нас все эту историю слышали, мне тоже моя бабка её рассказывала.

– Вот-вот, я и говорю, бабские это сказки, – усмехнулся здоровяк Штютнагель. Он равнодушно слушал рассказ пивовара попыхивая своей трубкой.

– Помолчи, Франс, – отмахнулся чернобородый. – Солдат прав, не могут вурдалаки к живым людям без приглашения входить. Анна Вёльте не сама вошла в дом. Это всё маленькая дочка Михеля, она, по детской своей глупости, вырвалась от отца, подбежала к двери и крикнула – " Мамочка, мамочка иди к нам!» – Вот этим и погубила себя, а так же отца и брата. А старая Берта тогда действительно уцелела. Только пряталась она не в углу за шкафом, а под кроватью. А на утро, как узнал народ что с семейством Вёльте приключилось, так ринулись все на кладбище. Моя бабка с дедом туда тоже ходили.

Так вот, раскопали могилу Анны, гроб открыли и видят… Лежит она, значит, вся страшная такая, когти у неё длинные отросли, зубы заострились а весь саван кровью перепачкан.

– И что они с ней сделали? – бедняга Алоис почти перестал дышать от страха.

– Сделали то что положено, служивый. Кол ей осиновый вбили в сердце и голову отрубили, а затем к ногам приставили. Против вурдалака это самое верное средство. Вот как-раз его дед всё это и проделал, – чернобородый показал рукой на Штютнагеля. Это он ни во что не верит, а дед его – Альфред, разбирался в подобных вещах, умный говорят был человек. – Чернобородый Маречек выпустил кольцо дыма и поморщился. – Только жаль от его ума внуку ничего не досталось.

– Чепуха это всё, бабские сказки. Ничего подобного мне дед не рассказывал. Да и как это… разрыли могилу, открыли гроб… Чепуха всё это, как же она тогда покидала могилу не сломав свой гроб и не прокопав путь наверх?

– Так это они умеют. Они ведь уже не люди а дьявольские создания, поэтому и способны выходить из могилы сквозь толщу земли. Но при свете дня они совершенно беззащитны. Поэтому и убивать их надо пока солнце светит. Ночью то против них никакого шанса. Разве что это его отпугнёт, – чернобородый извлёк из своего мешка серебряное распятие и тонкую посеребрённую пику на короткой деревянной ручке. – Серебра он боится, так я слышал, вот приготовил кое что. Распятье я освятил в церкви, а на эту пику два десятка серебряных таллеров потратил, самолично расплавил и остриё покрыл.

– Ну а у меня вот это, – сказал Клаус Штрубе, вынимая из-за пазухи плоскую стеклянную флягу. – Это святая вода, господа. Против всякой нечести самое первое и необходимое средство. Отец Бернардо лично освятил по моей просьбе.

– А у меня есть нечто получше ваших игрушек, – вдруг сказал, неверящий в бабские сказки, господин Штютнагель. Из внутреннего кармана своего плаща он извлёк небольшой, старинный пятиствольный пистолет. – Вот самое надёжное средство. Два дня назад Крумловский оружейник, господин Шлосберг, изготовил для меня два десятка серебряных пуль и собственноручно зарядил этот пистолет.

– Вот это да… Но ты же не веришь!!! – воскликнул чернобородый Маречек.

– Не верю, – кивнул головой Штютнагель. – И дальше хочу не верить. А это так, на всякий случай. – Я заметил что немногословный мужчина в охотничьем костюме, пристально следит за тем как наши случайные сотоварищи раскладывают на столе свой антивампирский арсенал. Насмешливая, скептическая улыбка появилась на его лице. «Ну слава Богу, хоть ещё один нормальный человек, не все ещё здесь сошли с ума» – подумал я.

– Ну а как вы, господа офицеры, каким оружием располагаете, – спросил нас краснолицый пивовар.

– Мне, милейшие господа, не совсем понятно о чём вы ведёте речь? У меня есть сабля, как положено офицеру, – ответил я ему. – Она изготовлена из очень хорошей стали, но никак не из серебра. Ещё у меня есть револьвер – морской Кольт модели 1851 года, но он опять же заряжен самыми обычными патронами. Что касается моего спутника, лейтенанта Струэнзе, то у него есть только сабля, потому что как военнопленному ему вообще не положено огнестрельное оружие. Сабля вообще-то тоже не положена, но я ему разрешил. Так что, почтеннейшие, как видите, для сражения с вашим носферату, мы явно не подходим.

– Тише, тише, господин офицер, – взмолился чернобородый. – Умоляю вас, не произносите это слово.

– Но отчего? – удивился я. Страх этих людей перед мифической угрозой откровенно забавлял меня. – Что такого ужасного в этом слове?

– Назвать вслух его подлинную сущность, значит призвать сюда, – усмехнулся «охотник», как я про себя прозвал мужчину в охотничьем костюме. – По крайней мере, так говорится в различных легендах. Извините, господин капитан, я не представился. Вы можете называть меня, Бруно, полагаю что этого пока достаточно. – В ответ мы, со Струэнзе, так же назвали свои имена.

– Ни какая это не легенда, господин офицер, – зашептал краснолицый Клаус брызгая слюной. – Всё так и есть, поэтому мы называем это дьявольское существо – просто ОН. Из-за него мы живём в постоянном страхе, как жили наши отцы и деды.

– Особенно если ты сам себя накручиваешь, – выразил здравую мысль господин Штютнагель. – Всё это сказки для дураков, господин офицер.

– Ха… Сказки значит? А пистолетик всё-таки купил, и пулями серебряными зарядил. – Чернобородый Маречек не приминул поддеть своего приятеля. Выпив ещё одну рюмку сливовки, я встал из-за стола.

– Ну что ж, господа, желаю вам успехов в борьбе с НИМ. А я, пожалуй отправлюсь спать. Струэнзе, вам я советую поступить аналогичным образом, завтра нам рано вставать. – Я двинулся к лавке у стены, где фрау Магда постелила для меня и датчанина, две перины.

– Господин офицер, – толстый пивовар выпучил на меня глаза. – Вы что же, действительно сможете просто так лечь спать?

– Конечно. Время сейчас позднее, а я прилично устал за сегодняшний день. Так что, на мой взгляд, это самое естественное желание. – Алоис, уже будучи в отвратительно пьяном состоянии, поднялся чтобы снять с меня сапоги, когда произошло это. Внезапно раздался ужасный, невероятно громкий и пронзительный собачий вой. Он прозвучал гораздо более зловеще чем тот что мы слышали во дворе перед заходом солнца. Чудовищный страх и предсмертная тоска обречённого животного слышались в этом вое, который, кажется, вымораживал душу. Мои случайные сотрапезники, все как один побледнели, съёжились, и втянули головы в плечи. Даже Струэнзе вздрогнул и открыл рот. Краснолицый пивовар, дрожащими пальцами, начал листать свою книгу и, найдя отмеченное место, забормотал молитву. Все присутствующие, включая датчанина, сделали то же самое. Интересно что за молитву читал этот лютеранин, находясь в окружении добрых католиков? Захваченный общим настроением я тоже невольно перекрестился.

– Нет-нет… он не может, – бормотал Алоис. – Он не может сюда войти. Без приглашения он не может… Господь ему не позволит. В растерянности, я вернулся за стол и налил себе ещё рюмку сливянки. Долгое время ничего не происходило, раздавалось только бормотание молитв.

– Что… Что это было, чёрт возьми, – сдавленно прошептал Струэнзе.

– Выла деревенская собака. Наверное хозяин отобрал у неё любимую кость, – предположил я, но никто не обратил внимания на мою шутку.

– Он идёт сюда! Упырь идёт! – произнёс Маречек вцепившись побелевшими пальцами в серебряное распятие. Я услышал как клацают от страха зубы Алоиса.

– Но он же не может… Без приглашения ему нельзя, – твердил мой ополоумевший денщик.

– Что ты заладил, не может да не может, – взвился чернобородый Маречек. – Да, он не может войти в дом где живут добрые христиане. Ему для этого нужно приглашение. Но здесь-то постоялый двор! Трактир! Ты понимаешь, парень? Здесь люди пьют, сквернословят, ведут похабные разговоры, блудодействуют. Поэтому этот трактир гораздо меньше защищён Господом, чем обычный дом.

– Вот если-бы, очертить вокруг стола защитный круг. Это могло-бы стать хорошей защитой от него, – сказал пивовар Штрубе.

– Так у тебя есть освящённый мел? – с надеждой посмотрел на него Маречек. Но пивовар лишь тяжело вздохнул и отрицательно мотнул головой.

– Ну и дурак же ты братец! Зачем тогда заговорил об этом? – накинулся на него чернобородый. – Воду освятил у отца Бернардо, а про мел забыл? Тупица, если ты всё знал, что ж заранее не позаботился. – А снаружи опять донёсся истошный собачий вой. Но на этот раз он был какой-то приглушённый, больше похожий на скулёж. Спустя секунду он сменился страшным визгом и оборвался на самой высокой ноте.

– Так что, он пьёт и кровь животных?! Собак?! – побледневший Алоиз вовсю трясся от ужаса.

– Пьёт, – внезапно ответил Бруно, всё время до этого молчавший. – Только кровь животных не имеет для него вкуса, и лишь на короткое время притупляет жажду. Для того чтобы насытится, вурдалаку нужна именно человеческая кровь. – Я с удивлением посмотрел на него. До сих пор, этот Бруно казался мне вполне вменяемым человеком.

– Вы хотите сказать что так говорится в легендах? – задал вопрос Струэнзе. Но Бруно ничего ему не ответил. В трактире опять повисла тишина. Все сидели молча, опустив головы и уставившись в стол. Страх витал здесь безраздельно.

– Послушайте, как вас там… – обратился Струэнзе к краснолицему пивовару. – У вас же есть целая фляга со святой водой. Если её аккуратно разлить вокруг стола, то она вполне может заменить, начертанный мелом, охранный круг. По моему стоит попробовать?

– А.. А-а-а… Господин офицер… Клаус Штрубе тупо уставился на Маречека. Тот звонко хлопнул себя по лбу и зажал бороду в кулак.

– А ведь точно, это тоже может стать защитой. Как я сам-то не догадался. Спасибо, господин офицер. Между тем, господин Штрубе бухнулся на четвереньки и, открыв флягу, стал ползать вокруг стола разбрызгивая святую воду. Неуклюже передвигаясь таким образом и отклячив толстый зад, он постоянно натыкался на стулья, с грохотом ронял их, чертыхался, но упорно продолжал свою работу. Наконец, разлив гораздо более чем требовалось святой воды, ему удалось ею очертить вокруг нашего стола, некое подобие круга или скорее овала. Теперь стол и сидящие за ним люди были надёжно защищены от потусторонних сил.

Глядя на всё это, мне казалось что я нахожусь в доме для умалишённых. Закончив своё дело и сильно запыхавшись, он тяжело опустился на своё место. Святой воды в его фляге теперь оставалось не более четверти.

– Всё равно, – Маречек скептически осмотрел его работу, – круг начерченный освящённым мелом был-бы намного надёжнее. А этот всё одно не удержит его до рассвета, святая вода быстро высохнет.

– А не заткнутся ли тебе, чёртов всезнайка, – злобно процедил сквозь зубы рассерженный пивовар. – Я то хоть что-то делаю. – Несколько минут все сидели в абсолютной тишине, прислушиваясь к звукам снаружи. Но всё было тихо, и люди понемногу перевели дух.

– Я слышал что в Чёртовом замке опять кто-то умер? – спросил господин Штютнагель, опрокидывая себе в глотку сразу целый стакан наливки.

– Да. Одна девчонка из прислуги, – ответил пивовар.

– Эх… Ничего-то вы не знаете, – махнул рукой господин Маречек. – Девчонка из прислуги, это дочь Иоахима Швальбе, её четыре дня назад похоронили. А позавчера умерла другая девчонка Мирослава Коваржикова. Её, за день до этого, нашли мёртвой в коровнике. Так мне кум сказал.

– Горло было прокушено? – задал вопрос Бруно, проявив непонятный интерес к этому разговору. – На теле девушки были следы укусов, порезов или какие-нибудь раны?

– Нет… Кум говорил что бабки специально всё тело её осматривали, ведь напуган уже народ был слухами про упыря. Но нет, не ран, не укусов каких на теле несчастной девушки не было. Так… шея немного поцарапана, вроде как заколкой она поранилась.

– Ну а сделали… ну… что положено? – спросил пивовар Штрубе.

– Нет, отец не позволил, ведь следов укуса не было. Мало ли из-за чего девчонка умерла. Да и граф Траумберг был против. Сказал что вбивать осиновый кол в тело покойной, это средневековое варварство. Кстати, и первую умершую девчонку тоже просто так похоронили.

– Идиоты! – произнёс Бруно тяжело вздохнув.

– Ох, не к добру это, – прошептал краснолицый пивовар. Затем он, внезапно ударил стаканом о стол, и зло прошипел. – Всё из-за этих проклятых Траумбергов! Это они занесли в наши края дьявольскую заразу, весь этот кошмар. Многие говорят что не только «Зелёный дьявол» но и прабабка нынешнего графа была вампиршей, немёртвой упырихой. Нет, правильно говорит отец Пауль, пора выжечь это сатанинское гнездо! Разорить проклятый Чёртов замок! Жаль что отец Бернардо против.

– Послушайте, уважаемый, – мне нестерпимо хотелось дать в зубы этому жирному, потному от страха негодяю. – Насколько вам известно, наша, хранимая Богом, империя находится в состоянии войны. И, будьте уверены, правительство не потерпит никакого бунта в военное время. А если таковой всё же произойдёт, то будьте уверены, все его зачинщики и активные участники будут немедленно повешены. Так что запомните это сами и передайте своему отцу Паулю. Думаю он будет очень комично смотреться, болтаясь на виселице в своей рясе. – На перепуганного пивовара было жалко смотреть.

– Да я же… господин офицер… Я не то хотел сказать, – толстяк ещё больше побагровел, да так что казалось его сейчас хватит удар.

– А мне кажется вы уже достаточно сказали, милейший. Достаточно чтобы возбудить против вас уголовное преследование.

– Тише, господа, – Бруно поднял руку требуя внимания и тишины. – Вы это слышите? – Все замолчали как по команде. Со двора раздавалось громкое конное ржание. Закрытые в конюшне лошади были чем-то очень напуганы. – Слышали? Это происходит в конюшне.

– Боже Всемилостивый! Там же Фройляйн Мэри! – пробормотал Штютнагель. – А лошадиное ржание и храп слышалось всё сильнее. Могло показаться что, до смерти напуганные лошади, взбесились или сошли с ума.

– Они его чуют! Боже мой, лошади чуют вурдалака! – воскликнули в один голос Маречек и пивовар Клаус. – Я слышал что лошади и другие животные безошибочно узнают живых мертвецов. Боже мой! Боже мой!! Он здесь!!! – толстяка трясло как в лихорадке. Трясущимися руками господин Штютнагель высыпал на стол несколько горстей серебряных пуль.

– Серебро это хорошо, жаль что вы неудосужились ещё и освятить их в церкви, – заметил Бруно. – К тому же у вас не будет возможности перезарядить ваш антикварный пистолет. Держите себя в руках, господа, будем надеяться что он не сможет войти. Денщик господина барона кое в чём действительно прав.

Чёрт возьми! Я почувствовал как озноб пробежал у меня по позвоночнику. Внезапно я ощутил холод. Холод?! В июле месяце?! Камин по прежнему жарко пылал, но в зале явственно чувствовался холод.

– Людвиг, что происходит? – Струэнзе зачем-то стал протирать свои очки. – Мне это только кажется или здесь действительно похолодало?

– Это он, – пробормотал Маречек напуганный до полусмерти. – Внезапный холод всегда сопутствует приходу мертвецов. Это идёт вурдалак!

– Чёрт вас побери, фон Хагендорф! Объясните мне, барон, что в конце-концов происходит.

– Я не знаю, Струэнзе, что здесь происходит, но похоже что некоторые страшные сказки начинают настойчиво напоминать о себе.

                                         * * *

– А вот я, господа, знаю что здесь происходит, – сказал Бруно. – Со спокойствием заслуживающим уважения, он взял стоявший в углу чехол с охотничим ружьём и положил на колени. – Сейчас, господин барон, от вас и вашего спутника понадобится всё возможное мужество и хладнокровие. От этих людей, – он махнул в сторону Алоиза и напуганных крестьян, – увы, будет мало проку.

– Вы что же, господин Бруно, сомневаетесь в нашем мужестве, – я почувствовал раздражение. Кто он такой этот выскочка? Кто его, в конце-концов, назначил здесь командовать?

– Не в коем случае, господа, Но вы должны для себя уяснить, и неважно верите вы в это, или считаете сказками, но сейчас ваши жизни действительно находятся в смертельной опасности. – С этими словами он вынул из чехла ружьё. Я сразу отметил что это очень необычное ружьё. Неимоверно мощное, наверняка сделанное по специальному заказу и под очень большой калибр, оно нашло бы прекрасное применение где-нибудь на африканском сафари.