Колдовской замок. Часть VI. Ключ

А потом ударение из середины слова, как-то само собой

перекочевало в конец, вот и получилось – «Чикада».

Фоллиана: Вы воспитатель?

Чикада: Иногда бываю воспитателем и учителем, если в том есть

необходимость. Мне нравится взращивать юные таланты! Вы

даже не представляете, какой это праздник для настоящего

учителя – узнать, что ваш ученик и воспитанник превзошёл вас в

какой-нибудь области!

Фоллиана: Простите за нескромный вопрос – кто вы всё-таки такой?

Чикада: Мне очень жаль, но я пока не могу удовлетворить ваше вполне

естественное любопытство. Это, увы, не только мой секрет!

Фоллиана: Не беспокойтесь, и не надо извиняться! Мне известно, что

значит, необходимость сохранять тайну, а потому мне даже в

голову не пришло бы обижаться на это.

Чикада: Но теперь я не имею права задать вам тот же вопрос…

Фоллиана: Ну, так не задавайте! А ответ я всё равно дам! Я –

библиотекарь и библиограф, очень люблю своё дело и

горжусь им!

Чикада: Благодарю за откровенность, мисс Фоллиана!

Фоллиана: Можно просто – «Фолли»!

Чикада: Замечательно, Фолли! Тогда я наберусь наглости и задам вам ещё

один вопрос – кто ваш батюшка, который запросто играет в

шахматы и беседует с призраками мудрецов?

Фоллиана: Он – Библиотекарь!

Чикада: О! Так ваш отец, великий хранитель мудрости – Библиотекарь? А

у меня, как раз к нему дело. Вот уж действительно мы с вами

удачно встретились!

Фоллиана: Мне очень жаль, но я сейчас не могу вас к нему проводить.

Мне необходимо найти в этом мире своего возлюбленного,

который оказался здесь благодаря моей досадной неловкости.

И ещё надо найти одного человека, попавшего сюда по той

же причине. Лишь после этого я смогу с помощью отца выйти

отсюда.

Чикада: Какое совпадение! Я ведь здесь тоже не по своей воле, и тоже

хотел бы вернуться туда, откуда пришёл. Так может быть нам

объединить наши усилия?

Фоллиана: Охотно!

Чикада: Но я буду вынужден просить вас всё мне рассказать.

Фоллиана: А я с удовольствием это сделаю!

Чикада: Вы мне доверяете?

Фоллиана: Распознавать, кому можно доверять, а кому нет, это первое из

тайных знаний, которому меня научили, едва я начала ходить.

Так вот, слушайте!..

Глава 48. Быть взрослой дочери отцом -5. «Дева совершенной красоты»

Только ли шёлком волос восхищаюсь в тебе я?

Только ли перлом зубов, коих счёт тридцать два?

Только ли свежестью щёк и румяных, и нежных?

Носом орлицы прямым, но с горбинкою лёгкой?

Словно пловец неумелый снова тону я

В двух этих синих озёрах больших и глубоких.

Ты их глазами зовёшь, я ж называю их бездной!

Дикой, манящей и страшной, погибелью верной…

Это не крылья испуганной птицы небесной!

Пара бровей и густых, и прямых, и широких, и ровных.

Светлый твой лик разделяют они на две части,

Мраморный лоб, отграничив от глаз, выше чуть переносья.

Вкруг твоих губ ярко-алых и полных, и свежих

Я насчитал три родимых пятна, словно зёрнышки мака.

Сверху, чуть слева, одну, а другую внизу и чуть справа.

Третья в углу, тоже справа, от глаз притаилась нескромных.

Хватит ли силы стиха мне и дерзости мысли,

Чтобы сполна описать здесь всю прелесть девичьих достоинств?

Можно ль бумагой холодной и чёрною краской

Блеск отразить красоты и души совершенство?

Гибкость пантеры и робость напуганной лани?

Сокола ясного смелость и кротость голубки пугливой?

Стройную стать кипариса и тёмную тайну сознанья?..

........................................................................................................

– Интересно, это он написал Фоллиане? – предположил профессор Прыск.

– Нет, конечно! У неё же не синие глаза и нет никаких родинок на губах, – фыркнул Библиотекарь.

– Да, да, вы правы! Прошу прощения.

– Не извиняйтесь, коллега! Я не знаю, насколько искренне и глубоко капитан Барбарус любит мою дочь, но я не настолько наивен, чтобы предполагать, что он никого не любил до неё раньше. Кто из нас не влюблялся в молодости направо и налево? Помнится ещё до знакомства с матушкой Фоллианы, я не пропускал ни одной обложки!

– Вы хотите сказать – ни одной юбки?

– Кому нужны эти юбки? Я сказал именно то, что хотел – ни одной обложки! И были среди них всякие. Некоторых я даже и не вспомню, другие же оставили глубокий след в моей душе, а кое-кому я обязан долго не заживающими ранами…

– Хм-м. Позвольте полюбопытствовать, коллега! – спросил заинтригованный розовый крыс. – А какая обложка была у родительницы Фоллианы?

– Скромная, – ответствовал Библиотекарь мечтательно. – Светлая телячья кожа, почти без тиснения, но название выведено золотом – «Дева совершенной красоты». Это было любовно-эротическое произведение, запрещённое церковной цензурой, а потому наша любовь была тайной…

– Подождите! – в недоумении воскликнул розовый крыс. – Вы хотите сказать, что были влюблены в книгу?

– Ну да, а в кого же ещё? – пожал плечами Библиотекарь. – Вам этого не понять! Вы думаете, что книга это стопка сброшюрованных листов с текстом, объединённых обложкой? В таком случае, человек это центнер мяса с потрохами на костях! Нет, коллега, это далеко не так. И у человека, и у книги есть душа, которую в них вкладывают создатели. Душа эта материальна, а вовсе не бесплотна, как считают невежды. Надо только уметь такую душу видеть и чувствовать. И поверьте мне – иные души настолько прекрасны, что в них невозможно не влюбиться! Бывают, конечно, и ужасные души, просто чудовищные…

– А где сейчас матушка Фоллианы? – продолжал свои расспросы профессор Прыск.

– Погибла, – печально проговорил Библиотекарь. – Сгорела вместе с собранием подобных ей изданий, оставив мне лишь маленький беспомощный листок из которого я вырастил известную вам строптивую девицу.

Профессор Прыск задумался, подперев голову лапкой.

– Я за свою жизнь съел столько книг, – проговорил он, – а прочёл ещё больше, но теперь понимаю, что знаю о них очень мало.

– А я за свою жизнь собрал, каталогизировал, организовал в фонды и… любил столько книг! – усмехнулся Библиотекарь. – Но я знаю только то, что я ничего о них не знаю. Что такое книги? Они могут проявлять себя, как источники знаний, но и невежества тоже. Они могут сделать из псевдо разумного, двуногого существа – человека, а могут разрушить или поглотить его, лишить разума. Они проявляют себя, как порталы в иные миры, и сами являются отдельными, самодостаточными мирами. Да, они живые. Да, они имеют души, которые обладают самыми разными свойствами. Бессмертием, например. Люди много говорят о бессмертии своих душ, но сами не понимают, что это значит. Они представляют бессмертие души чем-то вроде бессмертия, не стареющего и неумирающего, вечно молодого тела. Но ведь это не так! Бессмертие душ заключается в их постоянном перевоплощении, и это в одинаковой степени касается и людей, и книг.

– Но во что же может воплотиться душа книги?

– Это зависит от того, какова эта книга. Чаще всего такая душа воплощается в следующую книгу или даже в ряд книг, но может стать, например – фильмом, или даже человеком.

– Вот как?

– А откуда, по-вашему, взялась душа Фоллианы? Она квинтэссенция душ множества книг, как и моя собственная.

Они помолчали. Какая-то мысль вертелась на границе сознательного и бессознательного в маленькой, но мудрой голове профессора Прыска. Ему казалось, что вот-вот и он ухватит эту тоненькую ниточку, за которую можно вытянуть нечто большее, то, что собственно они пытаются понять, читая поэтические творения капитана Барбаруса. Но ниточка ускользала и не давалась, продолжая дразнить учёного своей близостью. Тогда он решил на время оставить погоню за ней и вернуться к изучению документа.

– Мы с вами прочли уже половину тетради, коллега, – сказал он. – Давайте рассуждать логически. Эти стихи содержат шифр, написанный по единому принципу. Что их объединяет, кроме того, что они являются произведениями одного автора?

– Поэтичность образов… Поклонение красоте.

– Так, ещё?

– М-м, каждое, посвящено какому либо одному предмету.

– Возможно, это имеет отношение к предмету наших поисков. Дальше!

– А что дальше? Ну, разве что несовершенство рифмы.

– Подождите!.. – профессор Прыск замер, чувствуя себя, как в игре «горячо – холодно!» Сейчас его состояние можно было обозначить, как – «очень тепло». Но коварная ниточка, в очередной раз скользнула перед самым носом и куда-то исчезла.

– Эх! – махнул он розовой лапкой. – Кажется, просто померещилось. Но вы правы – в сочинениях капитана Барбаруса есть некое несовершенство, которое он мог бы не допустить.

– Может быть, просто не хватило таланта?

– Вы думаете?

Крыс снова задумался.

– Скорее это похоже на то, что он торопился, – сказал он, наконец.

– Торопился? Но здесь около сотни стихотворений. Можно поторопиться раз, другой, но невозможно это проделать сто раз подряд. Зачем тогда вообще писать стихи?

– Действительно… Видимо у него была на то своя причина, которую мы с вами не видим, но которую неплохо бы узнать. Почему-то мне кажется, что это важно.

– Но пока мы её не знаем. Так что, продолжим изучение дальше или будем гадать, почему эти стихи время от времени спотыкаются?

– Давайте отметим это наблюдение и двинемся дальше. Возможно, в пути решение придёт к нам само или мы обнаружим нечто более важное, что приведёт нас к разгадке?

Библиотекарь кивнул и перевернул страницу тетради. Но от профессора Прыска не ускользнуло, что он при этом бросил взгляд на книгу с сумасшедшей «злопьесой», в которую отправилась Фоллиана. Конечно, могущественный смотритель и охранитель книжных сокровищ был грубоват и бестактен с дочерью, но он о ней искренне беспокоился.

И тут нахальная нить прямо-таки мазнула учёного крысоида по носу!

– Простите, коллега! – воскликнул он, сам не понимая причину своего волнения. – Напомните мне, как звали вашу супругу, матушку Фоллианы?

– «Дева совершенной красоты», а что?

– Что-то… – почти задохнулся крыс. – Где-то…

Но неуловимая нить пропала без следа.

– Ладно, – вздохнул профессор разочарованно, – давайте читать дальше!

Глава 49. Я не сержусь…

– Огонёк, миленький! Ну, хороший! Пожалуйста! Пусти-и!

Эти слова стоили Анджелике последнего воздуха. Цветные круги уже начали своё хаотичное движение перед глазами. Сдавленное железобетонными руками тело, теперь отзывалось не болью, а немотой… Если бы её прижало к стене дома грузовиком, но не расплющило, а придушило до потери сознания, эффект наверное был бы таким же.

Поначалу девушка не поняла, что случилось. Весь вечер Огнеплюй был тихим и молчаливым, как будто размышлял о чём-то, чем не хотел делиться со своими собеседницами. Потом, извлёк откуда-то бутылку виски, предложил девушкам, а когда те отказались, довольно быстро выхлебал её сам.

После этого, их премудрого спутника, как подменили. Сначала он стал речист и весел. Много говорил, хвастался и смеялся. Они тоже смеялись над его шутками. Особенно потешалась Мегги, которая никогда не видела брата таким.

Однако вскоре поведение Огнеплюя изменилось. Он вдруг стал раздражительным и резким, быстро помрачнел и без видимой причины набычился. Мегги пока ничего опасного не замечала, но Анджелика заподозрила неладное. Она украдкой взглянула на пустую бутылку, стоявшую под столом, и по её спине пробежал холодок, когда в углу этикетки, где обычно пишется ёмкость сосуда, она увидела – «1L». Литр виски! Ужас…

Анджелика жила среди живых людей, и, хоть в её семье никто не потреблял спиртное регулярно, она имела некоторое представление о том, сколько может выпить взрослый крепкий мужчина без вреда для себя за один раз. Так вот – литр водки, это много!

Конечно, ей доводилось слышать разговоры хвастунов, что они-де пивали и больше. Может, и пивали, а может, и нет? Или такой факт был в действительности, но его последствия не были столь забавны, как об этом рассказывают.

Беда была в том, что Огнеплюй, несмотря на всю свою мощь, фактически был младенцем в человеческом теле. Ни мозг его, ни желудок, не были привычными, к каким бы то ни было выпивкам!

Даже будучи в теле попугая, он редко прикасался к спиртному. То-есть к хорошему испанскому вину, которое было в ходу там, где он прожил пять столетий. Крепкие же напитки были ему знакомы лишь как составная часть алхимических соединений и основа для лекарственных настоек.

Но пока что всё было нормально. Огнеплюй заплетающимся языком заявил, что хочет спать, и в самом деле завалился на свою койку. Решив, что вечер окончен, девушки тоже собрались «на боковую». Но Мегги перед этим, как всегда отправилась в душ.

Анджелика сняла залатанное платье, (одежда получше была залита кровью убитого ей бандита, и её решили выбросить), и осталась в коротенькой ночнушке, в которой обычно спала. Она уже собиралась нырнуть под одеяло, как вдруг почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд.

Обернувшись, девушка увидела, что Огнеплюй не лежит, а сидит на своей койке и смотрит на неё взглядом пьяным и почти бессмысленным.

– Огонёк, с тобой всё хорошо? – спросила она. – Может воды принести?

– Э-а! – мотнул своей львиной головой Огнеплюй. – Пдйди сюда!

Анджелика послушалась, хоть ей и не хотелось сейчас с ним разговаривать.

– С-дись! – сказал он, глотая слоги из-за языка, который не хотел подчиняться.

Она оглянулась, но все стулья стояли далеко. Тогда она присела на краешек его кровати, на некотором расстоянии от него, но Огнеплюй тут же положил ей на плечи свою непомерно тяжёлую ручищу и притянул девушку к себе.

Анджелика попыталась снять с себя эту руку, но легче было бы справиться с питоном из тропических лесов. С тем самым питоном, который способен переломать человеку кости и проглотить его целиком.

Поднырнуть под его руку тоже не получилось. Может быть бессознательно, а может в порыве самых лучших чувств, Огнеплюй притиснул её к себе. Причём его огромная ладонь точно пришлась ей на грудь и тут же её сжала, (хорошо ещё не со всей силы!). И тут Огнеплюй заговорил.

Странно, но сейчас он не глотал слоги. Его речь лилась, как струя воды из сломанного крана, но она не была ни бессвязной, ни бессмысленной. Он объяснялся в любви!

В другое время это может быть, её позабавило. Возможно, она бы с интересом послушала эту длинную пространную речь, переполненную поэтическими эпитетами и замысловатыми оборотами. Но сейчас девушка чувствовала себя кроликом в когтях ястреба. Мышкой в кошачьих лапах!

«Особенные» взгляды Огнеплюя она ловила на себе уже не первый день. Анджелика была не настолько наивна, чтобы не понимать, что это значит, но до сих пор бывший дракон, (попугай), вёл себя, как джентльмен, несмотря на всю свою грубоватую развязность. Теперь он явно себя не контролировал, и это могло плохо кончиться.

Парадокс, но будь Огнеплюй сейчас в своём истинном теле, а именно в облике красного дракона, он был бы ей куда менее страшен. Точнее, совершенно не страшен! Теперь же, вместе с человеческим телом, он приобрёл человеческие инстинкты и желания. Теперь она уже была для него не только отдалённым потомком его любимой воспитанницы – Анхе. Теперь в его глазах она была женщиной, самкой одного с ним вида, желанной для его молодого и здорового тела! Ужас…

Надо было, во что бы то ни стало вырваться и убежать. Ещё не хватало ей быть изнасилованной другом, который не может с собой справиться из-за перебора с алкоголем! Ведь тогда их дружбе конец…

Ну, может быть, она простит его со временем, но простит ли он себя? В любом случае, жизнь на этом может быть и не закончится, но будет испорчена гадким незабывающимся воспоминанием.

А виновата во всём будет она сама – надо было не дать другу напиться, либо держаться от него подальше, когда увидела, как он себя ведёт!

Легко сказать, да нелегко сделать. Эту руку поднять, то же самое, что двухсоткилограммовую штангу сдвинуть! Да у него бицепсы толще её талии! И тогда девушка пошла на хитрость.

Анджелика не стала сопротивляться, а наоборот – прижалась к боку Огнеплюя и погладила его по руке, лежащей на её груди. Рыжий великан довольно заворчал и чуть переместил свою ладонь, чтобы поудобнее обнять подружку.

Этого было достаточно! Почувствовав слабинку, гибкая, как угорь, девушка, выскочила из стальных объятий и рванулась прочь!.. Но тут кисть её левой руки, каким-то образом оказалась зажатой в кулаке, способном дать фору чугунным тискам.

– Куда?!

В голосе Огнеплюя прозвучали обида и злость. Он так дёрнул Анджелику обратно, что едва не выдернул ей руку из плеча. Теперь она оказалась у него на коленях и её обвили уже две громадные руки. Из такого капкана не вырваться…

Но это было не самым страшным. И даже то, что она чувствовала под собой нечто смахивающее на третье колено, не настолько ужасало, как смена настроения Огнеплюя, с которого моментально слетел весь его романтический стих.

Больше не было никаких признаний и славословий. Возбуждённый до крайности самец, впился ей в шею страстным поцелуем, и теперь сомневаться в его намерениях не приходилось. Анджелика почувствовала, как ветхая ткань старенькой ночнушки ползёт под железными пальцами, словно мокрая бумага… Беда!

И тогда она начала биться! От этого было мало толку, но девушка брыкалась и вырывалась с отчаянием обречённой, словно собиралась выпрыгнуть из собственной кожи. И это подействовало, но вовсе не так, как хотелось бы пойманной жертве.

Неизвестно, что тогда творилось в затуманенной голове Огнеплюя, но он оторвался от её шеи, встал с койки, всё ещё держа Анджелику в объятиях, и вдруг со страшной силой стиснул её тело, словно хотел расплющить, раздавить и размазать по своей широкой груди!

Анджелика подумала, что сейчас, наверное, её внутренности вылезут через рот наружу, как у лягушки, попавшей под велосипедное колесо.

– Огонёк, миленький! Ну, хороший! Пожалуйста! Пусти-и!

Это был крик, или скорее писк отчаяния. Ноги девушки болтались в полуметре над полом, в то время как её лицо упиралось мужчине в грудь. На миг, подняв голову кверху, она увидела сквозь наползающую тьму, что Огнеплюй смотрит не на неё, а куда-то в пустоту, совершенно бессмысленным взглядом. Похоже, он был без сознания, хоть и не потерял тонуса страшных мускулов. Впрочем, её сознание тоже стремительно угасало.

– Ой, а что это вы делаете?

Голос Мегги прозвучал, как будто издалека, да ещё сквозь толстый слой ваты.

– Огги? Ты меня слышишь, Огги?

Теперь в её словах была уже неподдельная тревога, но Анджелике это было всё равно. Ею вдруг овладело странное равнодушие ко всему, что происходило с ней и вокруг неё. Даже дышать больше не хотелось. Хотелось спать…

Неожиданный жар обдал лицо девушки, словно на неё пахнуло из раскалённой духовки! Анджелика почувствовала, что падает и это показалось ей странным. Боли от жёсткого приземления на твёрдый пол она не почувствовала, но это её и не удивило. Орган, лишённый кровообращения ничего не чувствует. Об этом знает любой, кому доводилось отсидеть себе ногу. У неё кровообращение остановилось во всём теле, вот она ничего и не чувствовала…

Воздух ворвался в лёгкие миллионом маленьких раскалённых кинжалов! Анджелике вдруг вспомнилось, что нечто подобное она уже испытывала, когда хозяин Колдовского замка вытряхнул из неё воду. Только тогда кинжалы были ледяными… Теперь нужно было выдохнуть, но внутри что-то заклинило, и девушка почувствовала себя воздушным шариком, который надули до отказа.

Но тут две ладони упёрлись ей в грудь и надавили раз, другой, третий. Анджелика сдулась. Тут же к её губам прильнули губы подруги и в лёгкие снова насильно вдули воздух.

Теперь выдохнуть и снова вдохнуть ей удалось уже самостоятельно. Анджелика закашлялась, захлебнулась, но в следующий момент задышала уже свободно. Если бы не противный вкус крови, застрявший где-то в горле, то было бы совсем хорошо.

Возможно, она ошибалась, но кажется, кости были целы, а вот сама себя она ощущала помятой куклой, что было недалеко от действительности. Вставать не хотелось, но не лежать же теперь вот так на полу всю ночь?

Девушка попыталась подняться и Мегги тут же пришла ей на помощь, помогла сесть. Первое, что бросилось в глаза, это был стоящий в двух шагах на коленях Огнеплюй. Из его ушей, ноздрей и приоткрытого рта шёл дым, глаза помещались на лбу, лицо было ошалелым, а руки он держал перед собой, словно правоверный во время молитвы.

Огнеплюй несколько раз перевёл взгляд со своих ладоней на Анджелику и обратно, и его лицо исказила гримаса ужаса.

– Что я наделал? – проговорил он не своим, а каким-то замогильным голосом. – Что… я… наделал?!!

Тут он впился пальцами себе в лицо и буквально сложился, гулко ударив лбом об пол. Тело его сотрясала крупная дрожь. Сквозь злые и горькие, захлёбывающиеся рыдания можно было услышать только – «Прости меня, Анхе! Прости!..» и – «Внучка!.. Внучка!..»

– Что ты с ним сделала? – спросила Анджелика у поддерживающей её Мегги, и сама ужаснулась своему голосу – он звучал ничуть не лучше, чем тот, которым сейчас говорил Огнеплюй.

– Вдохнула ему в ухо немного пламени! – ответила Мегги. – Слегка поджарила съехавшие мозги и выжгла весь спирт.

– Ой, а с ним всё будет хорошо? – испугалась Анджелика.

– Не волнуйся! – заверила её Мегги. – Дракону такое пламя нипочём. Человек, конечно сразу бы помер, но Огги ведь, по сути, не человек! Что же касается душевных мук, то это уже не по моей части.

Анджелика знала по чьей это части, а потому, несмотря на боль во всём теле, встала, подошла к Огнеплюю, опустилась рядом с ним на пол и ласково обняла, теперь уже прижавшись к нему по своей собственной воле.

Так они просидели довольно долго. Девушка терпеливо ждала, когда её друг успокоится, гладила буйную рыжую шевелюру, шептала на ушко что-то успокоительно-бессвязное, словно разговаривала с ребёнком. Только когда он перестал вздрагивать и всхлипывать, она прямо глянула в его глаза и сказала следующее:

– Огонёк, я совсем-совсем на тебя не сержусь и совсем не обижаюсь! Ты только никогда больше так не делай.

– Внучка, – пролепетал поверженный дракон слабым голосом, – поверь! Чтобы я тебя после такого, хоть пальцем…

Но она не дала ему договорить, прижав пальчик к его губам.

– Я не об этом, – сказала Анджелика, прикоснувшись к лохмотьям, оставшимся от растерзанной ночнушки. – Я об этом!

И она указала на пустую бутылку из-под виски, закатившуюся в угол.

Глава 50. Стон в ночи – 3. Занавес!

– Впечатляет!

Такая похвала от Драгиса Драговски означала, что он действительно впечатлён. Уж кому-кому, а Фигольчику это было хорошо известно. Правда, сейчас ему было не до тщеславия, но факт оставался фактом – сегодня он сработал чисто и эффективно. Иначе было просто нельзя. Если бы хоть один из четырёх охранников, которых он встретил по дороге сюда, поднял тревогу или хотя бы вскрикнул, дело вышло бы скверное.

Но искусство не изменило знаменитому гангстеру с обманчиво-мирной внешностью. Бесшумно напасть, вырубить, обезвредить, не только не убив, но и не сильно покалечив, затем связать и спрятать с глаз долой. И так четыре раза подряд. Причём один раз он встретил сразу двоих. Действительно впечатляет!

– Ты слышал Быка? – спросил он, ответив на похвалу кивком.

– Его глухой не услышит, – проговорил Драгис, недобро оскалившись. – Не нравится мне, как он мычит. Не случилось ли там чего, а?

Фигольчика одолевали те же опасения, поэтому он был здесь.

– Давай пойдём, проверим, – сказал он, а сам подумал про Драгиса:

«Интересно, а сколько вертухаев наколотил он?»

Обычно счёт дракона был вдвое – втрое выше, но сейчас им было не до соревнований.

– Откуда у тебя пистолет? – поинтересовался Драговски.

Вопрос не был праздным. Обычные надзиратели были вооружены здесь только дубинками, но в тюрьме имелись штатные стрелки. Как правило, они находились где-нибудь сверху или передвигались по отдельным проходам, отгороженным от всего остального пространства прочными стальными сетками. Таким образом, оставаясь вне досягаемости для заключённых, они могли контролировать всё внутреннее и внешнее пространство тюрьмы, и способны были достать до любого уголка меткими винтовочными пулями.