Сага о счастье. Закономерные случайности

Очень похожий случай был в г. Тайга, когда я заканчивал томский машиностроительный техникум. Мне было 17 лет. Я приехал к отцу на выходные дни. Приехал поздно и сразу завалился спать. А ночью из кармана брюк вывалился пистолет, который я сам спроектировал и смастерил на заводе во время преддипломной практики. Я проснулся от оглушительной стрельбы в комнате. Это отец подобрал мой пистолет и пытался пристреливать его, поставив в качестве мишени, толстенную книгу. Отец был в прошлом кадровый разведчик. Стрелял как снайпер. Я зарылся в одеяло в ожидании серьезной разборки по поводу огнестрельного оружия. Таковую я уже пережил в техникуме, когда мастер моей производственной практики написал в характеристике с места преддипломной практики, что я занимался изготовлением холодного и огнестрельного оружия. Меня – отличника, могли не только к защите диплома не допустить, но и статью пришить. Правда тогда я отделался бутылкой коньяка для мастера. А что грозило сейчас? А сейчас отец, отстреляв обойму, заявил мне: «Из ТТ я попадаю в монетку с 10 метров, а из твоего керогаза еле в с 2 метров в книгу не попал. Работай над прицелом». И отшвырнул пистолет. Это был еще один урок педагогики и информации к размышлению о приоритетах в жизни. Пистолеты и ножи меня больше не интересовали.

Были и еще незабываемые мгновения общения с отцом. Он как-то нагрянул к нам после разлуки. Мама его встретила нежностью и любовью. Но и мне кое-что досталось. Папа приехал по делам на один лишь день. Но утром, когда я проснулся и увидел его в доме, я получил сполна его внимание. Он спозаранку потащился в горы, наломал там кленовых веток и смастерил мне настоящий индейский лук со стрелами. Я гордо ходил по двору и все мальчишки завидовали моему счастью.

Все это промелькнуло в моем мозгу за какое-то мгновение. Но я упорно делал вид, что не вижу ни брата, ни отца, до которых оставались считанные метры. Но меня мучила щекотка под лопатками. Видимо от счастья крылья прорезались. В таком заторможенном виде и застал окрик брата: «Эй, ты шибздик, не видишь, что ли. Мы с отцом идем к тебе». Я с наигранно безразличным видом осмотрел их с ног до головы и произнес формальное здрасте. Хотя хотелось броситься к отцу на шею и обнимать, обнимать его. Отец, наверно, принял мое притворство холодности за обиду на него. А ему во чтобы-то ни стало необходимо было меня вывезти из Вильнюса к себе в Сибирь, где он жил с новой женой. Наша мать в очередной раз попала надолго в больницу. Мы остались с братом совсем одни. Питались чем попало. Вплоть до липовых почек, барбарисовых листьев и чужих яблок, за которыми ходили в соседские сады на заломанку. И родительский комитет нашей элитной школы покупал нам по 10 буханок черного хлеба, по 2 бутылки подсолнечного масла в месяц. Мы мазали масло на хлеб, посыпали солью. Это было слаще всякой коврижки. Еще и сапоги мне как-то купили. Кирзовые, блестящие. Так и хотелось ими кого-нибудь пнуть.

5 класс. Я во втором ряду первый справа

Отец с перепугу начал обещать мне золотые горы при жизни у него: «Куплю коньки, велосипед» – и тому подобное. В тот момент мне ничего не надо было. Отец был рядом. И выше блаженства представит было невозможно. К слову сказать, папа оказался мужиком прижимистым. Но ничего. И на солнце есть пятна. Ни коньков, ни велосипеда я так и не дождался. Правда коньки нашлись как спорт инвентарь школы, которой отец руководил. А что касается велосипеда, то я ему напомнил однажды. На что отец ответил: «Зачем тебе велосипед, если ты не умеешь на нем кататься»? Он всегда умел подвести логику под любой свой интерес. Но и я был от его плоти и крови. Быстро научился езде на велосипеде одноклассника и гордо прокатился перед окнами дома. Отец не оценил мой подвиг. Велосипед я так и не получил. Зато и этот случай научил меня жизни. Когда у меня появились собственные дети и они достаточно подросли, я каждой из дочерей купил по велосипеду.

Вообще, жизнь у отца стала совершенно новой эпохой для меня. И не только из-за моей неожиданной зрелости. Главное совсем другое. В Вильнюсе без родительского контроля (отца не было, мама постоянно лежала по больницам) я учился с ковыль на костыль. Меня не учеба волновала, а как бы что-нибудь поесть. Для примера упомяну один уникальный случай. Как-то щелкая зубами от голода, мне повстречался мой сосед, дядя Коля. Он был куркуль тот еще. Но, видимо, у меня вид был на столько жалкий, что он пригласил меня к себе и налил до краев тарелку борща. Такой вкуснятины я не ел никогда, даже в дальнейшей жизни. Этот борщ запомнился мне навсегда. А как я себя корю всю мою жизнь, вспоминая как оскорбил дядю Колю лет 20 спустя, после этого знатного угощения. Я занимался пристройкой к своей квартире веранды и перекрыл запасной проход вокруг дома. А дядя Коля был уже в солидных годах и ему трудно было спускаться по крутому основному сходу. Когда он меня упрекнул, я сгоряча нагрубил ему. Мол: «Ходите, пока, с другой стороны. Это временно у меня». Никогда не прощу себе этой грубости к своему спасителю.

7 класс. Я вверху, 4-й справа

В общем, у отца в школе я стал круглым отличником. Мне было неловко быть посредственным, когда мой отец директор этой школы. Учителя наперебой расхваливали мои способности, о которых я даже не подозревал. Но и это не главное.

8.3. Мои наставники

Главное то, что отец, будучи сам незаурядным педагогом, отдал меня на «растерзание» двум гениальным коллегам. Один молодой, перспективный спортсмен (он же преподаватель физкультуры в школе), а второй – преподаватель труда. Мастер на все руки. Столяр от Бога с закалкой специалиста старого режима, когда столяр обходился безо всякой механизации деревообработки. Вручную выделывал такие чудеса, которые и на станке выполнить невозможно. Я начал все свободное время после школы проводить с этими гениями труда и спорта. Два года упорных усилий под их руководством создали несокрушимый фундамент моей дальнейшей жизни.

Хотя надо признать, что все годы с пяти до восемнадцати лет шло интенсивное строительство основ всей моей взрослой жизни. Например, полуголодное, полусиротское раннее детство мальчика-Маугли воспитало во мне основы выживания в экстремальных условиях. Как на профессиональных тренировках спецназа. Кстати, забегая вперёд, могу добавить, что и срочная служба в армии проходила в войсках особого назначения, где я тоже получил высокую профессиональную физическую и моральную подготовку для преодоления критических ситуаций.

Ответственность перед отцом, да и перед собственной совестью, приучили меня к добросовестной учебной деятельности, усидчивости и трудолюбию. Я закончил семилетку (в те времена это было неполное среднее образование) с отличием. И в дальнейшем все учебные заведения (техникум и два университета) также по инерции закончил с красными дипломами. А степень кандидата технических наук и вовсе получил экстерном без защиты, за высокие достижения в области разработки технологий оборонного назначения.

Некоторое внимание необходимо все-таки уделить моим наставникам в спорте и труде. Я через день в 6 и 7 классах все внешкольное время проводил то в спортзале, то в столярной мастерской. Физрук готовился сам к разным соревнованиям, но и из меня выжимал все соки. Никакой труд не был для меня в тягость. Во мне бушевал незатухающий вулкан энергии и жажды деятельности. Уже через год я стал одним из лучших спортсменов городка.

Я справа. Почти чемпион города Тайги

Причем в самых различных видах спорта: легкая атлетика, конькобежный и лыжный спорт, бокс, даже пытался освоить баскетбол. Но физрук отвадил меня хоть от этого из-за маленького роста.

В столярной мастерской происходили не менее значимые чудеса. За два года я стал истинным профи в столярном искусстве. Подумать только – это в 14 лет – то. Сначала мастер помог освоить мне основные профессиональные приемы деревообработки. Потом с его помощью я смастерил настоящий столярный верстак с двумя винтовыми зажимами. Этот верстак даже экспонировался на школьной выставке как самое великое достижение школьного трудового воспитания. Было и еще много разных поделок. А самым апогеем столярного искусства у меня стала настоящая мебель для родительского дома. У отца была огромная коллекция книг. Практически все художественные издания и российские, и зарубежные, большая советская энциклопедия из 30 томов и прочая всячина, которую он возил в ящиках по всей России, меняя частенько место жительства. И все это богатство (по тем временам это было на вес золота) валялось или в ящиках, или по столам где попало. Первое, что я смастерил – это роскошный, огромный книжный шкаф. Остекленный, с множеством полок, отделанный резным багетом, окрашен под красное дерево раствором марганцовки и глянцевым лаком. В общем – шедевр! Делал втихоря от отца и подарил ему на день рождения. По значимости этот подарок стоял на втором месте после курительной трубки в дорогущем письменном столе, которую я смастерил в пять лет тоже на день рождения отца. Сказать, что отец был без ума от подарка – ничего не сказать. Он произнес сокровенные слова, которые стали путеводителем моей жизни: «Из тебя толк выйдет»! Правда, мой брат (вечный завистник, доморощенный моралист, будущий заурядный политикан) добавил: «А бестолочь останется».

8.4. Музыка

У меня было еще одно необычное увлечение – музыка. Я не отличался особым музыкальным дарованием. Но, как говорят: терпение и труд все перетрут. Отец со своей женой собрался на курорт и оставил нам с братом деньги на питание. Я, не долго думая, после отъезда отца решил покутить на впервые заполученное богатство. В каком-то магазине я был парализован ослепительным блеском и манящим дизайном простой русской балалайки. Она стоила почти все деньги, оставленные отцом. Но я вильнюсской жизнью был приучен к вечному недоеданию и самоудовлетворению подножным кормом. Балалайка стала моей. Но меня ожидала папина оценка моей несанкционированной покупки. Я, налюбовавшись вдоволь своим сокровищем, спрятал балалайку под кровать. Даже брат ничего не знал о ней. Когда мы дождались родичей с курорта, у меня не было сил долго скрывать свое приобретение. Язык так и чесался похвалиться своим сокровищем. Наконец я решился. Долго мямлил что-то невнятное, пытаясь оттянуть неминуемую расплату. Наконец выдавил из себя: «Папа, я купил балалайку. Мне она очень понравилась». Был готов к любым карам во имя своего счастливого приобретения. Но то, что произошло с отцом, я не мог предсказать даже в волшебном сне. Он весь расцвел как тюльпан на солнце: «Где, где балалайка»! Он взял инструмент в руки, поцеловал его. Долго настраивал. А потом как заиграл. Это было чудо. Отец оказался виртуозом игры на балалайке. Но не держал ее в руках лет сорок. Так отец проиграл до позднего вечера. А с утра начал и меня обучать. Я так увлекся своим новым детищем, что набрал всяких самоучителей, быстро освоил нотную грамоту всякие там сольфеджио. Не прошло и месяца, как я сносно играл по нотам и пытался подбирать мелодии на слух. А через полгода я виртуозил почти как отец. Дошло до того, что отец порекомендовал мне поступить в оркестр народных инструментов местного клуба. Меня туда приняли после первого же моего проигрыша ряда народных мелодий. И приняли не просто статистом, а вторым солистом оркестра клуба. Но не все так просто оказалось. Моих доморощенных музыкальных способностей не хватило даже на один концерт. На репетициях, вроде, все получалось. Но их, наверно, оказалось маловато для начинающего по самоучителю музыканту. В общем я завалил первое же выступление на народе. Меня, конечно, вытурили из оркестра как профнепригодного. Наверно Россия потеряла нарождающийся талант (смех в зале). Но балалайку я пронес через всю свою жизнь. Играл на ней лет сорок подряд. И радовал своим талантом не только себя самого. Частенько мы с моим другом – балалайкой попадали в интересные и всегда достойные гениальности переделки. Она до сих пор красуется у меня на антресолях.

В этих достижениях закончилось мое пребывание у отца и мое формирование как личности. Эти два года стали поистине трамплином во взрослую жизнь. Отец не был ангелом, но он стал для меня главным наставником и единственным мужчиной, достойным уважения и подражания.

9. Техникум

Далее меня ждала учеба в томском машиностроительном техникуме, куда я был, как отличник, зачислен без вступительных экзаменов. Подтолкнул меня в техникум опять же отец, особо не спрашивая моего желания. И оказалось, что он как всегда прав. Мать очень возмущалась издалека, из Вильнюса. Она считала, что техникум недостоин моего таланта. Пророчила мне как минимум МГУ или МГИМО. Жизнь только подтвердила правоту отцовского выбора. Во-первых, как было сказано, я родился с молотком в руках. Значит мое пожизненное кредо – техника. Во-вторых, отец просчитал, что во взрослой жизни меня не удержишь в сибирской глубинке. Наверняка меня потянет на родину в Литву. А там вечно больная мать, которую саму надо содержать, а для этого необходимо обзавестись достойной профессией как можно раньше. Техникум это позволял и не препятствовал дальнейшему обучению. Все в итоге так и вышло. Не отец, а второй Нострадамус.

Томск был в двухстах километрах от нашего городка. Так что совсем разрыва с отцом не было. Хотя появился некоторый холодок в отношениях. По-моему, отец сделал приоритетом своего внимания перспективного в филологии (отец по образованию тоже был филолог) и в политике брата. Брат без моей конкуренции, под умелой опекой отца, расцвел на глазах. Стал секретарем комсомольской организации города, как-то очень быстро перебрался в обком комсомола, затем и в обком партии. Но служебный век отца подходил к концу. Он вышел на пенсию и занялся своим любимым по детству делом – разведением домашних животных. От них получал ни столько прибыль, сколько удовольствие. Не лагодарный сын – мой брат, все потешался над отцом. Брат всегда считал себя самодостаточным мудрецом. Но вся его карьера остановилась на той начальной должности, на которую помог пристроиться ему отец. Печально заслуженный итог – вся жизнь на одной незначительной партийной должности.

Итак, почти пять лет учебы в техникуме. Учеба давалась легко и даже доставляла удовольствие. Я действительно попал в свое стойло. Техника увлекла меня и в теории и практике. Практика особо задалась. Но в целом учеба не стала чем-то очень знаменательным. Я просто повышал свою, и без того не хилую, квалификацию. Правда я взрослел, у меня появлялись новые интересы, новые друзья (скорей товарищи), я совершенствовался в спорте. Но все это было текучкой. Девушки пока не появлялись. Но к концу учебы я наверно созрел и до первых признаков любви. Эти признаки в будущем стали первой и единственной в моей жизни любовью. Но это отдельная тема для повествования. Она собой затмила многие мои даже очень значимые события в будущей жизни.

9.1. Бешеные деньги

При первой же производственной практике на пятом государственном подшипниковом заводе я впервые в жизни за один месяц заработал столько денег (отец не особо баловал меня материально), что мне хватило на шикарный костюм, зимнее пальто и шапку. И на еду осталось. Хотя я получал повышенную стипендию и был вполне удовлетворен жизнью.

А начиналось все так. Меня 16-тилетнего пацана поставили на огромный штамповочный пресс, от одного вида которого бросало в дрожь. На нем я как робот вставлял заготовки и снимал готовые отштампованные сепараторы подшипников. Поставили на этого монстра не случайно. То была самая невыгодная в заработке операция. А мне, мол, и так сойдет. Как же они просчитались. Поначалу дело шло туго. У меня не получалось подстроиться под ритм работы пресса. То разрубало приспособление для подачи заготовки, то неточно ложилась заготовка в штамп. Наставница, очень милая девушка, не ругала меня, а наоборот подбадривала и все время меняла испорченные приспособления. Но уже на второй день работы я почувствовал характер этого монстра, и мы с ним спелись будь здоров. Если все рабочие успевали подставлять заготовку только на каждый второй цикл рабочего хода ползуна пресса, то я наловчился реагировать на каждый. Работа пошла в два раза быстрей чем, даже, у профессионалов. А, значит, и денежек в два раза больше. В советское время за такую прыть работяги могли и побить потому, что лишний заработок не полагался. Если какой-нибудь лихач несанкционированно поднимал производительность труда, увеличивал заработок, то нормировщики сразу снижали расценки. За тот же рубль приходилось вкалывать больше. Так что меня не только не вознесли за трудовую доблесть, но и вообще перевели на другую операцию. Как им казалось, еще более невыгодную. А это им только казалось. Я начал зенковать отверстия в дверных навесах. Работа нудная. Какое там творчество: дрр, дрр, дрр, дрр, отбросил деталь. И опять, и опять весь рабочий день. Но я заметил, что сверло имеет неправильную заточку. А мы в это время в техникуме как раз изучали углы заточки режущего инструмента. Я пошел к заточнику и потребовал переточить сверла по моему разумению. Это было чудо. Я попал в точку. Во-первых, значительно снизилось усилие резания, что снижало усталость от монотонного ручного труда. Во-вторых, и это главное, на проход сверла в нужную глубину уходило значительно меньше времени. Закончилось тем, что меня окружил весь цех, с восторгом и удивлением воззревали на мои стахановские приемы. А мастер сказал: «Расценки не трогаем. Все равно нормальный человек так работать не сможет. А этот придурок пусть себе шарашит». Вот так я стал «миллионером».

При второй преддипломной практике я, кроме обязательной производственной деятельности, умудрялся выкроить время на всякие авторские поделки. Величайшим вольным достижением на этом поприще стали выкидные ножи и огнестрельные пистолеты. Я не преследовал никакой практической цели, а просто проверял себя на способность создать своими руками что-нибудь необычное, имеющее значение для самоудовлетворения собственных амбиций, Другие могут, почему я не могу? Правда заводские мастера имели другое мнение. Когда меня застукали за эдакой деятельностью, я чуть не лишился статуса студента.

9.2 Музыкальный триумф

А пока покажу легкие мазки из картин пятилетней жизни в Томске. Пожалуй, самым ярким стал первый день пребывания в техникуме. После формального приветствия абитуриентов, нас, все группы вместе, расположили в актовом зале на ночевку. Там плотненько были расставлены кровати и больше никаких излишеств. Общежитие, по всей видимости, еще было занято выпускниками. Состояние было жуткое. Несколько сотен молоденьких, незнакомых друг другу мальчиков, без питания, без понимания перспективы собрали как в концлагере в одной огромной комнате. Сказали: ждите до утра. Мы и ждали. Спать было рано. Хотелось есть. Кто-то запасливый начал жевать из родительских закромов, кто-то имел знакомых и они перешептывались в разных частях зала. При всей настороженной тишине в атмосфере стояла какая-то зловещая напряженность и безысходность. Я огляделся по сторонам, присмотрелся повнимательней ко всем абитуриентам. У всех настроение мучеников, насильно вырванных из домашнего уюта. И вдруг мой взгляд остановился на сцене актового зала. Может ли кто-либо представить, там стоял полный набор струнных музыкальных инструментов целого оркестра. В том числе и концертная балалайка. Скажу, что концертный инструмент радикально отличается от бытового. У него совсем другая конструкция. Струны из бычьих сухожилий, кузов из специальной акустической древесины, даже лаковое покрытие особое – музыкальное и тому подобное. Звучание у такого инструмента просто божественное. Я втихаря подкрался к сцене, завладел этим вожделенным инструментом и опять забрался на свою кровать. Тихонько побренькал, настраивая мое чудо. Огляделся по сторонам. Всем было все равно что где и как происходит. Каждый изнемогал в своем жутком одиночестве. Я начал тихо-тихо играть. Играл не на публику, сам для себя. Старался никого не потревожить. Играл самые разные мелодии. Знал их десятки, если не сотни. Так увлекся, что ничего вокруг не замечал. Когда я затих на минутку, чтобы размять пальцы (игра на струнах очень травматична, даже для тренированных пальцев), раздались бурные аплодисменты. Вокруг меня собрались все мальчишки и с упоением слушали мой импровизированный концерт. Все требовали продолжения. Тут-то я и испытал свой звёздный час, познал истинную любовь народа, не признанного музыкального гения наконец оценили по достоинству. Шутка. Но, все-таки, в каждой шутке есть… По требованию благодарных слушателей проиграл я до позднего вечера. Из толпы поклонников кричали:

– А это знаешь?

– Знаю.

– Сыграй!

И так без конца. Кто-то начал подпевать. А залихватскую песенку «Коробейники» вообще требовали на бис и пели все хором. Никто не хотел и слышать о моих проблемах с пальцами. Для всех моя музыка служила чем-то вроде защиты от безысходного одиночества. Она сплотила всех нас из дикого стада в единый здоровый коллектив. Когда я, все-таки, сумел завершить свой концерт, в зале была не безликая толпа посторонних людей, а веселый дружный коллектив. Все перезнакомились, бойко рассказывали друг-другу каждый о себе, и вообще, воцарилась гармония подросткового счастья. Все-таки в музыке огромная сила. Жаль, что меня не признало искусство.

9.3. Смертельный трейнсёрфинг

(езда на крышах вагонов)

Были и другие яркие моменты в моей студенческой жизни. Например, я в совершенстве постиг безбилетный проезд по железной дороге. Мне приходилось почти каждую неделю (особенно в начале обучения) ездить домой. Тут никаких денег не напасешься. Отец хоть и давал денег на проезд, но я, как правило, находил им лучшее применение. Езда делилась на две категории: товарняк и люкс (по-нынешнему – бизнес-класс). Люкс, естественно, в пассажирском поезде без билета. В каждой категории были свои достоинства и недостатки. Товарняк шел быстрей без остановок, очень романтично, никто не донимал билетами, можно было проявить искусство паркура в полной мере. Но зимой, а зимы в Сибири длинные и морозные, ездить на товарняке было затруднительно. Размещались на товарных вагонах или на крыше, или в нерабочем открытом тамбуре. А, если повезет, то прямо внутри вагона. Иногда шел вагон порожняком и двери были открыты. Я любил сидеть на крыше и во всю глотку орать песни. А еще любил бегать по крышам вагонов и перепрыгивать с вагона на вагон. Главное не зацепиться за контактный силовой провод. Там 10 тысяч вольт. А еще мы, пацаны, любили раскачиваться вместе с составом. Когда груженый товарняк трогался с места, он сначала сдавал назад-вперед понемногу. И так несколько раз, пока не преодолеет инерцию покоя. А мы, опершись спиной о поручни тамбура, качались вместе с ним.

В люксе все было по-другому. Во-первых, у каждого профи были свои ключи от замков вагона. Замки были простенькие, одинаковые во всех пассажирских поездах. Мне изготовить такие – раз плюнуть. Когда шли ревизоры по вагонам, а они шли всегда навстречу друг-другу, чтобы не пропустить нас – шпану. Но шпана всегда была подготовлена лучше ревизоров. Самое простое (это для дилетантов) спрятаться под лавку или на багажной полке. Такие приемы были семечки для ревизоров. Дилетантов, поэтому, кара постигала чаще, чем нас профи. Кара была простая – нас на ближайшей станции высаживали из поезда. Приходилось дожидаться следующего. Штраф с нас даже не думали требовать. Что возьмешь с голоштанных послевоенных подростков? А мы, профи, были почти недосягаемы для блюстителей порядка. Когда в вагон входил ревизор, мы успевали выскочить в противоположный тамбур, открыть ключом входные двери и на ходу поезда взобраться на крышу. Там и пережидали нашествие закона. А можно было и изначально забраться туда. Так и приходилось делать, когда бдительный кондуктор умудрялся не пустить в вагон на станции.

Все эти изощрения были не так уж безобидны. Железная дорога – это зона особой опасности. Особенно по тем временам. Никаких ограждений путей не было вовсе, люди бродили по путям как заблагорассудится. Лично я наблюдал такие случаи, что их и рассказывать в подробностях нетактично. Один мальчик оперся о товарняк спиной с рюкзаком и ждал, когда состав начнет раскачиваться. А тот оказался порожняк и тронулся без раскачки сразу набирая ход. Рюкзак зацепился за поручень и парня затащило под колёса. А другой придурок решил помочиться на проходящие вагоны с высоты виадука. Попал на контактный провод. Видимо был заземлен через поручни моста и от него в момент осталась только обугленная головешка. Но меня берегла какая-то неведомая (а может ведомая) сила. Да и был я в хорошей спортивной форме. Легко запрыгивал на поезд и спрыгивал с него, не дожидаясь полной остановки. Это было удобно, когда поезд проезжал мимо общаги и не надо было ехать до вокзала, а потом возвращаться пешком назад. Или не успевал к отправлению, например. Приходилось догонять состав и запрыгивать на ходу. В общем – это была очередная наука жизни.