Запах теней

Наскучили все эти предсказуемые игры-ушки, что не сказать про игры с Алисой, когда невозможно было предположить ход её мыслей, когда удивляли и даже восхищали некоторые её девчачьи действия или неожиданные умозаключения и реплики.

Как бы то ни было, всё же он оставался мальчишкой, и поэтому при любой возможности, без всякого умысла, а лишь по природе своей, навязывал ей свою игру с танками или машинами. И девочка не сопротивлялась. Она принимала эти игры и с присущей только ей лёгкостью и простодушием свободно подражала другу. Алиса вполне могла играть и танками, усаживая на них кукол, и самолётами, предварительно наклеив на них разноцветные блестящие бумажки, и солдатиками, наряжая их платьишками из паутины разноцветных ниток. И, конечно, для светловолосого мальчишки такие воображения казались необыкновенными. Они не просто нравились ему, каждый акт представления просто будоражил его. Кукла Маша верхом на танке или робот на седле розовой лошадки смотрелись весьма забавно и ужасно затягивали в мир искривившегося (для мальчишки) воображения.

Когда все дети укладывались на дневной сон, а кровати Димчика и неугомонной вредины по воле судьбы находились рядом, то они могли долго шептаться друг с другом, рассказывая истории про родных и близких, про домашних животных и любимые игрушки.

Их дружба вполне могла носить звание образцово-показательной (на привычном языке взрослых), не испорченной человеческими предрассудками и ложью зрелой жизни. Она была невинна и ослепительно чиста, а искренность – её фундаментальная особенность (опять же на языке «великовозрастных»). Открытая прекрасная дружба между мальчиком и девочкой. Что в таком возрасте может быть лучше?

С Алисой мальчик был очень ласков и нежен, и, конечно, её притягивали подобные проявления со стороны симпатичного мальчика. Для неё Димка был самым умным и самым сильным, самым-самым, принцем, только не на коне.

– Когда ты и я вырастим, ты купишь белого коня и прискачешь за мной! – во время дневного сна шептала она.

– Почему белый конь? – Недоумевал он, и после короткой паузы заявлял, – я хочу чёрного. На чёрном я приеду!

– Потому что все принцы приезжают на белых конях! Ты что ли не знал?

– Откуда мне знать? – возмущался Дима, и, выбрасывая порцию мальчишеской рациональности, с улыбкой изрекал – да и зачем надо на коне? Я не умею ездить на коне? Я машину себе куплю. Так будет лучше и быстрее!

– О-ох! Ничего не понимаешь, ты! – не выдерживала Алиса. – Так должно быть, понимаешь? Когда люди вырастают, то мальчики приезжают к девочкам на белых конях, мне мама рассказывала.

– Я не знал, – искренне удивлялся мальчишка, на секунду задумавшись об истинности услышанного правила взрослых и ни сколько не усомнившись в последующем мысленном согласии с ним.

– Мой папа к маме так приехал, мне мама рассказывала. – Конечно, этого наверняка она знать не могла, но ей уж очень хотелось так думать, и она с лёгкостью верила, не пренебрегая возможностью в любой удобный для этого момент выдать искреннее убеждение за правду.

– Ну, ладно. – Соглашался Димка, – только я лучше на белом пони прискачу – он не такой большой. Я не смогу залезть на большого коня.

– Пони!? – весело повторяла Алиса, – пони!?

И они радостно смеялись. В очередной раз, зажимая рты ладонями, не в силах сдерживать внезапно нахлынувший смех, мальчик и девочка хохотали, чем, конечно же, будили некоторых ребят. В очередной раз.

И сейчас, стоя в углу домика в объятьях друга, неугомонная вредина была по-своему счастлива. Дима – единственный кто поддерживал и всячески подбадривал её перед такой страшной процедурой, как укол. Даже слова мамы «не бойся, мой маленький цветочек» не сравнить с поддержкой друга. С реальной поддержкой друга.

Воспитатель Елена Валерьевна ещё утром предупредила всех ребят о посещении медика, чем вызвала неоднозначную реакцию: один мальчик заплакал, другие же, таких было большинство, безмолвно «ушли в себя», переживая внутреннюю битву неудержимого страха и очевидного внутреннего постижения, а некоторые, не найдя ничего стоящего в информации, просто пропустили сквозь мозг и забыли. В числе последних был Димка, что не скажешь о девочке Алисе, которой было страшно. Страшно и всё тут, ничего не поделаешь.

– Попалась!? – крикнул он, обнимая подружку, – сейчас я тебе поставлю укол.

Снова и снова щипая хохочущую от удовольствия девчонку, он как заведённый повторял:

– Попалась!? Вот тебе, вот тебе. Так тебе, так тебе. Чик тебе, чик тебе.

– Дима хватит! – захлёбываясь от смеха, еле-еле выговорила она, – Помогите, люди! Кто-нибудь… А-а-а…

В качестве защиты, схватив попавшую под руку лошадку, Алиса закричала:

– Лошадка спаси меня, а-а-а…..Сумасшедший мистер преследует меня! Съешь его! –отбивалась она от «доктора», тыкая мягкой игрушкой в Димкин бок.

– Ребята, давайте все сюда, – всегда мягкий, но прозвучавший сейчас довольно строго, голос воспитателя прервал игру, – Строимся по двое и идём на первый этаж в медкабинет!

– Пойдём, Алиса – позвал Дима, с нежностью взяв подружку за руку, и так же ласково добавил – не бойся, всего-то «чик» и всё. А ещё, нам дадут витаминки.

Больше слов и не требовалось, поскольку она уже не боялась: лучший друг смог успокоить её. И только многие годы спустя, она поймёт, что светловолосый симпатичный мальчик был единственным и самым настоящим другом в её жизни.

– «Чик» и всё, – улыбался он, – не бойся!

Мальчик сжимал руку девочки и был счастлив. Откуда ему было знать, что с сегодняшнего дня раз и навсегда изменится его будущее.

***

Страх охватил каждую клеточку ребёнка: хотелось закрыть глаза, но они упрямо не закрывались, хотелось встать с кровати, но тело словно парализовало, хотелось кричать, но в горле будто был ком земли, и невозможно сделать вдох.

Мальчик лежал на кровати, а налитые непроглядным ужасом, глаза смотрели на потолок. Он не мог пошевелиться, не мог позвать на помощь, он просто не мог сделать ничего. Ничего, только смотреть в серое полотно потолка и испытывать нестерпимый сильный страх. Пожирающий дикий страх.

Тусклый свет ночника освещал палату, пустые пружинные кровати стояли вдоль стены. Напротив них, ближе к окну и немного под углом, словно кто-то поленился выровнять её как следует, располагалась ещё одна. Рядом с заколоченной старой пожелтевшей дверью с множеством шестигранников отскочившей краски, в самом мрачном месте на свете, испытывая непреодолимый неистовый ужас, мучился маленький мальчик.

Уже днём, когда каменная тяжесть в груди исчезла без следа, вспоминая свой кошмар, он не мог понять, чего так боялся. Ничего такого страшного он не видел и не слышал, никто его не пугал, напротив – весь медицинский персонал инфекционной больницы относился к ребёнку с особым трепетом, ведь он был единственным маленьким пациентом. Что послужило причиной такого кошмара? Странным было ещё и то, что он, как ему казалось, не спал. Скорее – был абсолютно уверен в этом. Сильный страх – теперь его посетитель.

Этой ночью гость впервые дал о себе знать – пришёл и молча присел. Мальчик смотрел на освещённый бледным светом потолок и… боялся, очень боялся. Невидимая дрожь пронизывала каждый мускул тела, неподвижные глаза уставились в одну точку, а в голове раздавались собственные крики. Он отчаянно кричал, звал на помощь (гость вынуждал его, иначе – никак), но ни один мускул лица не дрогнул. Всё происходило лишь в его голове, в сознании, а тело, будто потеряв ведущие к мозгу ниточки, упрямо не желало слушаться ребёнка. Сколько продолжались эти пытки, мальчик не знал, но страшные муки, казалось, превратились в бесконечную вечность.

Он лежал и боялся. Голова раскалывалась от собственных воплей и незримого страха. Ему казалось, что голос вот-вот сорвётся и страх каким-то волшебным образом исчезнет, но всё тщетно – гость просто сидел и молчал. Крик, ещё крик и… в какой-то миг мальчик услышал слабый писк – это был его собственный и вполне реальный стон. Протяжный звук появился издалека, пробивая невидимую преграду и толкая посетителя вон. Нет же, ему не показалось, стон настоящий, как и… страх. До изнеможения напрягая все имеющиеся силы, ребёнок начал визжать сильнее: ещё чуток и вот-вот голова лопнет. Негромкий писк послышался снова, затем раздался громче, и в этот миг мальчик увидел на потолке чью-то тень.

– Этот мужик с двенадцатой меня точно с ума сведёт!

– Что, опять просил градусник?

– Да, блин! Задолбал уже. Светочка, мне надо померить температуру! Светочка, мне как-то нехорошо! Светочка, дайте мне таблетку от головы. Он издевается! – чуть не уронив чашку горячего чая, возмущалась медсестра.

– Просто он к тебе неровно дышит, – раскручивая воронку в стакане, рассуждала её коллега Динка.

– Да мне насрать. Я этот градусник в следующий раз ему в задницу засуну, и пусть каждые пять минут смотрит на него, как на часы, и сверяет температуру! – раздражалась Светлана.

– Точно, и слабительного ему дай, – улыбнулась Дина.

– Почему всегда так: какой-нибудь больной мужик требует к себе излишнего внимания? Почему все не могут быть нормальными?

– По-то-му, – ответила младшая и засмеялась. Вот только старшей было не до смеха: пожилой мужчина с явными признаками дефицита женского внимания, о чём свидетельствовали не только симптомы навязчивого поведения и характер общения, но и неряшливый внешний вид холостяка, последние дни создавал много проблем для Светланы, большая часть из которых (правда ей казалось, что на сто процентов все) в действительности ничего общего с болячками не имела. Но что больше всего раздражало медсестру, так тот факт, что подобный больной был не единственным – озабоченных в больнице хватало.

– Ну, почему? – вздохнула Светлана и довольно-таки наигранно артистичным и ласковым голоском добавила, – почему не могут быть такими? Такими хорошими и прилежными, как этот новенький мальчишка?

– Это ты про желтушного? Дима Знаков, кажись?

– Да, да. Голубоглазик! – с нежностью, свойственной может быть только женщине, произнесла медсестра. Мысль об единственном на всю больницу маленьком пациенте сняла нервное возбуждение, и медсестра немного успокоилась. К тому же, что зря нервы мотать – таких, как этот «с двенадцатой палаты» полным полно, и незачем изводить себя.

– И в какую палату вы поместили ребёнка?

– Да вот здесь он, напротив нас, в седьмой, – махнула Света и тут же, в ответ на явное возмущение, которое вспыхнуло на лице коллеги, добавила, – Что? Самый идеальный вариант – поближе к нам…

– Эта палата ведь пустая, – воскликнула Дина. Её чай уже давно остыл, но она беспрерывно продолжала помешивать ложкой и топить чайные кораблики в бурлящем водовороте. – Он там один что ли?

– А куда предлагаешь нам его поместить? К этим пердунам-алкашам, или, может, прикажешь к бабушкам? Ведь он единственный ребёнок здесь. Сама знаешь: в городе чёрти что творится – детская инфекционка переполнена. – попыталась оправдаться женщина. – Кстати надо проверить его, а то мало ли что. Может, испугался чего и не спит.

– Я посмотрю. Сиди. – Дина поставила стакан на стол и вышла из кабинета. Чайные кораблики ещё долго кружились в беспечности тянущего их потока.

Поначалу она решила: это какой-то треск перегоревшей лампы дневного света или прощальный крик какого-нибудь прибора. Слабый едва уловимый писк послышался снова и снова – словно умирающий электроприбор звал на помощь.

Странно и жутко.

Звук был необычным, каким-то чужим, ложным, будто слышишь совсем не то, что происходит в действительности, будто реальность и неестественность сплелись в одной маленькой вибрации воздуха, от которой у Дины побежали по коже мурашки.

«Откуда здесь радиоприёмник или… что там ещё может быть?»

Девушка взглянула на стену: лампа в порядке. По крайней мере, никаких видимых признаков свидетельствующих о её поломке не было. Вот только электроприборов в палате быть не могло.

«Тогда что это за звук радиопр… Почему приёмник?»

Войдя в комнату, она сразу и не поняла, что жутковатый странный писк исходил с той стороны, где находился маленький пациент. Лишь приблизившись к кровати, Дина увидела и услышала то, что не забудет никогда.

Он лежал на дальней от выхода койке: испуганные глаза ребёнка были устремлены в потолок, а писк «перегоревшего радиоприёмника», казалось, с трудом протискивал себе путь из тела мальчугана. В тот миг девушка не испугалась, точнее – не успела, поскольку, может быть, врачебный долг не позволил сделать это. Однако, с жестокой неспешностью приходящее в себя осознание увиденного, всё глубже и глубже «тянул вниз» в яму под названием «страх».

– Дима, что с тобой? – схватила она его за руку. – Эй, мальчик, да ты весь горишь!

Маленький пациент ничего не ответил, он неподвижно гипнотизировал потолок, а его жуткий стон «тянул вниз».

– Ты спишь, что ли? – удивилась медсестра, и это была последняя секунда её жизни, которую впоследствии она посчитает нормальной, поскольку дальше всё будет иначе. В один короткий промежуток представление о мире изменилось и перевернуло буквально всё. Она поймёт это потом, позже, когда сюжет фильма её бытия внезапно расколется надвое: «до» и «после».

Она наклонилась к его голове. Сдерживая внезапно нахлынувший крик, девушка в ужасе отстранилась. Увиденное не могло быть иллюзией, поскольку именно сейчас, чёрт побери, не время для всяких там развлечений разыгравшегося воображения. Глаза. Эти нечеловеческие глаза. На бледно-сером лице мальчугана чёрные как ночь глаза больше напоминали выжженные, словно дыры, глазницы.

И вновь «потянуло вниз», только теперь сильнее, намного сильнее – окоченели ноги, и низ живота тут же отозвался резким неприятным ощущением. В следующий миг и без того слабый свет предательски замерцал, будто в унисон подпевая мальчугану слабыми звуками умирающей лампы. Издевательская перекличка света и тьмы зловеще дразнила глаза испуганной Дины, обнажая и тут же скрывая, чёрные дыры.

«Ниже и ниже – страх уже не тянет, а втаскивает в слоё логово»

Дрожащая женщина неожиданно для себя взвизгнула, и будто, в долгом мучительном ожидании нужного момента, мальчик ответил глубоким вдохом. Отключая невидимые связи, разрушая безмолвные страдания, малыш вздохнул вновь, и свет прекратил злостные подмигивания.

Объяснить трудно почему, но сейчас Дина подумала: «Могло быть и хуже». И когда, вдруг, наступил тот миг, когда «страх отпустил». Уже совсем не «тянуло вниз», и только невидимые отметины на теле тяжестью напоминали, что всё было наяву.

Мальчик повернул голову:

– Тётя, – и вот уже синие усталые глаза смотрели на неё. – Тётя… Дина.

«Могло быть и хуже»

– Всё хорошо, малыш, – дрожь в руках, как ей показалось, немного ослабла, и она в нерешительности взяла мальчика за руку. – Тебе приснился страшный сон.

– Сон, – произнёс Дима. Не спросил, не удивился, не заплакал, а просто сказал: Сон. Так же просто, как если бы великого гения спросили, откуда в его голове возникают столь мудрые и невероятные мысли, и он, на секунду задумавшись, с сомнением ответил: Потому что я такой.

– Тебе приснился страшный сон, – и после добавила, – и мне…тоже.

– Да, – спокойным голосом произнёс он, – похоже, и вам тоже.

Веки камнем упали на глаза Димы, и он уснул. Ошарашенная девушка простояла возле кровати ещё долго и не могла придти в себя.

«Похоже и вам» – повторила она про себя.

– Да, – сонно повторил мальчик, – похоже, и вам.

Дина вздрогнула и вышла из ступора.

– Малыш, подожди, не спи… ты же весь горишь, – но Диму уже пленил глубокий и долгожданный для него сон.

***

– Мы придём к тебе позже, милый, – она постаралась вложить в слова всю свою нежность и любовь, но выходило как-то не очень естественно, может потому, что она не умела и не любила врать, и уж тем более своему сыну. – Скоро будем…

– Но, мама, не оставляйте меня здесь, нет. Вы не придёте?! – надул губы малыш.

Ощупав взглядом своего мужа в надежде хоть на какую-нибудь поддержку, она повторила снова, – Мы скоро будем, милый!

– Сын, мы оставим тебя ненадолго, сходим в магазин и придём, – Настя бросила на мужа удивлённый взгляд – это были самые дурацкие, просто идиотские слова со стороны мужа. Уж лучше бы вообще молчал.

– Вы не придёте!? Я буду здесь один!? – ребёнок не мог поверить в правоту своих слов, но все факты твердили об одном – Да, мама?

– Димочка, тебе надо побыть здесь немного и всё, – ну не смогла она подобрать слова, черёмухой заволокло горло, а на глаза наступали предательские слёзы. Трудно оставлять своё чадо одного, и уж тем более больного ребёнка. Они не могли по-другому: оставаться в инфекционке врачи запретили, да и на работе дел полным полно. Вот и вынуждены были родители Димы всячески выскальзывать из цепких вопросов ребёнка. Говорить откровенную правду особого желания не возникало, ведь не хотелось расстраивать сына, но и тянуть нельзя было. – Ты болеешь, и… здесь тебя вылечат.

– Нет, – закапризничал мальчик.

– Всё мы пошли! – прозвучало немножко резковато, но всё же с любовью.

– Мама! – крикнул Дима, но его родители в спешке засуетились у выхода. Он хотел было кинуться к ним, но медсестра уже взяла маленькую ручонку в свою и притянула малыша к себе.

– Пока, мой хороший! Я тебя люблю! – бросила Настя, закрывая за собой дверь.

Родители ушли, и маленький Дима тихонько заплакал, утопая в горечи расставания и обиды.

– Ну-у-у…, ну… – присела молоденькая медсестра, – не надо плакать. Ты же знаешь, что мама и папа не могли остаться здесь, но они будут приходить к тебе каждый день. Вот увидишь! А тебя мы скоро вылечим.

Дина погладила мальчика по светлым волосам и улыбнулась, но маленький Дима никак не отреагировал. Не издавая ни звука, будто опасаясь, что его могут услышать, он так и продолжал тихонько бесшумно плакать. По щекам катились слёзы, которые малыш усердными движениями в спешке вытирал рукавом рубашки – уничтожал следы горечи на лице, чтоб никто не видел.

– Тебя ведь Дима зовут? Так? Да? – постаралась отвлечь его Дина.

Он кивнул, и словно откликнувшись на её попытки хоть как-то успокоить ребёнка, немного затих. В длинном белом коридоре никого не было, но всюду из-за закрытых дверей слышались голоса людей, какие-то странные звуки включенной воды, шаги этажом выше. В бледном туннеле, наполненном отпечатками болезней и лекарств, они были одни.

– А меня зовут Дина! – мальчик поднял голову и в первый раз посмотрел на своего собеседника, – ты ничего не бойся, тебя никто не обидит. И если тебе что-нибудь понадобиться ты не стесняйся, подходи ко мне. Хорошо?

– Ладно, – кивнул Дима, вновь вытирая с лица последние предательские следы его расстройства. Больше не будет слёз – как ни как, но мальчик уже взрослый, он же мужчина, а большие мальчики не плачут. Сзади, совсем близко, послышался скрип открываемой двери: вышел мужчина в синих растянутых трико и затасканной майке. Шаркая не менее морщинистыми, как и он сам, тапками, он направился в другой конец коридора, по-видимому справить малую нужду. Дина поморщилась и, улыбнувшись, добавила:

– Ну, хорошо, Димочка, пойдем, я покажу тебе твою палату.

***

Ужас, снова необъяснимый ужас, снова необузданный жуткий страх сжигает изнутри, снова и снова тело обволакивает горькое обидное чувство беспомощности. Попытка закричать, но нет ни звука. Лёгкие наполняет тяжелый воздух, и вот уже вопль ужаса и страха готов выплеснуться наружу, но… Нет ни звука, ни стона, только слабый еле слышный писк умирающей лампы, которая уже наполнила палату моргающим перешёптыванием живого мрака и искусственного «мёртвого» света. Нет ни звука. Его больше не существует, потому что голоса больше нет, как и нет рта – ничего нет. В какой-то миг всё просто прекратило существовать, мысли переплелись в один большой колючий клубок страха. Нет тела, нет боли, нет чувств, только он, этот невидимый монстр, который всё глубже и глубже вгрызается в душу.

Впереди только потолок, по бокам голые бледные стены и больше ничего. Ничего, кроме жуткого необъяснимого страха. Мерзкая дрожь цепкими лапками тысячи пауков пробегает по телу, и уже нет сил терпеть её. Как же хочется закричать, хочется пошевелить рукой или ногой, вздохнуть хоть одной клеточкой! Но на жалкие старания овладеть своим организмом монстр вонзает всё новые иглы безумия.

Малыш чувствует, видит, слышит, но ему очень-очень страшно, ужасно страшно, невозможно разъяснить как страшно. Боже мой, так страшно, что раз за разом в голову врывается плотный туман – муть настилает разум. Мозг ребёнка на время отключается, словно защищая хозяина от неведомой и необъяснимой атаки страха, чтобы окончательное безумие не овладело им. Минутное помутнение в широко открытых глазах, которыми мальчик не в состоянии даже моргнуть, и он опять видит палату.

«Это не сон» – издевательски шепчет страх, стаскивая защитное покрывало и возвращая сознание в реальность. – «Смотри. Ты снова здесь, в своей палате. Один.»

Туман рассеивается, и малыш опять видит потолок, где поджидающий его страх тут же набрасывается и накрывает ядовитой паутиной снова и снова, не оставляя ребёнку надежды на пощаду.

Как и прежде, Дима стремится закричать (ведь прошлой ночью у него получилось), но сегодня все попытки с треском проваливаются. Ничего не выходит, лишь минутные провалы в бездну тьмы позволяют ослабевшему от нападок монстра рассудку передохнуть и снова вступить в бой с неведомой силой. Безумие уже рядом – ещё шаг, ещё миг, совсем чуть-чуть и мир покинет его нутро, но… Защитный импульс воли, и мальчик на миг «засыпает», чтобы через секунды «проснуться» и продолжить бой. Страх. Снова и снова страх.

Слабый свет извечноумирающей ночной лампы оскорбительно подмигивает, раздражает и без того усталые глаза. Его колеблющиеся тревожные переливания, будто музыка палача, вот уже вторую ночь истязают ребёнка. Страх и этот гадкий мертвенный свет словно сговорились друг с другом.

После очередной схватки Дима закрывает глаза.

«Боже мой, я закрыл глаза, у меня получилось, я сплю».

Приятная слабость щекочет в голове, хочется уже, наконец, прекратить эти мучения, забыться и провалиться в сон. Но не тут то было. То был всего лишь очередной провал в беспамятство, и как в тумане, ожившая картинка «холодной» палаты вновь приобретает свои привычные очертания. А монстр тут как тут: набрасывается с новой силой, кромсая в клочья и разбрасывая в безбрежный мрак разум ребёнка.

И так продолжается очень долго, до тех пор, пока, вдруг что-то начинает происходить. С неизвестным противником вступили в бой воображение и мысли, освещая арену поединка невероятными красками способов борьбы. Они выстроили чудные образы и картинки тех вещей, которые нельзя даже представить. Дима увидел мерцающие круги, причудливой формы силуэты тех, кого нельзя представить. Разноцветные пятна, цвет которых нельзя представить. Они появлялись в самых разных местах и исчезали, затем вновь возникали и ускользали прочь.

Но страх не дремал: он тут же безжалостно набрасывался и уничтожал то, что творил мозг ребёнка. И, вопреки власти невидимой беспощадной силы, круги появлялись снова. Вот уже разноцветные пятна превратились в шарики и вступили в борьбу. В бесконечной каше цветов и форм вырисовывались герои мультиков, которые Дима любил смотреть по телевизору. Словно на сцене театра, мультяшки играли новые невиданные серии на потолке.

И всё бы хорошо, только опять появился монстр-страх (правда он никуда и не уходил), который налетел и без капли жалости зубастой пастью разорвал защиту ребёнка. В клочья, в пыль, в прах. Страх, снова страх, снова крик внутри, нестерпимый ужас, вынуждающий в очередной раз провалиться во тьму истерзанный разум.

Потеряв счёт времени и жизни, мальчик пролежал так уже бесконечные четыре часа.

Его мозг старательно выстраивал чудные картинки неведомых животных, прекрасных чудищ и отвратительных сказочных самоцветов. Он видел всячески поражающие воображение различные причудливые фигуры, кривые тонкие и толстые линии, цветные и не цветные пятна. Обессиленный разум отважно защищался, демонстрировал всё что мог, даже то, что никогда не видел и не увидел бы.

На фоне хаоса линий, цветов, различных пёстрых фигур мальчик разглядел силуэты людей (или не людей). Два маленьких космонавта (как подумал Дима) сразу же привлекли внимание. Они приземлились на потолке рядом с люстрой, по-видимому посчитав это идеальным местом для посадки. Люди (или не люди) были одеты в блестящие комбинезоны, очень напоминающие серебристую плёнку. Мальчику показалось даже, что эти человечки обернули себя в фольгу от шоколадки, а поверх натянули обычный полиэтилен. На голове скафандры с открытым забралом, но вот лица почему то не видно, и как не старался Дима рассмотреть, кто скрывается за шлемом, так ничего не выходило.