Вихрь переправ

Каша, замешанная на ярчайших отрывках вечера, и сильно приправленная выдержками из воронова манускрипта, до которого у Матфея таки добрались руки, вышла настолько крутой и тяжёлой, что со сном пришлось распроститься. Пёстрые, разнородные ступеньки – цветные лоскуты событий ушедших суток – коловоротом мешанины закручивали размышления Матфея, наслаиваясь и разбегаясь, соединяясь в тугие узлы и идя вблизи параллельными.

Вот Матфей несколько сконфужено и с заминкой сообщил друзьям, что не прошёл собеседование в «Хорс», а те тут же наперебой кинулись его ободрять: мол, ты найдёшь лучше, а они, то бишь компания, профукали такого специалиста и всё у тебя будет хорошо. И его внезапная неловкость перед товарищами, и смущение – по-девчоночьи, до красноты – сами собой тут же развеялись, как летняя тучка на ясном небе.

Следом всплыл в памяти испугавший его днём образ мальчишки, но и он рассыпался комком пепла, когда рядышком, возле уха раздался заразительный, звенящий хохоток Юны.

Двумя дымчатыми лентами бесшумно пролетели мысли, от которых по лицу прошёлся легчайший ветерок. Это припомнились горящие в ночи глаза уличного кота и странное, прямо-таки подозрительное отсутствие родительских питомцев в гостиной, а ведь эти зверьки никогда не упускали возможности отереться у стола.

А после они всё-таки дождались возвращения Юстина с работы. Тот в первые минуты, казался уставшим донельзя, но ощутив тепло и уют царившего застолья, мгновенно сбросил вместе с курткой все тревоги и проблемы, будто ими были наполнены карманы, и присоединился к честной компании, заняв по праву место во главе стола.

Приятные моменты вечера и не думали умолкать и заканчиваться, их оказалось немало. Когда дело дошло до десерта, свет в комнате погасили, а Вида, как самая настоящая фея, торжественно прошествовала из кухни в гостиную, где мрак расцвечивали живые огоньки гирлянд, в её белевших руках чернел торт с вновь зажжёнными свечами. На сей раз Матфей упираться не стал и тут же задул свечное пламя. И на этот раз он загадал желание.

После чая с тортом, который вызвал новую бурю восторга и обсуждений, все выбрались на улицу и принялись запускать фейерверки. Юна, в свою очередь, понатыкала там и сям в землю палочки бенгальских огней. И когда они все разгорелись, казалось, будто из земли забили разом маленькие шипящие фонтанчики серебра. Но даже, когда и этому зрелищу пришёл конец, в ход пошли простые хлопушки, которых у Виктора оказалось предостаточно в бездонных карманах куртки. Ступени крыльца и парадную дорожку устлала щедрая россыпь разноцветного конфетти, к которой незаметно в тени вечера подкинула свои янтарные листья беспризорная берёза.

После родители отправились в дом, а Матфей с друзьями продолжил веселье за пределами домашней ограды, вывалившись на тихую улочку зрелыми наливными яблоками. Хрустальную безветренную тишину глубокого вечера прорезали их молодые и переполненные жизнью голоса. Кажется, они колобродили часа два, а может и все три. Никто не следил за временем, да и нужно ли это делать в ночную пору, когда минута течёт как час, а час бежит как минута? А когда с тобой надёжные и верные друзья, термос с горячим кофе и пара бутылочек шампанского, которые Юна предусмотрительно погрузила в недра своего объёмного рюкзака, кажется, можно идти бок о бок с товарищами бесконечно. Рюкзак нёс Матфей, он был доволен, что Нил уступил ему в этой миссии. Юнина поклажа казалась ему легчайшей и вдвойне согревала спину.

Шествуя рядом с девушкой и временами случайно касаясь её руки, а иногда и не случайно, Матфей совершил очередное открытие за день. Удивительно, но с самого начала их с Юной дружбы, насколько было известно Матфею, никто из ребят не предпринимал попытки сблизиться с нею, как это обычно принято у парней. И дело не в том, что девушка была «не в их вкусе». Юнка оказалась на редкость особенной для Матфея, Виктора и Эрика. Настолько особенной, что влившись в их маленькую компанию, сразу стала неотъемлемой её частью, будто так было всегда. Но при том юноши ни на день не забывали, что в их обществе дама, оказывая по отношению к подруге джентльменское внимание и уважение. Никаких сделок, договоров и тому подобного. Особенность Юны проявилась в гармонии: вопреки привычным законам природы она не разрушила мужскую дружбу, а естественно влившись, укрепила её. Потому Матфей не смел идти на риск, страстно желавший порой нарушить эту самую гармонию, единожды признавшись в своей «особой» симпатии подруге. Нет, не из трусости! Слишком дорог был мирок их, парней, дружбы с маленькой Ласточкой, слишком много наглядных горьких примеров жизнь вносила каждый день, когда длинное и, казалось бы, бесконечное приятельство заканчивалось из-за рискованных попыток. Ставить на кон дружбу Матфей не был готов. Во всяком случае, не сейчас.

Бурлящим мыслям и не менее взбудораженным чувствам не было предела, и Матфей ощущал себя взболтанной бутылкой шампанского, счастливым и готовым излить друзьям всю свою щедрость. Но похождениям ночных гуляк наступил конец, все разбрелись по спящим домам, чтобы хоть немного урвать сна от ночи. И Матфей, взбодрённый свежестью улиц и возбуждённый близостью той, что брела по левую руку от него средь молчаливых улочек Горниц, долго ворочался в постели в тщетной попытке поймать покров сновидения. И надо же было ему вспомнить о книге, врученной ему вороном!

Вернее, книга сама напомнила о себе, когда Матфей глубже засунул руку под подушку. Как только он вытащил из тайника воронов талмуд, сон, который уже было смилостивился и протянул свои прозрачные шелка, тут же скрылся.

Демоны и Людины: Крах Племени Творца. Книга захватила его, она вобрала его целиком и не отпускала, как бы он ни пытался договориться с ней и с самим собой. Матфей не замечал, как стрелки его апельсиновых часов отмеряли час за часом, он с жадностью оголодавшего пожирал текст, страницу за страницей. Это была первая в его жизни книга, которую он поглощал, как самый редкий и самый вкусный деликатес. Но эта одержимость, с которой он листал, попеременно оглашая комнатку негромкими, но эмоциональными возгласами, не дозволила ему вчитываться в текст подробнее и тщательнее, оставляя его пониманию лишь общую и главную суть манускрипта.

И вот, когда последняя страница была одолена, а корочка обложки накрыла её сверху, Матфей забрался под одеяло и, немного поёрзав, удобно примостил лицо на подушку. Усталость тут же подкралась к нему, накинув поверх уютного тепла пелерину воздушного и желанного сна. И только он смежил веки, как раздался стук в окно. Цук-цук-цук. Цук-цук.

– Да ладно. Рано же ещё, – простонал Матфей, но уныло стянув одеяло, встал и пошлёпал к окну.

Так и есть, на фоне выцветавшей ночи в оконном проёме на карнизе обрисовалась птичья фигурка, в нетерпении повторно стучавшая в стекло.

– Ты рано, – буркнул Матфей, распахнув окно.

Ворон тут же юркнул из утренних сумерек в полумрак комнаты, освещённой глазом настенного бра. За птицей следом потянуло уличным холодком, и вмиг продрогший Матфей быстренько захлопнул оконную створку.

– Я не могу быть рано или поздно, – игнорируя холодный приём и откровенное недружелюбие, заявил ворон. – Я же твой прислужник, и учти – вольный к тому же. Кстати, доброго утра тебе, молодой человек.

– Доброе, – отозвался Матфей и язвительно добавил. – Ну как же, доброе. Добрым оно было, когда я собрался спать.

– А ты разве не спал, когда я постучался в окно? – удивился Гамаюн, но Матфею показалось, что ворон прикидывается удивлённым. Да и как угадать тон речи, когда собеседник гнусавит и хрипит одновременно.

– Представь себе – не спал. Только вот прилёг и глаза закрыл, а ты тут как тут, – Матфею никак не удавалось перебороть возраставшее негодование из-за столь раннего визита.

– Ничего себе ты погулял! Ф-ух! – ухнул по-совиному Гамаюн. – Хотя, что взять с демона.

– Да нет, я не гулял всю ночь, если ты о праздновании, – возразил Матфей и, заметив насмешливый блеск в синих вороновых глазах, ткнул пальцем в лежавшую за подушкой у изголовья кровати книгу, да с раздражением прибавил. – А вот остаток ночи я провёл, читая твою книгу.

– Ну, это не моя вина, что ты не сумел разумно рассчитать свои силы, – невозмутимо парировал Гамаюн. Он удобно устроился в центре подушки, аккурат в круглой ямке, где минутой назад покоилась в предчувствии сладких грёз голова Матфея.

– Конечно, не твоя. Это я дурак. Надо было оставить чтение на день, а не пялиться до посинения остаток ночи, – выпалил Матфей, но выдохнув, сказал. – Кстати, интересная книга. А там реально всё правда?

– Безусловно, – произнёс Гамаюн и слегка качнул головой. – Но ты лучше ответь – а чему ты не поверил?

– Да там всё сплошь фантазия, – воскликнул Матфей, он уселся в центр кровати, скрестив по-турецки ноги, и плотнее обернувшись одеялом. – Уже то, что людины по заверению автора – то же самое, что демоны, для обычного человека, ставит над этим, неизвестным, кстати, трудом, огромный и жирный вопрос.

– Ах, вот оно что, – с неким облегчением прохрипел Гамаюн, звуки из его клюва казались смесью кашля и ехидного смешка. – Но, тем не менее, ты её прочёл. Ты мог лечь спать, но предпочёл её, а не сон. Не это ли удивительно?

– Я люблю фантастику, этим всё и объясняется, – парировал Матфей.

– Что ж. Правду во все времена воспринимали тяжеловато, больше доверяя проверенной и удобной сказочке, – вкрадчиво заговорил Гамаюн, явно готовя собеседника к чему-то сокровенному. – Если тебе с детства со всех щелей, со всех ртов твердят, что ты человек – у тебя и сомнений не возникнет в обратном. А тут, ба! Заявляется ворон и говорит! О, Дьявол Всезрящий! Говорящий ворон. И пускай бы он просто, как попугай, набор слов талдычил, и даже, бес с ним, если бы он говорил, но суть-то в том, что он говорит! А теперь подумай, Матфей. Послушай своё сердце и подумай: если я, Гамаюн, ворон из рода Чёрных, изъясняюсь с тобой на равных и, стало быть, мыслю, то почему всё написанное в этой книге не может быть сущей правдой?

Матфей не любил быстро сдаваться и легко уступать в спорах, и в этот момент он предпочёл оставить за собой маленькую ступеньку в лестнице диспута, послушавшись совета птицы, сомкнув веки и умолкнув. Гамаюн, уловив его настрой, не издавал ни звука и не шевелился, и возможно из солидарности закрыл глаза, а, быть может, его просто разморило до дремоты в душном тепле Матфеевой спальни.

– Ну, хорошо, – неожиданно резко прорезал сонную тишину решительный глас Матфея.

– Что хорошо? – встрепенулся ворон и обеспокоено взъерошился. – Что хорошо? Ты принял то, что дала тебе книга?

– Не совсем, – задумчиво откликнулся Матфей. Голос его будто из колодца звучал далёким и чужим эхом. – Это трудно. Нет, даже не так. Это, как решиться на преступление, за которое тебя изгонят из твоей вселенной.

– Понимаю. Чтобы принять в себя новый мир, старый должен сгореть заживо. А это сильнее, чем боль.

– Давай так. – Голос Матфея вернул себе прежнюю силу и уверенность. – Я вкратце скажу всё, что смог понять, а ты меня поправь, там, где я буду неточен.

– Хорошо.

– Как я понял, – продолжил Матфей, не глядя на Гамаюна, и, казалось, старательно избегая прямого взгляда ворона, – есть два ответвления, так называемого Племени Творца. То бишь – людины и демоны. Оказывается, людины – это тёмные и достаточно злобные духи, которых опасаются демоны. Если я ничего не путаю, то выходит, что людины – это бесы, а демоны – это люди. Путаница сплошная.

– Всё верно, молодой человек. Крух. Продолжай, – подбодрил его Гамаюн.

– И человечество, то бишь демоны, всю свою жизнь маскируется под Непроснувшихся или как их ещё называют, Спящих, но тут я запутался в причинах и прошу тебя мне разъяснить их.

– Да, не повезло вашему брату со свободой слова, – отозвался Гамаюн. – Мы, прислужники, хотя бы можем друг с другом вольно общаться и не опасаться за свою жизнь. А вот вам в этом смысле туговато. Нельзя демонам высовываться, иначе их легко вычленить из числа живущих.

– И чем это чревато? – спросил Матфей.

– А ты не догадываешься, молодой человек?

– Смерть? Но это банально. Я же не колдун и не огнедышащий дракон. Так за что меня убивать?

– Достаточно того, что ты со мной общаешься, – серьёзно заметил ворон. – И в тебя удобнее всего войти людину.

– Чего?! – Матфей зашёлся кашлем, поперхнувшись воздухом. – Бес овладевает демоном? Чуши большей не слыхивал!

– Ну и где здесь чушь? – терпеливо произнёс Гамаюн. – Если демон вселяется в человека – это, конечно же, нормально, это естественно. А вот бес в демона не может вселиться. Это чушь несусветная, выдумка больного разума.

– Ну, знаешь ли, я и в демонов-то не особо верю. Не верил до встречи с тобой.

– Ох, союзник, не завидую тебе, – ухнул Гамаюн. – Ведь демоны – это безобидная пилюлька, по сравнению с тем, что ты узнаешь через пять минут.

Тут за дверью послышались слабые, едва различимые шорохи. Гамаюн, бесшумно слетев с кровати, приземлился перед порожком и, мельком бросив взгляд в сторону Матфея, качнул тёмной головой. Молодой человек, ни о чём не спрашивая, как можно тише подкрался к двери и резким движением распахнул её. Ворон устремился в домашнюю темень и последовавшее за этим злобное шипение и отчаянная возня у Матфея не оставили сомнений: некто до поры сидел и подслушивал в коридорчике его с Гамаюном беседу, а теперь получал внушительную трёпку от разъярённой птицы.

– Это ты! Снова ты! Крух! – хрипло каркал Гамаюн, тычки его массивного клюва отдавали молоточной дробью по деревянному настилу пола. – Снова шпионишь… получай! Ещё! И ещё разок!

– Отс-с-стань, крылатое отродье! Отвали! – отдуваясь, шипел голосок, в котором Матфей узнал отцовского ужа. – Я в с-с-своём доме, вот ты з-с-сдесь никто!

– Это мы ещё посмотрим – кто здесь никто! Крух! – Тычки участились и тут слух Матфея, который не испытывал охоты выйти на площадку, где в непроглядном мраке происходила схватка, уловил глухой и хрустящий удар, от которого змей взвизгнул, а ворон торжествующе и гордо каркнул. – Я прислужник. Вольный прислужник. Не смей больше подходить близко к этой двери, иначе следующий раз станет последним в твоей гадливой жизни, змея. Уясни себе это.

– Он вс-с-сё-таки выбрал тебя! – в ужасе прошипел Ксафан. – Ворона в доме – быть беде. Ворона в доме – быть беде!

– Это глупые предрассудки! Крух. И я не ворона. Какая безграмотность – путать ворона с вороной.

Более Ксафан не издал ни звука, очевидно, змей ретировался от греха подальше, а ворон с видом триумфатора, пыжась от одержанной победы, совсем как сельский петух в курятнике, чинно и грациозно прошествовал обратно в комнату, цокая длинными когтями.

– Ты его не убил? – шутливо заметил Матфей. – А то неудобно перед отцом будет. Его зверюга.

– Не стоит беспокоиться об этой змее, – небрежно сказал Гамаюн, вспорхнул и вновь вернулся в ложбину подушки. – Рана заживёт, а вот память останется. Впредь будет думать.

– У тебя тоже ранение, – запоздало спохватился Матфей, когда различил под шеей птицы ближе к груди в маслянистой черноте гладких перьев едва заметную ранку, из которой проступило несколько тёмных бусин крови.

– А, это. – В голосе Гамаюна засквозили усталость и раздражение, сдерживаемые зрелостью и выдержкой. – Вёрткая змея, ухватила меня и ещё пыталась задушить. Но куда ей до Гамаюна! Терпеть не могу этих гадов. Ещё раз застукаю эту тварь подслушивающей нас под дверью, клянусь – это станет последним днём в её жизни. Больше я терпеть этой наглости не намерен. Крух.

– Почему Ксафан сказал, что ворона к беде в доме? Что это значит? – спросил Матфей, осторожно стирая капли крови с груди ворона своей футболкой.

– Это всё чушь, суеверия… постой! Ты слышал всё, что сказала змея?! – оторопел Гамаюн и подскочил на подушке так высоко, что Матфей отпрянул в испуге. – Ты его понял?

– Ну да, а что в этом такого, – недоумённо ответил парень.

– Что в этом такого?! Он спрашивает, что такого в этом? О, Дьявол Вездесущий! – прокричал так зычно ворон, что у Матфея не осталось сомнений в том, что если после шумливого поединка в коридоре родители не проснулись, то теперь-то их сну настал конец.

– Тише, Гамаюн, тише! – теперь уже Матфей шипел на ворона, стараясь ухватить взволнованную донельзя птицу за ногу. – Ты всех разбудишь.

– Ладно, ладно, – ворон покорно плюхнулся обратно в пухлость подушки и тяжело дыша, покорился заботе Матфея, добавив тихим голосом, – только не думай, что наш союз даёт тебе право хватать меня за ноги, как какую-то индюшку.

– Извини, но ты так истошно орал, – растеряно отозвался союзник, вновь приложив к кровоточащей ранке чистый край футболки.

– Это не даёт тебе права, слышишь? Ты всё время упускаешь из памяти, что я вольный прислужник.

– Я понятия не имею, кто такие эти прислужники. И тем более, не понимаю, когда ты кичишься тем, что ты вольный, – рассержено, рявкнул Матфей и в досаде зашвырнул футболкой, точно метательным снарядом, об стену. Ни в чём неповинная одежда унылым комом провалилась в зазор меж кроватью и стеной, напоследок с укоризной мелькнув мятым краем.

– Не кипятись, молодой человек, – примирительным тоном прогундосил Гамаюн. – И до прислужников доберёмся. Сперва нам с тобой нужно разобраться насчёт того, что ты слышал сейчас в моей перепалке со змеем. Можешь в точности повторить слова этого вёрткого ужа?

– В точности не скажу, Ксафан тебя назвал, кажется, отродьем, – задумавшись, произнёс Матфей, – да, да, крылатым отродьем. Именно, крылатым отродьем.

– Довольно! – рявкнул ворон.

– А зачем тебе это? – поинтересовался Матфей. – И что всё-таки значит его: ворона в доме – быть беде?

– Дьявол Всезрящий! Не может быть! Только не со мной, – Гамаюн вскочил с насиженного места и, пробежавшись по скомканной поверхности одеяла, взмыл в воздух, но лишь для того, чтобы с размаху шмякнуться об крышку ноутбука.

– Что не так, Гамаюн? Ты чего? – Матфей с беспокойством следил за тем, как ворон вмиг включив компьютерное устройство, ошалело шпарит по кнопкам. – Что ты там ищешь?

Экран из светлого стал мутно-серым, а из динамика донёсся сонный и настороженный клёкот:

– Гамаюн, друг мой, ты знаешь который час?

– Без пяти минут утро, Рамар, и тебе уже пора приводить свои пёрышки в порядок после сна, – с трудом сдерживая волнение, прокаркал ворон.

– Что-то случилось, друг мой? – вчерашний облик сокола возник совсем близко от мутного экрана. – Ты крайне редко прибегаешь к экстренной связи, на моей памяти это пятый случай…

– Случилось, Рамар, да ещё как случилось! – ворон громким шёпотом прервал было начавшиеся воспоминания приятеля. – Ты ни за что не поверишь в это. Матфей, подойди сюда, я познакомлю тебя с моим давним другом.

Юноша перекочевал в кресло и, придвинув его ближе к столу, вгляделся в птицу, пялившуюся на него из монитора ноутбука. Сокол озадачено мотал головой, переводя взгляд блестящих и тёмных в полумраке своего жилища глаз с Гамаюна на незнакомца.

– Матфей, представляю тебе своего близкого друга и в своём роде, коллегу – именитого сокола-сапсана, Рамара Резвого, – откашлявшись, горделиво доложил Гамаюн. – Рамар, представляю тебе второго своего союзника – Матфея Катуня. Парень толковый, но сырой, как песок Чёрных Рифов. И да, вот, по какому поводу я тебя потревожил, Рамар, мой союзник – всеслух!

– Что? Всеслух? Ты не шутишь, друг мой? – замер на месте взгляд агатовых глаз сокола. – Это же легенда, сказка, вымысел так сказать.

– Мы с тобой живём в двух реальностях, друг мой. Там, где сказки – реальность, а реальность – вымысел. Так отчего ж и этой легенде не быть правдой? – Волнение всё-таки вырвалось наружу и сокрушило в момент хвалёную невозмутимость ворона, он затрясся, а голос его наполнился сухим гулким треском, схожим с разрядом наэлектризованной поверхности.

– Хочешь сказать, что он…понимает меня? – растеряно выговорил Рамар. На секунду его глаза утратили блеск и помутнели, слившись с предрассветным маревом помещения.

– Понимаю, – ответил за ворона Матфей. – И ещё как.

– О, Творец Всемогущий! – возопил по ту сторону экрана сокол. – Не может быть! Не может быть!

– Тише ты, дуралей, своих разбудишь, – шикнул на Рамара ворон. – И творец твой здесь ни при чём.

– Гамаюн, друг мой, – взволновано заверещал сокол, – ты понимаешь, о чём идёт речь? Ты осознаёшь всю ответственность? Прости, но я вынужден прекратить наш сеанс связи в целях предосторожности. В ближайшие два дня не выходи на меня. И ещё раз, извини.

– Эй! Рамар! Рамар! – кричал Гамаюн, но силуэт сокола пропал с экрана, а мутный сумрак сменился слепящей глаза картинкой заставки.

– Удрал, – обречённо вздохнул ворон. – Хотя и я на его месте, скорее всего, испугался бы за свою шкуру и сбежал. Кстати, молодой человек, советую на будущее поменять картинку экрана на нечто менее яркое и не режущее глаза. У тебя ужасный вкус.

– Но-но, не хватало мне ещё получать советы от ворона, какие заставки устанавливать на ноутбуке, – сыронизировал Матфей. – А чего так испугался твой приятель?

– Не чего, а кого. Тебя, – пояснил Гамаюн. – Да и не за себя он всполошился, а за своего хозяина. Ведь угроза идёт не на прислужника.

– Что? Да скажи ты мне наконец-то, кто такие прислужники и что такое это, чем ты меня обозвал?

– С прислужниками всё просто, – нехотя произнес ворон. – Это группа животных, заключающих союз с демонами в их совершеннолетие. Служат демонам до конца смертной жизни. Я тебе книгу дам, там все подробности.

– Ты сказал о совершеннолетии, это в двадцать два года?

– Совершенно верно.

– А группа животных, означает, что не все могут быть прислужниками и, стало быть, говорить, как ты или Рамар?

– О да, – кивнул Гамаюн.

– Уф-ф, ладно, ну, а что такое ты сказал обо мне Рамару, что он поджал хвост и слинял с сеанса связи? – взволнованно спросил Матфей, глядя в тревожные прозрачно-синие глаза союзника.

– Всеслух – это демон, который способен понимать речь всех имеющихся в природе прислужников и тех, кто способен ими стать, – мрачно выложил Гамаюн, явно недовольный этим знанием.

– Так что же в этом плохого-то? – удивился Матфей. – Это же круто – понимать, что говорят животные. Разве нет?

– О всеслухах известно крайне мало, – мрачно добавил Гамаюн. – Потому что из века в век их истребляли и стирали из анналов демонской памяти. Любое упоминание о них. Но кое-что всё-таки сохранилось.

– Но почему от них избавлялись?

– Очевидно потому, что они могли стать превосходными шпионами и узнать любой секрет, лишь переступив порог чьего-либо дома. За их головами охотилось братство праведников, но также они были полезны вурдалачьей группировке.

– Так вот почему родительские зверьки так всполошились вчера, когда я с ними заговорил, и не появлялись вечером в гостиной, – сделал вывод Матфей.

– Что?! Ты с ними говорил? И они в курсе, что ты их понимаешь? – встрепенулся ворон. – Так вот почему эта змея шпионит под дверью.

– Но что это даст Ксафану? – заволновался Матфей, ледяной взгляд птицы не сулил ничего хорошего.

– Да всё, что угодно, молодой человек, – угрюмо прохрипел ворон. – Он может заключить сделку с праведниками или с вурдалаками, чтобы спасти свою и хозяйскую шкуру. Ты думаешь, если те пронюхают о том, что в этом доме проживает всеслух, ничего не будет? О, нет! Даже не рассчитывай на спокойную жизнь. Кстати, родителям тоже сладко не будет. Как правило, зачищают всех, чтоб свидетелей не осталось.

– Что значит, зачищают?!

– То и значит, – буркнул в раздражении Гамаюн. – У нас ещё есть немного времени. Змей не стал доносить на тебя сразу, у него тоже мозгов хватает, чтобы сообразить, что к чему. Возможно, он что-то замышляет. Но пока он только выведывал, проверял догадки. Но скоро может перейти к действию. И как меня угораздило вляпаться в это? Второй день, а уже надо соображать, куда направлять крылья.

– Погоди, ты сам меня выбрал, и ты больше меня знаешь обо всей этой бесовщине, – заметил Матфей. – Значит, ты в ответе за меня.

– Это и так ясно из нашего договора, молодой человек, – холодно ответил Гамаюн. – Но я не сказочный божок, который на щелчок пальцев заслонит тебя от любой опасности. Я лишь могу упреждать и оберегать твою жизнь в той мере, в какой это подвластно мне.

– А может, всё не так страшно? Может, ничего ужасного не случится? – предположил Матфей, хотя вид взъерошенного и обеспокоенного не на шутку ворона отвечал сам за себя.

– Ты забыл, что я тебе сказал? Крух! – негодующе каркнул ворон. – Упоминаний практически нет. Потому что на таких, как ты, охотились и истребляли.

– Но может быть, их нет потому, что они маскировались хорошо и потому о них никто ничего не знал, – с жаром возразил Матфей.

– Твой дар – это шило в мешке. Не утаить и не спрятать. И поверь, никто не станет тебе помогать, я тебе сказал – все следы вычищаются, а свидетели исчезают. Твой единственный шанс – кочевать, надолго не задерживаясь в одном месте и ни с кем близко не сходясь. Крух!