Шепчущий во тьме

Вряд ли нужно говорить, что я многократно воспроизводил ту жуткую запись и затем дотошно описал и откомментировал услышанное, сравнивая свои заметки и записи Айкли. Бесполезно и жутко повторять сделанные нами выводы; скажу лишь, что мы сошлись на том, что нам удалось обнаружить ключ к происхождению ряда наиболее отвратительных древних ритуалов в различных религиях человечества. Мы также уяснили, что в непомерной древности возникли весьма сложные связи между таинственными внеземными тварями и некими представителями человеческого рода. Насколько широкое распространение этот альянс получил тогда и насколько он прочен сегодня в сравнении с прошлыми эпохами – об этом мы даже не догадывались, но могли строить на сей счет множество самых страшных теорий. Как мы предполагали, союз между человеком и безымянной силой времен глубокой древности проходил в несколько стадий. Богомерзкие твари, по нашему разумению, пришли на Землю с темной планеты Юггот, расположенной на самом краю Солнечной системы, но и она была лишь обжитой колонией страшной межзвездной расы, живущей далеко за пределами временно-пространственного континуума Эйнштейна, вне известного нам большого космоса.

Между тем мы продолжали обсуждать возможный способ доставки черного камня в Аркхем – причем Айкли считал нежелательным мой приезд к нему, на место его пугающих ночных открытий. По какой-то неведомой мне причине он опасался отправлять камень обычным маршрутом. В итоге он решил сам привезти его в Беллоуз-Фоллс и отправить экспрессом по Бостонско-Мэнской железнодорожной ветке, через станции Кин, Уинчендон и Фичбург[6], даже невзирая на то, что для этого ему пришлось бы сделать большой крюк и ехать по безлюдным лесным и горным дорогам, а не прямиком по главному шоссе в Братлборо. По его словам, отправляя мне ранее посылку с фонографической записью, он заметил около почтового отделения в Братлборо незнакомца, чей внешний вид и поведение показались ему весьма подозрительными. Этот незнакомец о чем-то настойчиво спрашивал почтовых клерков и сел на тот самый поезд, в котором отправилась посылка с восковым валиком. Айкли признался, что волновался до последней минуты, пока не получил от меня известия о благополучной доставке записи.

Примерно в это самое время – во вторую неделю июля – в очередной раз затерялось мое письмо, о чем Айкли сразу же мне сообщил. После этого случая он попросил более не адресовать письма в Тауншенд и направлять всю корреспонденцию до востребования в службу почтовой доставки Братлборо, куда он обещал почаще наезжать либо в своем «форде», либо на междугороднем автобусе, который не так давно пришел на смену вечно опаздывающим пассажирским поездам. Я заметил, что в последнее время его беспокойство усилилось: он в мельчайших подробностях описывал участившийся лай собак безлунными ночами и свежие отпечатки клешней, появлявшиеся по утрам на дороге перед домом и на заднем дворе. Однажды он поведал мне о множестве свежих отпечатков клешней рядом с собачьими следами и в подтверждение своих слов приложил к письму жуткое фото. Это случилось сразу после ночи, когда псы особенно надрывно лаяли и выли.

Утром в среду восемнадцатого июля я получил от Айкли посланную из Беллоуз-Фоллс телеграмму. Он сообщал, что посылка с черным камнем отправлена по Бостонско-Мэнской ветке поездом № 5508, который уходит из Беллоуз-Фоллс в 12:15 по местному времени и прибывает на вокзал Норт-Стейшн в Бостоне в 16:12. По моим расчетам, камень должны были доставить в Аркхем приблизительно в следующий полдень; соответственно, все утро четверга я пробыл дома в ожидании посылки. Но ни в полдень, ни позднее посылку так и не принесли, а когда я телефонировал в штаб экспресс-почты, мне сообщили, что никакого отправления на мое имя не поступало. Тогда, уже встревожившись не на шутку, я заказал междугородний разговор с агентом почтовой службы вокзала Норт-Стейшн в Бостоне и не сильно удивился, узнав, что никакой посылки для меня у них нет. Поезд № 5508 прибыл накануне днем, опоздав всего на полчаса, но в почтовом багаже ящика на мое имя не сыскалось. Агент, правда, пообещал навести справки о пропавшей посылке, и вечером того же дня я отправил Айкли письмо, обрисовав сложившуюся ситуацию.

К моему удивлению, ответ из бостонского филиала не заставил себя долго ждать: уже на следующий день агент экспресс-почты сообщил мне по телефону о результатах своей проверки. По его словам, клерк, сопровождавший почту в поезде № 5508, вспомнил об инциденте, который мог бы объяснить пропажу: когда поезд во втором часу пополудни местного времени сделал остановку в Кине, штат Нью-Гемпшир, к нему обратился худой рыжеволосый мужчина со странным голосом, с виду – деревенский. По его словам, он ждал тяжелую посылку и беспокоился из-за того, что в поезде среди ящиков ее не оказалось и даже в книге записей почтовых отправлений она не значилась. Парень назвался Стэнли Адамсом, у него был очень необычный, густой, какой-то жужжащий голос, и почтовый клерк, пока его слушал, внезапно почувствовал странное головокружение и сонливость. Чем завершилась их беседа, клерк не помнил, но заверил, что его сонливость как рукой сняло, стоило поезду отойти от платформы. Бостонский почтовый агент добавил, что этот клерк работает в компании давно и прилежно, его правдивость и надежность не вызывают сомнений.

Тем же вечером я отправился в Бостон расспросить этого клерка лично, узнав его имя и адрес в конторе. Разговорившись с ним (он оказался добродушным и честным малым), я сразу понял, что ему нечего добавить к первоначальному изложению событий. Меня, правда, удивило, когда клерк заметил: встреть он того незнакомца снова, он вряд ли смог бы его узнать. Я возвратился в Аркхем и просидел до утра за письмами к Айкли, в главное управление почтовой компании, в полицейский участок и станционному начальству в Кине. Сомнений не было: обладатель странного голоса, который необъяснимым образом словно загипнотизировал клерка, сыграл в этом загадочном происшествии основную роль, и я надеялся, что смогу получить хоть какую-то информацию о том, как таинственный чужак ухитрился найти и присвоить мою посылку, – либо от сотрудников станции в Кине, либо из регистрационной книги местного телеграфного отделения.

Увы, я вынужден был признать, что мои розыски ни к чему не привели. Обладателя странного голоса и впрямь видели на станции в Кине утром восемнадцатого июля, и один местный житель даже припомнил, что да, вроде бы тот нес тяжеленный ящик; но его там никто не знал и не видел ни до, ни после этого. Он не заходил на телеграф, не получал никаких сообщений (иначе телеграфисты знали бы об этом), равно как и не было обнаружено никаких квитанций, свидетельствовавших о том, что черный камень прибыл с поездом № 5508 и был кем-то получен. Естественно, Айкли присоединился к моим поискам и даже лично съездил в Кин, чтобы расспросить людей возле станции. Но он отнесся к происшествию куда более фаталистически, чем я: похоже, пропажу посылки он счел зловещим знамением неизбежного хода вещей и уже не надеялся ее вернуть. Он говорил о несомненных телепатических и гипнотических способностях горных тварей и их агентов, а в одном из писем намекнул, что, по его мнению, камень уже находится далеко от Земли. Я же был в тихом бешенстве, ибо чувствовал, что мы упустили верный, пусть и зыбкий шанс узнать из полустертых иероглифов на камне удивительные и важные сведения. Этот эпизод еще долго тревожил бы меня, если бы последующие письма Айкли не ознаменовали собой начало совершенно новой фазы ужасной истории загадочных холмов, сразу же завладевшей моим вниманием.

Неведомые твари, сообщал мне Айкли в очередном письме, написанном сильно дрожащей рукой, начали осаждать его дом еще более решительно и агрессивно. Лай собак безлунными ночами теперь стал просто невыносимым, и были даже дерзкие попытки напасть на него на безлюдных дорогах в дневное время. Второго августа, когда он поехал в деревню, путь автомобилю преградило упавшее дерево – как раз в том месте, где шоссе углублялось в лесную чащу. Свирепый лай двух псов, сопровождавших его в поездке, выдал скрытное присутствие богомерзких тварей, и он даже не смел предположить, как бы все обернулось, не будь с ним собак. После этого случая, если ему надо было куда-то поехать, он брал с собой по крайней мере двух преданных мохнатых сторожей. Пятого и шестого августа случились новые дорожные происшествия: в первый раз выпущенная кем-то пуля оцарапала борт «форда», в другой – собачий лай сообщил о невидимом присутствии в лесной чаще мерзких тварей.

Пятнадцатого августа я получил взволнованное письмо, немало меня встревожившее; прочитав его, я подумал, что пришла пора Айкли наконец-то нарушить свой зарок молчания и обратиться за помощью в местную полицию. В ночь с двенадцатого на тринадцатое произошли ужасные события: за стенами его дома гремели выстрелы и свистели пули, и наутро он обнаружил трупы трех из двенадцати сторожевых псов. На дороге он увидел множество отпечатков клешней, среди которых заметил и следы башмаков Уолтера Брауна. Айкли телефонировал в Братлборо с намерением приобрести новых собак, но телефонная связь оборвалась, прежде чем он смог произнести первые слова. Тогда он отправился в Братлборо на автомобиле, и на телефонной станции узнал тревожную новость: кто-то аккуратно перерезал основной кабель там, где телефонная линия тянулась по безлюдным горам к северу от Ньюфана. Но он вернулся домой с четырьмя новыми волкодавами и несколькими коробками патронов для своего крупнокалиберного охотничьего ружья. Письмо было написано в почтовом отделении Братлборо, и я получил его без задержки.

К этому времени мое отношение к происходящим событиям изменилось: теперь они вызывали у меня не просто научный интерес, но и глубокое чувство тревоги. Я тревожился за Айкли, осажденного в уединенном доме, и немного за себя. Ведь теперь я был причастен к тайне странных обитателей вермонтских гор и просто не мог не думать о своей вовлеченности в опасную череду таинственных событий. Затянет ли меня трясина этой тайны, стану ли я ее жертвой? Отвечая на последнее письмо Айкли, я советовал ему обратиться за помощью к властям и намекнул вразумительно: если он не захочет ничего предпринимать, я смогу это сделать сам. Я написал, что готов ослушаться его запрета, лично приехать в Вермонт и изложить сложившуюся ситуацию представителям закона. В ответ, однако, я получил из Беллоуз-Фоллс короткую телеграмму следующего содержания:

ВЫСОКО ЦЕНЮ ВАШ ПОРЫВ НО НИЧЕГО НЕ МОГУ ПОДЕЛАТЬ

НЕ ПРИНИМАЙТЕ НИКАКИХ МЕР САМИ

ТАК МОЖЕТЕ ТОЛЬКО НАВРЕДИТЬ НАМ ОБОИМ

ЖДИТЕ ДАЛЬНЕЙШИХ РАЗЪЯСНЕНИЙ

ГЕНРИ АЙКЛИ

Но это ничуть не прояснило дела, скорее наоборот. После моего ответа я получил записку от Айкли, написанную дрожащей рукой и содержащую потрясающее откровение: он не только не посылал мне телеграмму, но и не получал моего письма, в ответ на которое она пришла. Спешное расследование, проведенное им в Беллоуз-Фоллс, обнаружило, что телеграмма была отправлена странным рыжеволосым мужчиной с необыкновенным голосом, «монотонно жужжащим». Клерк показал оригинал текста телеграммы, нацарапанный карандашом, но почерк был абсолютно незнакомым для Генри. Он обратил внимание, что в подписи была пропущена буква: А-Й-Л-И, без «К». Из этого можно было сделать вполне определенные выводы, но, будучи сильно всполошенным, Айкли не стал о них распространяться в письме. Помянул он о гибели еще нескольких собак и о покупке новых, а также о перестрелках, которые теперь постоянно случались в безлунные ночи. Он с неотвратимой регулярностью находил среди множества отпечатков клешней на дороге и во дворе позади дома следы Брауна и еще по меньшей мере одной или даже двух пар чьих-то башмаков. Дело, по словам Айкли, приняло совсем дурной оборот, и он намеревался вскоре перебраться в Калифорнию к сыну – даже вне зависимости от того, удалось бы ему продать старый дом или нет. Ему трудно было покинуть единственное место на земле, которое он считал своим родным, и он тянул время в надежде раз и навсегда отпугнуть непрошеных гостей и оставить попытки проникнуть в их тайны.

В ответном послании я вновь предложил Айкли содействие и повторил, что готов приехать к нему и помочь убедить власти в грозящей его жизни опасности. В очередном письме он, вопреки ожиданиям, уже не отвергал столь категорично предложенный план, но заявил, что хотел бы еще немного повременить, чтобы привести дела в порядок и свыкнуться с необходимостью навсегда покинуть дорогой его сердцу дом, к которому он относился с почти нездоровым благоговением. Люди всегда косо смотрели на его научные занятия, и было бы разумно не привлекать лишнего внимания к его внезапному отъезду, не возбуждая ненужных сомнений в его душевном здравии. По словам Айкли, он уже вдоволь натерпелся за последнее время и хотел бы по возможности капитулировать с достоинством.

Я получил от него письмо двадцать восьмого августа и тотчас ответил, постаравшись найти как можно более обнадеживающие слова. По-видимому, это подействовало на Айкли благотворно, ибо в очередном письме он не пустился в привычные описания ужасов; правда, не был он и излишне оптимистичным и выражал уверенность, что лишь благодаря полнолунию твари перестали тревожить его по ночам. Он надеялся, что в последующие ночи тучи не скроют яркую луну, и уклончиво сообщил о намерении снять меблированную комнату в Братлборо, когда луна пойдет на убыль. Я вновь написал ему ободряющее письмо, но пятого сентября получил от него новое послание, отправленное явно ранее моего. И на это письмо я никак не мог ответить в столь же ободряющем тоне. Ввиду важности сообщения хочу привести его здесь полностью. Итак, вот содержание письма.

Понедельник

Уважаемый Уилмарт,

направляю Вам довольно мрачный P.S. к последнему письму. Прошлой ночью все небо заволокло густыми тучами (но дождь так и не пошел) и луны не было видно. Ситуация заметно ухудшилась. Думаю, развязка уже близка, как бы мы ни надеялись на лучшее. После полуночи что-то шумно упало на крышу дома, отчего собаки всполошились и выбежали во двор. Я слышал топот их лап и лай, а потом одна ухитрилась запрыгнуть на крышу с пристройки. Там началась ожесточенная схватка, я услышал жуткое жужжание, которого мне никогда не забыть. А потом я почувствовал отвратительную вонь. И в этот самый момент по моим окнам начали стрелять, и я едва увернулся от пуль. Думаю, что основной отряд горных тварей подошел вплотную к дому, выбрав момент, когда часть собачьей стаи отвлек шум на крыше. Что там произошло, я не знаю, но боюсь, что твари теперь приноровились использовать для передвижения свои гигантские крылья. Я зажег лампу и начал палить в окна из ружья, стараясь направлять ствол повыше, чтобы не попасть случайно в собак. Поначалу я решил, что это помогло и опасность миновала. Но наутро я обнаружил во дворе большие лужи крови, а рядом с ними – лужи зеленоватого студенистого вещества, отвратительно пахнувшего. Я забрался на крышу; там тоже были студенистые лужи. Погибло пять собак. Боюсь, одну из них застрелил я сам, когда направил ствол ружья слишком низко: на спине у нее зияла пулевая рана. Сейчас я меняю оконные рамы, поврежденные выстрелами, и собираюсь поехать в Братлборо за новыми собаками. Не удивлюсь, если хозяин собачьего питомника считает меня сумасшедшим. Чуть позднее черкну еще пару слов. Думаю, буду готов к переезду недели через две, хотя сама мысль об этом меня просто убивает.

Извините, что пишу второпях!

С уважением, Айкли

На следующее утро – то есть шестого сентября – я получил еще одно письмо, на сей раз выведенное дрожащей, точно в лихорадке, рукой. Оно обескуражило меня настолько, что я места себе не мог найти. Попробую воспроизвести этот непростой и в высшей степени тревожащий текст по памяти.

Вторник

Тучи не рассеялись, луны опять нет; впрочем, она уже пошла на убыль. Я бы снова подключил в доме электричество и выставил прожектор, но уверен: стоит починить провода, как они их сразу же опять перережут.

Мне кажется, что я схожу с ума. Возможно, все, о чем я писал Вам ранее, – всего лишь дурной сон или плод помраченного рассудка. Раньше было плохо, но на этот раз хуже уже некуда. Они разговаривали со мной прошлой ночью мерзкими жужжащими голосами, и я просто не смею повторить то, что услышал. Эти голоса перекрывали собачий лай, но однажды, когда лай их заглушил, заговорил человеческий голос… Не ввязывайтесь в это, Уилмарт: все обстоит куда хуже, чем мы с Вами думали. Теперь они не позволят мне переехать в Калифорнию – они хотят забрать меня живым или в том состоянии, которое можно условно назвать «интеллектуально живым», и увезти не только на Юггот, но и еще дальше: за пределы галактики, а возможно, и за искривленный окоем космического пространства. Я заявил, что не соглашусь последовать туда, куда они намерены – или предлагают – меня забрать, но боюсь, теперь все бесполезно. Мое жилище стоит на отшибе, и они очень скоро придут сюда снова – либо днем, либо ночью. Я потерял еще шесть собак и отчетливо ощущал присутствие тварей на лесистых участках дороги, когда ехал сегодня в Братлборо. Напрасно я отправил Вам запись и черный камень! Уничтожьте восковой валик, пока не поздно. Черкну Вам еще завтра, если буду жив. Ах, если бы мне удалось снять комнату в Братлборо и перевезти туда свои вещи и книги! Если б мог, я бы сбежал отсюда, бросив все, но некая внутренняя сила удерживает меня здесь. Конечно, я могу тайком ускользнуть в Братлборо, где окажусь в безопасности, но я буду пленником и там. Думаю, теперь мне не удастся спастись от них, даже если я все брошу и попытаюсь бежать. Все слишком ужасно. Не ввязывайтесь в это дело!

Искренне Ваш, Айкли

Получив это жуткое письмо, я всю ночь не мог сомкнуть глаз, теперь уже вконец усомнившись в душевном здоровье Айкли. То, что он писал, было полным безумием, хотя манера изложения – принимая во внимание все предшествующие события – отличалась мрачной силой убедительности. Я даже не стал писать ему, решив дождаться, когда Айкли сыщет время ответить на мое предыдущее письмо. На следующий день его ответ пришел, и изложенные в нем самые свежие новости затмили все разумные доводы, приведенные мной в предыдущем послании. Вот что я запомнил из того текста, написанного в лихорадочной спешке нетвердым пером со многими помарками.

Среда

Получил Ваше письмо, но больше нет смысла что-либо обсуждать. Я сдался. Странно, что мне еще достает силы воли сражаться с ними. Мне не спастись, даже если я решу все бросить и сбежать. Они все равно доберутся до меня где угодно.

Вчера получил от них письмо – его принес почтальон, пока я был в Братлборо. Написано и отослано из Беллоуз-Фоллс. Сообщают, что намерены со мной сделать, – но я не могу этого повторить. Вам тоже следует опасаться! Уничтожьте запись! Ночное небо все в тучах, а от луны остался тонкий месяц. Если бы кто-то мне помог! Это могло бы укрепить мою силу воли. Но любой, кто осмелится прийти ко мне на помощь, назвал бы меня безумцем, не найдя веских доказательств моей правоты. Мне даже некого попросить приехать ко мне без всякого повода – ведь я ни с кем не поддерживаю связь уже многие годы.

Но Вы еще не знаете самого плохого, Уилмарт. Крепитесь, ибо Вам предстоит шок… Говорю как на духу, как перед Богом: я видел одну из тварей и дотрагивался до нее – точнее, до ее конечности. Боже, как это ужасно! Разумеется, она была мертва. Ее загрыз один из моих псов, и я нашел ее труп около псарни сегодня утром. Я попробовал сохранить тело в сарае, чтобы показать людям и убедить их в своей правоте, но через несколько часов она испарилась! От нее ничего не осталось. Вы же помните, что мертвых тварей, всплывших в реках, видели только в первое утро наводнения… Но вот самое страшное. Я попытался ее сфотографировать для Вас, но на проявленной карточке ничего не было видно, кроме сарая. Из чего же сделана эта тварь? Я видел ее и трогал ее, и все они оставляют следы на земле. Она явно материального происхождения – но что это за материал? И форму ее я не могу описать. Это был гигантский краб с туловищем из густого студенистого вещества, составленным, точно пирамида, из множества плотных колец или узлов, покрытых множеством щупалец в том месте, где у человека находится голова. А зеленое студенистое вещество является их кровью или живительным соком. И таких тварей на земле с каждой минутой становится все больше и больше.

А Уолтер Браун пропал – никто больше не видел его. Наверное, я подстрелил его из ружья, а эти твари обычно утаскивают с собой своих убитых и раненых.

Сегодня доехал до поселка без приключений. Но боюсь, они просто перестали меня преследовать, ибо уже не сомневаются в моей покорности. Пишу эти строки на почте в Братлборо. Может, это мое прощальное письмо – если так, то свяжитесь с моим сыном по адресу: Джордж Гуденаф Айкли, Плезант-стрит, 176, Сан-Диего, штат Калифорния, – но сами сюда не приезжайте! Напишите моему мальчику, если в течение недели от меня не будет никаких известий, и следите за новостями в газетах!

А теперь я намерен выложить свои последние два козыря – если мне хватит на это силы духа. Во-первых, попробую воздействовать на тварей ядовитым газом (у меня есть все необходимые химикаты, и я смастерил противогазы для себя и для собак), а потом, если и это не подействует, расскажу обо всем нашему шерифу. Меня могут, конечно, поместить в психиатрическую лечебницу, но это лучше, чем судьба, уготовленная мне этими чудовищами… Возможно, мне удастся уговорить власти обратить пристальное внимание на следы вокруг дома. Они едва заметны, но я нахожу их каждое утро. Впрочем, предполагаю, что полиция скажет, будто это я сам все подстроил, – ведь все считают меня чудаком.

Надо вызвать кого-нибудь из полиции штата и уговорить провести тут ночь и все увидеть своими глазами – хотя не исключаю, что твари об этом прознают и именно в эту ночь не станут мне докучать. Ночью они перерезают телефонные провода всякий раз, когда я пытаюсь вызвать подмогу; на телефонной станции считают все это весьма странным, и они могли бы подтвердить мои слова, если бы не подозревали, что я сам и порчу провода. Вот уже целую неделю я даже не пытаюсь вызвать мастера для восстановления телефонной связи.

Я мог бы убедить кое-кого из наших неграмотных стариков засвидетельствовать реальность этих ужасов, но у нас над ними только смеются… впрочем, даже старики давно уже обходят мой дом стороной, так что им ничего не известно о последних событиях. Вы самого никчемного из этих невежд фермеров не заставите подойти к моему дому ближе чем на милю! Почтальон рассказывал, как они отзываются обо мне и какие шуточки отпускают на мой счет. Боже! Если бы я мог его убедить в реальности всего этого! Возможно, стоило показать ему следы на дороге, но он разносит почту после полудня, а к этому времени следы уже исчезают. И даже если я сумею сохранить хоть один след, поместив над ним коробку или тазик, он, конечно же, сочтет, что это подлог или шутка.

Можно лишь пожалеть, что я жил таким бирюком и соседи не заходили ко мне в гости, как бывало прежде. Я никому не показывал ни тот черный камень, ни фотоснимки и не проигрывал запись – за исключением лишь малограмотных стариков: остальные сказали бы, что это розыгрыш, и подняли бы меня на смех. Надо показать кому-нибудь фотографии. На них отпечатки клешней вышли очень четко, хотя мне не удалось сфотографировать самих тварей. Как досадно, что никто не видел эту мертвую тварь сегодня утром до того, как она обратилась в ничто!

Но теперь мне все равно. После всего, через что я прошел, сумасшедший дом для меня ничем не хуже, чем любое другое место. Доктора помогут мне решиться на продажу дома, а это именно то, что может меня спасти.

Напишите моему сыну Джорджу, если от меня долго не будет вестей. Прощайте, уничтожьте запись и не ввязывайтесь ни во что.

Айкли

Честно говоря, это признание ужаснуло меня несказанно, породив самые мрачные мысли. Я не знал, что ему ответить, но все же нацарапал несколько беспомощных фраз ободрения и отправил письмецо заказной почтой. Помнится, я всячески советовал Айкли немедленно переехать в Братлборо и обратиться за защитой к местным властям, добавив, что приеду туда с фонографической записью и помогу доказать в суде его вменяемость. И еще я, кажется, написал, что пришло время предупредить людей об опасности, грозящей им с появлением этих тварей. Надобно сказать, что в ту минуту сильнейшего волнения моя собственная вера во все, что поведал мне Айкли, была почти полной и безоговорочной, хотя и промелькнула мысль, что неудачная попытка сфотографировать мертвое чудовище объясняется не столько капризом природы, сколько его собственной оплошностью.

IV

А днем в субботу, 8-го сентября, по-видимому опередив мою кратенькую записку, от него пришло еще одно письмо – аккуратно напечатанное на новенькой пишущей машинке и выдержанное в совершенно ином, на диво спокойном и умиротворенном тоне, причем Айкли радушно приглашал меня приехать. Это письмо стало неожиданным поворотным пунктом в развитии всей этой кошмарной драмы. Я приведу его по памяти и постараюсь (не без причины!) как можно точнее передать особенности его стиля. Судя по штемпелю на конверте, оно было отправлено из Беллоуз-Фоллс; на машинке был отпечатан не только сам текст, но даже и подпись, как это нередко делают люди, только-только овладевшие навыками машинописи. В тексте не было ни единой опечатки, что необычно для новичка, и я заключил, что Айкли и прежде пользовался пишущей машинкой – наверное, еще в колледже. Честно говоря, я прочитал это письмо с великим облегчением, хотя и не смог до конца избавиться от некоей смутной тревоги. Если Айкли сохранил здравый рассудок после всех описанных им ужасов, был ли он в здравом рассудке теперь, по факту избавления от своих наваждений? И помянутое им налаживание интеллектуального взаимопонимания – что он под этим подразумевал? Словом, все в этом послании говорило о радикальной смене настроения Айкли. Но вот содержание письма, точно восстановленного по памяти, которой я весьма горжусь.