Маленький секрет хорошей девочки

– Да, – сухо бросаю я, а ватное чувство в ногах усиливается.

– Слушай, давай поговорим. Я подъехал.

– Куда?

– К твоему университету. Я припарковался напротив. Сможешь выйти?

Я осторожно выглядываю из-за колонны, а сердце совершает сальто. Андрей действительно приехал! В белой футболке и чёрных джинсах он нервно топчется возле своей машины за территорией университета.

– Чего ты хочешь? – Боже, я надеюсь, что ему не слышно, как дрожит мой голос.

– Увидеть тебя, – выдыхает Андрей в трубку.

Замечаю, как нервно он запускает ладонь в волосы. Я хочу сорваться с места и лететь к серебристой иномарке, но одёргиваю себя. Никольский швырнул мне деньги на аборт!

– Выйду, как освобожусь, – проговариваю едко и холодно и бросаю трубку.

Но продолжаю наблюдать за Андреем из-за колонны. И он не уезжает, а покорно усаживается на капот своего «мерседеса».

Я даю себе и своему пульсу пару минут, чтобы прийти в норму. Приглаживаю руками распущенные волосы, поправляю ворот футболки и вытираю влажные ладони о грубую ткань джинсов.

А потом мои ватные ноги несут меня к серебристому «мерседесу» как в замедленной съёмке. Я даже дышу настороженно.

Андрей здесь! И, судя по тому, как он расплывается в улыбке, увидев меня, приехал явно без намерения скандалить дальше.

– Привет! – Никольский как ни в чём не бывало вдруг тянется ко мне за поцелуем.

А я всё же беру себя в руки и гордо уворачиваюсь, но от волнения меня сковывает мелкая дрожь.

– Зачем приехал? – Дистанцируюсь от Никольского на несколько шагов. Подальше от знакомого аромата его терпкого парфюма.

Смотрю в чёрные глаза в упор. Стараюсь выглядеть уверенной, хоть душа кричит, что очень скучала.

Андрей вздыхает и с явным недовольством прокашливается. Он что? Думал, что я кинусь в его объятия, когда он бросал мне те купюры в машине? Да, мне очень хочется обнять его, получить поддержку, но пусть сначала хотя бы объяснится.

– К тебе приехал, Лера, – Никольский засовывает ладони в карманы джинсов. Смотрит уже не на меня, а куда-то поверх моей головы. – Я тут подумал… Наверное, я неправ. – Мои глаза расширяются, а Андрей делает ко мне шаг и протягивает свою ладонь. – Давай обсудим всё спокойно. Кажется, мы не с того начали тот разговор…

Глава 4

Лера

Я смотрю на Андрея так, словно он прилетел с другой планеты. Иначе как объяснить то, что после грубого разговора и швыряния денег на аборт его как подменили.

Глаза светятся уверенностью, интонация без намёка на нервозность.

– И с чего хочешь теперь начать этот разговор? – я не выдерживаю натянутой паузы между нами.

Андрей жестом приглашает сесть в его машину. Окидываю сначала взглядом Никольского, потом и серебристый «мерседес». Если я откажусь, то проявлю гордость или упрямство? Но решаю, что если не сяду, то просто не узнаю, что заставило Андрея приехать сюда. Поэтому я молча оказываюсь на пассажирском сиденье дорогой иномарки.

В её салоне, как всегда, идеальная чистота и запах натуральной кожи, смешанный с ароматом парфюма Никольского: резкого и кисловато-терпкого. Самый знакомый запах на этом свете. Тихо играет музыка. Вроде всё как обычно, но только вот за руку Андрей меня не берёт.

Ведёт машину, крепко сжав руль двумя ладонями. С непривычки я даже не знаю, куда мне деть свои, поэтому просто сцепляю их в замок у себя на коленях.

И первым разговор начинает Андрей:

– Как твоё самочувствие?

– Нормально, – растерянно пожимаю плечами. Такие вопросы, как проявление заботы, приятны, но не менее странны, когда этот же человек несколько дней даже не отвечал на мои звонки.

– Тошнота? Головокружения?

Отрицательно качаю головой, уткнувшись взглядом в бардачок перед собой, но тишина длится недолго. У меня тоже есть вопросы.

– Ты спрашиваешь меня об этом, чтобы молчание не висело в машине, или тебе правда интересно? – поворачиваюсь к Андрею и смотрю в упор на его выточенный резкими линиями профиль.

– Я хочу убедиться, что с тобой всё в порядке.

С безмолвным удивлением вскидываю брови. И Никольский, видимо, ловит моё недоумение через воздух.

– Лер, я понимаю, что наш последний разговор оказался не самым приятным, – вздыхает он. Проводит пятерней по тёмным волосам, но оставляет всё своё внимание происходящему перед капотом на дороге. – Ты просто вывалила на меня факт о беременности. Я растерялся и испугался. Это нормально, но я не подумал, каково тебе. Тебе же, наверное, в разы страшнее. Не у меня же в животе кто-то там живёт.

Мне хочется нервно хихикнуть. Кто-то?! Как будто в меня вселился чужой. Только вот этот «кто-то» – часть меня и Андрея.

– А теперь ты решил подумать обо мне? – хмыкаю я.

– Да, и поэтому мы здесь.

Машина сворачивает в тупиковый переулок и тормозит перед белоснежными воротами.

– Клиника? – Я дёргаюсь на сиденье так, что ремень безопасности впивается мне в плечо, когда мои глаза находят вензельную табличку.

– Нам надо убедиться, что с тобой всё хорошо. Что беременность протекает без патологий, что она маточная…

Я непонимающе глазею на Андрея. Откуда у него вообще такие познания в этой области? Гуглил? А Никольский тем временем спокойно глушит мотор и наконец удостаивает меня взгляда.

Такого же спокойного, где-то даже пустого, но его рука тянется ко мне. Огромная ладонь ложится на мои, накрывая теплом. И я чувствую это тепло. Такое обволакивающее и нужное мне сейчас.

– Андрей, зачем тебе всё это? – потерянно шепчу я, заглядывая в бездонную глубину его почти чёрных глаз. – Пару дней назад ты швырял мне деньги, а сейчас привозишь в дорогую клинику и беспокоишься о моём здоровье?

Ладонь Андрея неожиданно крепко сжимает мои пальцы, сцепленные в замок.

– Потому что ты мне не чужая.

Сердце в груди взвивается какой-то глупой надеждой, и я не выдерживаю. Сжимаю ладонь Никольского в ответ и так беспомощно утыкаюсь лбом в родное плечо.

***

Масштабы клиники меня поражают. Моё обычное представление о медицинском учреждении разрушается в хлам. Никаких тебе очередей в регистратуре, толпы бабулек, сидящих под кабинетами, и едкого запаха безысходности.

Андрей уверенно ведёт меня за собой куда-то на второй этаж. И даже крепко держит мою ладонь в своей, не позволяя моим нервам взять надо мной контроль. Жест Никольского с этим походом к врачу обескураживает, но мы ведь и правда друг другу не чужие. А сейчас тем более.

– Андрей, а талончик на приём? Вдруг нас не примут? – тихо спрашиваю я, семеня за ним по коридору и разглядывая картины, висящие на стенах.

Везде мило спящие младенцы и счастливые мамочки с детками на руках. Это точно отделение гинекологии. Никольский не сдерживает усмешку:

– За те бабки, что они получают за приём, здесь примут в любое время дня и ночи. Тем более я уже обо всём договорился. – Он тормозит у одного из кабинетов, а я немного напрягаюсь. Договорился? – Нам сюда. Подожди секунду, – Андрей указывает взглядом на лавочку у стены, на которую я покорно усаживаюсь.

Сам же Никольский исчезает за дверью с табличкой «Акушер-гинеколог», оставляя меня в коридоре одну. Совершенно одну. Коридор пугающе пуст.

Нацеживаю слюну во рту, чтобы хоть как-то смочить внезапно пересохшее горло. И так же внезапно меня сковывает какое-то дурное предчувствие. Я не знаю, откуда оно.

Похоже, Андрей вроде как оттаял и готов разговаривать… Иначе зачем ему привозить меня сюда? Смысл обо мне беспокоиться?

– Лера, заходи. Тебя ждут. – Никольский появляется в коридоре и галантно придерживает дверь в кабинет. Но перед тем как я решаюсь туда войти, он ловит меня в объятия и оставляет на моих губах нежный поцелуй. Такой трепетный и осторожный, будто бы я стала фарфоровой. – Я люблю тебя, – с придыханием произносит он. – Помни об этом. Всё будет хорошо. Ты, главное, врача слушай, ладно?

Я натянуто улыбаюсь и киваю. Пытаюсь впитать в себя его «люблю». Отогнать лишь сильнее вгрызающееся в меня чувство тревоги. Это просто нервы. Сейчас же, возможно, мне сделают УЗИ, и вдруг там уже что-то видно и можно разглядеть.

А главное, что Андрей всё же приехал. Он любит меня. Мы справимся.

Зайдя в кабинет, я всё-таки ещё раз бросаю на Никольского тревожный взгляд. Но он, уверенно улыбнувшись, плотно закрывает за мной дверь.

Маленький кабинет слепит белыми стенами и идеальной чистотой. Врач, миловидная шатенка лет сорока, вежливо кивает в ответ на моё робкое приветствие и жестом указывает мне на место напротив своего стола.

И так же вежливо вступает со мной в диалог, когда я располагаюсь в мягком кресле. На меня сыплются сотни вопросов: первые месячные, заболевания, первый сексуальный опыт, предыдущие беременности, роды или аборты, дата последней менструации.

И вроде бы врач улыбается и совершенно спокойно реагирует на моё смущение – такое общение с врачом у меня впервые, но тревожное чувство давит всё сильнее. Оно лишь нарастает снежным комом с каждой секундой, проведенной в этом кабинете.

– Какой срок задержки? – учтиво вопрошает доктор.

Я торможу с ответом. Не потому, что не знаю, а потому что мне словно не хочется говорить. Есть желание отгородиться. Я мысленно приказываю себе не наводить панику на пустом месте.

Передо мной же врач. Я в самой лучшей клинике города, а за дверью кабинета сидит человек, которого я люблю и который всё-таки любит меня. Он будущий отец, он здесь и рядом с нами. Чего мне бояться?

Облизнув сухие губы, называю срок своей задержки:

– Ровно неделя.

Врач что-то записывает себе на лист и, не меняя флегматичного выражения лица, предлагает мне пройти за ширму к аппарату УЗИ.

Я послушно выполняю просьбу доктора. Ложусь на длинную кушетку, приподнимаю край футболки и, расстегнув пуговицу джинсов, приспускаю их к бёдрам. И, как только моего оголённого живота касается датчик УЗИ, вымазанный мерзко холодным гелем, меня прошибает дрожью.

Волнительной и очень нервной. Неужели мне покажут, что там? Точнее, кто… Конечно, пол никто сейчас не скажет, но какая разница. Мне уже так хочется хоть одним глазком взглянуть на эту микроскопическую горошинку, что так чётко нарисовала две яркие полоски на тесте.

Только врач все манипуляции производит молча. Сосредоточенно сканирует взглядом экран аппарата УЗИ. И от этой напряжённой тишины у меня медленно холодеют руки и ноги. Не выдержав, я пытаюсь заглянуть туда, куда устремлены глаза врача. Чуть вытягиваю шею и слегка приподнимаю её с кушетки. Всё, что успеваю выхватить взглядом, – это чёрный экран и какие-то серые, движущиеся разводы на нём. Врач неожиданно резко отворачивает от меня изображение.

– Вы всё равно ничего здесь не поймёте, – прохладно заявляет она.

А я уже больше не могу молчать.

– У меня там всё в порядке? – смотрю на какое-то равнодушное выражение лица гинеколога с опаской.

– Я закончу с обследованием, тогда и поговорим, – безучастно тянет доктор.

Не знаю почему, но я готова расплакаться прямо в эту же секунду. Что значит, тогда и поговорим? Сердце начинает сильнее биться в рёбра, а воздух в лёгких тяжелеет.

Мне внезапно перестаёт нравится здесь всё: кабинет, невыносимо белые стены, пиканье аппарата УЗИ и безэмоциональный взгляд врача.

– Одевайтесь, возьмите салфетку, вытирайте живот и присаживайтесь ко мне за стол, – резко бросает мне гинеколог, поднимаясь со своего места. Она забирает с собой какой-то лист, только что распечатанный на принтере, стоящем рядом с УЗИ.

Трясущимися руками выполняю все её приказы: стираю липкий гель с низа живота салфетками, одеваюсь и на словно онемевших ногах волочусь обратно в кресло.

– Вы же мне можете сказать, что всё хорошо? – срывающимся голосом прошу я.

Врач, нацепив на нос очки, бросает всего секундный взор на лист перед собой. Хотя мне кажется, что проходит какая-то дурная вечность.

– Не могу, – доктор наконец подаёт голос и спокойно смотрит на меня поверх своих очков. – У вас, Валерия, анэмбриония.

Мои пальцы неосознанно впиваются в кожаный подлокотник. Я не знаю значения этого слова, но оно уже мне не нравится. Какое-то пустое и мёртвое.

– Что это значит? – тихо спрашиваю я.

– Это значит, что зачатие произошло, но плодное яйцо пустое. Развивающегося эмбриона там нет. Вам показано прерывание беременности по медицинским показаниям.

Я молчу. Смотрю в какое-то отстранённое лицо врача, а вдоль позвоночника проносится ледяной вихрь.

– Как нет? – шевелю одними губами. – Но я же видела положительный тест. Я… – горло сдавливает паника, и я опять замолкаю.

– Валерия, послушайте, – начинает мягко стелить доктор. Её интонация вдруг становится елейной. – Ничего страшного в этом нет. Иногда такое происходит с беременностью. Может, так даже и лучше. Возможно, какие-то патологии, а ваш организм просто распознал это на раннем сроке и приостановил развитие эмбриона.

Несогласно трясу головой. Хотя нет. Трясусь я уже вся. Каждой клеткой своего тела.

– Я ведь не курю и не пью… Я не хочу никакого прерывания.

– Валерия, отпустите от себя панику и лишние эмоции. Мыслите здраво. Вы молодая. Вам всего восемнадцать. Восстановитесь уже через пару месяцев. И тем более срок крошечный – пять недель. Я вообще предлагаю вам обойтись без хирургического вмешательства.

И пока я пытаюсь уловить хоть какой-то смысл в словах врача, упускаю момент, когда перед моим носом на столе появляется упаковка таблеток. Мой желудок сжимается от нахлынувшего страха.

– Вы остаётесь у нас на пару дней, – а врачиха продолжает невозмутимо вести свой монолог. – Принимаете эти таблетки, и эмбрион выходит как обычные месячные.

Мир готов расплыться у меня перед глазами. Осознание просьбы врача медленно и так болезненно доползает до моего мозга. Но я не хочу в это верить. Так не бывает.

– А можно перепроверить? Вдруг вы случайно что-то не увидели? – через хрип шепчу я, вдавливая ещё яростнее свои ногти в кожаную ткань подлокотников.

– Я врач с двадцатилетним стажем. Ну уж не обижайте меня, – неодобрительно хмыкает докторица.

– Прошу вас, – пропускаю мимо ушей и глаз эту явную насмешку. От разъедающего в груди колючего страха я, наверное, готова и на коленях просить её об этом. Подаюсь всем телом вперёд и заглядываю прямо в глаза врача. С отчаянием и мольбой. – Посмотрите ещё раз. Этого не может быть.

Доктор лишь сдержанно переводит дыхание, а лицо всё такое же каменное.

– У вас шок, но аборт неизбежен. Или могут быть печальные последствия для вас, если не принять меры.

Мне хочется крепко-накрепко закрыть уши ладонями. Не слышать её слов. Как я об этом скажу Андрею? Но бегающим от растерянности взглядом я замечаю под рукой врача лист с моей фамилией и заголовком «Протокол ультразвукового исследования». Не знаю, что именно: ужас, боль или вера в чудо, – но что-то заставляет меня дёрнуть этот лист к себе.

Глава 5

Лера

Но докторица оказывается проворнее. Одним чётким хлопком ладони по столу она придавливает к нему белую бумажку.

– Цирк не устраивай, – цепкий взгляд врача изрешечивает меня. Она резко переходит на ты.

– Отдайте. Мне. Мои документы, – проговариваю решительным тоном и не перестаю играть с врачом в гляделки. – Я хочу уйти.

– Валерия, я прошу вас успокоиться.

– Отдайте. Я хочу другого врача. Хочу поговорить ещё с кем-нибудь. – Пытаюсь опять выдернуть из-под её ладони свой протокол УЗИ.

Но дамочка в белом халате сминает его пальцами и бросает себе под стол. Видимо, в урну. И, видит бог, если бы не деревянная перегородка под столом, то я бы кинулась доставать этот лист. Зачем она его прячет от меня? Что там написано?

– Ну что за неуёмная девица, – грубо процеживает врачиха. – Я сейчас санитаров вызову. Прекратите. Сказано же. Замершая беременность. Ты же не враг самой себе?

На каком-то интуитивном чувстве понимаю, что дальше находиться в этом кабинете нельзя.

– Здесь есть единственный враг – и это вы, – выплёвываю ей в лицо со слезами на глазах.

Срываюсь с места и вылетаю из кабинета гинеколога. И пусть мне в спину сейчас полетят проклятья, но больше ни секунды я в кабинете этой мегеры не проведу.

Я чувствую, что мне надо уйти отсюда. А ещё лучше бежать. Скорее и быстрее. Моё сердце чуть ли не вопит, что так быть не может и это какая-то ошибка. И плевать я хочу на двадцать лет стажа врачихи.

Поэтому, как только я оказываюсь в коридоре, то сразу бросаюсь на шею Андрею, мгновенно подскочившему с лавочки.

– Поехали отсюда. Прошу, – умоляюще всхлипываю я и только в этот момент понимаю, что мои щёки уже пропитаны слезами.

– Лер, что случилось? – Никольский ощутимо напрягается.

– Увези меня. Я не хочу здесь находиться. Поехали в другую клинику, к другому врачу. Андрюш, пожалуйста.

Его ладони ложатся мне на плечи. Сжав их, он отодвигает меня и хмуро заглядывает в лицо.

– Что сказал тебе врач?

– Что… что всё. Нужен аборт, – я не сдерживаюсь и больше не могу заглушить рвущиеся из груди рыдания.

Они разносятся по всему пустому коридору. Господи! Да мне даже произнести это вслух больно и дико.

– Чёрт! Это плохо, конечно, – Андрей глубоко вздыхает. – Но если врач сказал, ему же наверняка виднее.

– Нет! – трясу головой как придурочная. – Давай проверим ещё где-нибудь.

– Лер, это лучшая клиника.

– Пожалуйста, прошу тебя. Это же наш малыш, я чувствую, что…

– Хватит! – Никольский жёстко обрывает мои причитания. И даже слишком, потому что я перепуганно захлопываю рот и перестаю реветь. Андрей смотрит на меня уже с откровенным раздражением. – Что перепроверить? Врач же тебе сказал, что это анэмбриония. Что ещё ты хочешь услышать?

– Сказала, но я не знаю… я… – бормочу растерянно, почти виновато под его напором, но тут же меня как обухом по голове ударяют. Я замолкаю. Широко распахиваю глаза и ошарашенно разглядываю Андрея. Сердце в груди начинает противно скулить. В ужасе я отшатываюсь от Никольского. – Откуда ты знаешь, что она мне сказала? Я тебе этого не говорила…

Не говорила точно, потому что даже сама не запомнила это жуткое слово. И догадки, что непрошено лезут мне в голову, приносят с собой приступ тошноты. Зажимаю рот рукой и делаю несколько глубоких вдохов.

– Сволочь, как ты мог? – всхлипываю себе в ладонь, в упор смотря на Андрея.

И мне невыносимо больно, когда при виде его наливающихся злостью глаз правда становится очевидной.

Господи, да Никольский каким-то образом в сговоре с той врачихой. Он просто всё проплатил…

– Лера. – Андрей делает шаг ко мне. Его голос вибрирует угрозой. – Я хочу как лучше. Я стараюсь для нас обоих. Ты мне потом спасибо скажешь. Выпей эту чёртову таблетку. Полежи пару дней здесь. Я всё оплачу, а потом, после сессии, мы рванём на Мальдивы. Хочешь?

Его слова режут и кромсают меня без ножа. До безмерного отчаяния и самой глубины души. Вся ванильная пелена слетает с моих глаз. Все эти месяцы, проведённые с Андреем, теперь становятся не моей жизнью. Потому что я люблю того Андрея, что дарил мне охапками цветы, встречал возле универа, смеялся со мной, был душой компании… Того, что был честен со мной и открыт. Я любила красавца.

А сейчас передо мной самый настоящий урод. Нет, не внешне. Внешне я всё так же смотрю на высокие скулы, уложенную копну тёмных волос, чётко очерченные губы и выразительные чёрные глаза.

Но я наконец разглядела, что под этими смазливыми чертами лица. Гниль.

– Вали ко всем чертям, – цежу я через непомерное разочарование и жалость к самой себе.

Разворачиваюсь на пятках кроссовок, собираясь в прямом смысле бежать отсюда. Плевать, что моя сумка так и осталась у Никольского в машине. Но я морщусь от боли и не могу ступить и шагу, когда меня грубо разворачивают за запястье.

– Хрен ты отсюда уйдёшь, – сквозь зубы рычит Андрей.

– Пусти! – вскрикиваю я на весь коридор.

Со всей дури отталкиваю Никольского от себя. Вырываюсь, делаю ещё один шаг прочь… Но с размаху врезаюсь в кого-то, кто откуда ни возьмись появляется прямо на моем пути.

Поднимаю голову и против своей воли застываю на месте. Потому что меня протыкают взглядом такие же тёмные глаза, как и у Андрея. Копия в копию.

Только передо мной худощавая женщина в белом халате. Её волосы, элегантно подстриженные под каре, выкрашены в холодный пепельный оттенок блонда. В тандеме с такими глазами это смотрится очень красиво.

– Что здесь происходит? – её голос мелодичен. Женщина, перестав буравить меня взглядом, бросает его мне за спину. – Андрей…

Я невольно задерживаю дыхание. Откуда она?.. Но ответ находится очень быстро.

Он вписан на бейджике кипенно-белого халата.

«Главный врач Никольская Алла Сергеевна»

– Мам, всё нормально. Мы просто с Лерой ещё не договорили. У нас возникло небольшое недопонимание.

Меня окончательно пробирает ступором. Передо мной точно мать Андрея. За всё время отношений он ни разу не приводил меня в свой дом. Да я и не настаивала. Меня, не имевшую родителей, мысль, что придётся знакомиться с чужими, всегда приводила в волнение.

Но в курсе ли эта женщина, что делается под её носом?

Может, в её силах прекратить весь поганый спектакль? И пусть я толком не знаю, говорил ли Андрей когда-нибудь обо мне матери, но в душе проскальзывает искра надежды… Вдруг Никольская образумит своего сына?

Я непонимающе перекидываю взгляд то на Андрея, то на его мать. И от их немого диалога глазами пол медленно проседает под моими ногами.

Мать и сын смотрят друг на друга так, что я и без слов их понимаю. Она не удивлена и не обескуражена присутствием Андрея здесь. Лишь сканирует его недовольным взглядом, а он… Отец моего ребёнка раздосадованно вздыхает. Мол, я пытался. И лапы ужаса сильнее сдавливают мою грудную клетку.

Никольская в курсе, что я здесь делаю и по чьей инициативе оказалась. И, похоже, всё представление только начинается.

Мать Андрея вдруг кладёт ладонь на мою поясницу и подталкивает меня дальше по коридору.

– Недопонимание, значит? – натянуто проговаривает она. – Предлагаю нам с Валерией решить всё в моём кабинете. Мы поговорим по-женски, а Андрюша пока сходит нам за кофе. Да, сынок? – Алла Сергеевна многозначительно стреляет в него глазами.

И я даже не успеваю понять, как её сынок покорно оставляет нас одних в коридоре, а от фразы «поговорим по-женски» у меня проскальзывает холод по телу.

Разум настойчиво просит уносить отсюда ноги, но сами ноги следуют за миниатюрной женщиной в белом халате в конец коридора.

Оказываюсь в очередном кабинете этой чёртовой клиники. И он отличается от предыдущего: здесь полное отсутствие медицинских проборов или техники. У светлых стен стоят стеллажи с книгами, везде развешаны грамоты и дипломы, стоит огромный кожаный диван у окна. Но меня усаживают за т-образный стол, а Никольская садится напротив.

– Вы не удивлены… – настороженно начинаю разговор первой.

Алла Сергеевна касается своего подбородка ухоженными пальцами со стильным маникюром и задумчиво очерчивает его.

– О том, что ты залетела? – в этот вопрос она не вкладывает ни одного намёка на удивление. – Конечно. Андрюша мне доверяет. Мы с ним всё обсудили и решили, что сейчас нам это всё ни к чему.

Женщина напротив сама глыба спокойствия. Она уверенно держит спину, и, несмотря на один уровень наших взглядов, я всё равно чувствую каждым волоском на коже исходящее от неё превосходство. Это Никольская здесь правит балом и в сговоре со своим сынком. Он привёз меня сюда с её подачи.

А я одна. Напугана и растеряна. И собственным ушам верить не хочется так, что я почти на грани того, чтобы закрыть их ладонями и отчаянно трясти головой. Горло невыносимо дерёт паскудное ощущение опустошённости.

Страшно ли мне рядом с матерью Андрея? Ни капельки.

Мне просто жутко до того, что сжимается в гадкий комок желудок. Я панически пытаюсь вспомнить, был ли щелчок замка, когда Алла Сергеевна закрывала за нами дверь кабинета.

– Я знаю про тебя, Лера, давно, – Никольская склоняет голову, скользнув по мне оценивающим взглядом. – И не могу сказать, что безумно рада вашей связи. Но чем больше ты запрещаешь что-то мужчине, тем сильнее ему этого хочется. Вот я и закрыла глаза на твоё появление. Ему всё равно это надоело бы. Только ты прицепилась как банный лист…

В кабинете Никольской зависает тишина. Я заворожённо слушаю эту женщину, вцепившись в неё застывшим взглядом. А может, это всего лишь сон? И сейчас завопит будильник моей сестры. Я ведь смогу проснуться от этого кошмара?

– Ну не смотри на меня как баран на новые ворота. Ты же прекрасно понимаешь, о чём я, – раздражённо вздыхает мать Андрея. – Кто там твои родители? Алкаши? Или наркоманы? Детдомовской пробиться тяжело, так почему бы не родить от обеспеченного парня. Да? – Уголки выразительных губ приподнимаются в изящном ехидстве.