Я не намерен ограничиться описанием череды ужасных биологических бедствий. Мне интересно разобраться, какое воздействие они оказали на развитие общества в долгосрочной перспективе. Вот наиболее важные аспекты:

● Стратегии общественного здравоохранения. Они включают в себя вакцинацию, карантин и санитарные кордоны, городскую санитарию, изоляторы и такие «чудодейственные средства», как хинин, ртуть, пенициллин и стрептомицин. Сюда же относится политика умалчивания, то есть отрицание факта заболевания. К ней прибегло руководство Китая, когда началась вспышка SARS, и этой же политике не раз отдавали предпочтение многие национальные правительства и муниципалитеты.

● История идей. Эпидемические болезни сыграли важнейшую роль в формировании современной биомедицинской парадигмы, становлении тропической медицины, развитии микробной теории. К этому нужно добавить, что достижения медицины часто находили поддержку не только по причине научной целесообразности, но и потому, что были выгодны определенным сообществам или способствовали усилению власти конкретных государств, а заодно и конкретных элит.

● Спонтанные реакции общества. При определенных обстоятельствах распространение эпидемического заболевания среди населения вызывало крупномасштабные и весьма характерные реакции у людей, оказавшихся в опасности. Среди них стигматизация, поиски козла отпущения, бегство и массовая истерия, бунты и резкий подъем религиозности. Подобные события позволяют взглянуть на затронутое болезнью общество и его устройство под другим углом: человеческие взаимоотношения, моральные приоритеты светских и религиозных властей, отношение людей к естественной и антропогенной среде, абсолютно неприемлемые условия жизни, на которые не обращают внимания в более спокойные времена.

● Война и болезнь. Эра «тотальной войны», начавшаяся с массового призыва во времена Французской революции и правления Наполеона Бонапарта, превратила вооруженный конфликт в столкновение грандиозных военных сил и даже целых народов. Масштабные боевые действия обеспечили благоприятные условия для развития таких эпидемических заболеваний, как сыпной и брюшной тиф, дизентерия, малярия и сифилис. Зачастую страдали от этой заразы не только военные, но и гражданское население, далекое от зоны боевых действий. Причем нередко массовые заболевания оказывали решающее влияние на ход военных кампаний, а значит, и на международную политику, и на судьбы политических режимов.

Чтобы проиллюстрировать связь войн и эпидемий, я рассмотрю два вооруженных конфликта наполеоновской эпохи, которые разворачивались в разных полушариях Земли. В первом случае речь пойдет о многочисленной армии, оправленной Бонапартом в 1802–1803 гг. в колонию Сан-Доминго на Гаити с целью восстановления рабства и французского господства. Свирепая эпидемия желтой лихорадки уничтожила наполеоновскую армию и привела к череде событий, в ходе которых гаитяне обрели независимость, а США купили французские колонии в Северной Америке.

Второй пример – военная кампания 1812 года, когда французский император вторгся в Россию с самой многочисленной армией своей эпохи. Этот колоссальный конфликт в Восточной Европе дает нам возможность поговорить о двух классических военных эпидемиях: дизентерии и сыпном тифе. Объединившись, два этих недуга уничтожили Великую армию, поспособствовали тем самым отречению императора и значительно повлияли на баланс геополитических сил.

Оценка воздействия эпидемий прошлого на социум позволит нам ответить на вопросы, поставленные широкой общественностью в связи с недавними вспышками SARS, птичьего гриппа и лихорадки Эбола. Чему мы как народ научились за четыре века непрестанных смертоносных эпидемий? В 1969 г. главный санитарный врач США, воодушевленный успехами науки и здравоохранения на ниве борьбы с патогенами, поспешил объявить конец эры инфекционных заболеваний. На дворе стояла эпоха буйной самонадеянности: представители международных здравоохранительных организаций заявляли, что к концу XX в. планируют одолеть львиную долю инфекций, начиная с малярии и оспы. На волне триумфальных настроений медицинские школы, в частности Йельская и Гарвардская, упразднили кафедры инфекционных болезней. Царило мнение, что человеческие сообщества, особенно развитых стран, вот-вот станут неуязвимы для новых эпидемий.

К сожалению, ожидания не оправдались. Даже сейчас, в XXI в., единственной успешно искорененной болезнью остается оспа. По сей день во всем мире инфекционные заболевания – основная причина смертности и одно из главных препятствий на пути экономического роста и политической стабильности. Новые заболевания – инфекции Эбола и Ласса, вирус лихорадки Западного Нила, птичий грипп, лихорадка Зика и денге – несут новые проблемы, а старые знакомые – туберкулез и малярия – продолжают навещать нас, и часто в более опасных лекарственно-устойчивых формах. Государственные органы здравоохранения всерьез обеспокоены угрозой повторения катастрофической пандемии гриппа наподобие «испанки», которая охватила мир в 1918–1919 гг.

У современного глобального общества действительно немало специфических черт, которые делают его очень уязвимым для пандемий. Недавние эпидемии SARS и лихорадки Эбола – две важнейшие «генеральные репетиции» нового столетия – послужили отрезвляющим напоминанием того, что в наших системах охраны здоровья населения полно брешей, как и в биомедицинских технологиях защиты от инфекционных заболеваний. Специфические особенности нашей эпохи – это постоянный прирост населения, изменение климата, интенсивное развитие транспорта, расширение мегаполисов, неразумная организация городских инфраструктур, военные конфликты, хроническая бедность и все большее социальное неравенство. Эти факторы существенно повышают риск бедствий. И к сожалению, судя по всему, в ближайшем будущем ни один из них не ослабнет.

Последняя большая тема, которую я намереваюсь раскрыть в этой книге, заключена в утверждении, что эпидемии не случайные события, они не поражают людей просто так, без каких-либо предпосылок. Совсем наоборот – само общество формирует обстоятельства, которые и обуславливают его уязвимость для каких-то явлений. Чтобы понять, как это происходит, нужно изучить структуру конкретного социума, уровень жизни в нем, его политические приоритеты. В каком-то смысле эпидемии – это своеобразный символ, и задача историков медицины – правильно расшифровать послание, которое он несет.

Книга состоит из глав двух типов, отчасти пересекающихся: одни главы раскрывают проблематику заданных тем, другие – рассказывают о конкретных эпидемических заболеваниях. Каждая глава вполне самостоятельна, поэтому книга не требует сквозного чтения, но нужно понимать, что тематические главы описывают контекст, в котором происходили эпидемии тех или иных заболеваний. Возьмем, к примеру, бубонную чуму. Чтобы понять, как европейцы воспринимали эту болезнь в XVII в., полезно ознакомиться с господствующей в тот период медицинской доктриной, в основе которой лежала гуморальная теория – наследие Гиппократа и Галена. Эта теория стала первым воплощением того, что сегодня мы называем научной медициной. Поскольку гуморальная теория была доминирующим учением, именно в рамках ее парадигмы объясняли вспышки бубонной чумы и врачи, и правители, и просвещенные миряне.

Поэтому я и посвятил вторую главу книги наследию двух самых влиятельных фигур в истории медицины. Оба они были греками: Гиппократ жил в V в. до н. э., а Гален – во II в. н. э. Только ознакомившись с их философскими взглядами и представлениями о медицине, можно понять, какое чудовищное психологическое потрясение пережили очевидцы эпидемии. Чумные годы принесли не только смерть и страдания, но и кризис мировоззрения. Бубонная чума подорвала все представления о болезнях, известных в те времена, и привела людей в смятение и ужас. То есть чума стала биологическим прецедентом, разрушительные последствия которого отразились на интеллектуальной и духовной жизни людей.

После знакомства с гуморальной теорией первое заболевание, которое подвергнется нашему пристальному вниманию, – бубонная чума (главы 3–5). Потому что, скорее всего, любой из нас согласится: сложно вообразить что-то хуже чумного мора. Само слово «чума» стало практически синонимом слова «ужас». Она убивала быстро и жестоко, лишая своих жертв человеческого облика. К тому же в отсутствие эффективного лечения подавляющее большинство заболевших неизбежно умирали, так что современники эпидемии небезосновательно опасались гибели всего населения таких больших городов, как Лондон и Париж. Отсюда и ужасающий неизбывный образ: живых осталось так мало, что некому хоронить мертвых.

Разговор и о чуме, и об остальных болезнях, которым посвящена эта книга, я начину с описания воздействия патогена на организм зараженного человека, а затем рассмотрю влияние болезни на общество в целом. Клинические проявления заболеваний объясняют общественную реакцию на происходящее: в частности, на чумной мор граждане отвечали бегством, охотой на ведьм, культом святых и насилием.

Но в то же время бубонная чума стимулировала появление первых стратегий здравоохранения, направленных на борьбу с эпидемическими бедствиями. Суровость принимаемых мер напрямую зависела от масштабов предполагаемой угрозы. Учреждались санитарные комитеты с практически безграничными полномочиями на время чрезвычайных ситуаций, вводился обязательный карантин, принудительная обсервация заболевших, организовывались военные блокады на суше и на море, так называемые санитарные кордоны, назначение которых состояло в изоляции целых городов и даже стран, строились чумные бараки, куда свозили больных и умирающих.

Все заболевания, упомянутые в этой книге, я буду описывать по той же схеме: сначала – мировоззренческий контекст, на фоне которого начиналась эпидемия конкретного заболевания, затем – его этиология и клинические проявления, следом – социальные и культурные последствия, а после – санитарные и здравоохранительные меры по борьбе с этим недугом. Я хочу показать читателям, как по-разному воспринимали эпидемии отдельные индивиды и целые сообщества и как значительно менялись представления об инфекционных заболеваниях с медицинской, социальной и философской точек зрения.

Глава 2

Гуморальная медицина

Наследие Гиппократа и Галена

Одна из немаловажных задач этой книги – исследовать понятие «научная медицина» во всем его многообразии. Начнем с эпохи Античности, когда рациональная медицина впервые обрела воплощение, в котором и продержалась в качестве главенствующей (но не единственной) медицинской парадигмы по меньшей мере с V в. до н. э. до конца XVIII в. н. э. Она сложилась в Греции, и связывают ее с именем Гиппократа (ок. 460 г. до н. э. – ок. 377 г. до н. э.), окрещенного отцом медицины. Сборник трактатов «Гиппократов корпус», состоящий из примерно 60 сочинений, написанных почти наверняка разными авторами, провозглашал радикально новую концепцию медицины.

Некоторые из трактатов широко известны, например «Клятва», «О священной болезни», «О природе человека», «Эпидемии» и «О воздухах, водах и местностях»[2]. Сразу бросается в глаза разножанровость сборника: «Корпус» включает в себя собрание афоризмов, описания клинических случаев, тезисы речей, заметки и трактаты по всем медицинским вопросам, актуальным для той эпохи, в частности о хирургии, акушерстве, диетологии, окружающей среде и лечебно-профилактических средствах. Но главная мысль всех Гиппократовых сочинений состоит в том, что болезнь – абсолютно естественное явление, безо всякой религиозной подоплеки, и лечение требует исключительно рационального подхода. Философия медицины, которую исповедовал Гиппократ, категорична: и макрокосмос Вселенной, и микрокосмос тела подчинены лишь законам природы.

Гиппократ отвергал альтернативную концепцию заболеваний, возникшую до него, существовавшую в его эпоху и сохранившуюся до наших дней. Речь о сверхъестественном истолковании причин болезни, которое принимает в основном две формы: божественную и демоническую.

Концепция божественного происхождения болезней

Божественная теория утверждает, что недуг – это кара, посланная рассерженным божеством за непокорность или прегрешения. Четыре примера божественного истолкования недуга, взятые из четырех разных эпох, наглядно проиллюстрируют, сколь велико влияние этой концепции на западную культуру.

Библия

Книга Бытия повествует о первых людях – Адаме и Еве, которые были бессмертными, жили в саду, не знали ни болезней, ни страданий, а также не испытывали необходимости трудиться. Все изменилось, когда они поддались уговорам змея-искусителя. Ослушавшись Божьего наказа, они вкусили запретное яблоко с древа познания добра и зла. Этот проступок ознаменовал грехопадение человека, утрату благодати и невинности. Разгневанный непослушанием Бог навсегда изгнал Адама и Еву из Эдемского сада и в наказание обрек болеть, тяжело трудиться, рожать детей в муках и в конечном итоге умирать. То есть болезни стали возмездием за грех.

Непосредственно по вопросу эпидемических заболеваний Книга Исход дает то же истолкование, что и Книга Бытия. Много позже грехопадения богоизбранный израильский народ пребывал в рабстве у египтян. Посредством пророков Моисея и Аарона Бог велел фараону освободить евреев, но фараон отказался. В ответ Бог наслал на Египет череду страшных бедствий. То есть эти несчастья были Божьей карой за неповиновение воле Всевышнего.

Рис. 2.1. В Книге Бытия Бог изгоняет Адама и Еву из Эдема и объявляет, что отныне они будут страдать от болезней в наказание за то, что вкусили запретный плод.

Микеланджело. Грехопадение и изгнание из Рая (1509–1510). Сикстинская капелла, Ватикан

Еще один важный пример такого библейского взгляда на эпидемические заболевания представляет собой 90-й псалом, где вновь утверждается мысль, что мор – это наказание, посланное людям разгневанным божеством. У этого псалма особое историческое значение, потому что именно он стал главным чумным текстом, который звучал с кафедр христианских церквей по всей Европе, когда наступали эпидемии. Он объяснял происходящую катастрофу и одновременно внушал надежду:

Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень.

Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится: только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым.

Ибо ты сказал: «Господь – упование мое»; Всевышнего избрал ты прибежищем твоим; не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему; ибо ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих[3].

Послание кристально ясное: зарекись от греха, уповай на Господа – и можешь не бояться заразы, которая поражает только нечестивых.

«Илиада» Гомера

Еще один образчик божественного истолкования болезни в западной культуре представляет собой первая песнь эпической поэмы Гомера «Илиада», посвященной апогею Троянской войны. Поэма начинается с описания разгневанного Ахилла, величайшего греческого воина. Его наложницу присвоил греческий царь Агамемнон. Взбешенный Ахилл отказывается от дальнейшего участия в боях и уходит дуться к себе в шатер. Этому предшествовал визит жреца Аполлона, который умолял Агамемнона вернуть ему похищенную дочь. Но Агамемнон отказал жрецу, унизил его и прогнал, пригрозив напоследок. Дальше следует ужасающая картина мора. Уже в самом начале поэмы нам сообщают, что жрец, покинув греческого полководца, идет молить Аполлона о мести:

«Слух преклони, сребролукий, о ты, что стоишь на защитеХрисы и Киллы священной и мощно царишь в Тенедосе!Если, Сминфей, я когда-либо храм тебе строил на радость,Если когда пред тобою сжигал многотучные бедраКоз и быков, то услыши меня и исполни желанье:Пусть за слезы мои отмстят твои стрелы данайцам!»Так говорил он, молясь. И внял Аполлон сребролукий.Быстро с вершин олимпийских пошел он, охваченный гневом,Лук за плечами неся и колчан, отовсюду закрытый;Громко крылатые стрелы, трясясь за плечами, звенелиВместе с движеньями бога. Он шествовал, ночи подобный.Сев вдали от ахейских судов, тетиву натянул он;Страшно серебряный лук зазвенел под рукой Аполлона.Мулов начал сперва и быстрых собак поражать он,После того и в людей посыпались горькие стрелы.Пламя костров погребальных всечасно пылало повсюду[4]{1}.

Так Аполлон наказал греков чумным мором за то, что они не прислушались к его жрецу.

Перфекционисты

Третий, относительно недавний пример – это история студента-богослова Джона Хамфри Нойеса (1811–1886). В 1830-е гг., во время учебы в Йельской школе богословия, он пришел к логичному выводу, что коль скоро болезни – это расплата за грехи, то понятно, чем их лучше всего лечить. Нойес и его единомышленники решили, что, полностью перестав грешить, они обретут бессмертие и невосприимчивость к болезням. Резонно провозгласив себя перфекционистами, они основали коммуну безгрешных сначала в городе Патни (штат Вермонт), а затем в городе Онайда (штат Нью-Йорк). Их попытки достичь бессмертия оставили заметный след в истории утопических общин Америки, как и необычные социальные практики вроде группового брака, который они называли совокупным, и принципа взаимной критики, заключавшегося в неусыпном надзоре друг за другом и попреках в духовном отступничестве.

Коммуна в Онайде, основанная в 1848 г., исповедовала принципы социализма. Однако в 1890-е гг. она пришла в упадок и реорганизовалась в акционерное общество, которое еще полтора века производило посуду и столовое серебро, но уже не претендуя на исключительную нравственную чистоту. Вопреки всем чаяниям, никто из основателей коммуны бессмертия не обрел, и ее последняя участница умерла в 1950 г. Возможно, потому, что «перфекционисты» понизили собственные стандарты, или потому, что в основе концепта с самого начала лежала ложная предпосылка.

Эксперимент Нойеса в Онайде явно основывался на идее, что болезнь – это наказание Бога за людские прегрешения. Такое представление об эпидемиях подразумевает управляемость мироздания. Логически Нойес был по-своему прав: раз причины заболевания известны, значит, для его лечения нужна соответствующая терапия – покаяние и послушание.

Феномен Джерри Фолуэлла

Пример божественного истолкования болезней посвежее – случай Джерри Фолуэлла. Этот евангелический проповедник Южной баптистской конвенции был одним из основоположников концепции мегацерквей и основателем религиозно-политической организации «Моральное большинство». Фолуэлл приветствовал начало эпидемии ВИЧ/СПИДа тирадой о том, что это Божья кара за грех гомосексуальности. Однако, по его мнению, разгневанный Господь решил покарать не одних только гомосексуалов, но и все общество, согрешившее тем, что мирилось с их присутствием. «СПИД не просто Божья кара гомосексуалистам, это Божья кара всему обществу, которое было снисходительно к гомосексуалистам»{2}.

Теория демонического происхождения болезней

От божественной трактовки заболеваний хоть и веет чудодейством, но подчиняется она логике, обусловленной сверхъестественными предпосылками. Однако существует другой взгляд на болезни, тоже подразумевающий их сверхъестественный источник, но гораздо более прихотливый, произвольный и непредсказуемый. Некоторые называют такой взгляд теорией демонического происхождения болезней. Эта концепция предполагает, что мир населен могущественными, своенравными и злобными существами, которые проявляют свое пагубное влияние, насылая болезни. Среди этих существ могут быть нехорошие люди, например ведьмы или обладатели так называемого дурного глаза, бесплотные духи мертвых, которые возвращаются, чтобы терзать живых, некие сверхъестественные создания или даже сам дьявол. Вы еще увидите, что подобная точка зрения – будто бы причина эпидемических заболеваний не естественные и объяснимые обстоятельства, а дьявольские козни – встретится в книге не раз. В XVII в. вера в возможность таких оккультных преступлений, творимых с помощью ведовства, распространилась по обе стороны Атлантического океана, положив начало поискам козла отпущения и охоте на ведьм с целью выявления и уничтожения виновных. В колонии Массачусетс в 1690-е гг. такие настроения охватили город Салем, о чем красноречиво повествует пьеса Артура Миллера «Суровое испытание» (The Crucible). В Европе та же демоническая концепция была ясно высказана Мартином Лютером в 1530-е гг, когда он заявил: «Не щадите ведьм, я готов жечь их собственноручно»{3}.

Иногда человека могли счесть не виновным, а временно одержимым нечистой силой. В таких случаях лечение состояло в изгнании дьявола методом экзорцизма. Следуя этой логике, целители прибегали к магии и колдовству, использовали отвары, заговоры, обряды и заклинания. В европейской истории примером той же идеи служит вера в королевское прикосновение, которое исцеляло от болезней. В частности, английский король Карл II в середине XVII в. применил этот метод примерно к сотне тысяч страждущих. Не столь выдающиеся врачеватели распевали заговоры, советовали пациентам жертвоприношения или снабжали волшебными талисманами, изгоняющими нечисть. Случалось, что рекомендовали спасаться бегством, когда болезнь поражала всю общину, или искать поддержки таких влиятельных союзников, как Дева Мария и христианские святые.

Научный прорыв, совершенный Гиппократом

Новая концепция, воплощенная Гиппократом в Греции V в. до н. э., разительно отличалась от идеи сверхъестественного происхождения болезней, как божественного, так и демонического. Натуралистический, нерелигиозный взгляд утвердился в эпоху Перикла (ок. 495–429 гг. до н. э.). Новый подход упомянут в знаменитом труде Фукидида «История Пелопоннесской войны», где описана афинская чума, которая, как показали недавние исследования ДНК, была вспышкой брюшного тифа. Фукидид рассказывает об эпидемии как о природном явлении, в котором нет ничего таинственного, сверхъестественного или сакрального.

Наиболее яркую апологию рационального подхода мы видим в гиппократовском трактате «Священная болезнь», которая, скорее всего, представляет собой то, что современные врачи диагностируют как эпилепсию. Эпилептические приступы, пожалуй, больше, чем что-либо иное, походят на одержимость демоном. Но Гиппократ настаивает, что даже эта, так называемая священная болезнь обусловлена исключительно естественными причинами:

Относительно болезни, называемой священною, дело обстоит таким образом: нисколько, мне кажется, она ни божественнее, ни более священна, чем другие, но имеет такую же природу происхождения, какую и прочие болезни. Природу же ее и причину люди назвали каким-то божественным делом вследствие неопытности и удивления, потому что она нисколько не похожа на другие болезни. И вот, вследствие невежества в том, чего не знают, у них предоставляется ей божественное свойство; вследствие же знания способа лечения божественность отнимается. ‹…› Да, вот именно лихорадки ежедневные, трехдневные, четырехдневные нисколько не менее кажутся мне священными и происходящими от бога, чем эта болезнь, а им, однако, не удивляются. ‹…› Мне кажется, что первые, признавшие эту болезнь священною, были такие люди, какими и теперь оказываются маги, очистители, шарлатаны и обманщики, которые представляются весьма благочестивыми и понимающими больше других. И действительно, прикрывая и оправдывая божественностью свою несостоятельность, они за неимением средств, чем бы действительно могли помочь, из опасения, чтобы не сделалось явным их полное невежество, провозгласили, что эта болезнь священна, и, предложивши годные по их мнению средства, проложили себе путь к безопасному для себя лечению этой болезни, противопоставивши ей очищения и заклинания, предписавши воздерживаться от ванн и употреблять в пищу многие яства, совершенно непригодные для пользы больных… из одежды же запрещают употреблять черную, потому-де, что черный цвет означает смерть, а также ложиться на козьей коже или ее носить, а также не класть ногу на ногу или руку на руку, ибо все это по их уверению препятствует лечению. И все это они предлагают ради божественности, как будто зная нечто большее, а также выдумывая иные предлоги для того, чтобы в случае, если больные выздоровеют, то это приписывалось бы их славе и искусству, а если умрут, то чтобы найти себе верную защиту и приобрести предлог уверять, что не они причиною того, а боги{4}.

Это был масштабный концептуальный прорыв – когнитивный фундамент, на котором началось строительство научной медицины. Под влиянием натуралистического подхода врачеватели отказались от заговоров, заклинаний и жертвоприношений, перестали применять экзорцизм, а потом и вовсе оставили практику умиротворения богов. Этот знаменательный шаг в истории наших представлений о мире был особо отмечен в 1940-е гг. эпидемиологом Чарльзом-Эдвардом Уинслоу: «Если исходить из того, что болезни возникают по воле богов или демонов, то научный прогресс невозможен. А вот предположение, что причина кроется в неких телесных соках, – это уже теория, которую можно проверять и уточнять. Идея, что заболевания имеют естественные причины, стала важнейшим и первым шагом на пути прогресса. Она ознаменовала собой эпохальный рывок в интеллектуальной истории человечества»{5}.

<1 2 3 4...7 >

На страницу:

Перейти

2 из 7