Мальчик и САЛОвей. Столкнулись старые враги и новые друзья

Неопрятные, как забор, появились мысли. Кого первым спровоцировать? На ком тренироваться? А на втором? Уйти домой?

Среди разомлевших мыслей-тюленей юркнул маленький, но очень холодный и голодный морской лев. Первый… Первый… Что-то напоминает…

Блин! Первый урок – алгебра, и опоздать на него – как пройти все уровни игры, а потом проиграть боссу, ни разу не сохранившись. Математичка снижала оценку вдвое для всего класса. Следовательно, после урока гарантирована уйма провокаций – одноклассники не простят. Не хотелось – не в таком количестве и не так сразу.

Мальчик побежал.

«Образ недоумённой собаки».

Чего это Учитель? Ах да, бег с препятствиями – через забор и по клумбам, вот в рюкзаке и трясёт. Не опоздать бы! Всего пара минут до звонка.

«Образ стоящего мальчика».

Нет уж, дудки.

«Очень яркий образ стоящего мальчика. С лёгкой ноткой угрозы».

– Я не готов!.. – Сквозь одышку речь невнятна. – …Ругаться с ЭТОЙ училкой!

Звонок застал мальчика за три метра до двери класса.

Впереди – уровень босс по чит-коду. Нет чтобы на уровнях потренироваться, зелий да лекарств накопить.

Дверь класса притворялась, что она – стена: имитировала её больничную окраску. Ручка холодила ладонь. Ледяной пот морозил спину. Скрип.

Камера смерти, она же класс. Серо-зелёные стены, белёсый потолок. Потёртый линолеум пятнисто-коричневого цвета, с царапинами, трещинами и обёртками от сникерсов. Пятнадцать парт забиты. Позади – шкафы, наглухо закрытые. По легенде там коллекция мумий особо мерзких учеников.

Светлые тюлевые занавески на окнах шевелились – через открытое заднее окно залетал весенний ветер свободы. Из окна, если в хорошем настроении, открывался вид на озеро – но сегодня не до пейзажей.

Шестьдесят глаз уставились на него. Мальчик ожидал презрение и угрозу, но заметил только внимание. Ученики затихли – ни скрипа, ни шороха, ни шарканья. Даже ручка ни у кого не упала.

«Эмоция ободрения».

Пёс ободряет и напоминает. Что? Ах, Да. Цель на сегодня – не пугаться того, что кажется. Цель – видеть то, что есть. Видеть то, чего нет.

АААА! Мало тренировок!

Ладно. Наблюдаем. Ученики. Рядом с партами, у кого – на крючках, у кого – на полу, портфели, сумки и пакеты. Очкарик на передней парте в среднем ряду вообще с дипломатом советским таскается – вот урод. Но статус очкарика выше статуса мальчика – особенно сейчас.

Так. Этого нет. Это домыслы. Наблюдаем. Слева – плакаты с формулами…

Наблюдения грубо прерваны:

– Рукослав! Вы не у ПСИХОкорректора? – Старушка «божий чёртов одуванчик» смотрела на ученика из-под густой копны торчащих седых волос – как семена одуванчика, но серые и без парашутиков.

Что есть? Одежда учительницы – чёрное платье до пола. Из-под платья вылазят серые рукава и высокое горло джемпера. На шее – золотая цепочка, на которую скидывался весь класс – якобы подарок на день рождения, а на деле – прямой подкуп. Но он помог – двоек явно меньше.

Чего нет? Угрожающего ропота типа «ну ты получишь, козёл». Тишина в классе, никто не хихикал над «психо». Ученики молчали, как замирают трибуны перед схваткой гладиаторов, один из которых – хлюпик-новичок, а другой – матёрый, опытный, здоровенный рубака. Схватка у Зелёной Доски.

Пауза и стук показки указали: требуется ответ.

Мальчика душили чувства: пять лет указка, как отключение света посреди сложного момента в компьютерной игре, пугала и ужасала. Её стук предвещал Зло. Мелькнула мысль, что зло похлеще противников учителя.

«Присутствуй именно здесь», – и чувство ободрения.

Ах да. Присутствовать здесь, не в мыслях – иначе сместят, а ты не заметишь.

Наблюдаем, что есть: причёска алгебраички, как всегда, как оду… Нет, нельзя как всегда. Как сейчас.

Торчат. Волосы. В стороны. Просто жёлто-землистое лицо с кучей морщин – на лбу петли, усугублённые нахмуренными бровями. От уголков носа и рта – настоящие борозды вниз к подбородку. Щёки обвисают. Глаза гнусно вперились… Нет, «гнусно» – чувство, а не наблюдение. Глаза… Не зырят, а просто смотрят куда-то в область лба.

То, что есть: женщина. Пожилая. Рост – чуть выше мальчика. В руке – палка. Женщина. Женщина?

Да! Просто тётка! Здесь нет монстров! Нет убийц! Нет! Что, так просто работает? Мальчик расправил сжатые плечи. Скрюченные пальцы расслабились. Наблюдать и присутствовать.

– Ну? Или психокорректор гипнозом голос отнял? – Училка махнула указкой – класс должен смеяться, как в недо-сериале включают смех, иначе шутки не заметно.

Трибуны молча взирали: грозный гладиатор бросает сеть и вздымает трезубец.

– Нет.

– Значит, ты просто опоздал? Помнишь наказание? Всем?

Гладиатор опутал сетью и для затравки покалывал трезубцем. Но толпа не ревёт и пальцами вниз не тычет.

– Да.

– Ты сознательно всех подвёл? – Губы улыбались, а глаза угрожали. – Поняли его отношение к вам?

И крик в сторону мальчика, да так, что дверь позади приоткрылась:

– Дневник на стол!

Присутствие сгорело вспышкой магния. Сверху рухнула тонна страха. Тело колотит. Испарина. Зубы стучали. А колени вообще как желе.

«Ободрение, ободрение, спокойствие»

Мальчик ощущал сигнал, но как объяснить? Замечание в дневнике – фарс, грозит новой тренировкой – с мамой. Не то! Алгебраичка на отмазку «забыл дома» проверяет рюкзак! И если находит, то ещё и вызывает родителей.

Но дневник взаправду забыт. А вместо него – труп собаки!

– Что, якобы забыл? Давай рюкзак. Сама достану! – Процедура хаотичного рытья в рюкзаках особо радовала училку – комментируй содержимое да потешайся.

Скрипнул стул. Прогнулся коричневый линолеум. Она идёт. АААА! Что делать!!!

«Ободрение. Уверенность. Сила. Местоположение».

Тренировки помогли. Мальчика трясло, руки тянули рюкзак, а он, крохотная искорка в мешанине фобий, наблюдал, что есть и чего нет, а не то, что кажется. Есть алгебраичка… Нет, это её роль. Есть женщина…

Вдруг, как молния, как фейерверк – догадка: она – просто человек! Она – человек, который неприятно управляет классом.

«Но тогда я… Я тоже человек! И сейчас я не управляю, хотя должен. Я огласился: она – учитель алгебры, всегда так делает. Но „всегда“ – этого нет. Один человек хочет заглянуть в рюкзак. У другого задание – наблюдать, что есть, и чего нет. Наблюдаем!»

В целом хреново: тело как трясло, так и трясёт. Мысли как вихрились вокруг последствий, так и вихрятся. Но мальчик понял: в первую очередь он – наблюдатель. Он способен смотреть со стороны и на класс, и на свои мысли.

Руки дёрнуло. Рюкзак перекочевал на досмотр. Указка, поднятая для пущего устрашения, шмякнулась на стол. Журнал отодвинут, змейка взвизгнула. Алгебраичка в предвкушении закатала серые облегающие рукава. Рюкзак перевёрнут, на столе – книги, тетради, пара ручек, развернувшийся бутерброд.

Класс шуршал. Дети привстали. Многие рты пораскрывали. Чего они? Если собрать весь детский интерес к алгебраичке за всю её карьеру, сейчас порция внимания раза в два превысила прежнее количество.

Мальчик подобрался. Цвета стали ярче. Дыхание участилось. Идея! Гопники видели труп собаки в рюкзаке и всей школе рассказали! Мама раструбила о психокорректоре. Теперь он не просто чокнутый, а Опасный Реальный Псих с трупом пёсика в рюкзаке. Поэтому вчера шарахались. А сейчас класс ожидал…

– ЧТО ЗА ПРЕМЕРЗКАЯ ОТВРАТИТЕЛЬНЕЙШАЯ ГАДОСТЯРА!!!

На столе вверх лапами, слегка присыпанный тетрадями, лежал пёс. Пасть приоткрыта, глаза не мигают. Поперёк рта, как палка-бросалка, лежит линейка. На животе нет куска кожи и видны кишки. Или это черви копошатся?

Учительница окоченела. Такого бледного лица, таких широко распахнутых глаз не видел, наверное, даже повидавший виды Чужой. Волосы, казалось, шевелились, как черви в кишках у собаки. Выдав описание пса на полной громкости, училка излучала недоумённый писк.

Вдруг бледность сменилась зеленоватым цветом, учительница дёрнулась, и двери чуть не рухнули, когда она вылетела в туалет.

Кабинет директора.

Тёмное помещение на первом этаже. Мальчик помнил кабинет светлым и просторным, но новый директор распорядился поставить на окно решётку, а стекло покрыть непробиваемой плёнкой. Свет решительно избегал заглядывать в такое окно. Кактус, доставшийся вместе с кабинетом, от такого освещения зачах и засох, и сейчас взгляд посетителя «радовал» его скелет.

В кабинете мальчику нравилась картина инфузории. Не схема, не фотография, как на плакатах по биологии, а именно картина. Кто-то талантливый нарисовал портрет инфузории туфельки – с ресничками, ротовым аппаратом, вакуолями и прочими обязательными атрибутами. Вроде и просто – а эмоция умиротворения от картины однозначная.

Мальчик сидел напротив директорского стола. Под ним постепенно нагревалась металлическая табуретка – посетителей директор не привечал. Слева не пропускало свет окно. Стена справа завешана наградами, дипломами, кубками и прочими достижениями школы – 99% которых не относилось ко времени правления данного директора. С полок безалаберно торчали бумаги, папки, файлы и прочее канцелярское месиво. Стол чист – кроме ноутбука и собачьего трупа.

Директор старательно НЕ разглядывал пса.

Труп возлежал на газетке посреди стола. Как он здесь оказался? На шумное ликование класса заглянул директор. Отсутствие учительницы и наличие инородного тела объяснило ситуацию без слов.

В кабинете директор уселся на своё кожаное кресло и бодро приказал:

– Труп на стол!

Потом, спохватился:

– Подожди, газету подстелю.

Спохватываться поздно: труп «благоухает» прямо перед носом, а отступать перед учеником – позор. Директор рылся в телефоне. Мальчик – а что делать? – продолжал тренировку по прямому наблюдению. Что есть? Взгляд директора нет, да возвращается к обитателю стола – как притягивают отвратительные новости по телику.

Директор стоял перед столом, спиной к псу. Вопрос сквозь зубы:

– Рукослав, ты сделал из своей собаки чучело?

Мальчик едва не бросил наблюдать – это не мысль, это идея!

– Да!.. – Тихо и покорно – как сам не догадался представить учителя чучелом?

Директор поднял глаза к потолку, смотрел на лампы дневного света, а видел далёкое прошлое:

– Если бы я мог, в своё время сделал то же. Но… Нельзя войти в одну и ту же реку дважды. И нельзя приносить чучело в школу. Храни дома. Ясно?

Мальчик раскаянно потупив очи, кивал.

– Я направил бы тебя к психокорректору, если бы тебя уже туда не направили. В школу ты вернёшься, если будет справка от врача о здоровье. Пока у тебя каникулы начались раньше. Благо класс не выпускной. Понял?

– Понял…

– Отлично. Свободен. Забери это.

Дверь захлопнулась. Директор улыбнулся. Одно дело мечтать вернуть Друга, а другое – носить с собой его чучело. Не сделал – и молодец!

Мальчик улыбался. Директор не вызвал маму. Она не знает, что сына попёрли из школы. И не узнает, если будет справка. Проблема: как получить справку?

– Может, психокорректору не сопротивляться? Он помочь хочет, гипноз опять же. Слышал, это круто. – Мальчик ждал маму под «своим» деревом», слева от школьной калитки, уселся на клочок травы среди серой сухой земли.

Месяц назад, на трудах, он белил это дерево. Дождь и школьники удалили почти всю побелку с шершавого ствола тополя. Прислоняйся на здоровье – не побелеешь. Вот мальчик и прислонялся. Сначала нагрелся на солнце – приятно, но жарко. Затем пересел в тень. Прохладно, ветер ледяной – скоро на солнце выползать.

Закончилась перемена, ученики отбегали своё по плитам двора – и назад, в классы. Ждать ещё один урок. Раз нечего делать – побеседуем с учителем. Пусть меня научат.

– Гипноз? Что? – Учителю это слово ещё не попадалось.

Позади, на трассе, шуршали и сигналили машины. Мальчик думал, как объяснить тому, кто знает сотню слов, что такое гипноз. Самому бы разобраться…

– Ну, когда в транс вводят, команду дают, а человек выполняет.

– Транс? Команда?

Мальчика укололо раздражение. Почему учитель настолько туп!

– Транс – это… Ну, музыка такая: ууу-ууу-ууу тууу, – мальчик, как мог, попытался изобразить трансовую музыку. Учителя демонстрация не впечатлила.

– Транс? Что? – Он повторил и для убедительности высунул нос из рюкзака.

Раздражение не просто кольнуло, а долбануло копьём в грудь. Захотелось заорать: «Да ты чего, не понимаешь?» Мальчик воздух в лёгкие набрал – но опомнился. Не стоит орать на учителя-зомби. Просто не стоит.

– Ладно, пример. Делают гипноз. После внушают: монета горячая. А на руку кладут холодную монету. И что? Ожог!

Рюкзак шевельнулся, пёс молчал. Мальчик мечтательно продолжил:

– Но ещё круче наоборот: внушили, что монета холодная, а положили раскалённую. И ожога не было!

Пёс шевельнулся. Что-то зашуршало – по бутербродам топчется. Мальчик вежливо сунул руку под учителя, выудил пакет с обедом – самое время подкрепиться.

Позади затих шум машин – то ли светофор, то ли ещё что. Косяком пошли прохожие. Мальчик оглянулся на шум шагов – кто там бродит? Обычные люди – дядьки, тётки, врагов нет. Мальчик вернулся к мечтам – глаза в небо, махи руками, озвучка в лицах:

– Итак, понял, да? Ещё пример вспомнил, мама рассказывала. Мужика загипнотизировали и внушили, что когда гипнотизёр будет касаться воротника рубашки, то мужик должен раскрыть зонтик. То да сё, время прошло. Гипнотизёр касается воротника – мужик идёт и раскрывает зонтик. Понял, да? Мужик вдруг, ни с того, ни с сего, открыл зонтик. Ему говорят: «Ты чего?», а он «Ну, проверяю, не дырявый ли». Спустя время гипнотизёр снова касается воротника – мужик опять зонтик открывает. И не поймёт причины веселья зрителей.

Рюкзак молчал. Учитель спит? Мальчик приоткрыл горловину… Нет, вон мертвенные глаза зеленоватым поблёскивают – гематогенку слопал.

– Ну, понял, да? Гипноз – когда внушили, и человек настолько… в общем… Как я хочу: попрошу у психокорректора супер-силу. И супер-мозг. Он загипнотизировал, внушил. Я – в школу. Училка: «Реши задачу…» – а я раз, два, три – десяток в минуту. Или на физре: «Отожмись двадцать раз» – а я им хоп сотню, и не хечу. Эй, как идея?

Рюкзак осел. Из горловины, как из норы в потусторонний мир, показалась голова:

– Идея хорошо. Но не бывает.

– Как не бывает? Я ведь слышал!

– Скольких ты знаешь, кого сделал умнее или сильнее твой гипноз?

– Не мой он. Но ведь логично! – Мальчик возмущённо повысил голос – неприятно, когда мечту топчут.

– Логично. Но… Сейчас расскажу. Кажется, я понял, что за гипноз. Это основа магии.

Мимо калитки бродили люди. Проскакали пятиклассники – раньше с урока, отпустили. Или, наоборот, они подзадержались и домой не пошли. Чего мальчик не понимал – почему дети остаются в школе после уроков. Зачем в тюрьме сидеть, когда выпустили?

Шумели ветви, выли машины. Где-то жгли мусор – особый запах листьев и дымок. Мальчик не видел и не слышал. В уме мелькали образы под скупую трактовку словами:

Дело в согласии.

Согласие – когда оба ощущают одно и то же. Два человека видят, слышат проезжающую машину. Они согласны – машина едет. Они могут спорить о цвете машины, о возрасте водителя. Но оба согласны – машина едет. Если подсядет третий и заявит, что проехала не машина, а танк, то его посчитают психом. Нет согласия.

– Точно! Как-то мальчик в соседнем классе назвал синий цвет жёлтым. Оказалось, он не различает цвета. Его вся школа гнобила, пока не перевёлся в другую.

– Да, это пример несогласия. Причём не самый страшный.

– Бывает страшнее?

– Да. Например, мальчик мог заставить всех согласиться с собой.

– Как, уговорами?

– Обычно силой. Помнишь рассказ о двух путях – поиске силы и знания? Сейчас большинство добивается согласия силой.

Мальчик с палкой караулил каждого активно несогласного ученика после школы. Он бил каждую ночь по пять человек. Спустя год он запугал всех. Ему не перечили, с ним согласились – и при нём синий называли жёлтым. Ещё больше силы – и люди согласились бы взаправду – и радовались бы, встретив единомышленников.

– Как-то не реалистично. Палки. Побои. Его бы самого словили и отлупили!

– Точно.

Исподтишка – «несчастные случаи», гибнут члены семьи, страх мести, угроза жизням родных и близких. Чёрные машины, обыски и задержания.

– Вспоминаю – что-то по истории рассказывали. Инквизиция, костры, ведьмы… Да, было такое.

– И было, и есть.

– Есть?

– Вспомни учительницу. Как она управляла?

– Запугивала…

– Какое согласие она навязывала?

– Что она права… Нельзя сопротивляться. Ого! Никто не смел подумать о бунте…

Так вот почему класс среагировал так. Разрушено мощное подавляющее согласие. Да он просто молодец! Борец со злом! Магия работает!

– Но это не самое страшное.

– Что ещё хуже? – Замечтавшийся мальчик вернулся к лекции.

– Натравить одну группу на другую. Другую – на четвёртую. Третью – на остальные. Добавить лжи. Люди отвлекаются и дерутся. Ты убеждаешь, что синий – это жёлтый. Пока все отвлечены, легче добиваться согласия – меньше силы тратить.

– Ужас. Не говори, что бывает хуже.

– Бывает. Когда люди от чистого сердца верят в то, что им навязали. Помнишь?

– Не помню!

– Хе… Вспомни троих в первый день, они еду требовали.

– Да! И я был против!

– Ну… Не о тебе речь. А о них. Они ведь поверили.

– Во что?

– Что допустимо безнаказанно грабить. Как думаешь, они от чистого сердца?

– Да уж, от души. Они согласились с кем-то?

– Да. И заметь, навязывали это согласие как истину другим.

– А училка моя?

– О, наблюдаешь. Да, она согласилась, что иначе управлять невозможно.

– Вон как…

– И ты согласен с кучей ерунды. Поверил. Хотя это портит твою жизнь.

– Эй, например!? – Мерзко, когда со злобной училкой равняют или с гопниками.

– Что гипноз помогает. Хотя фактов нет.

– Ну, говорят…

– Точно! Говорят.

Гипноз – самый страшный способ добиться согласия. Человек САМ разрешает, чтобы его сделали неспособнее. Добровольно отдаёт своё внимание, свою силу другому.

– Да ладно! А горячее на руку – и нет ожога?

– Да.

Загипнотизированный не управляет вниманием. Управляет тот, кто вводит в транс. Он вытесняет самого человека. Оглушает, заставляет спать, отвлечься. Заменяет хозяина. И, главное: со всеми своими ошибками, тараканами. Синий вместо жёлтого.

– Э… Но если кто-то умный будет мной управлять…

– Ты робот. Не больно от ожога только когда активно внушение.

– А если я буду лучше бегать, думать?

– Не ты. Он. Тебя не будет. Кстати, он должен внушить ещё и КАК лучше думать. Снова синий вместо жёлтого. И опять: управляешь мышлением не ты.

– А если он внушит, что я управляю тем, что сам придумываю, как быстрее думать?

– Определи сам, как быстрее думать и научись.

– Но… Я не знаю, как…

– И он не знает.

– Почему?