Когда запоет соловей

Осни успокоительно похлопал друга по плечу.

– Устал я от этой семейной трагедии, Виктор, – процедил сквозь зубы Аллен. – Будь они сами прокляты, больше не женюсь ни на одной. Война отныне моя единственная супруга и любовница. Едем в Веенпарк, а оттуда на восток. Бальдо мне не откажет.

Гвардеец иронически закатил глаза.

– А как же! Еще пара лет веселой жизни во дворце, и сам герцог не то что на коня, и на королеву не сумеет залезть! – он хохотнул, но Аллен даже не усмехнулся грубой шутке товарища.

– Поехали сейчас же, – сумрачно потребовал он, исподлобья взглянув на Виктора.

– Я готов, – тот махнул рукой и одним большим глотком допил вино.

Не прошло и часа, как сборы завершились. Аллен, Осни и молодой адъютант капитана оседлали коней во дворе замка. Провожать их вышел мажордом, бестолково мельтешащий вокруг и вызывающий раздражение своей суетой. Однако не успели отъезжающие тронуть коней, как, торопливо шаркая, во двор выбежала экономка, призывно взмахивая скрюченными руками.

– Что такое? – нахмурился Аллен, сдерживая пританцовывающего коня.

– Ваша милость, подождите! – задыхаясь от быстрой ходьбы, взмолилась старуха. – Младенец… – она осеклась под ледяным взглядом капитана. – Младенец умер.

Никлаус молчал. Не произнеся ни слова, он подхлестнул коня и, направив его с места в галоп, вскоре исчез в пыльной дали, заставив своих спутников тоже пуститься вскачь.

* * *

Ранней осенью Веенпарк был ослепительно хорош. Еще не зарядили долгие дожди, размывающие по улицам городскую грязь, воздух был свеж, летняя духота давно спала, но еще держалась теплая погода. На рынках столицы бойко шла торговля плодами урожайного лета, народ был беззлобен, беспечен и весел.

Офицеры и адъютант неспешно ехали по улицам столицы, наслаждаясь будничной суетой большого города. Вдруг мимо них на высокой скорости промчался целый поезд из трех экипажей – сплошь дорогие кареты, украшенные королевскими вензелями. Мужчины едва успели отсалютовать проезжающим, как первая из карет внезапно остановилась, а за ней вынужденно затормозили и остальные, чуть не наехав друг на друга. Из заглавного экипажа высунулась рука в шелковой перчатке и нетерпеливо поманила офицеров к окошку.

– Ваше величество, – вежливо склонил голову Никлаус, разглядев в глубине кареты королеву Элеонор.

– Капитан Аллен, – любезно поприветствовала его правительница с нежной улыбкой, освещающей лицо небесной красоты. – Возвращаетесь на службу? Надолго ли в Веенпарке на этот раз?

– Вас очень ждут при дворе, – кокетливо добавила фрейлина королевы, чья ручка в перчатке подозвала мужчин для беседы. – Дамы скучают по вашим мужественным рассказам, – девушка игриво стрельнула глазками в сторону Виктора, который довольно осклабился в ответ.

– Боюсь, что нынче не до рассказов, ваша милость, – поклонился фрейлине Никлаус. – Ваше величество, – он перевел взгляд на королеву, – спешу испросить разрешения у герцога Бальдо отправиться на восток для охраны границ государства.

– Так скоро? – удивилась Элеанор. – Ох уж эти солдаты, вечно вам не сидится на месте. И даже молодая супруга не удержит дома? – она вновь улыбнулась и вдруг что-то вспомнила, слегка наморщив лоб. – Постойте, у вас же вот-вот должен родиться наследник? Оставите жену в такой час?

– Ривва умерла родами, ваше величество, – отрывисто произнес Никлаус. – И младенец тоже.

Наступило неловкое молчание. Элеанор и Аллен обменялись пронзительными взглядами, как люди, хранящие общую страшную тайну.

– Мы сегодня открываем театр, – наконец вымолвила королева. – Ей бы понравилось.

Никлаус только стиснул зубы, словно не желая понимать, о ком идет речь, но не успел он хоть что-то ответить, как Элеанор, не попрощавшись, звучно скомандовала: «Трогай!», и экипаж мгновенно унесся прочь.

Аллен негромко выругался.

– Быстрей бы убраться подальше отсюда, – произнес он скорее себе, чем своим спутникам.

– Но я бы не прочь сначала перекусить, – хохотнул Виктор. – Заглянем в трактир?

– Нет, сначала к Бальдо, – решил Никлаус. – А ты свободен, – обратился он к адьютанту, и тот с благодарностью откланялся.

Аллен, пришпорив коня, рванул к дворцу с такой скоростью, что едва не сбил попавшихся ему на пути двух крестьян с корзинами, и понесся дальше под возмущенные возгласы прохожих.

Виктор нагнал его у дворца, где по обыкновению толпилось множество прохлаждающихся бездельников из числа дальних родственников королевских особ в надежде, что их заметят и облагодетельствуют если не высокой должностью, то хотя бы помощью в решении текущих проблем. Для отсева таких просителей во дворце организовали два кордона из стражников, первый из которых Никлаус и Виктор преодолели с легкостью. Впрочем, и второй, находившийся непосредственно у дверей рабочего кабинета герцога Бальдо, не вызвал у друзей особых затруднений. Стоило им назвать секретарю свои имена, как двери тотчас распахнулись, и мужчины зашли внутрь.

В кабинете было немноголюдно. Сам герцог, значительно погрузневший за последние годы от спокойной и сытой жизни, но все еще крепкий и с проницательным взглядом, сидел за прямоугольным столом красного дерева, на котором в идеальном порядке были разложены бумаги. Рядом на неудобном табурете, придвинутом чересчур близко к торцу стола, тотчас расположился вошедший вместе с Никлаусом и Виктором молодой секретарь с бледным измученным лицом и светлыми, почти бесцветными глазами. У окна стояли двое офицеров. Никлаус и Виктор знали их по службе и обменялись с ними приветственными кивками.

Но главное, что к своему большому неудовольствию заметил Аллен, – за столом прямо напротив Бальдо, не испытывая какого-либо смущения или неудобств, сидел чиновник особых поручений при светлейшем канцлере Александр Альтаир. Несмотря на свое увечье – у порученца не было левой руки – и солидный возраст – около сорока пяти лет, Альтаир пользовался безмерным уважением в солдатской среде и все еще считался хорошим бойцом.

Раньше Аллена и Альтаира связывали крепкие дружеские отношения, но некое событие, произошедшее пять лет назад, оборвало эту дружбу. Потому мужчины избегали возможных встреч во дворце, и теперь, увидев друг друга, одинаково нахмурились, отведя глаза.

– Капитан Аллен, лейтенант Осни, присядьте, – приветливо указал на свободные стулья Бальдо. – Скоро я смогу уделить вам внимание. Продолжайте, господин Альтаир.

– Как я сказал раньше, – глубоким звучным голосом возобновил свою речь важный визитер, – его светлейшество очень плох. Боюсь, нам всем следует ожидать тяжелых вестей в ближайшие дни.

Бальдо придал лицу скорбное выражение, однако не сумел скрыть радостный блеск в глазах.

– В связи с этим перед ее величеством встанет очень важный вопрос – о возможном преемнике его светлейшества.

– Не станем забегать далеко вперед, – откашлявшись, возразил Бальдо. – Мы все молимся Единому Богу о здоровье канцлера. Его светлейшество не стар, не будем терять надежды на его выздоровление.

– Не будем, – согласно кивнул Альтаир. – И тем не менее, даже если канцлер поправится, он исполнен намерения отказаться от должности и уйти на заслуженный покой, передав свои полномочия человеку более крепкому и молодому.

При этих словах Бальдо не смог удержаться от торжествующей улыбки, которую постарался скрыть, сделав большой глоток вина из изящного кубка.

– Это, несомненно, большая потеря для королевства, – произнес герцог, промокнув губы белоснежной салфеткой. – И вы, Александр, правы в том, что о преемнике следует позаботиться уже сейчас. Но кто мог бы стать этим лицом? – картинно недоумевал Бальдо, с преувеличенной озабоченностью нахмурив лоб. – Нам нужен человек зрелый, посвященный в тонкости управления королевством, а главное – надежный.

При этих словах герцог испытующе посмотрел на Альтаира, словно ожидая от него какого-то признания.

– Я, ваше сиятельство, на этот вопрос ответить не могу, – покачал головой Александр, словно не понимая намека своего высокопоставленного собеседника. – Долгие годы я служил на благо Отечества, сначала был простым солдатом, потом исполнял поручения двух канцлеров, и всегда делал это по совести. Но я всего лишь порученец. Решений я никогда не принимал, как, впрочем, не давал и советов. Более того, при оставлении господином Ристером своей высокой должности, по какой бы причине это ни случилось, свои полномочия сложу и я.

При этих словах Бальдо с видимым облегчением вздохнул и, явно повеселев, сделал еще один глоток из кубка.

– Чем же вы займетесь, Альтаир? Неужели превратитесь в затворника в своем поместье?

– Я полагал, что мой военный опыт мог бы еще пригодиться. Если бы ваше сиятельство доверили мне возглавить гарнизон на северных рубежах королевства, думаю, я бы еще послужил стране.

– Недалеко от Тройве? – насмешливо уточнил Бальдо.

– Совершенно верно, – кивнул Альтаир, не отреагировав на насмешку. – Мой старший сын примкнул бы там к рядам кавалеристов под моим присмотром. Кроме того, в тех местах у меня есть и другие обязательства.

При этих словах Альтаир метнул холодный взгляд в Никлауса.

– Что ж, – пожал плечами Бальдо, – возражать не стану. Секретарь подготовит необходимые документы, и можете отправляться.

– Когда изволите выезжать? – робко вмешался в разговор секретарь.

– Хочу проститься с его светлейшеством. А больше меня в столице ничто не держит, – кратко пояснил Альтаир.

– Вот и чудесно, – широко улыбнулся Бальдо. – Что-то еще?

– Не смею вас больше задерживать, – церемонно ответил порученец.

– Тогда передавайте его светлейшеству пожелания скорейшего выздоровления, – любезно произнес Бальдо. – Прощайте.

Он поднялся из-за стола, отчего стало заметно, как туго натянулся на его животе полузастегнутый камзол.

Альтаир почтительно поклонился, дружески отсалютовал офицерам, стоявшим у окна, и вышел из кабинета, не удостоив Никлауса даже сухого кивка.

– Стало быть, по-прежнему вражда? – насмешливо заметил Бальдо, едва за Альтаиром захлопнулась дверь.

Аллен промолчал.

– А ведь она ему даже не родственница, так ведь? – продолжал герцог, словно не замечая, как Никлаус в ярости заливается краской. – Дочь любовницы? А может, он и сам на нее виды имел?

– Анна ему как родная, – примирительно вмешался Виктор, увидев, что Аллен сжал кулаки до побелевших костяшек. – Он желал ей лучшей участи.

Офицеры, стоявшие у окна, с любопытством прислушивались к разговору.

– Вы про Анну Мельнер? – спросил один из них. Никлаус не выдержал.

– Хватит! – грозно рявкнул он, бешено сверкая глазами. – Это главная проблема, которую мы должны обсудить? В королевстве нет других вопросов, вызывающих интерес на самом высоком уровне?

– Ну все, все, – Бальдо подошел к Аллену и примирительно похлопал его по плечу. – Не горячитесь, друг мой. Признаю, я перегнул палку. Нам всем действительно давно пора позабыть об этой девушке. Я даже, откровенно говоря, не имею и отдаленного представления о том, где она и чем сейчас занимается. Приглашаю всех присутствующих посмотреть вот на что.

Герцог широким жестом указал на бумаги, аккуратно разложенные на столе. Посетители подошли поближе, и Никлаус, вытерев пот со лба, последовал за другими.

Все устремили взгляды на искусно изготовленные чертежи артиллерийских орудий, с похвальной детальностью изображавшие во всевозможных ракурсах несколько пушек разного размера и калибра.

– Вот они, мои красавицы, – с гордостью произнес Бальдо. – Любуйтесь, господа! Как вам такое снаряжение королевской армии?

– Выглядит солидно, – признал один из офицеров. – Во всяком случае, на бумаге.

Бальдо торжествующе рассмеялся и вновь пригубил из кубка.

– Скоро вам представится возможность насладиться их видом воочию!

– Я слыхал, что королевские оружейники трудятся над чем-то необычным, – осторожно сказал Осни. – Слухи ходили еще год назад.

– И эти слухи были абсолютной правдой! – согласился Бальдо, указывая на чертеж одной из пушек. – Завтра, друзья мои, уже завтра лучшие работники придворной мастерской продемонстрируют нам это чудо тридцатифунтового калибра. Как вам, а, Аллен?

– Внушительно, – сухо ответил капитан, еще не простивший герцогу насмешек в свой адрес.

– И совсем скоро таких пушек у нас будет вдоволь, – удовлетворенно протянул Бальдо, не обращая внимания на недовольный вид Аллена. – Кто-то же должен думать о совершенствовании нашего вооружения, пока остальные занимаются театром, – последнее слово он произнес с нарочитым презрением. – Как будто в стране нет проблем больше, чем у этих бездельников-актеришек, для которых решили построить целый дворец! Пейрод так и мечтает отхватить у нас порядочный кусок с запада, но это никого не волнует! – Бальдо и сам начал заводиться от собственной пламенной речи. – На юге республиканцы притихли – думаете, надолго? Вы слышали, Осни, про пожары в деревнях восточнее Мавлета? Никто не верит в их естественное происхождение. Дружба с северянами держится на дедовских договорах о помощи, о которых эти варвары сразу же забудут, предложи им хоть кто-то сделку полакомее. Я уж молчу про восток, где мои люди страдают от постоянных набегов кочевников. Кстати, Аллен, я отошлю вас туда сразу же после смотра, – отвлекся от основной темы Бальдо.

Никлаус склонил голову в знак подчинения.

– И в этой сложнейшей обстановке, едва королевство начало оправляться после всех бед, обрушившихся на нас за последние годы, мы строим балаган! – герцог мученически возвел глаза вверх, но тут же поперхнулся слюной, закашлялся и был вынужден снова сделать глоток вина.

– Одним словом, господа, – резюмировал он, довольно наблюдая за тем, как собравшиеся рассматривают чертежи. – Я готов к смотру хоть сей же час. Но, как вам известно, ее величество открывает театр, – со смесью досады и презрения объяснил Бальдо, – и не сможет присутствовать на зрелище. Завтра же ей не отвертеться, – довольно непочтительно добавил он. – Так что прошу всех на внутреннюю дворцовую площадь в 11 часов. И ни минутой позже, Аллен! – сказал Бальдо так, как будто Никлаус был завзятым прогульщиком и любителем опаздывать.

Капитан поклонился.

– Теперь можете идти, – потирая руки, разрешил герцог. – Мне не терпится наведаться в оружейную мастерскую, чтобы лично убедиться в том, что подготовка к смотру идет надлежащим образом.

На том и разошлись. Аллен и Осни отправились в свои квартиры, где оба заснули глубоким сном, едва коснувшись головой подушки.

Глава 4. Трегор-дин

Я сразу догадался, что на уме у дэды, как только хромая девушка, державшая мальчика за руку, показалась из-за деревьев на лесной дороге, по которой мы неспешно ехали, направляясь в следующую деревню.

Смерть малыша Апле не только принесла большое горе в нашу общину, но и лишила дэду доходов от попрошайничества. Ему требовался новый ребенок с большими жалостливыми глазами и ангельским личиком, который мог бы выпрашивать подаяние, пока циркачи выступают с трюками. Дэда никого не посвящал в свои планы, но они и так были понятны по задумчивости, окутавшей его жесткое суровое лицо.

Нзари сильно переживала из-за потери малыша Апле. Он был самым маленьким из всех, кого в общине было принято считать ее детьми. Я подсмотрел однажды, как матушка, разгоряченная от готовки и жаркой летней погоды, слегка размотала шарф, обычно плотно повязанный на ее голове и прикрывавший от ненужных взглядов пышную грудь. На смуглой коже отчетливо белело множество шрамов, как будто от неглубоких порезов. Их было больше десятка, но точное количество я не сумел сосчитать, потому что застыл, пораженный увиденным. Нзари, перехватив мой изумленный взгляд, печально покачала головой и, неспешно поправив шарф, тихо пояснила:

– Эти следы оставляет смерть после того, как забирает моих детей.

– Сколько же их было, матушка? – не утаив ужаса в голосе, спросил я.

Вместо ответа Нзари затянула грустную песню на незнакомом языке, а из ее глаз полились слезы. Вслед за ней заплакал и я. Мы сидели обнявшись, пока не закончилась песня. Я не сомневался, что после ухода малыша Апле на груди Нзари появится еще один шрам, но об этом никто не узнает. Матушка лишь понадежнее закрепит шарф и будет отводить покрасневшие глаза от прямых взглядов.

Поэтому, когда я увидел девушку, а точнее – робко прижавшегося к ней маленького мальчика с буйными рыжими волосами и пронзительными зелеными глазами, в моей душе возникло дурное предчувствие.

Дэда велел каравану остановиться, спрыгнул с облучка своей кибитки и подошел к девушке. Его походка напомнила мне пружинистую поступь тигра, которого мы как-то мельком видели на горной тропе далеко на востоке. Он любезно поприветствовал незнакомку и спросил, что привело ее на глухую лесную дорогу вдали от деревни. Та настороженно ответила, что ищет младшего брата, который убежал от нее, и спросила, не видел ли он мальчишку. Сердце мое сжалось в тоске; мне казалось, что я уже видел победный блеск в глазах дэды, когда он ответил, что да, видел и с удовольствием покажет, куда устремился беглец.

О, если бы мне тогда достало сил и смелости воспрепятствовать коварному плану дэды, я предотвратил бы многие лишения и горести Маргарет и маленького Кая. Но, увы, я был всего лишь щуплым пятнадцатилетним подростком, до дрожи в ногах боявшимся дэду, и мне оставалось только наблюдать за происходящим, притаившись на крыше моей кибитки. Впрочем, кое на что мне все же хватило решимости, и Маргарет навсегда осталась за это благодарна.

Дэда указал девушке направление и предложил немного проводить. Но стоило Маргарет согласиться и опрометчиво повернуться к нему спиной, как тот сильно ударил ее тяжелым кнутовищем по затылку, и несчастная упала без памяти. Тут же по сигналу дэды силач Ширу спрыгнул с повозки, схватил брыкающегося мальчишку и потащил в кибитку.

– Поехали, поехали! – громогласно поторопил дэда возниц. – Скорее, прибавьте ходу!

Тут же все наблюдавшие за происходящим скрылись в повозках, а возницы едва ли не одновременно хлестнули лошадей.

Но вот беда – один из жеребцов заартачился и ни в какую не хотел продолжать путь. Он стоял, дрожа вздутыми боками и пуская пену, а его кибитка перегородила узкую дорогу так, что другим не было возможности проехать.

Старый Жейру испуганно косился на дэду, свесившегося со своего места, чтобы увидеть причину задержки, и ласково уговаривал коня сдвинуться с места. Но все впустую – упрямое животное словно превратилось в осла и не желало двигаться.

– Эй, Жейру-кэн, в чем дело? – стали раздаваться со всех сторон недоумевающие возгласы. Дело затягивалось. Дэда тревожно посматривал на девушку, по-прежнему лежавшую на обочине в беспамятстве, и наконец спрыгнул и двинулся к Жейру с видом, не сулящим ничего хорошего ни коню, ни вознице. И тогда, по-видимому от отчаяния, старик особенно сильно хлестнул жеребца, тот вскинулся и как ни в чем не бывало тронулся с места.

– Поехали! – с облегчением крикнул Жейру, и караван загудел, заскрипел и отправился дальше по дороге, ведущей на север.

Моя кибитка, как всегда, ехала замыкающей, потому я не торопился слезать с крыши. Наша община была большой, и много времени прошло с того момента, как в движение пришел конец каравана. Пока мы еще не набрали ход, я с жалостью окинул взглядом лежащую в траве девушку. Бедняжка была совсем юной, ее хромота причиняла ей, верно, много страданий. Теперь еще и потеря брата, а то и двух… Во время этих печальных размышлений я вдруг заметил, что незнакомка пошевелилась и немного приподнялась. «Жива!» – обрадованно подумал я, но радость моя тут же исчезла, как только я увидел выражение растерянности и отчаяния на ее хорошеньком личике. Девушка с трудом привстала и что-то крикнула, но ее слова растворились в шуме движущегося каравана. Тогда она подхватила юбки и попыталась бежать за нами, но это ей плохо удавалось. Она кричала, махала руками, но единственное, что смогла, – поравняться с моей кибиткой.

Девушка попыталась зацепиться за гладкие стенки, но караван уже набрал почти полный ход. И тогда я решился – уж не знаю, что за указание свыше сошло на меня, но это решение стало отправной точкой в череде последующих удивительных событий.

Я пролез через окошко, распахнул дверь и подал девушке руку. Незнакомка, не раздумывая ни мгновения, тут же за нее ухватилась. Девушка оказалась нелегкой, несмотря на свой юный возраст и миниатюрный рост, но мне удалось затянуть ее в проем, а дальше она схватилась за косяк, оперлась на подножку и перевалилась внутрь. Я поскорее закрыл дверь, гадая, увидел ли Кейко, управлявший моей кибиткой, а что еще хуже – дэда, на какое сумасбродство я пошел.

В кибитке стоял полумрак. Мы оба молчали. Был слышен только скрип колес и стук копыт. Девушка шумно дышала, пытаясь прийти в себя после погони, а я старался рассмотреть ее. Пышные каштановые волосы были сложены в замысловатый узел на затылке, который, наверное, и смягчил удар дэды. Темные глаза поблескивали, глядя на меня с недоверием и опаской.

– Меня зовут Трегор, – прервал я наше молчание. – Трегор-дин.

– Зачем вы украли моего племянника? И куда теперь его везете? – выпалила девушка на одном дыхании.

Я немного поразмыслил и начал рассказывать.

* * *

Мы мчали без остановки всю ночь и следующий день – дэда пытался увезти малыша как можно дальше от места похищения. Наш караван объезжал все поселения, даже самые маленькие деревеньки, изменил направление с северного на юго-восточное и мчал, мчал, мчал малоизвестными дорогами, пока кони совсем не выдохлись и дальнейшая гонка не стала угрожать серьезными потерями.

Ночь прошла под проливным дождем, моя старая кибитка протекала то тут, то там. Нам с Маргарет пришлось забиться в единственный сухой угол, который, как вы понимаете, и был моим секретным местом за сундуками. Девушка всячески старалась отодвинуться от меня, но в тесноте это было почти невозможно. Выслушав мой сбивчивый рассказ о том, кто мы такие и почему похитили малыша, она не стала высказывать свой гнев, справедливо рассудив, что это бесполезно. Мы долго молчали в кромешной темноте. Постепенно меня начал одолевать сон. Под мерное покачивание кибитки, под стук дождя по деревянной крыше я погрузился в дремоту, периодически чувствуя, как головка девушки падает на мое плечо – совершенно вымотанная от переживаний, уснула и она.

Утром наша быстрая езда продолжалась – мы остановились лишь на несколько минут напоить коней. Я только успел накинуть на Маргарет старую рогожу, как Кейко, просидевший всю ночь под дождем, нетерпеливо забарабанил в дверь и велел мне сменить его, потирая красные глаза и зевая до хруста челюстей.

Несмотря на мои опасения, он не заметил девушку, лег на сундук и мгновенно захрапел. Я, ежась от утренней прохлады, продолжил путь уже в качестве возницы.

Дэда гнал и гнал вперед. Первую по-настоящему длительную стоянку он позволил нам только к вечеру. Мы остановились на лугу в каком-то глухом отдаленном месте, где даже близко не было ни одного села. Все с радостью стали вылезать из своих кибиток, не осмеливаясь роптать.

Вылез и украденный малыш. Его грязное личико было исполосовано следами от слез, он пошатывался от долгой дороги и едва не упал, когда ступил на траву. Нзари тут же взяла его под свою опеку.

– Ах ты, маленький бедный птенчик! Ты, верно, сильно устал и проголодался? – запричитала она. – Иди же сюда, к мамаше Нзари. Дай я вытру твое перепачканное лицо и угощу чем-то вкусненьким.

– Я хочу к маме! – крикнул сиплым от беспрерывного плача голоском малыш.

– Мама очень далеко сейчас, мой цыпленочек, – Нзари крепко стиснула его в своих объятиях и стала покачивать, успокаивая. – Ты встретишься с ней позже.

Я знал, что это была ложь, и волна негодования прошла по моему сердцу. Мне показалось, что не рыжий малыш сейчас качается у пышной груди Нзари, а я, пятилетний, которого когда-то тоже насильно забрали от матери и уговорами пытаются успокоить. Я вдруг почувствовал тяжелый мускусный запах, исходящий от Нзари, и вспомнил легкое покалывание ее шарфа, когда щекой касался ее плеча.

– Чего стоишь? – вдруг услышал я грубый окрик дэды. – Конь сам себя не распряжет и не напоит.

Он больно ткнул кнутовищем в мое плечо, и я поспешил к своей кибитке, успев заметить, что дэда подал Нзари большие овечьи ножницы и велел ей остричь примечательные рыжие кудри малыша.

Кейко выспался и отправился к старшим братьям выкурить трубочку-другую. Пока я занимался конем, дверь кибитки немного приоткрылась, и оттуда осторожно выглянула Маргарет.

– Где мы? – тихо спросила она, щурясь на солнечный свет.

Я пожал плечами.

– Вероятно, уже очень далеко от твоего дома.

Девушка метнула в меня гневный взгляд и прыгнула на траву.