Закаспийский край в составе Российской империи (историко-правовое исследование)

В начале XIX в. политический контакт с Россией пытается установить новая группа туркмен. В 1811 г. к астраханскому губернатору с прошением о принятии в русское подданство и переселении в пределы России обратились старшины откочевавших из Хивы човдуров. Явное и зачастую жестокое притеснение со стороны ханского правительства стало главной причиной их бегства из Хивы. Через год эта депутация, посетив вновь Астрахань, сообщила, что к ним примкнули еще 3600 семей из других туркменских племен. Однако вскоре выяснилось, что у туркмен имеется около 1 млн. голов скота и вопрос об их переселении в северокавказские степи стал не выполнимым. К тому же часть туркмен заявила, что она не ищет общего переселения, а только покровительства России[36]. Так завершился очередной порыв туркмен к принятию российского подданства, что свидетельствует об устойчивом намерении опереться на сильного соседа.

В начале XIX столетия в связи с обострившимися отношениями с Ираном, российское правительство проявило интерес к туркменам Закаспия, находящимся во враждебных отношениях с пограничными персидскими провинциями. По этой причине с мая по сентябрь 1805 г. дипломатическим корпусом стала вестись активная служебная переписка о возможном стратегическом союзе России с текинцами, йомудами, гокленами в войне против Ирана. В донесении российского консула в Иране Скибиневского сообщалось об изъявлении туркменами готовности участвовать в войне против Каджаров.

Восстание против каджарской деспотии поднялось в мае 1813 г. на юго-восточном побережье Каспийского моря и охватило североиранские провинции – Астрабад, Хорасан, Мазандеран. Повстанцы обратились за помощью к России, для чего в местечко Гюлистан (Карабах) прибыла депутация из четырех туркменских старшин. Одновременно с депутацией к главнокомандующему на Кавказе Н. Ф. Ртищеву прибыли послы от Фатх Али-шаха для переговоров о заключении мира. Во время переговоров с шахскими посланниками генерал Ртищев воспользовался присутствием туркмен как средством дипломатического давления[37]. Иранская сторона, очевидно, сочтя, что срыв переговоров может привести к открытию «второго фронта» в закаспийских степях, вынуждено согласилась со всеми российскими условиями. Однако после подписания Гюлистанского мирного договора с Ираном (24 октября 1813 г.) генерал-лейтенантом Ртищевым в военной помощи туркменским повстанцам было отказано[38]. Так, миссия прикаспийских туркмен потерпела неудачу, а депутация вернулась с письмом на имя предводителя восставших туркмен Хаджи-Сеид Мухаммеда, лишенным нужного смысла. Эти события привели к разрыву российско-туркменских отношений на целых 6 лет[39].

Прерванные с 1813 по 1819 гг. дипломатические отношения России с туркменами Юго-Западного Туркменистана возобновились усилиями главнокомандующего на Кавказе А. П. Ермолова. В одном из своих писем вице-канцлеру К. В. Нессельроде Ермолов критиковал генерала Ртищева за прекращение связей с прикаспийскими туркменами и настаивал «не ослаблять приверженности к Российской державе храброго того народа»[40]. В этот период данная связь осуществлялась не только через Астрахань, но и Кавказ, куда был перенесен центр этих отношений. Однако решительные действия А. П. Ермолова в налаживании дружественных связей с туркменами натолкнулись на серьезные препятствия, вызванные политическими разногласиями с центральным правительством[41].

Александр I и его министры не поддержали инициативу кавказского наместника, разъяснив ему, что Россия «не променяет дружбу Персии на какой-то участок земли»[42]. А граф К. В. Нессельроде в одном из своих писем Ермолову выразил стремление монарха «видеть в Персии… господственную власть на прочном основании… оказывать (ей) помощь в случае надобности, дабы помощью высочайшего российского двора персидский двор был бы подкрепляем»[43].

Уверенный в своей правоте, А. П. Ермолов продолжал доказывать в правительственных кругах необходимость развития не только торговых связей с туркменами, но и ставил вопрос о необходимости присоединения к России всего восточного побережья Каспийского моря. В своем письме вице-канцлеру от 21 апреля 1820 г. он убеждал, что обитающие на восточном побережье йомуды – сильное и независимое от Ирана и Хивы племя. Для успешного развития торговли с Хивой, Бухарой и Северной Индией где-то в районе Красноводска необходимо построить укрепленную торговую факторию с гарнизоном в 1000 человек и мощной крепостной артиллерией, защитить ее рвом и валом. Ермолов полагал, что поскольку влияние Ирана на туркмен не распространяется далее р. Гурген, сооружение в Красноводском заливе укрепления не повлияет на отношения с Ираном, и не нарушат «приязненного к Персии расположения»[44].

В результате настойчивых усилий кавказского наместника на одном из заседаний учрежденного 29 июня 1820 г. Комитета по азиатским делам был рассмотрен «проект относительно учреждения теснейших сношений между Россией и туркменцами». Комитет единодушно признал предложения Ермолова полезными и своевременными и решил представить свое заключение по этому вопросу на утверждение Александра I[45]. Однако из анализа заключения следует, что Комитет не ставил вопроса о принятии прикаспийских туркмен в российское подданство, что полностью устраивало и Александра I, и графа Нессельроде, как главу Министерства иностранных дел и последующих кавказских наместников.

Архивные материалы второй четверти XIX в. обнаруживают факты, препятствующие развитию взаимоотношений России с прибрежными туркменами, как со стороны шахских, так и российских властей одновременно. Правители североиранских провинций, прямо попирая права прикаспийских туркмен на ловлю рыбы, применяли против них различные санкции. Так, губернатор Мазандерана Мамедкули-Мирза в апреле 1826 г. распорядился отдать на откуп астраханскому купцу и рыбопромышленнику Мир-Багирову рыбные места на Каспии, принадлежавшие прибрежным туркменам, сроком на 10 лет с ежегодной выплатой 1650 руб[46]. В ответ на это возмущенные туркмены обратились с письмом к астраханскому губернатору, где указали на незаконность действий мазандеранского правителя. Из послания видно, что рыбопромысловые участки восточного Каспия с давних пор принадлежали прибрежным туркменам. «Култук наш, рыба наша, рыбу ловим мы, рыбу продаем мы… и что шах-заде до оного дела нет» – с раздражением писали они губернатору Астрахани[47].

В связи с разрывом дипломатических отношений и войной с Ираном, Россия в 1826–1828 гг. поддержала справедливые притязания прибрежных туркмен и вплоть до 1830 г. рыболовные промыслы оставались в их пользовании[48]. Туркманчайский договор 1829 г., заменив собой Гюлистанский, завершил русско-иранскую войну 1826–1828 гг. Было подтверждено исключительное право России держать военный флот на Каспийском море (ст. VIII), а русским купцам – свободно торговать на всей территории Ирана (ст. X)[49].

В результате таких политически успехов Россия упрочилась не только на Кавказе, но и в Западной Туркмении, что одновременно усилило российское влияние на прибрежных туркмен[50]. Однако официальной политикой Николая I с его глубокой приверженностью принципам легитимизма по-прежнему оставалось сохранение и укрепление шахского престола в Иране. Делалось это, прежде всего, для того, чтобы предотвратить распадение персидской монархии, которое имело бы последствием, пользуясь терминологией министра иностранных дел К. В. Нессельроде, «множество затруднений»[51], оборонного, торгового и дипломатического характера.

Вместе с тем в правительственных кругах понимали, что подобная политика может оттолкнуть туркмен от России, «так как по сие время туркмены всегда надеялись на покровительство наше, то внезапное содействие наших судов в пользу персиян может привести их в совершенное недоумение, и иметь гибельные последствия…»[52].

В 30-е годы XIX в., судя по запискам, оставленным российским посланником есаулом Лалаевым, среди коренного населения юго-западной Туркмении зародилось массовое движение за присоединение к России. Позиция Лалаева корреспондируется с огромным количеством архивных документом[53] о переменах в политических взглядах прибрежных племен, о том, что они становятся единодушны в вопросе о принятии российского подданства[54].

Летом 1836 г. в селении Гасан-Кули «Общим советом казиев и почтеннейших людей» – представителями 20777 туркменских семей был принят документ исключительной важности – «Прошение йомудского племени к царскому правительству о добровольном присоединении к России». Этот документ отражал факторы, определяющие стремление прикаспийских туркмен к переходу в российское подданство, а именно, – обеспечение внешней безопасности, прекращение родовых распрей. Представляют особый интерес следующие строки йомудских старшин: «Мы сильны числом и храбростью, но слабы согласием, умом и порядком. Нам надобно великого покровителя, который бы из всех йомутов сделал одну душу и тело. Тогда мы будем страшны соседям и тогда к нам пристанут все другие племена туркменские»[55].

«Прошение» отражало также причины экономического характера. Подчеркивая взаимовыгодную и беспошлинную торговлю с Россией, его авторы стремились избавить своих соплеменников от необходимости приобретать нужные товары и продовольствие на рынках Хивы и Ирана.

Со своей стороны, представители йомудских семей обещали: «служить государю и быть послушными», сопровождать русских торговцев в места русско-иранской торговли, отдавать на откуп рыбные промыслы только русским купцам, а в случае конфликта России с Ираном, выставлять десять тысяч конницы и т. д.[56]. Определяя границы так называемого «Йомудстана» к востоку и юго-востоку от Каспийского моря, старшины и казии намеревались создать вассальное России туркменское княжество, к которому, с их слов, «пристанут все другие племена туркменские»[57].

Однако и в этот период стремление прибрежных туркмен к массовому переходу в русское подданство не встретило одобрения Петербурга. Одна из помех – противодействие западных держав, особенно Англии, другая – обострение отношений с Тегераном и Хивой. В мае 1937 г. Николай I дал устное согласие на просьбу каджарского правительства в том, чтобы пространство к северу от речки Карасу вплоть до Атрека было объявлено принадлежащим Ирану. Это означало, в сущности, признание юго-западных туркмен иранскими подданными[58]. Вскоре за сближение туркмен с Россией многие их селения были разорены иранскими карателями[59].

В 1838 г. туркменские старшины вновь обратились к губернатору Оренбурга В. А. Перовскому с просьбой о принятии их в российское подданство. По этому случаю, губернатор направил письмо вице-канцлеру, в котором делился своими соображениями. Перовский считал, что удовлетворить просьбу старшин сейчас означает обострить отношения с Хивой: «Только под действительным покровительством России туркмены могли бы устрашить Хиву, иначе каждое прошение их вступить в подданство России, если дойдет, хотя по темным слухам, до Хивы, может только послужить во вред просителям»[60]. Поэтому губернатор решил воздержаться от официального и положительного ответа[61]. В 1839 г. Перовский вернулся к этой теме и запросил у вице-канцлера разрешения на возобновление переговоров по поводу принятия туркмен в российское подданство[62].

Когда по просьбе Ирана в 1840 г. в Астрабадском заливе было учреждено постоянное крейсерство, перед русскими моряками были поставлены задачи: с одной стороны не допускать обострения отношений с Ираном из-за туркмен, а с другой, для успокоения туркмен обещать им свое покровительство. Такая двойная политика неблагоприятно отразилось на развитии отношении прикаспийских туркмен с Россией.

Материалы архивов, всесторонне освещают деятельность руководства крейсерства, обнаруживают решительные меры в отношении морских пиратов, до того беспрепятственно грабивших соседние берега. Характерен в этом отношении приказ капитана Е. В. Путятина об истреблении в 1842 г. отрядом военных судов туркменских киржимов, стоявших в заливе Гасан-Кули[63]. Вскоре вслед за крейсерством учреждается русская военно-морская база на о. Ашур-Ада (на русских картах до XIX в. – о. Евгений), что было вызвано усилившимися провокациями английских агентов в Персии и Средней Азии.

Последующий период, вплоть до высадки русских войск на Красноводском полуострове (1869 г.), наиболее насыщен попытками правителей Ирана и их английских покровителей разжечь вражду между туркменами и Россией. Так, по прямому подстрекательству мазандеранского правителя Мехти Кули Мирзы некий Черкез-хан и его сторонники совершили нападение на русские торговые суда и фактории. Это обстоятельство возымело отрицательные последствия, отразившиеся на ходе российско-туркменских переговоров.

Для урегулирования конфликта и прекращения стычек к туркменским берегам был послан капитан I ранга Н. К. Краббе, получивший от управляющего морским министерством великого князя Константина приказ «действовать относительно туркмен не одною силою», а в нужных случаях «убеждениями, лаской, связями»[64]. Поворот к мирному урегулированию отношений лег в основу дальнейшей деятельности командиров русских военных судов на Каспии. Для разрешения спорных вопросов, как свидетельствуют документы, они нередко прибегали к посредничеству главного духовного лица прикаспийских туркмен – Таган-кази. Обращение к нему, как правило, сопровождалось просьбой о разъяснении прибрежным туркменам необходимости противодействовать шайкам морских пиратов и сотрудничать с Россией. В этих целях Таган-кази огласил свою правовую позицию (фетву), согласно которой стражники освобождались от наказания за кровь (хун) в случае убийства кого-либо из участников разбойных нападений. Эти меры способствовали установлению порядка и спокойствию среди туркмен, которые в большей своей массе стали себя вести, «как подобает русским подданным»[65]. С помощью старшин Кадырмухаммеда, Худайберды, Гельды-хана, Нияздурды, Нурали-хана, Сеид-мухаммеда был установлен строжайший надзор за торговлей туркмен с Россией и Ираном[66].

К середине XIX столетия около 115 тыс. прикаспийских туркмен – йомудов, човдуров, игдыров и абдалов, объединенные более чем в 23 тыс. кибиток, добровольно приняли подданство России[67]. Через девять лет их примеру последовали туркмены южных и северных областей Туркмении. В 1859 г. к начальнику Ашурадинской (астрабадской) морской станции прибыл представитель ахальских текинцев и от имени Нурберды-хана просил оказать помощь в борьбе против Хивы[68]. Несколько позже с подобной просьбой обратился Атамурад-хан – предводитель восставших хивинских туркмен. Для усмирения Хивы он пытался получить от России не только материальную и военную помощь, но и выпросить российское подданство для 6 тыс. своих соплеменников[69]. В прошении на имя Императора Всероссийского, поданного через оренбургское начальства, Атамурат-хан писал о давнишней мечте туркмен: «…чтобы пришел к нам царь со стороны Шагадама[70], основал бы город, устроил ярмарку и был бы этот город местом стечения всех туркмен, его верных друзей и подданных»[71].

Канун присоединения к России в истории российско-туркменских отношений характеризуется сложной политической обстановкой: усилением агрессивных действий Ирана и Хивы против южных и северных туркмен. Так, под Серахсом (1855 г.), под Кара-Кала (1858 г.), в Мерве (1861 г.) туркменам пришлось трижды выдерживать натиск соседних государств. С 1855 г. началась пятнадцатилетняя война между северными туркменами и хивинскими ханами. И хотя в этих сражениях объединенные силы туркменских племен успешно противодействовали войскам Ирана и Хивы, политическая обстановка диктовала необходимость решения судьбы туркмен иным образом. Наиболее дальновидные представители туркменских родов видели спасение в могуществе великой России[72].

С конца 50-х гг. XIX в. в правительственных кругах России вновь начались обсуждения планов по присоединению туркменских земель. Первоначально был поставлен вопрос о сооружении крепости и торговой фактории не в Красноводске, а значительно южнее, при устьях Атрека и Гургена. В представлении министра иностранных дел А. М. Горчакова Александру II от 8 августа 1858 г. было выражено опасение позициями других государств в оценке такого шага России как нарушение международного права. Горчаков предвидел, что главным препятствием к этому могло стать то, что Англия не будет «равнодушной зрительницей подобного предприятия»[73].

Министр Горчаков и российский посланник в Тегеране Н. А. Аничков, придерживаясь данного в 1837 г. Николаем I обещания признать границей Ирана р. Атрек, полагали, что любая крепость или торговая фактория могут быть заложены только к северу от Атрека. Кавказский наместник А. И. Барятинский напротив поддерживал идею занятия двух пунктов при устьях Атрека и Гургена, предложенную недавно образовавшимся Закаспийским торговым товариществом[74]. Он предлагал воспользоваться неоднократными просьбами атреко-гургенских туркмен о принятии в подданство России и «достигнуть предположенной цели, вовсе не давая нашему предприятию военного характера» с тем, чтобы не встревожить Иран и не возбудить с его стороны протесты и жалобы. Увлеченный своими планами, Барятинский даже предложил командующему Каспийской флотилией заблаговременно осуществить приготовления на случай занятия юго-восточного берега Каспийского моря[75].

Несовпадение мнений в выборе места для укрепления было обсуждено на особом совещании Комитета министров 2 и 9 января 1859 г. под председателем императора. Но прежде, чем основать крепость, было решено провести точную рекогносцировку прибрежной полосы Туркмении. В отношении принятия туркмен в подданство России, Комитет министров постановил, что «не только подданство, но и официально объявленное покровительство над туркменами было бы для нашего правительства неудобно». Иначе Россия возложила бы на себя ответственность за любые действия туркмен и оказалась бы в затруднительном положении[76].

В соответствии с решением Комитета министров летом 1859 г. для изучения местности была отправлена экспедиция под командованием полковника В. В. Дандевиля и капитана 2-го ранга Ивашинцева. Однако это лишь осложнило отношения русских и туркмен. Дандевилем была предпринята акция, целью которой стало «склонить туркмен силой, а не увещеваниями» и держать их под «постоянным страхом наказания за малейшую дерзость»[77].

Наместник Кавказа князь А. И. Барятинский, узнав, что экспедиция была задумана для устрашения туркмен, выразил опасение, что это может восстановить их против России, чем непременно воспользуются Иран и британские агенты для ухудшения ее положения в Азии. Такая несогласованность позиций, была вызвана тем, что оренбургские власти, поручившие организацию экспедиции Дандевилю, проявили безразличие к российско-туркменским связям, внесли разлад, нарушили их мирный характер в тот момент, когда «персидские власти и английские агенты, замечая возрастающее влияние отряда на туркмен» и видя расположенность большей части этого народа к России, «употребляют всевозможные интриги против станции»[78].

Государь, ознакомившись с результатами экспедиции, приказал «предполагаемое устройство укрепления с факторией на восточном берегу Каспийского моря на время отложить, ибо достижения сего имелось в виду миролюбивыми сношениями с туркменами»[79].

В 60-х гг. XIX в., когда Россия приступила к практической реализации планов присоединения всей Средней Азии, вопрос об основании укрепленного форта русской армии (УФРА) на побережье Красноводского залива стал вновь актуальным. В начале 1865 г. особым решением Комитета министров были установлены предварительные сроки его занятия – начало весны 1866 г.[80] Несмотря на устный договор 1837 г. о признании границей Ирана р. Атрек, персидские власти предъявляли притязания на владение всеми туркменскими землями и восточным побережьем Каспийского моря. В связи с этим российский посланник предложил, не вступая с правительством Ирана в переговоры по туркменскому вопросу, занять Красноводск, «дабы после представить свершившимся фактом»[81]. Однако, в связи с предстоящими военными действиями против Бухарского эмирата Александр II в августе 1865 г. приказал отложить на время занятие Красноводского залива. В то же время было дано указание соответствующим министерствам и ведомствам принять меры к развитию торговли и промыслов с тем, чтобы всемерно поощрять дружественные отношения с туркменами.

1.3. Завоевание и включение Ахалтекинского оазиса в государственно-правовое пространство России

К концу 1868 г. значительная часть обширных среднеазиатских территорий была включена в состав Российской империи. Сначала были завоеваны территории Сыр-Дарьинской, Ново-Кокандской линий и части Кокандского ханства[82], из которых 12 февраля 1865 г. была образована Туркестанская область[83], подчинявшаяся оренбургскому генерал-губернатору. Весной – летом 1866 г. к Туркестанской области были присоединены занятые русскими войсками города Ташкент, Ходжент и Зачирчикский край.

После обсуждения вопроса в «Особом комитете» о дальнейшем устройстве края был разработан проект учреждения двух областей Сырдарьинской с центром в г. Ташкенте, Семиреченской с центром в г. Верном и составления из них Туркестанского генерал-губернаторства с подчинением его в порядке высшего административного управления военному министерству. Проект был утвержден 11 апреля 1867 г. императором Александром II[84].

После присоединения всей территории Кокандского ханства и установления над Бухарским ханством российского протектората, оба ханства превратились в гарантированный рынок сбыта российских товаров и источник сырья для российской промышленности. Отношения между Бухарой и Петербургом определились двумя договорами: от 11 мая 1868 г. и от 28 сентября 1873 г. Все дальнейшие соглашения между двумя государствами заключались только по отдельным вопросам ведомственного характера, но по существу опирались на эти договоры.

В октябре 1869 г. с высадкой отряда полковника Н. Г. Столетова в Муравьевской бухте (Шагадам) было заложено основание города Красноводска – лучшей гавани и плацдарма, открывавших путь дальнейшему продвижению вглубь Туркмении и покорению Хивинского ханства[85].

После установления российского протектората над Хивинским ханством по Русско-хивинскому мирному договору 1873 г. завершился период активной завоевательной политики России. «Наше дело в Средней Азии, что касается собственно завоеваний, надо надеяться, – писалось на страницах журнала „Вестник Европы“, – теперь совершено окончательно, и эпоха наших походов, неизбежно приводивших к новым расширениям территории, окончательно закончена»[86]. Дальнейшее продвижение Российской империи вглубь этого региона обусловливалось, согласно позиции большинства отечественных ученых, необходимостью усмирить кочевые туркменские племена, не прекращавших набеги на русские границы. И все же туркмены, несмотря на свою воинственность и непокорность рассматривались Петербургом как наименее исламизированная, а, следовательно, и как менее инородная общность. Это служило серьезным основанием для державного оптимизма и вселяло уверенность в успехе последующего приобщения туркмен к российской государственности. Такая позиция еще более укрепилась на фоне военного покорения Коканда, Бухары и Хивы – среднеазиатских ханств, полных усобиц и религиозного фанатизма[87].

Что же касается характера завоевания и установления российской власти среди туркменских племен Ахалтекинского оазиса, то их формальное подданство среднеазиатским правителям, после установления российского протектората в Хиве и Бухаре не означало одномоментного присоединения к России. Туркменские земли и населявших их туркмен России еще предстояло подчинить российскому правопорядку. А поскольку туркменские племена на тот момент образовывали независимые этно-территориальные группы, процесс присоединения их земель к Российской империи был сложным и поэтапным.

Движение среди туркмен в пользу принятия русского подданства особенно усилилось после победоносного Хивинского похода 1873 г. В июне 1875 г. старшины некоторых текинских родов, собравшиеся в Геок-Тепе, обратились к правительству Российской империи «с изъявлением полной покорности от всего ахалтекинского общества»[88]. Сам Нурберды-хан был настроен в пользу соглашения с Россией[89]. Старейшинами было обещано прекращение грабежей караванов. Тех же, кто продолжит свой преступный промысел, было решено преследовать и казнить по приказанию ханов. В этих же целях был сформирован специальный карательный отряд из сотни всадников. Дореволюционные источники свидетельствуют о том, что во исполнение этого постановления было поймано и казнено 6 преступников[90]. В действительности же присоединение к России туркмен Ахала мыслилось не как полное подчинение имперской администрации, а как своего рода вассалитет с сохранением некоторых прав и обычаев[91]. Другие текинские роды, в которых господствовали настроения, враждебные к России, находились в Мерве. Они сплотились вокруг Каушут-хана.