Реалист

– Хэй, Сай! Как яблочки? – Страйк подошел к приятелю, стирающему с лезвия яблочный сок, и резко плюхнулся на соседний ящик. Раздался треск.

– Как всегда – не лучше груш.

– Хах! Ну да…. Еще неделю будет вонять, – Страйк провернул биту в руках и слегка коснулся языком лакированной древесины. – Хоть чай мешай ей.

Сай усмехнулся, глядя на это:

– Что же мы за Армия такая, что ножами и битой мутузим яблоки?

– Хочешь мутузить кого-то?

– Ты что? Мы же самая мирная армия на свете! – сверкнули кошачьи глазки Сая.

– Молчал бы, Ганди! Знаю я, что ты можешь этим вот ножичком сделать. А пока красуйся перед этими наивнягами, – Страйк кивнул в сторону детей. – Пусть они думают, что это только игра, представление, а в этих стаканах сок с которого взрослым становится веселей. Что эти умения только от того, что ты играешь в дартс, а я – в бейсбол…

– И почему от них теперь все скрывают?

– Потому что все мы научились жить, – сзади подошла Джейн и, приобняв парней за плечи, присела рядом. – Нет смысла и их лишать детства. Сделай-ка громче.

Страйк послушно крутанул регулятор, и древний магнитофон громче запел старую добрую песню, записанную на заезженную кассету. Эта песня стала ребятам как гимн. Да и всем, кто был рядом, она была хорошо знакома. Друг за другом люди подхватили мотив и стали подпевать, еще больше веселясь:

…And the feeling coming from my bonesSays «find a home»… 1

***

В темноте полуразрушенные здания грозно возвышались над лесом. Лесу было все равно – он не должен был тут расти. К тому же они очень сроднились, и теперь деревья поддерживали корнями обрушающийся цемент, прогнившее дерево и ржавое железо. Здания взамен давали место для жизни деревьям. И теперь растения проходили внутрь опустевших домов и подъездов, поднимались по лестницам и стенам, выглядывали из окон и свешивались с останков балконов.

Старые, мертвые дома олицетворяли скорбь по принужденно окончания жизни, войны человеческого рассудка, разрушению, бедноте и безысходности. Но трава, проросшая на оголившемся кирпиче подоконников, ветки и вьюнки, появившиеся словно из неоткуда, давали легкую надежду на жизнь и были крайне похожи на местных жителей. Жителей, на первый взгляд, – убогих грешников. Но их понимание греха было отличным от понимания того же со стороны Зенитца. Они допускали воровство, но лишь бы не погрязнуть в более тяжелом грехе, по их мнению, – отчаянии.

Самоубийство Изгои тоже не терпели – в их принципах было стремление стать сильнее и смышленней в умении выживать. Они просто не хотели давать понять Зениту и правительству, что поддались их силе и пали.

Рудимент жил своей, отдельной от прочего современного мира, жизнью. Он просто отступил от привилегий цивилизации и снова объединился с природой…

Изгои вели сельское хозяйство (в основном живущие на окраине, ближе к полю, так как платить за землю все равно не надо было – вся природа у их ног), активно промышляли охотой и рыбалкой. Второе было менее популярным, потому что в их распоряжении было крохотное озерцо, а до океана, что за самым Зенитом, идти достаточно далеко. Но все же изредка рыбаки организовывали поход и возвращались с приличной добычей.

Что же до охотников… Здесь все умели обращаться с оружием. Хотя бы потому, что велика угроза восстановления процесса «Очистки». Тогда их грехом станет еще и убийство. Хотя в этом случае это и грехом не назовешь – лишь защита себя и своих близких. А в случае голода, неурожайного года и прочих «катаклизмов» они могли добыть себе еду в лесу за пределами Рудимента. С оружием, пожалуй, не умели обращаться только дети. Однако в былые времена абсолютно всем, кто хотел жить, приходилось «брать в руки камень».

Кто-то что-то умел лучше, чем другой. Добывая для семьи все необходимое, мужчина мог иметь много мяса, но мало одежды или овощей. Тогда избытки мяса обменивались на недостающее. Все в достатке, все довольны!

Воришек отвели в отдельную категорию. Они взаимодействовали со всеми на равных условиях. Их даже больше уважали. Потому что воровали они ни в коем случае у своих, а у Зенита. Именно Зенита, а не зенитцев. Воришки выносили магазины, захватывали грузовики на пути в город, иногда что-то хватали с улиц. Зенитцам же было почти все равно. Они были настолько уверенны в порядочности своего города и верховенстве закона, что и предположить не могли, что в Зените остались преступники. Полиция давно потеряла актуальность. В ней почти не нуждались. Когда владельцы обнаруживали пропажу, а при въезде в город недосчитывались одного-двух прицепов, составляли протокол. Все. Найти полиция ничего и никого не могла, так как не там искала. Зенитцы не думали, что кто-то мог пробраться сквозь стену. Некоторые даже не предполагали, что в Рудименте еще кто-то живет. Владельцам просто компенсировали пропажу, и все дальше тихо-мирно жили…

У воров были свои ходы в город, уловки, маневры, приемы. Это были люди рисковые, которым было нечего терять: ни семьи, ни хозяйства. То, что воры добывали было очень ценно и часто в этих вещах нуждались, потому что этого нигде больше не взять и не сделать. Чаще всего это была одежда и ткань. Приходилось либо воровать, либо таскать со свалок Зенита (да, находились и такие люди, которые этим активно промышляли). За добытые вещи предлагали хороший обмен. Так что у воров были приличные условия.

Воров нередко называли Армией спасения. Это название нисколько не связано с ныне живущей христианской организацией. Все дело в прямом значении слов. Но личности самих «солдат» старались не оглашать. Лишь немногие имели с ними деловую связь, а уже через них связывались третьи.

О существовании воров в городе детям не говорили. Взрослые объясняли им, что воровство, убийство и прочие пороки – это грех. Часто обращались к Библии и говорили о Законе Божьем, потому что другого закона для них не существовало. Вот такие двойные стандарты. Но взрослые стремились к тому, чтобы перестать нуждаться в ворованных вещах и начать добывать все лишь собственным трудом.

Да, буквально десять лет назад воровство процветало. Этим занимался едва ли не каждый. И дети, и взрослые… Это были уж очень дикие и суровые времена. После «Очистки» люди долго не могли прийти в себя; умирали от голода десятками, кончали жизнь самоубийством… Но вскоре успокоились и взяли себя в руки.

Изгои (как их бесцеремонно назвали зенитцы) не понимали, для чего жили. В таких условиях это просто не имело смысла. Жить, чтобы существовать. Людей отправили в прошлое, небытие, на произвол судьбы лишь из-за того, что в их жизни что-то не так, не обыденно и неправильно. Они были глупее, ленивей, беднее и порочней. Кто-то посчитал, что единственный способ исправить их – просто уничтожить, и так и сделали. Но ленью своей правительство сделало еще хуже, отправив несчастных людей на произвол судьбы, не уничтожив до конца.

Вскоре Изгои научились жить…

Каждый из них осознавал, что их цель быть едиными. Беда общая и путь выхода тоже. Лишь общими усилиями можно было выкарабкаться из небытия и сделать из трущоб едва ли не процветающий город. Относительно процветающий.

Но им уже было не восстановить эти умирающие дома – слишком много разрушено. Оставалось отстраивать маленькие домики рядом с ними. Со временем здания сравняются с землей и станут частью Леса, а Лес превратится в кладбище цементных жертв былых, тяжелых времен. Лес и так был окутан тайной и, по слухам, уже являлся людским кладбищем.

Когда-то Лес разросся из небольшого парка. Первое время в него уходили умирать от голода или ран (или для самоубийства), чтобы голодающие каннибалы и дикие собаки не нашли их разлагающееся тело.

У самого Леса стояла Церковь. Это и было целью Эмили.

Шум толпы давно остался позади и чем дальше в лес, тем громче становился гул птиц и шорох собственных ног. Легкое дыхание выходило паром. Эмили шла по этому лесу не в первый раз, но ночью старалась тут не появляться. Но в эту ночь сердце просто звало к Церкви.

Тишина постепенно становилась все напряженней и напряженней. Птицы подозрительно стихли.

Пальцы Эмили леденели все больше. Она стянула рукава ниже, царапая обмерзшую кожу ногтями. Ее некрупное тельце облаком обволакивала ветровка, светло-розовые локоны по плечи трепыхались не ветру. Легкий страх, которому она старалась сопротивляться, крался в душу. Тишина напрягала до звона в ушах, и девушка стала стараться дышать громче, глубже. Наконец впереди показался отблеск. Луна сверкнула в большом круглом окне Церкви. Эмили облегченно вздохнула и быстрей зашагала уже с улыбкой на лице.

Внезапно из чащи раздался ужасный рев. Оглушительный рокот приблизился за секунду. Эмили растерянно обернулась вокруг себя. Из-за ряда тополей сверкнула фара, и неоновые светящиеся полоски промчались прямо перед ее лицом. Быстро, но плавно мотоцикл затормозил, подняв в воздух прошлогоднюю листву.

– Эмили, – из-под черного матового шлема с острыми выступами и светящимися полосами выглянуло лицо молодого человека. Совсем не скажешь, что этот шлем и этот байк принадлежит человеку из Рудимента, – почему ты одна? Не боишься тут бродить ночью?

– Не боялась, пока ты не появился, как черт из табакерки.

Парень усмехнулся:

– Я тут должен ездить, искать ее…

– Ты и сам не особо хочешь быть с ними у костра, – невзначай заметила Эмили. – А почему я должна бояться?

– Здесь небезопасно. Думаешь, если бы тут не находили трупы и странные черные следы, люди ходили бы тут спокойно? Видишь еще кого-то рядом? Нет. Они все у света, с другими людьми. И тебе следовало бы быть там. Зачем вообще ты пошла сюда?

Эмили растерялась. Парень спокойно ждал ответа, хотя и знал его заранее.

– К нему? – в конце концов, спросил он снисходительно.

Девушка молча кивнула.

– Мне жалко его. Почему он не со всеми?

Антон умиленно улыбнулся, дивясь некой детской нотке в ее словах.

– Это его выбор. Никто его не гонит от костра.

– Может он стесняется всех – я бы составила компанию…

– Ха-ха! Ты как будто первый день его знаешь. Не думаю, что он стесняется. Он любит одиночество. Ему интересней смотреть на людей и жизнь этого города сверху. Наблюдать молча и действовать тайком Ворону куда удобней. Он будто выше нашей суетной жизни. Хочет править ей, а не участвовать. Поэтому другие зовут его Аристократом. Вряд ли он сейчас в тебе или ком-либо другом нуждается.

– Почему ты так говоришь? Он же твой друг!

– Знаю. Поэтому и говорю. Ты, на секундочку, тоже мой друг.

– Зачем мы тогда ему вообще нужны?

– Ты не понимаешь… Ему нужно иногда побыть одному, наедине с мыслями. Совсем без общения он тоже не может. Это как… Вот ты, например, перестала бы общаться с семьей? С настоящей семьей.

– Нет.

– Вот мы ему как семья. Вообще-то так и есть… Ты с нами совсем недавно…

– Ничего себе «недавно»! – перебила Эмили.

– Не так давно, чтобы понять его! – напористо довершил Неон.

Девушка укоризненно взглянула на друга.

– Вы до сих пор относитесь ко мне, как к ребенку. Допустим, вы нашли меня, когда мне было всего десять лет, но пора уже относится ко мне, как к Джейн или Саю! Не надо думать, что мне не хватает ума, чтобы понять, как вы жили до меня. А уж тем более после. Я буквально воспитана вами.

– Верно. Все верно. Но, пойми, поэтому ты нам и больше всего дорога. Ты нам будто маленькая сестренка и мы не хотим, чтобы тебя что-то беспокоило, – Неон погладил девушку по голове.

– Но это меня и беспокоит, – она отвела его руку прочь. – Думаете, я ни о чем не догадываюсь…

Неон удивленно нахмурил брови.

– Да, да! – заметила это Эмили и ехидно улыбнулась. – Вы принимаете меня за дурочку, но я обо всем догадываюсь!

– И о чем же?

– А не скажу. Раз вы мне ничего не говорите, и я вам ничего не скажу.

– Ты блефуешь, – посмеялся Неон. – Ничего мы от тебя не скрываем.

– Блефуешь ты! – девушка ткнула пальцем ему в грудь. – Вот придите все вместе, и я вам все расскажу.

– Хорошо. Мне даже интересно стало. Вдруг узнаю что-то новенькое. О том же Вороне – вот где омут-то…

– Его можете не приводить, – отвела взгляд Эмили. – Я знаю о Вороне ровно столько же, сколько вы. Боже, как же тяжело узнать о нем хоть что-то! До чего же скрытные бывают люди.

– Ну, ты была совсем ребенком, когда он уже определился, что хочет от этой жизни. С тех пор он не изменился. Когда Ворон сам был маленьким, с ним случилось много страшных вещей. Вот о чем ты точно не можешь знать, и потому вряд ли ты сможешь представить во всей полноте…

– Нет, я понимаю это. И потому стараюсь не лезть к нему в душу. Но так хочется узнать его гораздо ближе, возможно в чем-то помочь.

Эмили подошла в близстоящей сосне и соскоблила кору.

– Честно сказать, ты пришла в нашу жизнь в ужаснейшие времена, – сказал Неон. – У него есть все основания даже винить тебя в чем-то. К таким вещам подпускают не всех. Даже мы, может, о чем-то не знаем. Поэтому, если Ворон расскажет тебе обо всем, можешь считать, что он тебя любит. Больше всех.

Заметный румянец обволок бледные щеки девушки, и она неожиданно засуетилась:

– Все. Хватит об этом. Даже слышать не хочу. Я знаю, что сами вы ничего не расскажите. Семья, блин… Поехали ко всем.

– Передумала насчет Ворона? – улыбнулся молодой человек, садясь на байк.

– Угу. Поехали, – Эмили села позади него и крепко вцепилась в спину.

– На, – Антон подал ей свой шлем. – Не хватало, чтобы в твою головушку еще чего-нибудь надуло.

В ответ последовал крепкий удар под лопатку.

Глава 5

Влад смотрел на экран и видел только текст. Недооцененный текст. Гложущее чувство изъедало нутро. Он вглядывался в наборы слов и переставал верить в них, в их прекрасное будущее.

Как много могут изменить слова другого человека… Особенно того, кого ты любишь и кому доверяешь. Столько лет поддержки и вдруг, когда у него самого появилась вера такой силы, что не было сил терпеть и ночи для того, чтобы воплотить идею как можно скорей, вдруг это… «Слишком грубо». Так же грубо, как удар, нанесенный этими словами. Влад не думал, что его может что-то остановить. Ни голод, ни усталость, но слова…

Он смотрел на текст. Минуту, две, но так и не решился закрыть ноутбук. Зато отважился вернуть свою веру и расставить все по местам.

Влад вышел на террасу и вдохнул легкий аромат приближающегося дождя. Небо стало буро-серым – пелена туч окрасилась прячущимся за ней закатом.

Милана сидела около клумбы в шагах десяти напротив Влада и полола. Она видела, как он вышел. Подняв глаза, женщина вопросила, но он помотал головой. Тогда Милана продолжила работу.

Влад подбирал слова, но ничего не лезло в голову. Это не тот спор, где нужно было выйти победителем. Он оперся об косяк и потер порог террасы ботинком. Взгляд упал на крохотные пылинки сигаретного пепла, налетевшего на доски и кучкой скопившегося на траве рядом. Владу помнилось, что он убирал за собой, но все равно быстро раскинул пепел носком ботинка.

К этой буре он был готов лишь морально – убежища и провизии не было. Сейчас он в пустом поле.

– Они ужасны, – сказал Влад, подойдя.

– Что?

– Эти цветы – они растут сухими, они грубы, в них нет ничего приятного. Вот до этого здесь росли астры – они были прекрасны. Те цветы были большими, пушистыми, нежными. Пахли, в конце концов. А эти… Эти какие-то грубые.

Милана нахмурилась и отложила грабли в сторону.

– Слушай, прости, но я высказала честное мнение…

– Я тоже, – перебил он ее резко.

– Разве не этого ты просил?! Ты всегда требовал быть честной – и тогда у нас все получалось. Я же старалась помочь.

– Так помоги! Помоги мне и на этот раз, пожалуйста. Я не прошу многого, но просто скажи что не так, кроме того, что именно тебе нравится не фантастика, а романтика? Это связано с сюжетными поворотами? Герои кажутся непримечательными? Или там сплошные клише?

Милана перестала хмуриться. Она опустила глаза. Подумала. Встала с колен. Затем взглянула на него вновь, но уже по-другому.

– Прости. Вина не в книге.

– Ничего страшного. Хорошо. Но что же тогда не так, можешь сказать?

В тишине друг за другом начали раздаваться шлепанья первых капель дождя. Холодные, они падали на кожу, поражая, словно крупицы льда в метель. Влад стоял недвижимый и только моргал, когда капли попадали ему на щеки и веки.

– Что же? – спросил снова Влад.

– Нет, нет, вина не в книге… – сказала Милана, смотря в сторону, и сделала незаметный шаг назад.

Влад присел у клумбы и схватил грабли.

Милана ужаснулась.

– Иди в дом, – сказал мужчина.

– Что ты удумал?

Влад начал и грубыми, примитивными движениями вспахивать землю вокруг гомфрены.

– Иди в дом. Дождь начинается.

– Не делай этого. Что тебе надо от этих цветов?

Влад раздраженно прекратил работу и поднял голову.

– Хочу примириться с ними. Вдруг смогу понять, что в них такого хорошего, если познакомлюсь с ними поближе. И хочу, чтобы они продолжали тебе нравиться, не смотря на мое мнение. К тому же, они должны быть красивыми и чистыми, но чтобы ты сама не замаралась. Тогда их превосходство будет неоспоримо.

– Их превосходство для меня в том, что они стали такими красивыми лишь от моей причастности.

– Тогда вдруг моя причастность их сделает превосходными для меня?

Дождь разошелся. Его пелена становилась все плотней перед глазами, а на земле стали собираться небольшие лужи.

Милана улыбнулась.

– Земля сыреет! – перекрикивала она шум дождя.

– Иди домой.

– Я не буду стирать твои брюки, – сказала она, уже заботливо грозя.

– В дом!

Влад остался один во дворе, насквозь промокнув под дождем, измарав рубашку и колени брюк, натерев мозоли на руках.

Закончив работу, не смотря ни на что, он выпрямился, стер с лица воду и собрал на затылке волосы, давно потерявшие укладку. Мужчина стоял в грязи, вымотанный и смотрел на клумбу. Может цветы стали красивей от его заботы, от его причастности и он вроде бы гордился работой… Но смысла в этих цветах так и не появилось.

На месте клумбы могла бы стоять беседка. А труд Влада и время ушли бы на что-то более полезное. Но все было как было. Цветы нравились Милане и оставлять ее без чего-то приятного он не имел права. Только сам он сколько ни работай, сколько ни любуйся, не мог понять их значения в этой жизни. Что цветы? Цветы лишь украшения мира, очищение воздуха, мед… Именно эти цветы – лишь украшение. И то сомнительное. Однако Милана что-то видела в них. Значит и он, кривя душой, должен.

***

Той ночью Влад проснулся от беспорядочного стука в стену. Он привык к таким внезапным пробуждениям и знал, куда надо идти, однако всякий раз ему было страшно. Подобные случаи участились, поэтому страх возрастал с каждым разом. Соскочив с кровати, мужчина быстро побежал в соседнюю комнату, скользя на крутых поворотах босыми ногами.

Марк безобразно дергался, лежа на кровати. Одеяло давно упало на пол. Его локти и колени ударялись об стену и края кровати, но, будучи без сознания, боли он не ощущал. Изо рта вырывались всхлипы и кряхтение вместе со слюной.

Влад быстро подложил тонкую подушку под голову сына, повернул Марка на бок, стараясь удержать трясущееся тело от падения на пол.

Милана вбежала в комнату в очень растрепанном виде.

– Он не унимается! Принеси тряпку, – тут же выпалил Влад.

Милана незамедлительно бросилась прочь. «Господи, Боже мой!» – доносился запыхавшийся голос с лестницы.

Через полминуты она вернулась со влажным полотенцем в руках.

– Все никак не успокоится… – тревожно глядел на сына Влад, придерживая его руки и ноги. А Милана приложила компрес.

Тело Марка уже перестало метаться из стороны в сторону, но конечности то и дело окатывало волной судорог.

Через какое-то время мальчик пришел в себя. Его уже не трясло, а по телу просто пробегались мурашки. Милана присела на кровать и положила его голову к себе на колени. Мокрым холодным полотенцем она стирала проступивший пот с его лба. Приятный холодок побежал по телу, ногам и рукам. Когда Марк полностью пришел в себя и смог сознательно ответить на вопрос, ему дали выпить таблетку, смягчающую последствия и предотвращающую повтор приступа.

Такого долгого приступа у него еще не было – это напугало мальчика, и он еще долго не мог уснуть, лежа на коленях матери. Вдруг из его глаз тонкой струйкой полилась слеза, и послышались всхлипы.

Так он и уснул.

Влад аккуратно приподнял сына, уложил на кровать и накрыл одеялом. На юном личике отражалась тревога и боль, а по щеке сбегала слеза. На это мужчина был больше не в силах смотреть.

Занимался рассвет. Ложиться спать больше не имело смысла, да и не уснуть ему больше. В одной майке и пижамных штанах Влад вышел в утреннюю прохладу и присел на крыльцо. Свежий воздух привел его в себя, но на душе все равно было отвратно. Руки сами собой потянулись под ступень, и пальцы за мокрой молодой травой нащупали полупустую пачку сигарет, лежащую на щебенке. Они были там как раз для таких случаев. Сколько бы он не старался себя сдерживать, в такие минуты Влад просто нуждался в крепкой затяжке.

Его сердце разрывалось от желания, чтобы все эти мучения и страх, в конце концов, окончились.

Оставалось совсем немного до выпуска его книги. Все обязанности в успехе теперь заключались во времени и читателях. К тому же можно было надеяться на самого Марка. Если победа в конкурсе будет его, то ему будет предоставлен денежный приз размером в десять тысяч. Деньги небольшие, но с миру по нитке.

Нота за нотой совершенствовалась игра…

Никто не сидел без дела. И все лишь на благо семьи. Марк, конечно, работал скорей на себя, но своим стремлением он вселял в сердца родителей надежду и сопутствующее стремление.

Милана нашла работу, благодаря знакомой, и уже осваивалась на новом месте. Платили пока немного как новичку, но тем не менее она знала, что делала хоть что-то для сына. И уже от этого было легче. Если перспективы в ближайшее время не будут позволять накопить деньги своими силами, придется все накопления на данный момент отдать под первый вклад в кредит, думала она. Но пока они не решались его брать, так как кредитные условия были довольно жесткие. Кредиторам нужна была уверенность, что клиент богат и сможет полностью и с процентами оплатить сумму.

Влад, как и было задумано, окончил написание книги ровно через полгода от момента соглашения с Леоном и уже сдал ее в издательство. В остальное время редакторы все поправляли, художники разрабатывали обложку, а верстальщики подготавливали книгу к печати. Она должна была осуществиться вот-вот.

Марк тоже был готов к решающему ходу. Девятнадцатого мая должен был состояться музыкальный конкурс, который в прошлом году, (как и в позапрошлом) он проиграл. Теперь мальчик был более уверен в своих силах, но не мог не волноваться. Нынче предполагалось еще больше участников. Поэтому необходимо было вложить все силы и душу в игру.

Семья Влада находилась в сладостном предвкушении будущего с кислинкой тревоги где-то под языком…

Глава 6

Библиотека, в которой жила Армия (их еще называли Чтецами) пряталась за пригорком, на котором стояла церковь. Она соприкасалась со старыми высотками. Потому Армия нередко забиралась в опустевшие квартиры или на крыши домов. Там им открывался превосходный вид на их поселение, на Лес, Зенит и Перфий.

Перфий – соседний индустриальный город, размером чуть больше Зенита, который достигался за счет заводов. Они были как братья, только один бизнес-, а другой пром-центр. Единственная печаль Зенитцев – чтобы добраться до Перфия, нужно было проезжать мимо Рудимента, что для них означало риск. Они только начали постройку монорельса, чтобы беспрепятственно и быстро передвигаться между городов. Это было важно, так как многое, чего не хватало в Зените было в Перфие и наоборот. Так, например, в последнем был Театр Оперы и Балета, Филармония…

Библиотека для Чтецов была священной обителью, домом, прекрасней которого не было ничего. Она их воспитала, дала новое мировоззрение, имена… Они прочли столько книг, что иного образования им не было нужно. Будто буквально отразили одно из высказываний Брэдбери2. Конечно, так будет, ведь спишь, ешь и живешь в Библиотеке!

Огромные стеллажи с книгами, винтовые лестницы, диван и кресла у столика с чайным сервизом, высокое окно в два этажа, освещающее всю Библиотеку сочными лучами солнца… Поэзия.

– Боже! Вы только посмотрите, какая важная птица спустилась к нам, – протянул руки Сай. Ворон неспешным шагом вышел из тенистого холла. – Чего такой серьезный?

– Дело есть. Очень важное.

Из-под черного лацкана показался бумажный сверток.

– Это то, о чем я думаю? Ну порадуй меня! – Джейн вытянулась в предвкушении, держа в руках чашку чая.