Человек в моей голове

Около суток я провисел там, над мертвечиной. Нас было несколько, кого убили недавно. И нам ещё только предстояло узнать, что нас ждёт дальше.

А дальше было сожжение. Мёртвые тела и живые люди, которых должны были сжечь заживо. Они заходили в камеру к трупам, некоторые из которых судя по их состоянию должны были уже пованивать.

Их ужас и отчаяние я ощущал, как свои. И я не хотел этого видеть. Но не мог уйти. Я был привязан к своему мёртвому телу.

Потом началось сожжение…

Человек на диване передернулся всем телом.

– Я не чувствовал этого жара. Но видел, как они мучились. Как кричали и стучали в стены камеры, желая выбраться, как плакали и умоляли о пощаде, как проклинали своих мучителей и это место, как душераздирающе и с ужасом выли, ощущая эти адские муки… Они тоже хотели жить, но у них отняли это право.

Потом они стали затихать. И падать один за другим. Как пальто. А души, несчастные души, оставались и молча наблюдали за тем, как догорает в прах их земная жизнь…

Мистер Пристли ошарашенно молчал, глядя на собеседника. Он так и не открывал глаз, смотря картинки своей жуткой истории.

Анатолий продолжил.

– Несколько дней я ещё оставался в той камере. Видел ещё несколько сожжений. Старался не слушать. Нас там уже было много. Затем пепел все таки вынесли на улицу. И это мучение прекратилось. Связь с пеплом ослабевала, и скоро я уже мог отойти от него, полетать, посмотреть на мир с высоты полёта птицы… Но покинуть окончательно то место я не мог. Будто за штаны обратно тянуло, пружинило. Я хотел повидать Анну, узнать, что с ней, жива ли она… Но не мог. А потом меня засосало.

– Как понять – засосало?

– Как воду шприцем. Я не могу объяснить. Хлопок, потянуло, чуть не разорвало, а потом я в другом месте. Вот я здесь, а вот я… Там. На том свете стало быть.

– И что там было?

– Там были все. Знаете, наверное буддисты одни из первых примерно догадались, что же нас ждёт в жизни загробной. В современных терминах учёные бы это назвали общим информационным полем. И каждая душа – часть его. Когда меня засосало, я оказался… Как бы так сказать… На своём месте. И я знал всех, кто там был. Я мог будто бы потянуться духом к другой душе, и понять, кто это, знал ли я его, хорошим он был или нет… Не всю жизнь, только впечатления от земного опыта. Там я обнаружил двоих старших братьев. Как я понял, они тоже погибли на войне, немногим раньше меня. Они тоже меня узнали.

Я искал. Искал среди них Анну. Её не было там. Это вселяло надежду, что она жива.

Потом я стал понимать, что это за место. Это информационное поле затирало прошлые жизни тех, кто туда попал. Их опыт, знания уходили в базу… В общий коллективный разум? Как это назвать? Каждая душа понемногу, делясь с другими опытом своей жизни, по крупице растворяла память о ней. Очищалась. Отпускала прошлое. Готовилась к новому рождению.

Я не смог очиститься. Нет, не так. Я не хотел очищаться!!! Я хотел вернуться к моей Анне. Узнать, что с ней стало. Боже, как же я её любил… Эта любовь и ярость от несправедливой смерти не дали мне забыть мою жизнь. Я держался за неё всеми силами, не давал этой матрице меня поглотить!

А потом пришло время снова родиться.

– И вы помните, как это было?

– Я помню всё. Ошибочно полагать, что для памяти нужен лишь мозг. Он, конечно, нужен, и если мозг повредить – память нарушится. Но душа помнит все. Опыт записывается не в мозг. Так что когда умрёте, вспомните меня ещё. Будете стоять над своим "упавшим пальто" весьма растерянным и думать: "И это всё?!". И это будет всё.

Я не знал, сколько времени я провисел, как икринка в брюхе у рыбы, но пришла пора, и меня отделили. Новая жизнь должна была стать подарком, избавлением. Тем, кто мучился при смерти, давали новую, счастливую жизнь. Даровали здоровье, любовь, полную семью… Конечно, это было подарком лишь для тех, кто очистился, кто был готов снова воплотиться. Сейчас я понимаю, что не был готов.

Странно было осознавать, но чувства были, будто я снова прохожу через шприц, но только теперь в обратном направлении. И меня сжало. В маааааленькую точку. Ровно в момент слияния гамет моих новых мамы и папы. И стало тесно, темно и непонятно.

Так можете и передать всем, кто делает аборты: душа у зародыша есть уже в момент зачатия. Но органов чувств ещё нет.

Чувства и ощущения стали приходить позднее. Сколько времени прошло? Не знаю, в животеу Миранды не было ни часов, ни календаря. Сначала я ощутил тепло. Потом к нему добавился слух. И я стал ощущать приглушённые шумы и бульканья, сердце моей новой мамы… Я не помнил этого с моей другой мамой, которая осталась в России, ждать меня с войны. Это был будто новый опыт. Будоражило, пугало и радовало одновременно.

Я отчётливо помню, как мама ходила делать УЗИ. Я убегал из-под датчика. Оболочка, которая покрывала моё будущее новое тело, это ещё не кожа. Она очень чувствительная. И ультразвук ощущался, будто тебя царапают пищащей палочкой. Или кошачьим коготком. Чем-то маленьким и острым, будто и больно, и щекотно одновременно. Неприятное ощущение. Я чувствовалего потом ещё пару раз, но было терпимее.

В животе мне становилось теснее. Я ждал. За время, которое я провел ТАМ, я научился ждать.

Рождаться было ещё неприятнее, чем УЗИ. Снова будто проталкивают через шприц, но теперь ты не вода, а ягодка из компота. И одна лишь мысль – хоть бы меня там не сплющило насовсем.

Так началась моя жизнь в теле Эшли. Я пытался радоваться, правда. Я пытался быть не требовательным – меньше кричать, меньше беспокоить маму. Я бы и на горшок сразу пошёл, только тело было ещё совсем маленьким и непослушным. А вокруг взрослые казались настоящими гигантами. Я ещё не понимал их языка, но видел их лица и слышал интонацию голоса. Они любили меня, были рады мне. И они не знали, кто я такой.

Ночами я все таки иногда кричал. Мне снилась война, эти отголоски прошлого. Правда, Анна мне снилась тоже.

Когда я смог ходить, это было просто чудо. Я помнил, что такое стоять на перебитых ногах, и новые, здоровые ноги были счастьем. Я так на них бегал, мама боялась, что я расшибусь… Такое чувство, что задышал после долгого ныряния, и никак не мог надышаться.

Я честно попытался начать жизнь с чистого листа. Учился всему заново. Сложным было привыкнуть к грудному вскармливанию, когда инстинкты маленького тельца подсказывают, что надо, а память взрослого мужчины выдает рвотный позыв от одной только мысли об этом. Но голод – не тётка, пришлось подстраиваться.

Дед у меня был классный, с ним было интересно. Если подумать, он был почти мой ровесник…

Но жизнь усложняло то, что родился я девчонкой. В душе парень, снаружи "пирог", милые кудряшки, платьица…

Я не смог. С каждым днем становилось всё труднее, я будто бы не был собой. Я помнил Анну. Я помнил родной язык. Я хотел поговорить об этом хоть с кем-нибудь, рассказать, кто я. Но я не мог, мне бы не поверили. Мне было отчаянно скучно общаться с детьми. О чем я мог поговорить с ними? Я, фронтовик и советский шпион?

Тогда я принял решение разделиться.

– Как это – разделиться?

Мистер Пристли задал вопрос, но потом понял, что ответ ему уже известен…

– Да, док, вижу, что догадался. Я отделил от себя всё лучшее, что мог: жизнелюбие, любознательность, активность… Собрал все крупицы доброты и любви в душе. Всё, что помогло бы ей стать отдельной личностью. Я создал Эшли, оторвав её от целого себя. А все то, что помешало бы ей жить, я забрал с собой в "подземку". Да, я просто спрятался в глубине подсознания. Потому что груз прошлой жизни не даст мне жить спокойно и счастливо. Но без меня у Эшли есть шанс.

– Вы говорите о ней, как отец о своём ребенке.

– Да, это почти так. С той лишь разницей, что мы с нею – одно целое. И я, старый эгоист, проживший и увидевший чересчур много, теперь не даю ей жить…

– Не даёте…

Мужчины молчали. Анатолий поднял глаза, полные слез, на врача и спросил.

– Док, ты веришь мне? Мне важно, чтобы ты мне верил! – голос стал пронзительным, – Мне некому больше рассказать это! Ты один в целом мире способен мне помочь!

Мистер Пристли посмотрел на камеру, а затем на своего гостя.

Помолчав ещё немного, он ответил:

– Анатолий, вы выдали сейчас столько информации… Которую нельзя проверить. Вы говорите убедительно, и я верю, что вы в это верите. Но с точки зрения врача я должен подвергнуть сомнению ваши слова. Слишком… сказочно. Да и для Эшли вы не основная личность, а её альтер-эго… Сомнительно, чтобы у вас был такой жизненный опыт. Я не говорю, что не верю. Я говорю, что не знаю теперь, во что верить в принципе…

Человек на диване скривился и отвернулся, будто от пощёчины.

– Да… И на что я надеялся… Знаешь док, я сейчас пойду, пожалуй, обратно. А ты подумай вот о чем. Первое: если верить вашим умным книжкам, то альтер-эго появляется зачастую как защитный механизм, чтобы защитить своего носителя от разных невзгод. От ругани в семье, от насильников и побоев, от мерзкой жизни… У Эшли хорошая семья. Её не обижали никогда. Родители в ней души не чают. Она умна, хороша собой, в школе дела в порядке… Тогда зачем ей я, а, док?! Я не могу её защитить. Я только мешаю. Я лишний здесь. Как так вышло, м? Второе: Анна Нойманн, городок Мёльн. 1943 год. Там мы виделись в последний раз. Там мы жили с её родителями после свадьбы. Проверь, что ты теряешь? А потом расскажи мне то, что выяснишь. Не провожай, выход сам найду.

И тело собеседника обмякло на диване.

– Эшли, ты здесь?

– Да

– Пора возвращаться. Нажимай кнопку второго этажа.

***

Доктор Пристли остановил воспроизведение и дал нам с матерью переварить увиденное и услышанное.

Мы обе сидели, будто оглушенные, не зная, что сказать.

Первой тишину прервала я.

– Он и правда похож на старого деда. Даже мимика… Будто не моя, другой человек. Теперь понятно, почему старик. Умер молодым, но прожил полторы жизни… Это ужасно, что ему пришлось пережить… Даже после смерти. Я верю ему. Это на самом деле все объясняет.

– Дочь, отпусти романтизм, пожалуйста, – мама раздражённо скривилась, – давай смотреть на факты, которые мы можем обосновать в научном ключе. Во-первых, фильмы о войне ты смотрела, книги о войне ты читала. Твоей второй личности было, где набрать сведений на такую историю. Во-вторых, не всегда альтер-эго появляется для защиты. В-третьих, терапия в таких случаях часто помогает держать это под контролем. Ну или хотя бы так, чтобы та личность, которая на поверхности, не была буйной.

– Мама, он не выходит на поверхность сам. И он не буйный. И… Он – это я.

Я произнесла это медленно, будто пробуя слова на вкус: “Он – это я. Мы одно.”

Мистер Пристли молча смотрел, не зная, какую сторону принять.

Немного посомневавшись, он ответил.

– Дамы, у меня есть предложение. Нужно навести справки об этой Анне Нойманн и о Гюнтере Штокки. Давайте будем открыты новому. Однажды электричество тоже считали колдовством, а теперь это наука. Мы не можем говорить, что что-то неправда, только потому, что наука пока этого не доказала. Наука слепа почти повсеместно. Учёные лбами бьются в твердь, но не приблизились к тайне происхождения человека или феномена души ни на миллиметр. Во имя непредвзятости суждений и во имя истины, мы должны проверить информацию об Анне Нойманн. И далее действовать уже по ситуации.

– Да, пожалуй вы правы, – ответила мама. – Я задействую свои каналы. Буду держать вас в курсе.

– Я тоже со своей стороны попробую навести справки. Чувствую некоторую ответственность перед этим человеком. Он верит, что я могу ему помочь. Так должен же я хотя бы попытаться!

Я осталась безучастной. Я верила ему. Мне не нужны были подтверждения его словам, потому что я чувствовала, чувствовала сердцем и общей на двоих душой, что Анатолий говорил правду. Только как с этой правдой дальше жить?

Глава 8

Школьный коридор был наполнен гулом голосов, гомоном и весёлой болтовней.

Мы с Марком вышли из кабинета математики, обсуждая подготовку к предстоящему тесту.

– Ох, волнуюсь… – сказала я, нервно перебирая пальцы, – теперь тренировок нет, и свободного времени, конечно, больше. Но мысли вообще не о подготовке…

– А о чем? Все думаешь про своего церебрального подселенца?

– О нем. Уже неделя прошла, у мамы и доктора Пристли никаких новостей. Думаю, вряд ли они искали. Им обоим проще поверить, в то, что это… заболевание, а не что-то паранормальное.

– Любому нормальному человеку проще думать именно так, Эш, – Марк дотронулся до моего плеча, немного стушевался и убрал руку, – кхм, а кого там найти-то нужно, напомни?

– Анна Нойманн. Возможно Анна Штокки, если она взяла его фамилию после замужества. Если она вообще была, если они поженились официально… Если, если, если… Последнее известное её место пребывания – город Мёльн, в 1943 году. И она была сестрой милосердия в Красном Кресте. В годы войны она была юной девушкой. Больше нам ничего о ней неизвестно. Даты рождения он нам не назвал.

– Так, стоп! Как ты сказала? Анна Нойманн? Что-то знакомое. Погоди, пойдём-ка…

Марк потянул меня за руку и повёл за собой.

– Марк, куда ты меня тащишь?

– В библиотеку

– Подробнее?

– Увидишь.

Библиотека была разделена на две секции: читальный зал и небольшой холл, в котором иногда проводились мероприятия.

– Помнишь, пару месяцев назад были чтения, посвящённые Второй Мировой Войне? Тогда ещё делали интервью-проекты о ветеранах разных стран, чтобы можно было разносторонне обрисовать положение дел тех лет?

– Да, я там была. Слушала не особо внимательно, конечно… Но присутствовала.

– А я слушал. И, видимо, не зря.

С этими словами Марк подвёл меня к оформленному стенду. На большом ватмане слева красовалась напечатанная черно-белая фотография красивой девушки в форме Красного Креста с букетом полевых цветов. Справа же была статья, позаимствованная из газеты Westdeutsche Allgemeine Zeitung. В статье было интервью Анны Нойманн, сестры милосердия из Красного креста. В нем она рассказывала, как попала на фронт, что мотивировало её и помогало в непростые военные годы. Как она вытаскивала с поля солдат, и как один из них впоследствии стал её мужем. Годы жизни 1928-2003. Умерла в возрасте 75 лет в Мёльне, где прожила всю жизнь со своей семьёй.

Я жадно бегала глазами по строчкам. Найденная информация и радовала, и печалила одновременно.

Марк заметил, что я обеспокоена, и поинтересовался:

– Эшли, что-то не так? Это она или нет?

– Я не знаю, – прошептала я.

Дав себе пару мгновений, я продолжила.

– Понимаешь, это странно. Информация примерно сходится. Город тот, годы жизни, красный крест, имя и фамилия… Но напрягает тот момент, что я должна была это слышать и запомнить. Я ведь была там! Я помню многие представленные работы. Но этой – не помню. Почему?

– Потому что считала ворон? – Марк мягко улыбнулся, пытаясь пошутить.

– Ты не понимаешь. Альтер-эго не имеет доступа к воспоминаниям других личностей в теле. А что, если я на некоторое время выпала из реальности, и в это время у руля был Он? Что если вся эта душещипательная история – это лишь его вольный пересказ услышанного здесь? Значит, в моей голове живёт лгун и хитрец. И на самом деле он хочет "эфирного времени", как и все классические "личности внутри". И теперь Он понемногу начинает прорываться и укрепляться в моей голове, чтобы выходить потом, когда захочет? Нет, что-то не сходится…

Потерев виски, я вышла из библиотеки. Прозвеневший звонок предупреждал о начале занятия.

– Эшли, мне пора на урок по английскому языку. Встретимся после школы?

– Да, давай, мне нужен свежий взгляд на ситуацию. Боюсь, я сама накручу себя до истерики…

– Пожалуйста, не думай сейчас об этом, ладно? – Марк приподнял мой подбородок и заглянул в глаза, – Договорились?

Черт побери, как же трудно было теперь с ним «просто дружить»… От одного его взгляда все внутренности скручивало узлом. Как же я скучала по его поцелуям…

– Договорились, – чуть хрипловато ответила я. И запретила себе думать на ближайший час.

***

Время занятий пролетело незаметно.

Я вышла во двор школы, чтобы подышать свежим воздухом, развеяться и привести мысли в порядок, в ожидании Марка.

Тёплый осенний ветерок срывал с деревьев золотые листочки, аккуратно вплетая их, будто венок, в мои распущенные волосы. Я смотрела на небо, находя в безмятежной голубизне успокоение.

Марк тихо подошёл и встал рядом, не нарушая тишины и уединения, ожидая, когда я сама захочу говорить.

Почувствовав его присутствие, я произнесла, не поворачивая головы:

– Марк, о чем ты думаешь, когда смотришь на небо?

– О свободе. О силе. О вечности. О величии небесных объектов… А ты?

– О дедушке. Верю, что он там, на небесах, и что ему там хорошо. И что однажды мы ТАМ встретимся. И будет только одно бесконечное счастье.

– Почему ты сегодня думаешь о своём дедушке?

– Потому что всё изменилось, когда его не стало. Я помню его. Помню, как нам было интересно вместе. Но теперь я понимаю, что часть воспоминаний утрачена, её забрал с собой этот человек в моей голове. Часть воспоминаний, связанных с ним, с той личностью. И у меня такое ощущение, что у меня отняли кусочек меня, один из самых лучших кусочков моего детства. И там, в этом ясном небе, есть тот, кто помнит всё. Кто мог бы рассказать, как оно было. Но парадокс в том, что именно потому что он ушёл, я и разделилась пополам. Лучше бы этот Анатолий забрал в свою подземку ещё и боль утраты. Но, кажется, это невозможно. Мне тебя не хватает, дедушка…

Последние слова я прошептала. Развернулась, смахнув непрошенные слезы, и пройдя мимо Марка направилась к его машине. Он молча последовал за мной, опасаясь всё испортить своими словами поддержки.

– К тебе или ко мне? – спросил Марк, заводя автомобиль

– Давай к тебе. Не хочу домой. Не могу, стены давят.

– Хорошо.

Автомобиль выехал со стоянки и поехал по автостраде.

Марк жил недалеко от Парка Фокс Брук, в районе Чадвик Гринс. Улицы района были устроены по типу улиток, что добавляло ему уюта и своеобразности. Неспешно машина съехала к одному из холеных домов на изогнутой улице престижного района.

Марк заглушил двигатель и вопросительно посмотрел на Эшли.

– Я сейчас соберу себя в кучу, и мы пойдём, честно. Извини, меня вся эта ситуация здорово выбивает из колеи.

– Немудрено, у меня бы тоже почва из-под ног ушла от такого. Послушай, у меня есть план. Пошли в дом, расскажу.

Они вышли из машины и зашли в дом.

Родителей дома не было. Марк по-хозяйки отпер дверь и пропустил меня вперёд.

– Машину загонять в гараж не буду, тебя ведь нужно будет отвезти домой. Как смотришь на то, чтобы сначала перекусить?

– Я бы выпила воды и всё. Извини, нет аппетита.

– Эй, Эш, – Марк обеспокоенно посмотрел на меня, – есть необходимо. Ты совсем прозрачная стала. Тебе нужны силы, чтобы справиться.

– Да, я понимаю. Спасибо за заботу, – я слабо улыбнулась, – перекуси пока сам, а я рядом сяду с ноутом и пока начну искать информацию об этой Анне Нойманн.

Марк подал мне ноутбук и занялся ужином.

– Итак. Введу запрос без премудростей: "Анна Нойманн"… Так, ссылки на людей в соцсетях. Это молодые женщины, так, дальше… И всё. Больше результатов нет.

– Ожидаемо. Может добавить к запросу "красный крест"?

– Пишу: "Анна Нойманн красный крест"… Результатов нет. Может, попробовать через газету с тем интервью?

– А ты помнишь название? – Марк лукаво улыбнулся.

– Ну… Нет. Черт, я не помню название.

– Отставить панику, я всё сфотографировал, – Марк положил передо мной смартфон со снимком.

– Марк, ты чудо! Расцеловала бы, если бы не опасность снова отрубиться!

– Ладно, ты мне не дави на струны души, задетые френдзоной, а вбивай в поисковик название газеты.

– Тааак, Westdeutsche Allgemeine Zeitung… Ну что могу сказать. Шикарный у них сайт, и я ни слова там не поняла. Куча статей…. Какого года была та статья? – я увеличила фото, где мелким шрифтом была подписана информация об источнике, – вроде 2004. Довольно старая. Думаешь, на сайте есть такие древности?

– Вряд ли. Обычно информацию на таких сайтах хранят за последние пару лет. Остальное лежит в подшивках. И если мы не планируем посещать Германию, то ничего отсюда не выцепим.

– Согласна. К тому же очень вряд ли мы найдём другие зацепки – точный адрес или родственников. Такое в общем доступе не публикуют. Это тупик.

– Ничего не тупик. Смотри, в каждом городе есть свой документальный архив. Мы можем написать запрос в архив Мёльна и уточнить информацию. Представиться… Сослуживцем, например.

– Слабая легенда. Ты настолько хорошо владеешь немецким, что планируешь сойти за носителя языка, составляя официальную бумагу? Скорее всего нужно будет предоставить еще и какие-то документы, подтверждающие личность и право на ознакомление с такой информацией.

– Придумай другую легенду, раз эта кажется слабой. Составлять там ничего не нужно, есть бланк. Заполняешь графы по образцу. Это я смогу.

– Тогда ищу сайт архива. Таааак… Марк, ты язык понимаешь, куда дальше тыкать?

– Зайди в этот раздел… Вот, скачать бланк запроса на уточнение информации.

Марк серьёзно посмотрел на меня.

– Послушай, ты сейчас только не обижайся. Бланк мы с тобой заполним вместе. Но ответ я тебе не покажу.

– Почему это? – я приподняла бровь и недовольно посмотрела на Марка.

– Потому что информация, которая придёт, будет секретом для тебя. Это позволит выяснить наверняка, настоящий твой внутримозговой дед, или только подслушивающее альтер-эго. Если ты не увидишь этой бумажки, ты будешь уверена, что и Он не видел её. И если он будет знать что-то такое, что мог знать только реальный человек, живший в то время и в том месте, то мы поймём, что Он не лжет.

– Это логично. Марк, ты прав! Так и сделаем. Но тогда тебе с этим ответом придётся присутствовать на сеансе гипнотерапии.

– А ты не будешь против?

– Мне немного неловко, конечно… Но ты и так уже в этой тайне по самое не ухватишь. И ты так мне помогаешь…

–…терять сознание, – Марк насупился

– Не нужно вот этого, Марк. Пожалуйста. Я понимаю, что ты обижен на меня за моё решение. Но и ты пойми, что мы только хуже друг другу делаем. Всё пошло через задницу с самого первого нашего свидания! Возможно, лучше нам не пытаться перейти на другой уровень. Не потому что я не хочу. Ты же знаешь, мне не позволят.

– Знаю…

– Марк, оцени трезво свои силы участвовать в этом и дальше. Возможно, лучше будет отдать ответ на запрос врачу, и не приходить самому. Я же вижу, что тебе тяжело. Прости, что оказалась сплошным разочарованием… – я опустила взгляд.

– Ты не разочарование, – Марк обнял меня и прижал к себе, будто хотел спрятать от всего мира, – и я понимаю, почему ты так поступила. Но от понимания не становится легче. Я скучаю по тебе, Эш, – он чуть отстранился и приподнял за подбородок мое лицо, заглядывая в глаза и будто спрашивая разрешения.

"Пожалею я об этом или нет?" – я боялась решиться на это вновь. Рука Марка легко прошлась по моей щеке, заправив локон за ухо.

Наши лица приблизились на опасное расстояние, дыхание обжигало, тело требовало сделать этот последний рывок и окунуться в омут. Лёгкое и невесомое касание губ, взгляд в глаза, в которых читался ответ "не мучай меня". Шаг назад.

– Поедем, отвезу тебя домой. Запрос сам вечером напишу.

Я молча кивнула, подхватила сумку и направилась на выход.

Глава 9

Очередь в столовой продвигалась медленно. Старшеклассники шумно обсуждали последние новости, предстоящий футбольный матч с командой из Гриндейла.

Я задумчиво продвигала вперёд поднос и ждала своей очереди.

Получив свою еду, я направилась за столик к девушкам из группы поддержки.

– Привет, девчонки! Какие новости? – я старалась держаться непринуждённо, и это давались мне с некоторым трудом.

– Привет, Эш! – поприветствовала меня капитан команды, Дебби Майер, – матч скоро, готовимся. Нам тебя не хватает. У нас флаер заболел. Алиша уже пару недель в школе не появляется, серьёзный бронхит. Думаю, она не скоро вернётся к тренировкам.

– Ого… Мне так жаль, что она заболела!

– Жалостью делу не поможешь. Эш, как там твои обмороки? Прошли уже? Может, вернёшься? Дадим повышение, будешь флаером. Пока на подмене, но если справишься, оставим насовсем, – Дебби лисьим взглядом посмотрела на меня.

– Деб, я бы с удовольствием, но мне немного страшно. Во-первых я давно не занималась. И после перерыва сразу флаером?

– Мы тебе поможем, подстрахуем. Соглашайся, Эш!

– Правда, соглашайся! Сегодня тренировка как раз, – Кэти и прочие девочки присоединились к уговорам.

– Хорошо-хорошо, вы мёртвого уговорите! – засмеялась я, – я сегодня приду на тренировку. Но крутых результатов от меня не ждите. Нужно вернуться в форму.