Наследство огня

– Ну, теперь уж точно нет, хозяйка Рина! – вскочил с лавки мельник. – Благодарствуй, огонь тебя сожги! На что мне девка такая супротивная, что с самого сватовства мужу перечит! Другую присмотрю, попокладистей!

И, боком проскочив мимо Нарики, хозяин Геммин помчался на улицу. Матушка замахнулась полотенцем.

– Ты что меня позоришь, Рика? Чего тебе еще надо? Ростом вымахала выше двери, ума Огонь не дал, язык без костей, кто такую за себя возьмет, кроме вдовца? И так стыд и срам, младшую сестру уж два года как выдали, а ты несешь вздор со всех гор!

– Мам, это он вздор несет! Ты слышала, что он говорил? Он даже имени моего не потрудился узнать, а живет рядом и видит меня каждый день!

– А тех, кто имя помнил, вы с отцом от дома отвадили!

– Это каких, мам? Сигор-косарь пришел – сам неграмотный, двух слов связать не может, и с порога объявил, что жена должна грамоту забыть и при муже молчать! А старосты племянник явился пьяный, и пока вас с отцом ждал, все сундуки наши облазил – все проверял, богаты ли мы, как будто всю жизнь с нами в одной деревне не прожил!

– Если проверял, это хорошо, хозяйственный парень, даже если пьющий, хорошая жена его от питья отучит, а грамота вообще дело десятое! Это только отец твой строит из себя грамотного! Я когда за него выходила, думала, люди правду говорят, будто он князьям нашим родня, а он как был писарем смолоду, так и остался! И нечего тебе от женихов отказываться! Что о тебе подумают, ты же как в крепость пойдешь, так все какие-то грамоты для старого Борка строчишь, в огороде возьмешься работать – песни распеваешь, каких никто не знает, а как семикрылов пасти – целыми днями шляешься по горам! Какой жених такую тебя возьмет, кому ты вообще нужна?

– Мам, я пошла семикрылов гонять, к пениям вернусь! – объявила Нарика, сделав вид, что ничего не слышала, и помчалась к хлеву. Одно было занятно – что это матушка о княжеском родстве говорила? Какой-то вздор со всех гор, должно быть, очередная сплетня! Любит же матушка их собирать!

Налетел ветер, со златоцвета посыпались на крышу хлева розовые недозрелые плоды. Пролетел, треща прозрачными крыльями, дикий серый семикрыл. Ну вот, дикие семикрылы уже перелиняли, шерстистые наружные крылья сбросили, а ее домашние так и бродят мохнатыми! Сейчас она будет их гонять по горам, чтобы линяли скорей.

Нарика распахнула дверь хлева, и во двор, толкаясь высокими гребнями на спине, выбежали огромные мохнатые жуки ростом немногим ниже самой Нарики, а длиной раза в два больше. Великан, Серый, Забияка, Забава и Малышка – все пятеро на месте. А как куколки? Она заглянула в угол хлева, где в мягких гнездах из златоцветовых листьев лежали мохнатые куколки семикрылов длиной чуть больше локтя. Личинки уже шевелились в них, но вылупливаться пока не собирались. Вот ведь как устроено в жизни, личинки небольшие, сейчас там внутри у них ни крыльев, ни шерсти нет, а вылупятся из них молодые жучки и за два года вон в каких вырастают!

Ой, что семикрылы там делают, они сейчас ворота снесут! Скорее открывать! Нарика подхватила длинную хворостину, открыла ворота и погнала жуков на луг. Раскрылись мохнатые крылья, высвободились из-под них внутренние прозрачные, и семикрылы помчались на луг. Вперед, вперед! Надо спеть им что-нибудь такое, чтобы побегали подольше! Нарикины семикрылы под песню всегда хорошо бегут и никогда не разбегаются, любят ее пение, что ли? Она как раз вчера придумала песню! Конечно, эта песня тоже еще не то, что настоящая старинная, такая, чтобы все любили ее и пели, но все-таки надо попробовать ее спеть! А ну-ка…

-Черны кудри, черны очи,

Не дают покоя,

Ярче звезд, чернее ночи,

Жгут сильнее зноя.

А если кто-нибудь услышит, как она распевает о черных очах? Она и сама не знает, чьи они, нет еще таких очей, чтобы не давали ей покоя, но соседи ведь все, что угодно, могут сказать! Ну и ладно, она тогда скажет, что в Растеряй-городке слышала песню в Ярманный день. И вообще, если кто хочет гадости говорить, тому не угодишь, хоть платком рот завяжи, в мешок залезь и в амбаре запрись! А вот семикрылам, кажется, песня по душе! Постукивая крыльями, семикрылы ускорили бег. Носатихи с треском разлетались в стороны, голубые травы ложились под топающие трехпалые ноги, по шести у каждого мохнатого жука. Хорошо бежать за ними, кажется, еще немного, и взлетишь над горами и лесом, над Нагорной крепостью и над Отбитой, над перевалом и пилейской степью!

Луг начал подниматься к горам, и бежать стало труднее. Нарика догнала старика Серого и запустила руку в густую шерсть. Нет, даже он не прогрелся, а значит, сбрасывать крылья не будет! Может быть, все-таки сходить на гору? Не на Громовую, конечно, а куда-нибудь пониже. Все будет хорошо, не бывало еще, чтобы семикрыл не послушался Нарикиного пения!

– Если глянут в сердце очи,

Сердце не закроешь.

Полюбить оно захочет –

Ничего не скроешь.

После яркого солнечного луга в лесу показалось темно и холодно. Красные стволы диких златоцветов поднимались над зарослями чешуйника, над головой между черными кронами едва виднелись клочки голубого неба. Под ногами вилась тропа, корни то и дело попадали под ноги. Семикрылы замедлили бег, с треском пробираясь через кусты. Ничего, хотя они и медленнее идут, чем по лугу, зато тратят больше сил. Тропа кружила по склону, Нарика уже не понимала, куда завели ее семикрылы.

А это что такое? В лесу потемнело еще больше, загрохотал гром. Великан, бежавший впереди, зашипел, Забава и Забияка подхватили противный звук, а Серый и Малышка кинулись в кусты. Нарика подняла голову. Вот так раз! Вместо веселого голубого неба в просветы между листьями глядела мрачная лиловая туча. Гроза! Сейчас семикрылы разбегутся от страха! Что же делать? Обычно пастухи на такой случай носили с собой длинные колья, молоток и моток крепкой веревки, но Нарика всегда надеялась на свое пение. Вот и допелась! Гром ударил снова, первые тяжелые капли зашуршали по листьям, ветер зашумел по вершинам. Семикрылы в страхе бросились вперед по тропе. Стойте, стойте! Чем же их успокоить? Надо что-нибудь грустное спеть! А, вот же хорошая песня, все ее знают!

– Вот стоит гора,

На горе той лес,

Корни у реки,

Листья до небес…

Пошли шагом – это хорошо, вон там, впереди, как будто светлее.

– В небе облака,

На земле сады,

Спит там князь, пока

Нет нигде беды…

Вот уже и деревьев меньше, вот и площадка свободная возле серой высокой скалы. Куда же это они забрались? Место открытое, под площадкой – обрыв, и далеко внизу – засыпанное огромными острыми камнями ущелье. Справа за рекой виднеется Нагорная крепость, слева, у самой пилейской границы – Отбитая, ее сто лет назад отбили у Рошаеля пилейцы, а потом снова вернул себе Рошаель. Так это Громовая! Та самая площадка! Вот беда, надо уходить не хватает еще, чтобы семикрылы упали под откос, в ущелье! А они могут, домашние же не летают! Нарика пошла вокруг площадки, напевая песню, чтобы семикрылы развернулись вслед за ней.

– Сон его глубок,

Нет к нему пути,

Коль не минул срок,

Князя не буди.

Поворачиваясь, Великан прижал Нарику к поросшей мхом скале. Мох пополз под рукой, как будто ждал этого прикосновения. Снова загремел гром, и Забияка едва не свалился с площадки. Серый и Малышка подняли головы, и их шипение перешло в оглушительный свист. Твердые крылья под жесткой шерстью заскрипели. Не хватает еще, чтобы они здесь начали линять!

– Встанет грозный князь,

В небе голова

Сердце горячо,

А душа жива…

Прямо над горой ударил гром, Нарика подпрыгнула от испуга, Забава засвистела, Великан подхватил, и полил дождь. Рубашка и юбка вмиг промокли насквозь, мокрые косы прилипли к спине, а семикрылы продолжали толкаться на площадке. Продолжая петь, Нарика подошла вплотную к скале, семикрылы потянулись за ней. Хорошо, пусть они подальше от обрыва отойдут!

Огонь святой, а это что? Или почудилось? Смытые потоками воды, остатки мха сползли со скалы, скала дрогнула, и между струями дождя побежали по камню трещины, будто рисуя что-то на ней. Кто это? Нарика запрокинула голову, и увидела человеческое лицо, вырастающее из серого камня. Над закрытыми глазами взлетают крыльями брови, густые кудри упали на лоб, сжатые губы большого рта, кажется, готовы заговорить… Кто ты? Князь-под-горой? Проснись! Расскажи! Ну что же он молчит? Что сказать, что сделать, чтобы он ожил?

– Встанет среди гор,

И уйдет беда,

Не вернется тьма

Больше никогда.

Продолжая петь, Нарика подняла руку, провела по камню, дотянулась до лица. Посыпалась пыль, мелкие осколки скалы полетели, будто из-под резца. То ли снова почудилось, то ли вправду дрогнули строгие черты и замерли снова, будто проснулось что-то, да не хватило сил до конца разогнать мертвый сон!

Нарика застучала кулаком по серой мокрой скале. Откройся же, выпусти его! Кулак заскользил по мокрому камню, трещины побежали за ним, под горой загудело. Неужели это мыследейское оружие гудит? Что теперь делать, бежать? Но тогда она никогда не узнает, что случилось с Князем-под-горой! Страшно, но если все-таки еще спеть? Пусть потом хоть казнят, но это же Князь-под-горой, и она его разбудит!

– Встанет грозный князь,

В небе голова

Сердце горячо,

А душа жива…

Под горой загудело сильнее, площадка под ногами качнулась, семикрылы заворочались, развернулись и, задевая Нарику мокрыми шерстистыми крыльями, и помчались по тропе в лес. Скала дрогнула, трещины раскрошили вековой камень, и он гремящей кучей осколков обрушился на площадку. Нарика отскочила, споткнулась об осколок, да так и осталась сидеть в луже между камней, глядя, как из скалы появляется каменный человек – очень высокий и худой, с непокрытой кудрявой головой, в воинском доспехе, с длинным ножом и большой пряжкой в виде птицы-огневика на широком поясе. Князь-под-горой! Над закрытыми глазами взлетают крыльями ровные брови, подбородок решительно поднят, сжатые губы большого рта готовы заговорить… Но он не просто спит, он окаменел! Голова, плечи и руки уже свободны, но ниже пояса он еще в скале! Что еще сделать, как разбудить его? Нарика вскочила на ноги, прикоснулась к холодному камню.

– Проснись, Князь-под-горой! Посмотри на меня, отзовись!

Неподвижное лицо дрогнуло, глаза открылись, и на Нарику взглянули угольно-черные живые глаза.

– Отзовись, князь Дарот!

Сжатые губы дрогнули, и Нарика услышала неясный, будто со сна, голос.

– Я не Дарот!

Подземный гул превратился в грохот, деревья закачались, как от ветра, из леса раздался свист семикрылов, площадку тряхнуло, и Нарика покатилась по тропе, хватаясь за траву.

Она остановилась только в лесу, скатившись под ноги остановившихся семикрылов. Земля снова ушла из-под ног, камни градом посыпались с горы, деревья заскрипели и закачались, семикрылы бросились под гору, и Нарика помчалась за ними. Мелькнули уходящие тучи, засверкали голубые клочки неба среди черной листвы, и, наконец, забрезжил свет впереди между стволами.

Семикрылы бросились вперед по мокрому лугу, Нарика мчалась за ними, скользя по мокрой траве, но земля под ногами уже не дрожала, и гул из-под горы утих! Что же это было? Почему проснулся Князь-под-горой? Она же не мыследея, и не танцевала, и не делала ничего запрещенного, но из горы появился и ожил окаменевший человек! Может, дело в песнях? Нет, лучше даже не думать об этом! Лучше скорее бежать домой, а то вдруг семикрылы начнут линять прямо здесь, на лугу? Ой, так и есть! Линяют! Старик Серый остановился у дороги и задрожал мелкой дрожью, стуча наружными крыльями. Сейчас сбросит! Малышка прямо на лугу уже скинула в придорожную канаву четыре наружных крыла и радостно помахивала прозрачными внутренними. Ладно, грязную шерсть можно отмыть…

– А ну, пошли, пошли домой!

Нарика замахала хворостиной, пытаясь согнать Серого с дороги. Он сделал пару шагов и ловко скинул одно крыло по ту сторону. Хорошо, еще немного! Нарика пнула старого семикрыла под заднее крыло, но он только крепче уперся в дорогу всеми шестью ногами. Ладно, пусть стоит, а где все остальные?

Нарика оглянулась и онемела. Что они делают? Громадный рыжий Великан взбежал по насыпи на дорогу и с грохотом сбросил с себя все шесть крыльев разом. Забияка выскочил за ним и задрожал с ног до кончиков усов, освобождаясь от своей последней пары. Куда же он сбросил остальные? И где Забава? Ах, вот она, устроилась рядом с Великаном и размахивает всеми крыльями разом, раскидывая их по дороге.

А если кто-нибудь сейчас поедет, а дорога перегорожена крыльями, и виновата в этом именно она, Нарика! Ну вот, так и есть! Уже едут!

По дороге двигалось диковинное шествие. Впереди на черном породистом многоноге ехал высокий, худой молодой человек в расшитом золотом кафтане, бархатных штанах-обтяжках и всаднических сапогах с выпуклым золоченым узором. Продолговатое лицо его украшали тонкие усики, а широкополую столичную шляпу венчал большой букет цветов. Молодой князь Ленорк прибыл из Рошаны! Рядом с князем на зеленом боевом ящере ехала нарядная и воинственная госпожа. Позолоченные латы из семикрылового крыла, кожаные перчатки с шипами, длинный меч с самоцветами на рукояти, золотые кудри из-под блестящего шлема… Вот она какая, Лидора Пилейская! За ней ехали на таких же ящерах воины в красно-зеленых плащах поверх кольчуг и зеленых штанов. Один из боевых ящеров оскалил зубы, принюхиваясь к лежащим на дороге крыльям. Великан развернулся и затрещал прозрачными крыльями, ящер оскалил зубы и двинулся на него. Загрызет, точно загрызет!

– Кыш, кыш отсюда! – Нарика встала перед горячо дышащей зубастой мордой, держа наготове хворостину и упираясь спиной в мохнатый лоб Великана.

– С дороги! – зазвенел металлом женский голос с мягким пилейским выговором. Нарика схватила Великана за усы и потащила с дороги.

– Безобразие! Убрать! – продолжала Лидора Пилейская. Двое красно-зеленых всадников спрыгнули на дорогу. Ой, сейчас убьют, если не Нарику, так Великана! Тяжелая рука в перчатке одним ударом отбросила Нарику в канаву, Великан и Забава спрыгнули за ней, а следом полетели сброшенные крылья. Княгиня потянула из ножен меч и двинула ящера к Серому, молодой князь Ленорк учтиво приподнял шляпу, обернувшись к ней.

– Прошу прощения, твоя княжеская светлость! – заговорил князь. – Стоит ли отвлекаться от прекрасной старины ради глупой девки и деревенской скотины?

– Ну, тогда скорее покажи мне, где воевал воевода Симпатр! – потребовала княгиня, убирая меч. Она определенно ищет оружие Князя-под-горой! А если она увидит его самого?

– Симпатр обломал зубы на Громовой горе, где разбил его мой предок Дарот Великий, Князь-под-горой! – торжественно объявил Ленорк, плавно указывая рукой туда, где совсем недавно гремело землетрясение. Нарика вздрогнула. Но Князь-под-горой – это не Дарот Великий! Он сам сказал, что Нарика ошибается, когда она назвала его Даротом!

– Выбирай выражения, князь Ленорк! – Лидора снова взялась за меч, но повоевать ей так и не пришлось – навстречу знатным гостям от крепости двигалось торжественное шествие. Впереди, с выцветшим сине-белым знаменем крепости у седла, ехал на ящере рослый знаменосец Рейт, в простых семикрыловых латах. За ним на смирном сером многоноге ехал старшина Борк в таких же латах, с большим резным блюдом в руках. Блюдо тоже было сделано из крыла семикрыла, а на нем лежал большой круглый хлеб, окруженный ярко-красными ранними златоцветами. Следом двигалось все ополчение – восемьдесят парней в кольчугах и стеганках, надетых поверх праздничных вышитых рубашек, – а дальше нестройной толпой шли жители деревни.

– Нарика, скорее, петь пора!

Кто-то потянул ее за рукав. Ирта, сестренка, и ее муж Хорт рядом, и все певцы! Сколько же Нарика пробегала по горе? И как она теперь будет петь – мокрая, грязная, в порванной рубашке, в туфлях, из которых течет вода!

– А крылья линялые Хорт увезет, пошли!

Нарика оглядела свою грязную юбку, но Ирта решительно потянула ее за рукав, и они нырнули в толпу встречающих. Все замолчали, и старшина Борк начал приветственную песню.

– Славен день на земле родной,

Славен князь под знаменами…

Стоя среди певчих, Нарика старательно подпевала. Голос у нее был высокий, звонкий, как раз для основного напева, отец вместе с другими певцами-мужчинами выводил второй голос. Тем временем ополченец помог старшине-от-ворот спешиться, и Борк понес блюдо навстречу князю.

– Славно войско победами,

Славна крепость славой дедовой…

Так, сейчас князь тоже сойдет на землю, с поклоном примет знаки богатства и процветания Нагорного Рошаеля, а потом поведет все шествие в крепость. Однако князь Ленорк, не сходя с многонога, отломил кусок хлеба и сунул в рот.

– А теперь, Борк, веди меня с княгиней Лидорой Пилейской к месту сражения! – скомандовал князь. Ополченцы замерли на месте, деревенские жители ахнули. Старшина Борк, не выпуская из рук блюда с хлебом, почтительно поклонился князю. Морщинистое лицо его сморщилось еще больше, будто он жевал незрелый самоспел.

– Честь имею напомнить, твоя княжеская светлость, что в Дедов День прежде всего положено предкам почтение оказать, а только потом – гостям уважение.

Грозная княгиня снова схватилась за блестящую рукоять меча, но старшина как будто ничего не заметил. Князь Ленорк взмахнул шляпой.

– Прости, княгиня Лидора, я в Рошане совсем забыл обычаи деревенские. Попрошу пожаловать сегодня в крепость, а завтра уже на гору!

Княгиня недовольно промолчала, певчие старательно продолжали песню.

– Честью славен великий князь,

И богатством славна земля…

От волнения у Нарики перехватывало дыхание. Что-то еще сейчас будет? Шествие миновало красно-белую Лучникову башню с каменной птицей-огневиком и не спеша втянулось в ворота. Старшина-от-ворот вопросительно оглянулся на князя Ленорка, но тот как будто ничего не заметил, и старый Борк запел новую песню.

– Как на небе звезда,

Как в колодце вода,

Как зерно под землей,

Слава вечно с тобой,

Это была молитва Огню в память предков, певчие подхватили ее на три голоса, и князь Ленорк тоже запел. В Нагорном Рошаеле никогда не было священников Огня, праздничные молитвы пел старший по званию, но на князя Ленорка надежды не было – он даже сейчас то и дело забывал слова. Впрочем, все остальное он помнил хорошо и, торжественно забрав блюдо с хлебом у Борка, поехал в дальний угол двора, к Надровной башне.

Возле башни помещался храм Огня, а рядом – княжеские гробницы, где хранились прошедшие через огонь останки князей в каменных кувшинах. На самой высокой гробнице золотыми буквами вилась надпись: «Вечная память Дароту Великому. Года 8484-го, месяца Серпа, 3-го дня». Князь Ленорк ловко сошел с многонога, изящно преклонил колено перед гробницей и, отломив кусок хлеба, положил его вместе с большим златоцветом на резную полочку над дверью. В толпе одобрительно зашептались: молодой князь наконец-то делал все правильно.

Глава шестая. Из времен Дарота Великого

Князь Ленорк раскладывал дары и молился Огню еще часа два, певчие пели, а деревенские жители подпевали. Княгиня Лидора Пилейская откровенно зевала, ее люди вывели своих ящеров за стены крепости и принялись устраивать их там на ночь. Наконец, все закончилось, и старшина Борк поманил к себе Нарику. Она подошла, одергивая юбку и рубашку, они уже высохли, но чище от этого не стали.

– Вот что, Рика, ты ведь грамотная, верно?

Нарика кивнула. Ладно, с рубашкой она потом разберется, тут что-то особенное намечается!

– Летопись от любовного вздора отличишь?

– Отличу, господин старшина!

– Тогда иди в хранилище и собери все, что найдешь, о князе Дароте Великом, его оружии и Громовой горе, потом я отца твоего пришлю за ними.

Нарика закивала и помчалась в Слуховую башню. Конечно, она найдет и прочтет! Непонятно, зачем это надо старшине именно сейчас, но сегодня она должна обязательно узнать, кто такой Князь-под-горой!

Через два часа наступили сумерки. Нарика сидела в полутемном подземелье с медными листами на стенах, вокруг нее стояли сундуки и корзины с книгами и свитками, но о Дароте или о Князе-под-горой в них не оказалось ничего. Читать в полутьме было уже невозможно, хотелось есть, пить и уйти домой, но вот этого как раз делать было нельзя.

Со двора крепости донеслась музыка. Зазвенели струны гудца, мужские голоса подхватили напев, а медные листы подземелья загудели в лад. Что за вздор они поют, что за песня там у них?

– Кабы мы живали сами

Да на небе вверх ногами

Мы бы по морю ходили

Да по полю бы поплыли…

Около окошка появились ноги в красных пилейских сапогах и начали притоптывать, другая пара сапог ловко выворачивалась в разные стороны, стуча по камням то пяткой, то носком. Но это же танцы! А вот и еще чьи-то ноги в сапогах рыжей кожи с высокими каблуками и выпуклым золоченым узором, так и притоптывают, так и выстукивают дробь! Это сапоги молодого князя! Ой, он танцует! Что же теперь будет? Может быть, и ничего не будет, это же не грозный Ленорк Третий, а его молодой сын! А вот рядом еще чьи-то ноги в нарядных сапогах со шпорами.

– Что это ты, князь Ленорк, пляшешь в своих владениях, словно при дворе в Рошане? – зазвенел над окном женский голос с пилейским выговором. Княгиня Лидора! – Указом Дарота Великого в Нагорном Рошаеле танцы запрещены, а ты нарушаешь?

– Твои люди тоже вон пляшут, – князь Ленорк остановился, притопнув сапогом.

– Мои люди не подданные Нагорного Рошаеля, – спокойно возразила княгиня. – И я ничего не потеряю, даже если сейчас сама станцую. А вот твоя честь пострадает, если я расскажу в Рошане о том, как ты нарушаешь законы своих предков! Что тогда скажет король Ригидон? Что скажут другие князья-выборщики?

– Да ничего они не скажут! Они меня и так на балах в Рошане видели! – возразил Ленорк.

– В Рошане, где танцы никто никогда не запрещал! И если после этого я расскажу, что ты не ходишь в храм Огня, и изменяешь вере дедов и отечеству, что тогда скажут король и выборщики?

– Никто тебе не поверит! – голос молодого князя дрогнул от досады.

– Поверят, и даже очень. Как может быть верен королю тот, кто неверен закону своих предков? Какие еще законы нарушит и кому еще изменит тот, кто забывает молитвы Огню и законы прадедов? Кто сегодня не мог вспомнить ни одной молитвы без подсказки, вряд ли вспомнит о чести родины!

– Ничего я не забываю и все помню! – крикнул князь Ленорк совсем, как мальчишка. Нарика затаила дыхание. Как эта пилейская княгиня все повернула, будто князь Ленорк чуть ли не изменил Рошаелю? А о чем она еще толкует?

– Но я могу забыть о совершенной тобой измене, если ты поделишься со мной тайной оружия Дарота Великого… – металлическим своим голосом закончила княгиня Лидора. Но ведь не было же никакой измены! Но с этой княгини станется, она и не такого наговорит! Неужели молодой князь Ленорк согласится? А как же Князь-под-горой?

– Не знаю я никаких тайн! А если бы и знал, оружие это не для Пилея, а для Нагорного Рошаеля! – крикнул молодой князь.

Что бы еще придумала пилейская княгиня, осталось неизвестным, но совсем рядом с окном раздались шаги, потом звон струн гудца заглушил разговор, и звучный голос сотника Рейта прямо рядом с князем и княгиней громко завел знакомый напев.

– Огонек горит вдали,

Летом и зимой.

Где-то на краю земли

Ждут тебя домой.

Но это же «Огонек», ее поют и в Рошаеле, и в Пилее! А знает ли эту песню Князь-под-горой? Она очень старая, при нем ее, наверное, тоже пели. И сотник Рейт молодец, теперь княгиня замолчит, а князь Ленорк уйдет от нее. Ополченцы и пилейские бойцы запели не хуже певчих, ловко разбившись на три голоса, Нарика тоже принялась подпевать.

– Светит на небе звезда ,

Кто-то ждет любя.

Этот ясный свет всегда

Светит для тебя.

Огонек звезды ночной,

Как в ночи окно,

Может, это нас с тобой

Ждут уже давно.

Сапоги князя Ленорка исчезли, но княгиня так и осталась стоять рядом с окном. Что ей здесь еще понадобилось?

– Чтобы не был твой путь далек,

Чтоб не сбиться во тьме дорог,

Чтобы дойти

До конца пути,

Светит огонек.

Песня кончилась. Голос старшины Борка позвал всех на торжественный пир в княжеский зал, и все потянулись к Хлебной башне, а в окне появилась вторая пара пилейских сапог. Кто это рядом с княгиней, десятник ее, что ли?

– Он уперся, значит, будем действовать сами. Будь готов к третьему часу ночи, – проговорил над головой Нарики приглушенный голос княгини Лидоры. – Берешь тридцать человек и в открытую выезжаете из ворот, ясно?