Его нельзя любить

Водичка самое то. Сразу захожу по пояс, а потом ныряю. Терпеть не могу шампанское, потому что от него болит башка, но какого-то черта все равно пью. Вчера не было исключением. Я пошел прогуляться по набережной, забрел в первый попавшийся бар, где встретил ту самую Мальвину, с которой проснулся.

Проплываю пару метров под водой и, вынырнув, смотрю на берег.

Ника продвинулась на несколько шагов. Ей по колено.

– И? – ору на весь пляж.

– Холодно.

– Глупость, забей…

– Я не глупость! И вообще… Передумала!

Она резко разворачивается и семенит на сушу.

– Упрямая утка, – брызгаюсь в нее водой, когда вылезаю на берег.

– Сам ты… Утка.

Мы какое-то время смотрим друг на друга молча. В моей голове абсолютный штиль. Меня вообще с утра на разговоры мало тянет. А еще в башке настойчиво долбит вопрос: какого хрена здесь происходит?

То, почему я не против свалить с ней отсюда, понятно. Это место меня раздражает. Если я увезу Нику, то насолю Ладе и подгажу отцу. Они будут дергаться всю его командировку.

Но какой прикол просто везде ее за собой таскать? Она же унылая субстанция. Иногда проблескивает огонек, но запала хватает ненадолго. Без рычагов давления и шантажа – гиблое дело.

– В чем твой план? – Ника надевает кофту на дрожащее тело, снова усаживаясь на камни, только теперь стелет себе под задницу сарафан.

– Ты хочешь их проучить. А я просто люблю бесить людей. У нас общие цели.

– Допустим. Зачем ты меня поцеловал? – она спрашивает, а сама опускает взгляд.

– Понравилось?

– Это было… Будто ко мне в рот залез червяк. Мерзко, – часто кивает. – Никогда так больше не делай.

Я откровенно ржу. Мое самолюбие не задеть такими тупыми сравнениями.

– Поверь, я чувствовал то же самое, Глупость. И повторять уж точно больше не собирался.

– Прекрати меня так называть.

Вытягиваю ладони перед собой, мол, понял, последний раз.

Ника в это время достает свой телефон. Включает.

– Как много сообщений и пропущенных, – бормочет себе под нос, а потом подносит телефон к уху. – Привет, мам, со мной все хорошо. Я уехала. Это не важно. Вернусь через месяц. Пока.

Я слышу, как Ладка что-то причитает в трубку, но Ника отключается.

– И чего ты расселся, Гирш? Поехали. Или ты передумал? – она приподнимает бровь.

Отряхиваю ладони. Смотрю на нее. Оцениваю заново. Если эта решимость не временный глюк в системе ее программного обеспечения, то я уверен – нам будет весело.

– Не боишься? – разворачиваюсь к ней корпусом.

Ника прищуривается. Разглядывает меня как какую-то зверушку. Терпеть не могу, когда так делают.

– Тебя? – снисходительно улыбается. – Больше нет.

Ее смех подхватывает ветер и разносит по всему пляжу.

Моргаю и резко отвожу взгляд.

– Пошли.

Поднимаюсь первым. Вытаскиваю брелок от машины и, не дожидаясь Малининой, иду к месту, где припарковался.

Ника плетется следом с рюкзаком на плече. Все еще в кофте, наброшенной поверх купальника.

– Ты, может, оденешься? – Падаю за руль и врубаю себе климат.

– Тебя это смущает?

– Нет. Смотри, чтобы позже это не смутило тебя. – Завожу мотор с кнопки.

– Слушай. – Ника накидывает ремень, а потом вытаскивает из телефона симку, выбрасывая ее в окно. – А ты не боишься подхватить какую-нибудь заразу?

– В смысле?

– Твои беспорядочные половые связи меня пугают, – она комично прикладывает ладонь к груди, на которой какого-то хера концентрируется все мое внимание. Не на ладони, конечно…

– Я предохраняюсь.

– Защита может подвести… Я бы на месте девушек интересовалась, есть ли у тебя справка от венеролога, – выдает ангельским голоском, с такой искренней улыбкой на лице, что меня начинает подташнивать.

– Ты точно домой вернуться не хочешь?

– Нет, – она продолжает улыбаться.

Положусь на ее сиюминутную решимость. Тогда нужно заехать в банкомат и снять денег. Отец еще пару часов будет не в курсе, что я с Малининой, а когда узнает, сто процентов, заблочит карты. Такое уже бывало.

– У тебя деньги-то есть?

– Немного, – пожимает плечами.

– И как ты собиралась жить этот месяц?

– Работать официанткой и ночевать на пляже.

– Ага, если бы я тебя не нашел, вечером ты бы уже притопала обратно домой.

Ника поджимает губы и отворачивается. Дуется на правду.

– Только имей в виду, обратно дороги не будет. Если тебя вдруг замучает совесть через три дня, я тебя сюда не повезу. Поняла?

– Поняла, – бурчит, прилипая щекой к креслу.

Я вижу только ее затылок.

– Ну и отлично.

Через час мы добираемся до соседнего города и находим банкомат. Я выгребаю с одной из карт все, что там есть. На месяц точно хватит.

Покупаю в супермаркете три бутылки минералки и два хот-дога в фудкорте. Ника все это время сидит в машине.

Тачку я брал за налик, поэтому операции отец не отследит, а значит, по машине не найдет точно. Плюс я парковал ее за несколько домов от бабки Ники, поэтому Тёма ее тоже не видел.

Когда выхожу на парковку, первым делом замечаю Малинину. Она стоит у тачки и болтает с какими-то парнями. Вся такая улыбчивая, что бесит.

Два местных мачо заговаривают ей зубы.

– Да-да, мы с братом проездом тут, – Глупость аж светится.

– Жаль. Но, если передумаешь, вечером вот по этому адресу, – тот, что повыше, протягивает ей свой телефон. – Запомнишь?

– Минутку.

Ника достает свой смартфон и делает фотку чужого экрана.

– Так точно не забуду.

– Это кто? – Бросаю воду на заднее сиденье, останавливаясь у Малининой за спиной.

Меня настораживает ее зашкаливающая общительность.

– А вот и мой брат, – Ника поворачивается ко мне с широченной улыбкой. – А это Кирилл и Лёша. У них сегодня «Summer пати».

Она пила что ли? Бросаю взгляд в салон. Бардочк открыт.

– А ты здесь при чем? – Ловлю себя на мысли, что ворчу, как старый дед.

– Меня пригласили, а, ну и тебя тоже.

– Мы подумаем. – Открываю дверь и толкаю Глупость в салон. – Поехали отсюда, – понижаю голос. – Здесь нас точно будут искать.

Ника вздрагивает и, замотав головой, забирается в машину, тут же забывая про своих новых знакомых.

Глава 11

Ника

Мысль о том, что нас найдут, действует отрезвляюще. Я забираюсь в машину и теряю интерес к парням, которые сами ко мне подошли, когда я вышла из машины на улицу в ожидании Яна.

Гирш садится за руль, но ехать не спешит. Его локоть проходит в паре сантиметров от моих коленей. Ян шарит рукой в открытом бардачке.

Я зажмуриваюсь.

– Так и думал, – он закатывает глаза и хлопает бардачком.

– Тебе жалко или завидно? – хихикаю, ощущая прилив энергии.

Я выпила исключительно для храбрости. Искала в бардачке провод для телефона, чтобы подзарядить, а нашла малюсенькую бутылочку ликера, такие еще в отелях часто бывают.

Ведь это просто нереально. Все происходящее пугает меня до чертиков.

Никогда бы не подумала, что вообще осмелилась бы провернуть что-то подобное, да еще и в компании Яна. Но он прав, одной мне не выжить. Я не приспособлена к жизни и никогда нигде не бывала одна.

Гирш, конечно, не самая хорошая кандидатура, но с ним не так страшно – во-первых. А во-вторых – может быть, мама с бабушкой поймут, что между ними и Яном, Яном! Который всех бесит и вообще напоминает лишь подобие человека, я выбрала его. Может, тогда они задумаются, насколько все ужасно?

Не знаю. Скорее всего, я веду себя как малолетняя инфантильная дура, но ничего другого я просто не смогла придумать.

Гирш прав. Я просидела на пляже всю ночь и уже хотела возвращаться домой. Денег у меня почти не было, идти тоже было некуда. Запал пропадал с каждой прожитой секундочкой, а на плечи начинало давить чувство вины.

Ведь это неправильно – уходить из дома. Волновать родителей. Все это ужасно. Я никогда себя так не вела. Боялась расстроить бабушку. Боялась, что если мама узнает, как отвратительно я себя веду, то окончательно обо мне забудет.

Боялась быть нелюбимой…

Я выросла в атмосфере, где любовь нужно заслужить. Если ты все делаешь правильно, не дерзишь, не приносишь проблем, тогда тебя есть за что любить. И меня правда было за что любить. Я старалась изо всех сил. Учеба, олимпиады, медаль, хорошее поведение – все это ради того, чтобы мама и бабушка мною гордились. Чтобы любили…

Уйти несложно, сложно начать все сначала. Что меня ждало? Жизнь на пляже и подработка официанткой?

Гирш, конечно, остался собой. Ему по-прежнему нельзя доверять. Он точно не тот человек, на которого можно положиться, но этот его утренний визит на пляж меня подкупил. Бабушка, которая знает меня всю жизнь, даже не додумалась, где я могу быть, а Гирш, с которым мы терпеть друг друга не можем, догадался почти с первой попытки…

Мне кажется, что на самом деле я ушла, чтобы меня нашли. Чтобы поняли, что я тоже что-то значу, что я человек и у меня есть чувства. Чтобы извинились.

Но я поняла, что ничего подобного не будет, когда решилась ответить на утренний бабушкин звонок. Она меня обматерила. И, как всегда в приказном тоне, велела быстро возвращаться домой, после этого я выключила телефон.

Было неприятно и больно. Меня никто не понимает, никогда не понимал. Мама выбрала себя с самого начала. Ей было не до меня. Я всю жизнь тешусь надеждами, что она меня любит, просто… Просто что? Какие вообще есть оправдания для женщины, что бросила собственного ребенка? Да, с родной бабушкой, но все же…

А бабушка, она всю жизнь пытается сделать из меня солдата. Который должен подчиняться ее приказам. Пытается? Да она именно это из меня и слепила. Жалкое бесправное существо – вот кто я.

Слезы душат. Я практически ничего перед собой не вижу.

– Ты ноешь, что ли? Обратно не верну, но могу тормознуть на любой остановке.

– Это не из-за того…

– Чего?

– Ничего, – шмыгаю носом, глаза печет от слез. Я плачу прямо при Гирше, и мне плевать, что он подумает. Я разбита морально. – Они никогда меня не любили, никогда…

– Я не психиатр. С жалобами – это не ко мне.

Он выдает это таким мерзким тоном, вальяжно ведя машину одной рукой.

– Господи, да будь ты нормальным человеком! – в порыве отчаяния и злости начинаю колотить его по плечу.

– Ты совсем охренела! Глупость, блядь, мы с дороги так слетим.

– Ну и пусть. Пусть.

– Я не собираюсь становиться молодым и красивым трупом! – выдает деловито, и я начинаю хохотать.

То есть он и сам себя красавчиком считает. Индюк!

– Истеричка, – отталкивает мои руки и притормаживает на обочине. – Больная.

– Это ты ненормальный. Самый сумасшедший человек, какого я только видела! У тебя нет сердца. Нет чувств. Ты эмоциональный импотент, который трахает все, что движе…

Ян резко дергает меня на себя, а потом выливает на мою голову бутылку воды. Я широко распахиваю глаза и отчаянно хватаю губами воздух. Чувствую себя уязвленной на максимум.

– Если ты с чего-то решила, что я буду с тобой нянчиться, – его пальцы сминают верх моего сарафана в районе груди, – то ты полная… Глупость. Мы здесь на равных. Я не психотерапевт и не твоя нянька. Нам по пути, пока мне с тобой интересно. Так вот сейчас ты меня бесишь.

– А ты бесишь всех вокруг, – выпаливаю ему в лицо, осознавая, что придвинулась слишком близко. От понимания этого вздрагиваю.

Гирш ловит мое запястье. Сжимает.

– Да? Только вот у меня есть друзья, – бросает зло, – настоящие. А у тебя? Вся такая правильная и положительная, но совершенно одинокая и никому не нужная. Или я не прав?

– Придурок, – шиплю на него, как дворовая кошка. – Ты ничего обо мне не знаешь.

– Я знаю о тебе больше, чем ты сама. Завязывай рыдать и жалеть себя, поняла?

Гирш шумно выдыхает. Смотрит куда-то в сторону, а когда снова поворачивается ко мне, говорит уже тише:

– Ты так и будешь перед всеми пресмыкаться, если не научишься себя уважать. Куда ты, блядь, со мной поперлась? Я тебя по пьяни чуть не трахнул, потому что перемкнуло, – он закатывает глаза. – Споил, чтобы снять веселое видео, и вообще чувствую к тебе дикую неприязнь. Ты реально этого не понимаешь, Глупость?

– Я…

– Ты просто дура. Вали обратно к бабке. Высажу на ближайшей остановке.

Больше Ян ничего не говорит. Отпускает мою руку и заводит машину.

Мы едем в тишине. Я кусаю губы и понимаю, что теперь точно не хочу возвращаться домой. Если он меня прогонит, я понятия не имею, что буду делать.

За окном пролетает остановка, потом еще одна и еще.

Гирш не тормозит. Едет сцепив зубы. Молча, смотрит только вперед.

– Ладно, – выдает мрачно несколько часов спустя, – может, я в чем-то не прав.

Я резко поворачиваюсь. Впиваюсь глазами в его лицо. Это он только что сказал?

– Чего пялишься как на привидение?

– Ничего, – качнув головой, снова отворачиваюсь к окну.

Мы в пути уже больше половины дня, еще пара часов – и начнет темнеть.

– Почему ты меня так ненавидишь? Что плохого я тебе сделала? – мой голос звучит с надрывом. Я ведь и правда не понимаю, почему он так ко мне относится.

Почему все они так ко мне относятся? Неужели действительно из-за того, что я не могу за себя постоять?

Меня учили, что быть хорошей правильно. Быть доброй – правильно. А в реальности эти качества на фиг никому не нужны, и люди принимают их за слабость.

Если ты добрый, доверчивый… То непременно слабый. Никчемный и даже жалкий.

– За твое притворство. – Ян выкручивает руль, и мы съезжаем с дороги к заправке. – Я такой, какой есть, ни хуже, ни лучше. А ты строишь из себя…

– По-твоему, нужно быть законченной дрянью? Такие понятия, как совесть, честность, сочувствие, для тебя совсем ничего не значат?

– Сочувствие заканчивается там, где начинается личная выгода. С совестью и честностью та же история. Ты от меня не в восторге, – хмыкает, – но продолжаешь сидеть в этой тачке. Где же твоя честность? Хотя бы по отношению к самой себе? Правильно, сейчас тебе выгодно быть рядом. Быть здесь, потому что вернуться к своей бабке тебе тупо страшно. Ты не знаешь, что делать, и идешь у меня на поводу из личной выгоды. Так проще, когда кто-то что-то за тебя решает. Поэтому не надо строить из себя святую.

– Я не святая и никогда ничего из себя не строила.

– Согласен. Святые не бухают вискарь и не зажимаются с малознакомыми…

– Я поняла! – взмахиваю руками. – Поняла. Куда мы едем?

– Просто едем. Какая разница куда? Остановимся там, где понравится. Сейчас только заправимся.

У меня, как назло, урчит в желудке, и Ян добавляет:

– Ну и что-нибудь пожрем сами.

Пока Гирш заправляет машину, я брожу вдоль коротких рядков супермаркета на заправке. Беру холодный чай в бутылке, снеки и сэндвич. Расплачиваюсь сама.

Яна жду на улице, впиваясь зубами в теплую ветчину внутри треугольных кусочков тоста. Оказывается, я такая голодная, что готова слона проглотить.

В машине между нами снова повисает молчание. Я обдумываю его слова. В чем-то он прав, конечно. Мне нужно что-то делать, как-то меняться, но в голове такая каша… Слишком много событий для одного дня.

Я сбежала из дома, уехала черт знает куда с человеком, который меня ненавидит. Поступила, вероятно, очень глупо. Это же Ян, он может выкинуть все что угодно. Но моя злость на родных настолько сильная, что я готова существовать бок о бок с этим исчадием ада, лишь бы не возвращаться.

Может быть, к концу этого путешествия я действительно пойму, чего по-настоящему хочу от жизни. Какой хочу видеть себя!

Чтобы что-то изменить, нужно выйти из зоны комфорта, только проблема в том, что большинство в эту зону комфорта даже и не входили…

– Подай воды, – просит Ян.

Я тянусь рукой к заднему сиденью, ухватываясь за горлышко бутылки пальцами.

– Держи, – протягиваю ему.

Он кивает. Это, видимо, вместо спасибо.

– Ты водить умеешь?

– Нет. А что?

– Глаза слипаются. Тогда тормозим и ночуем тут.

Ян съезжает в какое-то поле и глушит мотор. Фары гаснут. Мне становится жутко. Мы одни черт-те где. Если он что-то задумает, меня никто не спасет. Я добровольно на это подписалась.

Даже пошевелиться страшно. Я сижу, прилипнув к спинке кресла, и смотрю перед собой.

Салон освещает лишь свет сенсорного экрана.

– Ты чего притихла? – Гирш ухмыляется. – На фиг ты мне не сдалась. Успокойся уже.

Дверь хлопает, и я медленно поворачиваю голову. Ян вышел на улицу. По тлеющему красному огоньку я понимаю, что он курит. Притягиваю колени к груди, скинув кроссовки, и наблюдаю за тем, как его тень перемещается вдоль машины. Туда-сюда.

Мой телефон включен, но сим-карту я выбросила. Интересно, что сейчас делают мама и бабушка? Не думать! Это не мои проблемы.

Вытягиваю шею и вздрагиваю. Гирш открывает дверь сзади и откидывает спинки кресел так, что пространство позади превращается в широкое спальное место, захватывая область багажника.

– Я спать. На кнопку щелкни, выруби зажигание.

Так и делаю.

Гирш укладывается сзади. Я слышу его дыхание, потому что в машине становится максимально тихо.

Просидев около получаса в одной позе и осознав, что он и правда уснул, выбираюсь из машины, чтобы сходить в туалет.

Брожу по полю в поисках хоть каких-то кустов, но, так и не отыскав ничего подходящего, писаю посреди поля. Главное – подальше от машины.

Когда возвращаюсь обратно, толком и понять ничего не успеваю. Темный рычащий силуэт появляется словно из ниоткуда. Я бегу, визжа на все поле, потому что за мной несется огромная псина. Она лает и вот-вот вцепится мне в ногу.

– Я-а-а-ан! – падаю, зацепившись за что-то, и ору как ненормальная. – Ян!

Огромная черная собака пока только рычит, иногда срываясь на лай. Стоит прямо надо мной, а ее слюни капают на мое плечо.

Ян, конечно, мне не поможет. Я полная дура, что рассчитываю на спасение.

Паника захлестывает с двойной силой. До машины буквально два метра.

– Чего ты оре…

Он открывает дверь. Пес тут же срывается с места.

– Сука!

Гирш матерится. Собака с диким рыком бросается на него, а откуда-то сбоку слышится мужской голос.

– Фу, Фрэнки. Фу!

– Он меня укусил, – это уже Гирш орет. – Блядь, какого хрена, Ника!

Глава 12

Ян

– Фу, Фрэнки. Нельзя.

Какой-то деревенский олух наконец отгоняет от меня свою шавку. Ногу простреливает едкой болью.

Как-то в детстве меня уже кусала собака, после мать таскала на уколы от бешенства, как по расписанию. Прекрасно просто!

Стискиваю зубы, трогаю место укуса, отчетливо чувствуя запах крови.

– На хрена ты туда поперлась? – ору на Малинину.

– Я, мне надо было.

Она сидит рядом со мной и зачем-то трогает мое плечо.

– Могла у машины поссать. Бесишь.

– Ребята, вы на частной территории, – раздается голос хозяина шавки. – Я частенько отпускаю Фрэнка побегать ночью. Хорошо, что сегодня вышел за ним следом, иначе одним укусом ты бы не отделался.

– Вот спасибо, – бросаю зло.

– Нужно обработать рану.

– Ян, он прав, – причитает Ника.

– Отвалите от меня.

Терпеть не могу всю эту жалость и повышенное внимание там, где оно на фиг не уперлось. Не отвалится у меня нога.

Поднимаюсь, резко вбирая в себя побольше воздуха. Место укуса печет.

– Давай, парень, за руль сесть сможешь?

– Смогу, – закатываю глаза и, обогнув машину, прихрамывая на левую ногу, сажусь за руль.

Ника забирается следом. Мужик со своим псом садится назад с таким видом, будто я их приглашал. Рядом с хозяином этот черный монстр помалкивает. Короче, ведет себя прилично, будто минуту назад не собирался отъесть у меня полноги.

– Езжай прямо по дороге, я скажу, когда свернуть.

Минут через десять мы оказываемся у дома за высоким забором. Он такой тут не один. Деревня уходит вглубь от трассы, поэтому с дороги ее не увидишь. Только поля.

Малинина сидит молча. В дом тоже заходит без слов.

– Это какая-то месть, да? – спрашиваю у нее вполголоса.

Глупость округляет глаза и качает головой в отрицании.

– Я не специально…

– Видимо, удача на твоей стороне сегодня, – бросаю зло и сажусь на диван.

Мы вошли в дом через кухню. Хозяин оставил пса во дворе, а следом принес аптечку.

– У тебя выпить есть? – спрашиваю, промачивая вату спиртом из стеклянной колбы. – Нормальное что-нибудь.

– Водку будешь?

– Давай. Я Ян, кстати.

– Егор, – мужик пожимает мне руку. – Вы чего в полях забыли? Как ты умудрился ее одну ночью прокараулить? У нас места не особо людные, но опасностей и без этого хватает.

– Перевяжи, – шиплю на Нику, и она хватается за бинты.

– Твой монстр привит? – кошусь на Егора.

– Привит. Привит. Держи, – протягивает мне стопку и следом наливает себе.

Пью залпом. Морщусь от горечи и возвращаю стопку на стол. Ника к тому времени уже завязывает бантик.

– Ты еще блестками укрась.

– Хватит на меня орать, – подает голос и давит пальцами прямо в место укуса.

– Ай. Дура, что ли?

– Сам дурак! Спасибо, что отогнали собаку и помогли, – обращается уже к Егору.

Чернявый мужик кивает. На вид ему лет сорок, может чуть больше.

– Вы туристы?

– Ну почти.

– Можете на ночь остаться.

– Спасибо, – Малинина ему улыбается и помогает убрать аптечку.

– Только комната у нас свободная одна.

– Он поспит на диване, вот тут, – снова Ника.

– Сама поспишь на диване. Комната где?

Егор какого-то хрена лыбится и показывает рукой на дверь.

– Ага. Спасибо, – киваю и поднимаюсь с места.

Глупость идет следом, правда, сначала рассыпается в благодарностях перед хозяином дома.

Распахиваю дверь, быстро осматриваясь в полутьме. Здесь одна кровать, две тумбочки и куча книг на полках. Супер, спать в пыли от этой макулатуры.

Заваливаюсь поперек кровати, наблюдая за Малининой. Она подходит к окну, смотрит куда-то вдаль и громко вздыхает.

– Ты заметила, что даже по нужде без проблем сходить не можешь?

– Отстать от меня.

Она стягивает кофту и ложится на самый край. Моя башка теперь почти упирается в ее спину. Отодвигаюсь, растягиваясь в длину кровати, и завожу руки за голову.

Глупость долго вертится, а потом забирается под покрывало.

– Я из-за тебя, между прочим, теперь почти инвалид.

– Мало тебе.

Она так резко поворачивается, что мне на мгновение кажется, что сейчас опять зарядит по морде. На инстинктах даже чуть отшатываюсь в сторону.

– Ты, скорее, станешь инвалидом за свой длинный язык.

– Ты не первая, кто мне это говорит.

– И не последняя, уж поверь.

– А говорила, что у меня с эмпатией проблемы. Я почти при смерти, а ты на меня еще и орешь, – говорю с наигранным возмущением.

Малинина молчит. Лежит на спине. Либо в потолок пялится, либо уснула там, что ли?

Ну и хрен с ней. Закрываю глаза, чувствуя, как боль медленно отпускает.

Просыпаюсь от духоты. В комнате уже светло.

Приоткрываю один глаз, чувствуя, как затекла рука. Приподнимаю голову. Малинина подкатилась максимально близко. Ее голова лежит на моем предплечье, а моя нога закинута ей на бедро. Шикарно просто.

К утреннему стояку примешивается еще и то, что Никина задница упирается в мой член.

Если она сейчас проснется, то начнет верещать так, будто ее тут режут.

Медленно вытягиваю из-под нее руку и убираю свою ногу. Перекатываюсь на спину и еще минут пять пялюсь в озаренный солнечными лучами потолок.

Беру с тумбочки телефон. Семь утра. Я в этой глуши позже девяти еще ни разу не просыпался.

Свой старый телефон вместе с сим-картой я оставил в том же торговом центре, где купил этот, после того как снял деньги. Не очень хочется, чтобы папа вычислил меня так быстро.

Глупость начинает шевелиться, и я на автомате задерживаю дыхание и прикрываю глаза.

Она осторожно сползает с кровати и топает к двери. Выходит из комнаты, бросив на меня взгляд, это я вижу через едва приоткрытые веки.

Когда сам выползаю на улицу, потому что в доме к тому времени никого не оказывается, Ника с улыбкой на лице помогает какой-то тетке нарезать овощи на летней кухне. Судя по всему, это жена этого Егора.

– Доброе утро, – женщина взмахивает рукой, и на моем лице вырисовывается кривая улыбка.

Ага, доброе, как же. У меня из башки до сих пор не выходит мысль: это был только утренний стояк, и Глупость тут не при чем?

Тру виски и, чуть прихрамывая, сажусь на лавку подальше от них. Вытаскиваю сигареты. Электронка села, теперь приходится курить обычные.

– У вас очень красивый дом, – болтает Глупость. – Спасибо, что позволили переночевать.

– Вы у нас не первые такие, покусанные Фрэнки. Ну вот что за пес? Я сколько Егору говорю: «Ну не пускай ты его, не пускай». Столько туристов летом, кто-нибудь обязательно переночевать поблизости остановится.